— А как же Киев? — в упор смотря на меня, спросил Сталин.
Я понимал, что означали два слова «сдать Киев» для всех советских людей и, конечно, для Сталина. Но я не мог поддаваться чувствам, а как начальник Генерального штаба обязан был предложить единственно возможное и правильное, по мнению Генштаба и на мой взгляд, стратегическое решение в сложившейся обстановке.
— Киев придется оставить, — твердо сказал я. Наступило тяжелое молчание… Я продолжал доклад, стараясь быть спокойнее:
— На Западном направлении нужно немедля организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для наступления на Москву.
— Какие там еще контрудары, что за чепуха? — возмутился Сталин. — Опыт показал, что наши войска не умеют наступать… — И вдруг на высоких тонах бросил: — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?
Я не смог сдержаться и ответил:
— Если вы считаете, что начальник Генерального штаба способен только чепуху молоть, тогда ему здесь делать нечего. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт. Там я, видимо, принесу больше пользу Родине.
Опять наступила тягостная пауза.
— Вы не горячитесь, — сказал Сталин. — А впрочем… мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся…
— Я человек военный и готов выполнить любое решение Ставки, но имею твердую точку зрения на обстановку и способы ведения войны, убежден в ее правильности и доложил так, как думаю сам и Генеральный штаб.
Сталин не перебивал меня, но слушал уже без гнева и заметил в более спокойном тоне:
— Идите работайте, мы тут посоветуемся и тогда вас вызовем. Собрав карты, я вышел из кабинета с тяжелым чувством собственного бессилия. Примерно через полчаса меня пригласили к Верховному.
— Вот что, — сказал Сталин, — мы посоветовались и решили освободить вас от обязанностей начальника Генерального штаба. На это место назначим Шапошникова. Правда, у него со здоровьем не все в порядке, но ничего, мы ему поможем. А вас используем на практической работе. У вас большой опыт командования войсками в боевой обстановке. В действующей армии вы принесете несомненную пользу. Разумеется, вы остаетесь заместителем наркома обороны и членом Ставки.
— Куда прикажете мне отправиться?
— А куда бы вы хотели?
— Могу выполнять любую работу. Могу командовать дивизией, корпусом, армией, фронтом.
— Не горячитесь, не горячитесь. Вы вот тут докладывали об организации контрудара под Ельней. Ну и возьмитесь за это дело. — Затем, чуть помедлив, Сталин добавил: — Действия резервных армий на ржевско-вяземской линии обороны надо объединить. Мы назначим вас командующим Резервным фронтом. Когда вы можете выехать?
— Через час.
— Шапошников скоро прибудет в Генштаб. Сдайте ему дела и выезжайте.
— Разрешите отбыть?
— Садитесь и выпейте с нами чаю, — уже улыбаясь, сказал Сталин. — Мы еще кое о чем поговорим.
Сели за стол и стали пить чай, но разговор так и не получился. На следующий день состоялся приказ Ставки».
Почти шекспировская драма, правда, с немного фарсовым чаепитием в финале! Простодушный читатель подивится жуковской прозорливости. Надо же, еще в конце июля так точно предсказал, что случится под Киевом, Ленинградом и Москвой, как именно там будут действовать германские войска. И ведь все сбылось, как по-писаному!
Перед нами умный Жуков, безуспешно убеждающий не смыслящего в военном деле Сталина в справедливости своих выводов. И замечательные, многократно цитировавшиеся сталинские слова: «Мы без Ленина обошлись, а без вас тем более обойдемся!» Какой замечательный подарок для шестидесятников-антисталинистов! Вот, мол, говорят, что Сталин — правоверный наследник Ленина, а посмотрите, с каким пренебрежением он отзывается о творце Октябрьской революции. И Жуков, не стерпев оскорбления, сам подает в отставку. Сталин отставку принимает, но в глубине душе чувствует, что был не прав, и в конце разговаривает с Георгием Константиновичем уже вежливо и доброжелательно. Не Сталин убрал Жукова с поста начальника Генштаба, а Жуков сам ушел, когда решил, что раз Верховный его рекомендаций не слушает, то лучше непосредственно командовать войсками и бить немцев.
