Кому: [email protected]
От кого: [email protected]
Мама, привет!
Было приятно узнать, что вы с Марией замечательно посидели за чаем в «Фортнум энд Мейсон» на день рождения Марии. И да, я совершенно согласна, что это явная обдираловка за пакет печенья. Не сомневаюсь, дома вы с Марией могли бы испечь печенье ничуть не хуже. У тебя оно получается особенно воздушным. И я охотно верю, что туалет в кинотеатре никуда не годился. У Марии, как у работницы этой сферы, наверняка наметанный глаз на подобные вещи. Я рада, что кто-то следит за удовлетворением твоих… гигиенических нужд.
У меня все замечательно. В Нью-Йорке сейчас довольно прохладно, но ты ведь меня знаешь. Одежда на все случаи жизни! У меня есть кое-какие проблемы с работой, но, надеюсь, к тому времени, как мы сможем поговорить по телефону, все образуется. И да, я совершенно не переживаю насчет Сэма. Просто кое-какие трудности.
Сожалею, что дедушке стало хуже. Надеюсь, когда он поправится, ты снова сможешь ходить на вечерние курсы.
Я скучаю по всем вам. Очень, очень.
И очень люблю.
P. S. Лучше писать мне или посылать имейлы через Натана. У нас сейчас некоторые сложности с почтой.
Миссис Де Витт вышла из больницы через десять дней после поступления туда. Маленькая старушка, щурившаяся от непривычного дневного света, правая рука в гипсе, слишком тяжелом для ее хрупкой фигурки. Я привезла ее домой на такси. Ашок встретил миссис Де Витт на тротуаре и помог ей подняться по лестнице. И впервые за все это время старая дама не цеплялась к нему и не прогоняла прочь, а послушно шла рядом, словно утратив чувство равновесия. Я привезла наряд, который она потребовала: бледно-голубой брючный костюм 1970-х годов французского модного дома «Селин», бледно-желтую шелковую блузку и бледно-розовый шерстяной берет, а также кое-какую косметику с туалетного столика, которую я, сев на край больничной койки, помогла ей нанести. По словам миссис Де Витт, когда она попыталась самостоятельно наложить макияж левой рукой, то стала похожа на алкоголичку, за завтраком принявшую на грудь три «сайдкара»[14].
Дин Мартин в полном восторге ходил за хозяйкой по пятам, заглядывал ей в лицо и время от времени бросал на меня выразительные взгляды, типа пожила и хватит, пора бы и честь знать. На самом деле между Дином Мартином и мной уже установилось нечто вроде хрупкого перемирия. Он покорно ел собачью еду, по вечерам сворачивался клубком у меня на коленях и, похоже, даже стал получать удовольствие от быстрой ходьбы и длинных прогулок, потому что всякий раз, как я брала в руки поводок, он начинал как сумасшедший вилять похожим на закорючку хвостиком.
Миссис Де Витт была безумно рада снова видеть своего ненаглядного песика, правда, радость эта выражалась у нее в виде бесконечных сетований по поводу моего явного неумения ухаживать за ним – за полдня она успела попенять мне на то, что он похудел и что набрал лишний вес, – и слезливых причитаний:
– Мой бедный малыш! Как я могла оставить тебя с чужим человеком?! Неужели я это сделала?! А она за тобой плохо ухаживала! Но ничего, мамочка уже дома. И все будет хорошо.
И если миссис Де Витт была явно счастлива снова оказаться дома, то я, в свою очередь, не могла скрыть своего беспокойства. Похоже, ей требовалось огромное количество таблеток, даже по американским меркам, и у меня закралось подозрение, а нет ли у нее синдрома ломких костей: слишком уж много лекарств для сломанного запястья. Я поделилась своими опасениями с Триной, но она, от души посмеявшись, ответила, что в Англии в таком случае прописали бы болеутоляющее и запретили бы поднимать тяжести.
Однако в больнице миссис Де Витт, похоже, еще больше сдала. Она стала очень бледной, то и дело кашляла, одежда висела на ней мешком. Когда я приготовила ей макароны с сыром, она поклевала как птичка и со словами, что все очень вкусно, демонстративно отодвинула тарелку:
– Полагаю, мой желудок просто-напросто съежился в этом ужасном заведении. Наверное, чтобы защититься от их отвратительной еды.
