В 1964 году в ОКБ торжественно отметили 50-летний юбилей отца. Актовый зал был заполнен сотрудниками ОКБ. Сергей Михайлович просил организаторов не устраивать большого размаха, а пригласить наиболее близких друзей и товарищей по работе. Торжественное мероприятие вел Дмитрий Сергеевич Марков.
Королев был страшно засекречен и практически не появлялся «на людях». Поэтому не только с отцом, но и с Туполевым он встретился впервые после долгого перерыва.
После ряда поздравлений Сергей Павлович подошел к трибуне. Он сказал, что их связывает давняя и прочная дружба и что годы не изменили этого чувства. Он говорил, не торопясь:
«Дорогой Сережа! Ты уже достиг вершины конструкторской славы и удостоился многих комплиментов от своих соратников в авиастроении. Мы тоже думали, чем отметить твой юбилей, и решили сделать необычный подарок.
Мы вручаем тебе биле г… Билет для полета на Луну!» В руке он держал небольшую коричневую коробочку. Сделав небольшую паузу, Королев продолжил:
«Имей в виду, в этой коробочке два билета. Ты можешь выбрать: или слетать туда и обратно, или вдвоём с женой в один конец!»
Сергей Павлович напомнил Сергею Михайловичу не только о прошлом.
Оба Сергея обнялись.
1. Туполев тепло поздравил Сергея Михаиловича и вручил золотой значок фирмы «Ту»
Л. Л. Кербер в книге об А. Н. Туполеве рассказывает об одном эпизоде на даче возле Останкино, когда Сергей Павлович, «оглядевшись и перейдя на шепот, вспоминал за рюмкой коньяка: «А помните, ребята… обезьянник, свидания и прочее?» Особую пикантность всему этому придавала охрана дачи Королева, которую несли точно такие же «попки», что в ЦКБ-29. «Знаете, ребята, самое трагичное состоит в том, что как все-таки много общего между этой нынешней обстановкой и тогдашней. Иной раз проснешься ночью, лежишь и думаешь: вот, может, уже нашелся какой-нибудь, уже дал команду, и эти же охранники нагло войдут сюда и бросят: «А ну, падло, собирайся с вещами!»
Отец хранил эту коробочку в центральном ящике стола вместе с орденами. В коробочке было два пятиугольника — обе стороны вымпела, доставленного ракетой Королева на Луну.
Несколько позже Сергею Михайловичу предстояло выбрать: остаться или уйти из ОКБ Туполева. Он выбрал путь в один конец.
К юбилею отца старший военпред ОКБ С.Д Агавелян писал:
«Сергей Михайлович Егер, бесспорно, был одарен природой В силу своего характера он обладал целеустремленностью, тягой к знаниям, необыкновенной работоспособностью, умением аккумулировать богатую техническую информацию, способностью не копировать факты, а глубоко их анализировать».
Пожалуй, к этому можно добавить только прекрасные человеческие качества: приветливость, доброжелательность, отзывчивость к чужим проблемам и верность дружбе.
Естественно, что основная жизнь Сергея Михайловича проходила на работе. Для семейной жизни, для дома оставалось значительно меньше и времени, и внимания.
Сразу после возвращения из Омска мы поселились на Бакунинской улице в заводском доме, в квартире с Базенковыми, в одной комнате, метров 18–20, вместе с родителями Сергея Михайловича, так что нас было пятеро Когда с фронта приезжал двоюродный брат отца, Александр Иванович Ушаков, дядя Шурик, мы выносили на кухню стулья, а со двора приносили ящики из-под артиллерийских боеприпасов, и я спал на них с ним вдвоем Сколько фронтовых историй наслушался я! Дядя Шурик последние годы войны командовал штрафным батальоном, первым брал Будапешт, Вену.