Только немногие, боюсь, обратят внимание на одну несуразность в докладе Жукова, Если главного удара немцев Генштаб и его начальник ожидали по Центральному фронту и далее во фланг Юго-Западного, то зачем вдруг понадобилось срочно организовывать контрудар на западном направлении, чтобы ликвидировать ельнинский плацдарм? Не лучше ли было бы потребные для такого контрудара силы и средства использовать для того, чтобы отразить угрозу Киеву?
И еще одна странность. Жуков почему-то предпочитает излагать собственные предложения своими словами, не цитируя никаких документов. Между тем трудно вообразить, что Георгий Константинович столь важные рассуждения о дальнейшем ходе войны не оформил в виде письменного меморандума, ограничившись устным докладом Верховному Главнокомандующему. Да и карты, и справки для доклада ему должны были готовить сотрудники Генштаба. После того как Ватутина на 9-й день войны назначили начальником штаба Северо-Западного фронта, ближайшим к Жукову человеком стал давний друг Василевский.
Те трое, кому будто бы докладывал Георгий Константинович: Сталин, Маленков и Мехлис — мемуаров не оставили. Маленков, правда, когда появились жуковские мемуары, был еще жив, но подтвердить или опровергнуть утверждения маршала не имел никакой возможности. Георгий Максимилианович находился, не без помощи Жукова, в глубокой опале и был прочно отлучен от средств массовой информации. А вот Василевский мемуары оставил. И там смещение Жукова с поста начальника Генерального штаба выглядит немного иначе, чем в «Воспоминаниях и размышлениях»: «В разгар Смоленского сражения, 30 июля, чтобы надежнее прикрыть направление на Москву и создать здесь более глубокую оборону. Ставка образовала Резервный фронт. Его командующим стал Г.К. Жуков… Начальником Генерального штаба в ночь на 30 июля был назначен Маршал Советского Союза Б.М. Шапошников. Сталин предпочел использовать командный опыт Жукова непосредственно в войсках. Во главе всего штабного аппарата встал тот, кто в те месяцы мог, пожалуй, лучше чем кто-либо обеспечить бесперебойное и организованное его функционирование».
И никакого конфликта Сталина с Жуковым из-за Киева, никакого жуковского прошения об отставке. Наоборот, Сталин решил, что лучше всех для руководства Генштабом подходит Шапошников. Значит, в чем-то был недоволен деятельностью Георгия Константиновича на этом посту. Может быть, Сталину не понравилось, что при Жукове Генштаб долго не мог наладить оперативной связи с войсками и поступавшие оттуда донесения часто запаздывали? Назначил же он Жукова командующим Резервным фронтом и поручил организовать наступление на Ельню потому, что опасался за безопасность Москвы и знал победителя японцев на Халхин-Голе как энергичного командира, умеющего наступать. Положение на Юго-Западном фронте тут было совсем ни при чем.
А вот что вспоминает тогдашний заместитель Василевского в Генштабе С. М. Штеменко: «Началась перестановка кадров… Г.К. Малаидин получил назначение на место В.Е. Климовских — стал начальником штаба Западного фронта. Начальника Генерального штаба Жукова назначили командующим фронтом. В Генштаб вернулся маршал Шапошников… Эти замены и перемещения начальников в первые дни войны были абсолютно необъяснимы». Как видно, и Сергей Матвеевич ничего не знал о причинах смещения Жукова.