У миссис Де Витт ушло целых полдня на то, чтобы снова привыкнуть к своей квартире. Старушка, ковыляя, переходила из комнаты в комнату удостовериться, что все именно так, как должно быть, ну а я старалась не расценивать это как желание проверить мою порядочность. Наконец она села в мягкое кресло с высокой спинкой и облегченно вздохнула:
– Какое счастье снова оказаться дома! Невозможно передать словами.
Она произнесла это с таким видом, будто уже и не надеялась вернуться сюда. После чего сразу задремала. И я подумала о том, что моему дедушке здорово повезло с дочерью, которая обеспечивает ему такой прекрасный уход.
Миссис Де Витт была слишком слаба, чтобы оставаться одной, и она явно не спешила со мной распрощаться. В результате мы пришли к молчаливому соглашению, что я остаюсь. Я помогала ей умываться и одеваться, готовила еду и, по крайней мере первую неделю, несколько раз в день выгуливала Дина Мартина. А к концу этой недели я обнаружила, что миссис Де Витт освободила мне немного жизненного пространства в четвертой спальне, убрав книги и предметы одежды с прикроватного столика и полки, на которую я теперь могла сложить свое барахло. Я реквизировала гостевую ванную, хорошенько ее отдраила и открыла краны, чтобы пропустить воду. А затем незаметно отмыла всю грязь на кухне и в ванной комнате миссис Де Витт, которую та в силу слабого зрения не замечала.
Я возила миссис Де Витт в больницу на консультации с врачом; мы с Дином Мартином ждали снаружи, пока мне не разрешали забрать миссис Де Витт. Я отвела миссис Де Витт к парикмахеру, уложившему ее тонкие седые волосы привычными аккуратными волнами, что преобразило старую даму гораздо сильнее, чем все медицинские процедуры. Еще я помогала ей накладывать косметику и отыскивала для нее бесчисленные пары очков. А она прочувствованно благодарила меня за помощь, словно самого дорогого гостя.
Понимая, что, как человеку, долго жившему в одиночестве, ей необходимо личное пространство, днем я нередко уходила на пару часов, сидела в библиотеке, занималась поисками работы, но уже не так лихорадочно, как раньше, да и вообще, положа руку на сердце, мне пока не слишком хотелось что-то менять. Вернувшись, я, как правило, заставала миссис Де Витт в кресле перед телевизором.
– Итак, Луиза, – выпрямляясь, обычно говорила она, словно в продолжение начатого разговора, – а я уже сломала голову, куда это ты запропастилась. Не могла бы ты сделать мне одолжение и выгулять Дина Мартина? У него явно озабоченный вид…
По субботам я ходила с Миной на протестные акции в защиту библиотеки. К этому времени толпа протестующих явно поредела, поскольку будущее библиотеки зависело не только от общественной поддержки, но и от краудфандинга для решения проблемы в правовой плоскости. На что никто, собственно, не возлагал особых надежд. Мы стояли, уже не столь продрогшие, так как зима шла на убыль, махали потрепанными плакатами и с благодарностью принимали горячие напитки и закуски от соседей и хозяев местных заведений. Я уже научилась находить в толпе знакомые лица, например бабулю, с которой познакомилась еще во время первого похода к библиотеке. Старушка, ее звали Мартина, приветствовала меня теплым объятием и широкой улыбкой. Мне улыбались и махали рукой новые знакомцы: охранник, женщина, приносившая пакору, библиотекарша с красивыми волосами. А вот оборванки с похожими на эполеты дырами на плечах я больше ни разу не видела.