Если кто-либо думает, что сталинские репрессии кончились с освобождением работавших в «шарагах» в начале войны, то он глубоко ошибается. КГБ продолжало искать любой повод для ареста и ликвидации технической интеллигенции. Хотя я еще не ходил в школу, но хорошо помню обыск в нашей комнате, перевернутые кровати, выброшенные на середину комнаты книги и содержимое ящиков. Самое страшное — гнетущее молчание родных, бледные лица, безжизненно опущенные руки. Во время обыска отца не было. Вечером он не вернулся с работы. Не знаю, то ли мать позвонила на работу, то ли взяли отца прямо с работы, а может быть, и не только его одного. Однако через день отец вернулся. Оказывается, Туполев лично поехал в КГБ, заявил решительный протест и что-то еще предпринял для его освобождения.
В 1944 году у Сергея Михайловича родилась дочь. Семья увеличилась, в комнате стало еще теснее. В это время для завода № 156, так тогда именовалась туполевская фирма (ОКБ с опытным заводом), строилось жилье — надстраивались два этажа в 4-этажном доме на Лужниковской улице, и мы получили там две комнаты в трехкомнатной квартире.
Этажи надстраивали немецкие военнопленные. Несколько раз мы приезжали туда, посмотреть, сгорая от нетерпения, когда можно переезжать. Немцы, их было четверо, вели внутреннюю отделку — штукатурные работы. Охраны я не помню, виду немцев был жалкий: нечисто выбритые, в одинаковых серых спецовках. Мать привозила в кастрюле что-то поесть; они садились посреди комнаты доставали котелки и ели. Никакой ненависти к ним не поднималось, скорее сострадание. Немцы показывали фотографии с женами и детьми. Очевидно, мечтали вернуться домой, но разговора не получалось, общего языка не находили: они — плохо по-русски, мы — совсем ничего по-немецки.
Улучшению жилищных условий сотрудников на фирме уделялось серьезное внимание. Был создан большой отдел, под руководством Т. С. Куликова, который занимался строительством жилья и лабораторно-производственной базы. В каждое постановление правительства на создание нового самолета вписывалось решение о выделении денег на строительство социально-бытовых объектов и производственных площадей.
Отец рассказал Туполеву, что, когда он был в Риге с сотрудниками ОКБ по развертыванию эксплуатации самолета Ту-124, их принял Кебин, секретарь компартии Латвии, и рассказал притчу о флюгере над городом в виде средневекового трубадура, который должен затрубить, когда в городе окончится строительство, и тогда город зальет водой. Туполев подошел к окну своего кабинета и сказал, что «нам это не грозит, — мы всегда будем строиться и расширяться».
Тем обиднее и страшнее видеть, как последующие руководители фирмы распродали станки опытного завода, территорию и здания фирмы, в том числе основное здание ОКБ, где зарождалась отечественная авиация. Продали помещение КОСОС ЦАГИ с мемориальной доской Туполеву, где КГБ была создана «туполевская шарага» с ее спальнями и «обезьянником» на крыше башни и где более 40 лет был кабинет, а потом музей А. Н. Туполева.
Вряд ли можно оправдать это разграбление какими-либо объективными трудностями. Оказавшись в таких же условиях, ни фирма Микояна, ни фирма Сухого, ни фирма Ильюшина не продали ни одного квадратного метра территории, сохранив свои опытные заводы, лаборатории и коллективы.
На Лужниковской улице мы поселились в одной квартире с К. В. Январевым, начальником бригады высотного оборудования. С ним и его женой мы дружно прожили несколько лет, пока им не выделили новую жилплощадь, и мы расширились на всю квартиру. К этому времени наша семья уже включала три поколения.
Те короткие часы отдыха, которые удавалось проводить отцу вместе с семьей, запомнились мне как очень счастливые. Мама старалась организовать общий ужин. После ужина играли в преферанс. Дед, Михаил Юльевич, рисковал, оставаясь чаще всего без двух, а то и без трех взяток; бабушка, Екатерина Ивановна, серьезно переживала свои неудачи, бросала карты, обижалась; чаще всех выигрывал отец. В компании сослуживцев он нередко ходил на футбольные матчи, особенно когда встречались «гранды» футбола ЦСКА и «Динамо», брал и меня с собой.