Думаю, наиболее правдоподобной будет такая версия. Описанный в «Воспоминаниях и размышлениях» эпизод, когда в конце июля Тимошенко и Жуков предстали перед Сталиным и членами Политбюро, действительно имел место, причем 29-го числа. К тому времени Тимошенко руководил Западным фронтом неполных четыре недели (со 2 июля). Возможно, сначала Сталин хотел заменить Тимошенко Жуковым на посту командующего Западным фронтом, оставив за Семеном Константиновичем лишь руководство Западным стратегическим направлением. Но затем, возможно, учитывая предложение Георгия Константиновича о контрударе против ельнинского плацдарма, решил назначить Жукова командующим новым Резервным фронтом, нацеленным на Ельню. Шапошников же заменил Жукова в Генштабе.
Могла быть и более глубокая причина отставки Жукова с поста начальника Генштаба. Георгий Константинович был человек волевой и решительный, твердо отстаивающий свое мнение. Такой генерал вполне годился в диктаторы. А из-за тяжелых поражений на фронте угроза военного переворота возросла. В первые недели войны все-таки Генштаб, а не штабы фронтов и стратегических направлений, имел более надежную связь с командованием армий и дивизий. Значит, даже чисто технически в тот момент у руководителя Генерального штаба было больше возможностей организовать переворот, чем у любого из командующих фронтов или направлений. Тем более что начальник Генштаба был фактически единственным заместителем наркома обороны, остававшимся в Москве. Тимошенко командовал Западным направлением и фронтом, там же находился Шапошников и числился пропавшим без вести Кулик. Буденный возглавлял Юго-Западное направление, а Ворошилов — Северо-Западное. Так что в июле 41-го в столице, кроме Сталина, только Жуков мог отдать приказ командиру любой воинской части. Вот Иосиф Виссарионович и решил на всякий пожарный случай не до конца ему ясного Георгия Константиновича заменить проверенным в деле Тухачевского и не обладавшим сильной волей Борисом Михайловичем. Недаром Тухачевский когда-то с иронией окрестил Шапошникова «кабинетным Бонапартом».
Так был ли доклад Жукова Сталину об опасности, грозящей Киеву и главным силам Юго-Западного фронта? Был, но только не 29 июля, а на три недели позднее. Его, со ссылкой на архив Министерства обороны цитирует в своих мемуарах сам Георгий Константинович: «Противник, убедившись в сосредоточении крупных сил наших войск на пути к Москве, имея на своих флангах Центральный фронт и великолукскую группировку наших войск, временно отказался от удара на Москву и, перейдя к активной обороне против Западного и Резервного фронтов, все свои ударные подвижные и танковые части бросил против Центрального, Юго-Западного и Южного фронтов. Возможный замысел противника: разгромить Центральный фронт и, выйдя в район Чернигова-Конотопа-Прилук, ударом с тыла разгромить армии Юго-Западного фронта. После чего — главный удар на Москву в обход Брянских лесов и удар на Донбасс. Для срыва этого опасного намерения гитлеровского командования считал бы целесообразным по возможности быстрее создать крупную группировку наших войск в районе Глухов-Чернигов-Конотоп, чтобы ее силами нанести удар во фланг противника, как только он станет приводить в исполнение свой замысел. В состав ударной группировки необходимо включить 10–11 стрелковых дивизий, 3–4 кавалерийские дивизии, не менее тысячи танков и 400–500 самолетов. Эти силы можно выделить за счет Дальнего Востока, сил Московской зоны обороны и ПВО и внутренних округов».
Тот же доклад цитирует в своих мемуарах и Василевский, но некоторые места у него звучат по-иному. У Александра Михайловича Жуков дает высокую оценку немецкому командованию и более определенно говорит о необходимости создания контрударной группировки: «Я считаю, что противник очень хорошо знает всю систему нашей обороны, всю оперативно-стратегическую группировку наших сил и знает ближайшие наши возможности… Для противодействия противнику и недопущения разгрома Центрального фронта и выхода противника на тылы Юго-Западного фронта считаю своим долгом доложить свои соображения о необходимости как можно скорее собрать крепкую группировку в районе Глухов-Чернигов-Конотоп. Эшелон прикрытия сосредоточения сейчас же выбросить на реку Десна…».
