Так они выходят к шоссе, по которому медленно тянется поток беженцев, возвращающихся на родные места, откуда их согнала война. Шагают, плетутся, волочат ноги, тянут самодельные тележки, толкают перед собой тачки, несут детей, сгибаются под тяжестью тюков с жалким барахлом бывшие солдаты, инвалиды, женщины, подростки, старики и старухи, все оборванные, грязные, всклокоченные…
Солдат останавливается и молча указывает Гаю на изможденную женщину, которая с трудом толкает перед собой тележку на двух вихляющих колесах. На тележке, вцепившись в узлы замурзанными лапками, сидят двое карапузов лет трех-четырех. Гай кивает. Он подбегает к женщине и наваливается грудью на край тележки. А солдат, отобрав у какого-то старика сундук, обвязанный веревкой, взваливает груз на плечо и идет следом за Гаем.[41] И уже веселее скачет рядом с ним на своих самодельных костылях калека-подросток, бывший Бойцовый Кот великого герцога.
Картина шествия беженцев отодвигается в глубину кадра. Она проецируется на большом, во всю стену, экране в небольшой пустой комнате.
Старуха и Корней сидят в креслах и смотрят на экран.
— Ну вот и конец всем хлопотам, — произносит старуха. — Наши гулливеровцы — молодцы, сынок. Мы хорошо воспитали их. Поздравляю.
Корней хмуро качает головой.
— Не знаю, мать… — говорит он. — Не знаю. Вернуть мальчишку в эту преисподнюю…
Старуха перегибается через подлокотник и похлопывает Корнея по руке.
— Вздор, вздор, сынок. Ты сам в это не веришь. Для нас это преисподняя, а для него — родина. Родина, сынок![42] Ему там жить, ему там бороться, ему там строить.
— Но ведь мы…
— А мы ему поможем. На то мы Прогрессоры.
Картина шествия беженцев снова надвигается и заполняет кадр. И вдруг среди тобиан появляется знакомое лицо. По грязному шоссе шагает рыжий скандинав Эрик со шрамом на щеке, обросший щетиной, в таком же рваном обмундировании, что и остальные бывшие солдаты, с внушительным тюком за спиной.
Словно почувствовав, что на него смотрят, он поднимает голову, встречается глазами со зрителем и делает рукой едва заметный приветственный жест. Затем, ускорив шаг, обгоняет одного беженца, другого, третьего… И вот он уже рядом с Гаем и упирается могучей рукой в край тележки.
И они идут, толкая тележку, дальше и дальше, мимо развороченного взрывом дома, мимо сгоревшего броневика, мимо ряда кольев с повисшими на них ржавыми касками…
КОНЕЦ
Кроме текста самого сценария в архиве находится письмо Юрия Борецкого, пробивавшего, но, к сожалению, так и не проникшего создание фильма (а может быть, это и к лучшему, иначе мы не имели бы возможности прочесть повесть ПИП):<emphasis>[43]</emphasis>
Трудно переоценить популярность замечательных писателей-фантастов Аркадия и Бориса Стругацких. Их книги не залеживаются на прилавках магазинов, становясь библиографической редкостью.
Подлинная гражданственность в сочетании с крепкой «закрученностью» сюжета, с яркими полнокровными образами, живым, «разговорным» диалогом делают их произведения подлинно кинематографическими. Они просто просятся на экран.
Меня с братьями Стругацкими связывает многолетняя творческая и личная дружба. Нами делались неоднократные попытки экранизации отдельных произведений, однако, по целому ряду обстоятельств ни одна из этих попыток успеха не имела.
Ставя другие фильмы по другим сценариям я всегда был твердо уверен, что главное дело моей жизни — это все-таки кинофантастика. Какова же была моя радость, когда я узнал, что первый вариант оригинального сценария «Мальчик из преисподней» принят Центральной сценарной студией. В то время я заканчивал в Киргизии свой фильм «Водопад» и не мог ознакомиться с этим вариантом сценария. Прочесть его я смог лишь вернувшись в Москву. Ознакомился я также с заключением сценарно-редакционной коллегии по первому варианту сценария.