Только что появился телевизор, и концерты Муслима Магомаева, Майи Кристалинской, а особенно «Кабачок 13 стульев» собирали нас в большой комнате. Праздники отмечали регулярно: накрывали стол, приглашали гостей, в большинстве тех же сослуживцев Сергея Михайловича. Застолье организовывалось в меру возможности достать какие-либо продукты. Отец играл на пианино, пели песни и даже плясали. Пианино он освоил еще в детстве, мог играть по нотам. В доме имелись старые издания нот популярных романсов и классики, с вензелями и томными девушками на обложках. Но чаще всего отец аккомпанировал или подбирал популярные мелодии и танцевальную музыку по слуху, а слух у него был хороший.
Наиболее шумно праздники справлялись на даче, особенно день рождения Сергея Михайловича 30 июля. Дачный поселок носил имя Туполева, размещался вблизи железнодорожной станции Трудовая, недалеко от Икшинского водохранилища. Завод № 156 получил землю под застройку дачного поселка в 1949 году.
Через забор справа был участок Г. А. Озерова, слева — Н. И. Базенкова. В день рождения отца собирались все соседи, приезжали из Москвы его знакомые по совместному отдыху на курортах и в санаториях: Магдесиевы, Ливчаки, Грингагины. Люди почему-то привязывались к Сергею Михайловичу и с первого знакомства оставались дружны с ним до конца жизни.
Постоянным тамадой на этих праздниках был Алексей Владимирович Мещеряков, главный инженер завода, человек удивительно остроумный, веселый, готовый на любые подначки и розыгрыши. Помню, как он разыграл Тихона Степановича Куликова, когда все одновременно купили саженцы яблонь и посадили на своих участках. На следующий год к концу лета Мещеряков привязал к веткам саженцев крупные красные яблоки «апорт», купленные на рынке, пригласил Куликова и поинтересовался, как у него растут яблони. Тот пожаловался, что медленно, что еще очень маленькие и слабые. Мещеряков открыл окно и говорит: «Это тебя надули, посмотри, какие у меня, уже урожай дали». Тихон Степанович ахнул и страшно расстроился. Алексей Владимирович успокаивал, потом подвел его поближе к яблоням, и они долго смеялись. Мещеряков вместе с Новопрудским, Склянским и Куликовым вносили в коллектив такую энергию, что праздник, начавшись, не умещался на дачном участке и через несколько часов выплескивался на берега Икшинского водохранилища, где купались, катались на байдарке, играли в волейбол, разжигали костер.
Приезжали и жившие летом неподалеку маршал П. Ф. Жигарев и главный металлург завода И. Л. Головин с женами. В последние годы приходили Генрих Васильевич Новожилов с женой, снимавшие поблизости дачу.
Отец очень любил копаться в земле, рассаживать цветы, ухаживать за кустами смородины. Здесь он отдыхал от напряженной работы, становился мягче, глаза теряли стальной оттенок. Иногда на даче собиралась вся большая семья Сергея Михайловича.
Поездка на дачу и обратно на «Волге» не была для него нагрузкой. Он любил водить машину, ездил быстро, но аккуратно. Я не припомню у него каких-либо неприятностей с милицией, и тем более аварий.
Возвращаясь к воспоминаниям Сергея Михайловича в больнице, я опять цитирую по записи.
«…Я был членом партбюро. Мы славились многотемностью. Я выступил и сказал, надо организовать несколько КБ. Туполев вызвал: «Все вопросы решаю я. Ты занимаешься техникой. Ты представляешь, когда будет КБ-18?» Один говорит: «Ты меня обижаешь», второй — «Зачем другую машину пустил вперед?», третий — «Почему мою деталь снял?» Такого не должно быть. Все были дружны».
Через два года Туполев создал для своего сына Алексея отдел «К», продублировав в этом отделе структуру ОКБ. И глубокая пропасть пролегла через весь коллектив. Несмотря на категорические возражения отца, Алексей Андреевич назначил своим замом заместителя Сергея Михайловича и его близкого друга Виктора Пантелеймоновича Сахарова.