Что любопытно, оба маршала ссылаются на одно и то же архивное дело. Поэтому я не знаю, кто из них искажает текст. Возможно, Василевский привел те фразы из документа, которые опустил Жуков, хотя в тексте Георгия Константиновича нет обозначающих купюры отточий. Однако в любом случае легко убедиться, что Жуков Киев сдавать не предлагал. Намерения германского командования Георгий Константинович определил в целом верно, но во второй половине августа 41-го это была не такая уж сложная задача. К тому времени «котлы» в районах Смоленска и Умани были ликвидированы, и ясно обозначилось наступление вермахта как на юге Украины, так и в направлении Унечи, Гомеля против Центрального фронта. Начинали вырисовываться две стороны клещей, которые могли замкнуться к востоку от Днепра и отрезать главные силы Юго-Западного фронта. Эту опасность видел не только Жуков, но и Сталин с Шапошниковым. Для противодействия наступавшей против Центрального фронта танковой группе Гудериана срочно создали Брянский фронт под командованием А.И. Ерёменко. Была надежда, что ему удастся если не разбить Гудериана, то хотя бы предотвратить выход немцев на тылы Юго-Западного фронта. И Жуков тогда отнюдь не был убежден в катастрофичности положения.
Жуковский доклад зафиксировал свершенный германским командованием в начале августа «поворот на юг», вокруг которого и сегодня кипят споры. 4 августа Гитлер собрал в белорусском городе Борисове совещание командования группы армий «Центр». Участвовавший в совещании Гудериан вспоминал:
«Каждому участнику совещания предоставили возможность по очереди высказать свою точку зрения таким образом, что никто не знал, о чем говорил предыдущий участник совещания. Все генералы группы армий „Центр“ единодушно высказались за то, чтобы продолжать наступление на Москву, имеющее решающее значение. Гот заявил, что его танковая группа может начать наступление не раньше, чем с 20 августа. Я заявил, что буду готов к 15 августа. Затем в присутствии всех участников совещания выступил Гитлер. Он заявил, что его первой целью является индустриальный район Ленинграда. Вопрос о том, наступать ли затем на Москву или на Украину, окончательно еще не был решен. Сам Гитлер был склонен начать с наступления на Украину, ибо в настоящее время группа армий „Юг“ также добилась определенных успехов. Кроме того, он полагал, что сырьевые и продовольственные ресурсы Украины крайне необходимы для дальнейшего ведения войны и что, наконец, наступление на Украину даст ему возможность выбить из рук русских Крым, который, по мнению Гитлера, является „авианосцем Советского Союза, откуда ведутся налеты на нефтепромыслы Румынии“. К началу зимы он надеялся овладеть Москвой и Харьковом. Окончательное же решение по этому важнейшему для нас вопросу о дальнейшем ходе войны в этот день не было принято».
Гудериан на всякий случай стал готовить свою группу к наступлению на Москву. Но 11 августа его план наступления, предусматривавший нанесения основного удара от Рославля на Вязьму, был отклонен командованием сухопутных сил. Тогда Гудериан предложил «вывести войска из уже ненужной нам ельнинской дуги, где мы все время несли большие потери. Однако командование группы армий и ОКХ (верховного командования сухопутных сил. — Б. С.) отклонили и это предложение, которое исходило из необходимости сбережения человеческих жизней под нелепым предлогом, что „противнику на этом участке фронта еще труднее, чем нам“.
21 августа Гитлер отверг предложение ОКХ о наступлении на Москву и дал директиву о подготовке ударов против Ленинграда и Украины. Туда направлялись танки из группы армий «Центр». Гудериан тремя днями позже безуспешно пытался убедить фюрера наступать на Москву. Гитлер настаивал на первоочередном овладении сырьевыми и продовольственными ресурсами Украины.