Мы с Аркадием Стругацким тщательно проанализировали сценарий, замечания участников обсуждения: Е. Григорьева, Б. Метальникова, А. Кончаловского и др. Аркадий Стругацкий вместе со мной наметил план переделки сценария. Сценарий, что называется, будет «прописан» заново от начала до конца. Вот как это будет выглядеть.
После пролога, непосредственное действие фильма начнется с суда над Корнеем. Его судит трибунал прогрессоров. Корней обвиняется в тягчайшем преступлении, он вмешался в жизнь иной цивилизации, похитив оттуда Гая, он, тем самым, нарушил естественный ход развития этой цивилизации.
Тут я должен сделать некоторое отступление. Мы с автором пришли к выводу, что всевозможные «утопические» интерьеры, аксессуары и пр. должны быть категорически исключены из нашего фильма. Уровень цивилизации Земли таков, что людям, например, не нужны уже какие-либо летательные аппараты, они сами научились летать. Кстати, это тоже одно из немаловажных изменений, которое будет внесено в сценарий.
Итак, суд над Корнеем — острая, драматическая сцена. Корней яростно отстаивает свою правоту: «Не может человек равнодушно смотреть на страдания другого, пусть даже инопланетчика — иначе он перестает быть человеком». Однако, факт преступления налицо, и трибунал выносит суровое решение: «Приговорить к высшей мере наказания — к одиночеству».
В отношении Гая трибунал принимает несколько неожиданное решение — раз уж мальчик из преисподней оказался на Земле, то его следует послать к сверстникам, будущим прогрессорам. Пусть не только он поучится у ребят Земли, но и они у него поучатся. «Слишком они стерильны растут у нас. Мы оградили их от всех бед и несчастий, от горя и страданий, от ненависти и отчаяния. А ведь там, где им предстоит работать, они столкнутся со всем этим…»
И Гая направляют в лагерь прогрессоров… координатором, командиром.
Такой поворот дает возможность для ряда порой забавных, а порой и остродраматических ситуаций.
Так Гай с помощью ребят и, естественно, чудодейственной техники будущего (кстати, вся тема робота будет исключена из фильма) возвращает к жизни древний танк, вросший с землю после боев, которые гремели здесь когда-то, триста лет назад. Разъезжая на танке, он проводит с ребятами «учения».
Ребят посещает Корней. Это последний его день на Земле, с людьми. Корней ведет Гая к братской могиле среди древних, покрытых шрамами деревьев.
Эта земля, эта могила, эти деревья помнят, что происходило здесь триста лет тому назад. Не надо никаких теле- и киноэкранов, по приказу Корнея память земли и деревьев материализуется в зримые образы и перед потрясенным Гаем предстает яростная картина давнего боя. Гай поражен мужеством и отвагой людей. Он не может сдержать слез, видя, как на его глазах гибнут советские воины. Он пытается броситься к ним на помощь, но Корней удерживает его, изображение боя исчезает.
За всем происходящим наблюдает пожилая женщина, председатель трибунала. Отослав Гая, она остается наедине с Корнеем. Далее следует ключевая остропсихологическая сцена, в результате которой женщина признается Корнею, что ее, маленькую девчонку, спас из-под огня триста лет назад пришелец из будущего. Тогда был бой и это спасение стоило жизни многим нашим бойцам. Погиб здесь и дальний предок Корнея. Еще и еще раз она доказывает Корнею преступность его поступка. Однако, мы понимаем, что по-своему прав и Корней.
Этот разговор слышит Гай. Теперь он понимает, что именно он, его спасение из преисподней — причина беды Корнея. Гай принимает решение.
Именно отсюда начинается история с изготовлением автомата. Только Гаю помогает не робот, а сами ребята, словно не подозревающие о конечной цели своей работы.