Это назначение сыграло роковую роль в жизни Сахарова. У него был сын Женя — добрый веселый отзывчивый парень, но неуправляемый и безалаберный. Его мама, Тамара Павловна, очевидно по слабости характера, с ним «не справлялась», он слушался только отца, на котором и держалось все воспитание сына. Сергей Михайлович хорошо знал их семью и старался без особой надобности не задерживать Виктора Пантелеймоновича на работе.
Алексей Андреевич не обладал присущими Андрею Николаевичу способностями общения с людьми, их понимания. Сразу же после нового назначения Сахарова он отправил его ведущим конструктором по испытаниям большого беспилотного летательного аппарата «Ястреб» во Владимировку. Сахаров отказывался, поскольку он не участвовал в испытаниях и проработал всю творческую жизнь в отделе техпроектов, занимаясь предварительным проектированием. Но А. А. Туполев не хотел ничего слушать и вникать в обстоятельства. Испытания этой новой и сложной техники шли долго, и Сахаров провел на полигоне два года почти безвыездно. С работой он справился успешно, машина была принята на вооружение, но дома сын полностью отбился от рук, начал пить — и стал алкоголиком. Виктор Пантелеймонович очень пережинал, похудел, осунулся, но сделать ничего не мог. Спустя некоторое время он умер, явно преждевременно. Через несколько лет ушел из жизни и сын Женя.
Сергей Михайлович был вынужден уйти из ОКБ в 1975 году, через два с половиной года после смерти Андрея Николаевича, проработав в ОКБ 37 лет.
Он ушел в Московский авиационный институт на должность начальника первой кафедры первого факультета. Он любил преподавательскую работу, да и студенты отвечали ему взаимностью. Но, помимо этого, он считал своим долгом растить новую смену, пере дать молодым свой опыт, опыт ОКБ, составной частью которого он считал себя до последних дней жизни.
Сергея Михайловича приглашали на работу в другие ОКБ. Министерство обещало помочь в трудоустройстве на любом предприятии МАПа. Приезжал Олег Сергеевич Самойлович с предложением работы в ОКБ Сухого, но отец считал работу в другом ОКБ предательством по отношению к туполевскому коллективу.
К самому Андрею Николаевичу Сергей Михайлович относился не просто с уважением, можно сказать, он преклонялся перед ним, считал своим учителем.
В записках, помеченных 20 апреля 1978 года, он писал:
«Много моих друзей, моих знакомых обращались ко мне с предложением написать об Андрее Николаевиче Туполеве. Замечательная, всеми уважаемая хранительница музея Н. Е. Жуковского Надежда Матвеевна Семенова умоляюще смотрела на меня (после негодующей речи по поводу очередного литературного труда об А. Н. Туполеве) и говорила: «Ну, напишите вы сами! Ведь вы можете! И сумеете написать правду, а не выдумки!»
Ушел Андрей Николаевич. Уже сейчас о нем пишут небылицы, создают, выдумывают Туполева. Уйдешь и ты, и образ действительного Туполева исчезнет.
Может быть!
Но сколько раз я не начинал думать о рассказе о своем учителе, о почти сорока годах жизни, когда наши пути шли совсем рядом, я не мог найти начала этому рассказу, у меня не складывался в уме даже план такого рассказа.
Вчера и позавчера по телевидению был показан фильм о Мариэтте Шагинин. Эта маленькая, умная женщина объяснила мне, что со мною происходит. Она рассказывала о своем творчестве, сравнивая его с ростом кристалла. Кристалл растет только в насыщенном растворе, ни в недонасыщенном, ни в перенасыщенном растворе кристалл расти не будет. В литературном творчестве происходит то же: нельзя написать хорошо ни в том случае, когда ты мало знаешь о предмете твоего творчества, ни в том случае, когда у тебя переизбыток информации.
Переизбыток информации! Как с ним бороться, чтобы в голове осталось только то, что необходимо для создания правильного, настоящего образа Человека?