Гудериан и многие другие германские генералы до конца своих дней были убеждены, что из-за поворота на юг был упущен вполне реальный шанс — захватить Москву еще до зимы 41-го года, нанести решающее поражение Красной Армии и победоносно закончить войну. Думаю, что здесь налицо глубокое заблуждение. Конечно, если бы группа армий «Центр» двинулась на Москву уже в 20-х числах августа, она точно так же, как это случилось в октябре, смогла бы окружить и уничтожить основные силы фронтов западного направления в районе Вязьмы и Брянска. Однако тогда, выбирая между Киевом и Москвой, Сталин наверняка предпочел бы пожертвовать столицей Украины, чтобы спасти столицу СССР и сердце России. Он перебросил бы под Москву войска с Юго-Западного фронта, что можно было сделать гораздо быстрее, чем везти дивизии с Дальнего Востока. В итоге немцам все равно не удалось бы захватить столицу, а войска Юго-Западного фронта в большей мере сохранили бы боеспособность, чем после киевской катастрофы.
На самом деле, варианта выигрыша как войны с Советским. Союзом, так и Второй мировой войны в целом для Германии в 41-м году не существовало в принципе. Строго говоря, Гитлер фактически уже проиграл, если не 1 сентября 1939 года, то двумя днями позже, когда Англия и Франция объявили войну Германии. Именно это событие предопределило как состав враждующих коалиций, так и ход и исход боевых действий. В поддержку Англии рано или поздно должны были выступить США, а если бы Гитлер не напал на Сталина в июне 41-го, то Сталин все равно напал бы на Гитлера в июле того же года. Поэтому само по себе решение атаковать Советский Союз еще до завершения войны с Англией нельзя считать ошибкой. Фюрер в любом случае получил бы в 1941 году Восточный фронт.
Однако для Англии и Америки меньшим злом была победа более слабого в военно-экономическом отношении Сталина, потенциально представлявшего для них менее серьезную угрозу, чем Гитлер. И англо-американская помощь стала одним из решающих факторов советской победы. Западные союзники не только отвлекли на себя до 70 процентов германской авиации, почти весь военно-морской флот, а в последний год войны, когда советские людские ресурсы были уже сильно истощены — до 40 процентов сухопутных сил вермахта. Ничуть не меньшее значение имели поставки по ленд-лизу. После войны, в 1963 году, уже находясь в опале, их высоко оценивал и сам Жуков в приватном разговоре, ставшем достоянием «слухачей» из КГБ:
«Вот сейчас говорят, что союзники никогда нам не помогали… Но ведь нельзя отрицать, что американцы нам гнали столько материалов, без которых мы бы не могли формировать свои резервы и не могли бы продолжать войну… Получили 350 тысяч автомашин, да каких машин!.. У нас не было взрывчатки, пороха. Не было чем снаряжать винтовочные патроны. Американцы по-настоящему выручили нас с порохом, взрывчаткой. А сколько они нам гнали листовой стали. Разве мы могли быстро наладить производство танков, если бы не американская помощь сталью. А сейчас представляют дело так, что у нас все это было свое в изобилии». О том же говорил маршал в беседе с Симоновым: «Мы… к началу войны так и не имели необходимого нам количества высокооктанового бензина для поступающих на наше вооружение современных самолетов, таких, как МИГи. Словом, нельзя забывать, что мы вступили в войну, еще продолжая быть отсталой в промышленном отношении страной по сравнению с Германией.
Говоря о нашей подготовленности к войне с точки зрения хозяйства, экономики, нельзя замалчивать и такой фактор, как последующая помощь со стороны союзников. Прежде всего, конечно, со стороны американцев… Мы были бы в тяжелом положении без американских порохов, мы не смогли бы выпускать такое количество боеприпасов, которое нам было необходимо. Без американских «студебеккеров» нам не на чем было бы таскать нашу артиллерию. Да они в значительной мере вообще обеспечивали наш фронтовой транспорт. Выпуск специальных сталей, необходимых для самых разных нужд войны, был тоже связан с рядом американских поставок».
