— Не понимаю.
— Олаф Андварафорс мертв. Пауза.
— Мертв, — говорит Мозес. В голосе его нет ни удивления, ни страха, ни горя. — Он мертв. Хорошо. Я хочу его видеть.
— Зачем?
— Зачем вам знать?
— Затем, что я — полицейский. Олаф Андварафорс мертв, и мне надо знать, кто и почему им интересуется. Вы его знали?
— Это неправильный вопрос. И этот вопрос не нужен. Я хочу его видеть.
— Кого?
— Олафа.
— Он мертв, я вам говорю. Зачем…
— Я уже слышал. Я хочу видеть Олафа.
— Вы хотите опознать труп? Так я вас понял?
— Да. Опознать. Я хочу. Мне надо его видеть. Мертв — очень необыкновенно. Я хочу видеть, что это не есть Олаф Андварафорс. Что это есть другой.
— Почему вы думаете, что это — другой? — быстро спрашивает инспектор.
— А вы почему думаете, что это — Олаф Андварафорс? — возражает Мозес.
Несколько секунд Глебски молча смотрит на него, затем достает ключ, отпирает дверь и распахивает ее перед Мозесом
— Прошу, — приглашает он.
Мозес неуверенно входит, Глебски входит следом и включает свет. Мозес молча смотрит на мертвеца. На лице его ни страха, ни брезгливости, ни благоговения. Оно выражает только бесконечную усталость и равнодушие.
— Ну? — говорит Глебски.
— Да, — отзывается Мозес — Это на самом деле Олаф Андварафорс. Я удивлен.
— Что? — сейчас же спрашивает Глебски. — Что вас удивило'
— Вот это… — неопределенно отвечает Мозес. Он озирается, затем ковыляющей походкой идет по номеру, словно бы ищет чего-то. Глебски напряженно следит за ним. — Да, это на самом деле Олаф Андварафорс, — повторяет механически Мозес — Это неприятно. Но это исправимо…
— Вы что-нибудь ищете? — вкрадчиво осведомляется Глебски.
— У Олафа Андварафорса должен быть чемодан. Где он?
— Вы ищете его чемодан? А что в нем?
— Где он?
— Чемодан у меня, — говорит Глебски. — Это хорошо, — говорит Мозес — Я хочу, чтобы он был здесь. Принесите.
Глебски кивает.
— Хорошо, — говорит он, — Но сначала вы ответите мне на мои вопросы.
— Отнюдь, — возражает Мозес — Я не стану отвечать на ваши вопросы. Давайте сюда чемодан.
— А почему, собственно, я должен отдать вам чемодан Олафа? Разве он ваш?
— Мой, — говорит Мозес — Если говорить точно, это мой чемодан.
— Докажите, — предлагает Глебски. Мозес молчит.
— Докажите, что чемодан принадлежит вам, и я вам его отдам. Ну, например, что в нем?
Мозес медленно качает головой.
— Не надо, — бормочет он. — Не хочу. Я очень устал. Мне надо лечь.
Тяжело и часто дыша, он выходит из номера, грузный, обмякший, какой-то жалкий и нелепый в меховом комбинезоне и длинноухой шапке, выходит, хромая, опираясь на свою толстенную трость. Глебски молча выходит следом, запирает дверь и, сдерживая шаг, спускается за Мозесом по лестнице в холл.
В холле, возле столика с винтовкой, сидит, кутаясь в халатик, госпожа Сневар с распущенными волосами, в больших расшитых шлепанцах на голых ногах. Мозес, не глядя на нее, проходит и скрывается за своей портьерой. Глебски садится рядом с госпожой Сневар.
— Вы чего не спите? — спрашивает он.
— Не знаю… Не могу… — отвечает она. — Что это выделали с господином Мозесом? Я вышла, смотрю — нет никого… Даже испугалась немного…
— Мозес был связан с Олафом, — говорит Глебски. — Все это до неприятности странно.
— Да, странно… — Госпожа Сневар кладет руку на руку инспектора. — Вам нужно быть очень осторожным, господин Глебски… Было бы ужасно, если бы с вами что-нибудь случилось…
— Вы думаете, что-нибудь еще может случиться?
— Кто его знает… У меня из ума не идут эти серебряные пули
— Да, вот… Мало нам хлопот, а тут еще и серебряные пули… Понимаете, госпожа Сневар…
— Зовите меня просто — Кайса, — просит госпожа Сневар.
— Ладно, — улыбается Глебски. — А вы меня тогда — проси Петер. Так вот, понимаете, Кайса, вурдалаки и всякие там привидения — это всё скорее по ведомству церкви, а не полиции… Не знаю, что и подумать…
— А пистолет, который вы нашли, он Хинкусу принадлежит?
— Почти наверняка. Хинкус и есть наш охотник за вурдалаками. Кстати, тоже вопрос: как пистолет Хинкуса попал к Олафу? Конечно, очень возможно, что это Олаф скрутил Хинкуса. Парень он был здоровенный, а Хинкус — мозгляк мозгляком. Но зачем? Вообще-то покойник был глуп, как пень, если верить вашей племяннице… У дураков бывает странное понятие о юморе… А тогда что у нас получается? — Некоторое врем: Глебски размышляет. Затем произносит со вздохом: — Ничего у нас не получается. Каша какая-то… Мозес, Хинкус… Как не удачно с этим обвалом! Сейчас позвонить бы в Мюр, прислали бы сюда специалистов, медицинского эксперта…