Автомат готов. Гай приходит проститься с Оборотнем (этот образ кажется мне чрезвычайно интересным, его следует разработать более широко и подробно).
Далее следует эпизод «Бой Гая». Гай подводит свой танк к братской могиле, вызывает картину боя и бросается на своем танке в самую гущу схватки. Мотор глохнет. Гай вылезает из люка и начинает яростно строчить из автомата по бесплотным теням фашистов.
Встревоженные выстрелами бегут ребята. Изображение боя исчезает, перед Гаем растерянные ребята. Именно здесь происходит разговор, в котором Гай требует, чтобы его отправили обратно. Он должен быть снова там, в преисподней, чтобы быть вместе со своим народом, чтобы спасти Корнея.
Гай угрожает ребятам, наставив на них автомат.
Далее новый вариант сценария не будет иметь существенных расхождений с первым.
Окончательный вариант сценария будет представлен в Сценарную студию не позднее 5-го апреля.
Сценарий Стругацкого, я в этом убежден, будет настолько ярок и своеобразен, что поставленный по нему фильм послужит началом нового этапа развития советской кинофантастики.
С искренним уважением
Ю. Борецкий
Черновик ПИП идет с рукописной правкой, есть и заметки на полях. К примеру, при первой встрече Гага и Корнея на полях значится: «Уточнить мотивировки Корнея. Гаг нужен ему (1) для реконструкции Гепарда, (2) как возможный будущий агент». Поэтому Авторы, описывая разговор Корнея и Гага в гостинице, исправляют слова Корнея («Во-вторых, было бы просто обидно не показать тебе наш мир, отправить тебя обратно, не заразив тебя нашим миром») на: «Во-вторых, для всех будет лучше, если ты увидишь наш мир… пусть даже только кусочек нашего мира. Ну, а в-третьих, я тебе честно скажу: ты мне можешь понадобиться». Еще запись на полях: «Впервые видит звездолет; двое ушли в дом, а звездолет исчез; Гаг идет в дом и снова останавливается перед надписью; добавляет: "Кто ты?"» Опять запись: «Видит в окно четверку людей в форме десантных войск. Хотел кинуться за ними, но что-то остановило». На полях текста, где рассказывается о знакомстве Гага с Драмбой замечание: «Расспрашивает о доме и "призраках"».
Размышляя о Корнее, в рукописи Гаг думает: «Но ведь и Корней вроде бы не крысоед! А может быть, как раз крысоед? Что я о нем знаю? Мягко стелет, сладко кормит… Больше, кажется, ничего. А если он на задании? А если ему сказано: любой ценой, мол…» В журнальном издании тон чуть-чуть меняется: «Но ведь и Корней вроде бы не крысоед! Я всяких крысоедов насмотрелся, и алайских наших, и имперских, а такого видеть не приходилось. Ас другой стороны, что я о нем знаю? Мягко стелет, сладко кормит… больше ведь ничего». В книжных вариантах от этих размышлений осталось лишь одно предложение: «А если у него такое задание, сказано ему: любой, мол, ценой…»
В рукописи ПИП присутствует немало интересных деталей, позже Авторами убранных или измененных. К примеру, Данг, юноша-математик, значится в рукописи не южным, а северным алайцем; фамилия Гепарда — не Дигга, а Дидда; созвездие же Жука здесь называется созвездием Вопаллы.
Узнают Бойцовых Котов в рукописи не по форме (обмундированию), а по нашивкам.
В черновике Гаг, очутившись в больнице и похваляясь Кормою и доктору («Мне пожимал руку его высочество, лично!»), еще и грозит: «Если вы попытаетесь запихнуть меня куда-нибудь каптером, вы ответите!»
В изданиях Корней спрашивает Гага, когда тот спокойно воспринимает рассказ о чужой цивилизации и интересуется подробностями: «Ты, кажется, вообразил себя на занятиях по диверсионно-разведывательной подготовке…» В рукописи присутствует более подробный диалог:
— У вас в школе, вероятно, были занятия по диверсионно-разведывательной подготовке…