Без американской и английской помощи Советский Союз был не в состоянии обеспечить себя авиационным бензином, алюминием, легирующими добавками, необходимыми для производства броневой стали, сложным промышленным оборудованием, средствами связи и многим другим, остро необходимым во время войны. Без ленд-лиза нельзя было выпустить необходимое количество танков и самолетов больше, нельзя было вести затяжную войну. А в такой войне поражение Гитлера было предопределено.
Чисто гипотетически можно представить себе, что какие-то шансы на победу у Германии были в сентябре 39-го в случае, если бы была избрана иная стратегия действий. Вермахту надо было нанести первый удар не по Польше, а по Франции. Французская армия не была готова к войне, еще не успела отмобилизоваться, а британский экспедиционный корпус даже не высадился на континенте. Вероятно, французы бы тогда сражались еще хуже, чем в мае 40-го, и в октябре 1939 года Париж бы капитулировал. А в мае следующего года Гитлер смог бы обрушиться на Россию, увязшую в войне с Финляндией. Даже если бы Польша к тому времени уцелела и вступила в союз с СССР, это вряд ли могло повлиять на ход событий. Вермахт сумел бы быстро разгромить Красную Армию в условиях, когда в Англии была высока вероятность торжества сторонников-продолжения мюнхенской политики «умиротворения», а Америка еще не начала разворачивать свои вооруженные силы и военную промышленность. Не исключено, что на какое-то время эффективное сопротивление Советского Союза прекратилось бы. Однако у Германии вряд ли хватило бы сил для оккупации Поволжья и Урала, не говоря уж о Сибири. Рано или поздно при поддержке Америки борьба должна была возобновиться и привела к поражению Рейха, хотя бы даже с использованием ядерного оружия. Только война тянулась бы еще дольше и привела бы к дополнительным жертвам и разрушениям.
Но в сентябре 39-го Гитлер еще не оставил полностью надежды, что Англия и Франция останутся нейтральными, а потому не спешил с наступлением на Западе. Да и боеспособность французской армии фюрер и его генералы представляли немного более высокой, чем она была на самом деле, а потому не рискнули ударить по ней прежде, чем будет сокрушена Польша.
Весь август Жуков бросал войска Резервного фронта в наступление на Ельню. Однако немцам удалось отбить атаки. В конце августа наносившая основной удар 24-я армия была усилена и перешла в новое наступление. Оно началось 30-го числа. Ценой больших потерь к 7 сентября войска Резервного фронта вытеснили противника с ельнинского выступа (сама Ельня была освобождена 6 сентября). В приказе по случаю завершения операции, датированном 7 сентября 1941 года, Жуков писал:
«Главное командование немецкой армии придавало очень большое значение району Ельня, как очень выгодной позиции для дальнейшего наступления. Фашистское командование стремилось любой ценой удержать в своих руках район Ельня, не жалея для этого жизни тысяч своих солдат и офицеров. В районе Ельня нашей пехотой, артиллерией, танками и авиацией разгромлены 137, 78, 298, 15 и 17 пехотные дивизии. Некоторые из этих дивизий полностью истреблены и нашли себе могилу на поле сражения. За время боев в районе Ельня нашими войсками разгромлено в общем около восьми отборных дивизий, в том числе одна дивизия СС, противник потерял не менее 75–80 тысяч человек убитыми и ранеными».
В этом приказе, как и в большинстве советских приказов тех лет, характеристики, данные немецким войскам, с гораздо большими основаниями следует отнести к Красной Армии. Именно войска Жукова штурмовали ельнинский выступ, «не жалея тысяч жизней своих солдат и офицеров». Вот немецкие генералы на практике заботились о сбережении солдатских жизней, памятуя о скудости людских ресурсов Германии. Жуков, равно как и другие советские офицеры, генералы и маршалы, вплоть до генералиссимуса, заботу о солдатских жизнях проявляли лишь на уровне деклараций.