На тринадцатый день моего пребывания у миссис Де Витт я столкнулась с Агнес. Хотя, если учесть, что мы жили совсем рядом, странно, что этого не произошло раньше. На улице шел сильный дождь, и миссис Де Витт одолжила мне один из своих дождевиков 1970-х – пластиковый, желтый с оранжевым, с яркими круглыми цветами по всему полю. Дин Мартин был в макинтоше с поднятым капюшоном. Уморительное зрелище. Мы неслись по коридору, я хихикала, глядя на его забавную мордочку под пластиковым капюшоном. Неожиданно двери лифта открылись, и оттуда вышла Агнес в сопровождении молодой женщины с туго затянутыми в хвост волосами и с айпадом под мышкой. Я застыла как вкопанная. Агнес тоже остановилась, уставившись на меня во все глаза. Выражение ее лица на мгновение изменилось: на нем было написано нечто вроде смущения, молчаливой просьбы о прощении, а может, с трудом сдерживаемого гнева, что я до сих пор здесь, – трудно сказать. Наши глаза встретились, она открыла рот, будто собиралась что-то сказать, но затем, поджав губы, прошла мимо с гордо поднятой головой, блестящие белокурые волосы развевались на ходу, девушка с айпадом семенила сзади.
Входная дверь квартиры Гупников выразительно захлопнулась за их спиной, и я осталась стоять с пылающим лицом, точно отвергнутая любовница.
В голове промелькнуло воспоминание о том, как мы тогда смеялись в японском ресторане.
Мы ведь подруги, да?
А потом я сделала глубокий вдох, подозвала к себе Дина Мартина, пристегнула поводок и вышла прямо в дождь.
В результате мне все-таки предложили оплачиваемую работу, причем не кто иной, как хозяйки «Магазина винтажной одежды». Из Флориды прибывал контейнер с одеждой, содержимое нескольких платяных шкафов, и сестры нуждались в дополнительной паре рук. Прежде чем класть вещи на полку, нужно было внимательно обследовать каждый предмет, пришить недостающие пуговицы и проследить за тем, чтобы к началу ярмарки винтажной одежды, проходившей в конце апреля, все наряды были выстираны и выглажены. Вещи, от которых исходил несвежий запах, как правило, возвращали. Работать предстояло за гроши, но зато в хорошей компании и с бесплатным кофе. Более того, сестры давали мне 20-процентную скидку на все, что я захочу купить. И хотя после потери постоянного жилья моя страсть к приобретению новой одежды несколько поутихла, я с благодарностью сказала «да». И теперь, удостоверившись, что миссис Де Витт достаточно окрепла, чтобы самостоятельно выгуливать Дина Мартина хотя бы до конца квартала и обратно, я каждый вторник спешила к десяти утра в «Магазин винтажной одежды». Я выводила пятна, шила и болтала с девушками во время перекуров, которые они делали каждые пятнадцать минут или типа того.
Марго – она запретила называть ее миссис Де Витт: «Боже правый, ты ведь теперь живешь в моем доме» – внимательно выслушала мой рассказ и поинтересовалась, что именно я использую для починки одежды. Я описала ей огромную пластиковую коробку со старыми пуговицами и молниями, которые хранились в таком ужасном беспорядке, что невозможно было подобрать две одинаковые пуговицы. После чего Марго с трудом поднялась с места и жестом показала следовать за ней. Я шла, приблизившись к Марго вплотную: в последнее время она не слишком твердо держалась на ногах и постоянно кренилась набок, подобно перегруженному судну на бурных волнах. Однако сейчас она справилась сама, поскольку упиралась для устойчивости рукой о стену.
– Под кроватью, дорогая. Нет, вон там. Две коробки. Да-да, они самые.
Опустившись на колени, я извлекла две деревянные коробки с крышками. Открыла одну из них и обнаружила, что она под завязку набита пуговицами, молниями, бахромой и тесьмой. А еще там были крючки и петли, разнообразные застежки, разложенные по местам и помеченные, ну и конечно пуговицы: медные морские пуговицы и обтянутые ярким шелком крошечные китайские пуговки, костяные и перламутровые пуговицы, аккуратно пришитые к картонным полоскам. В обитую мягкой тканью крышку были воткнуты булавки, иголки всех имеющихся размеров, а также крошечные штырьки с разноцветными шелковыми нитками. Я почтительно пробежалась по ним пальцами.
– Мне подарили это на мой четырнадцатый день рождения. Дедушка специально выписал из Гонконга. Если тебе чего-то не будет хватать, можешь поискать здесь. Знаешь, я всегда отпарывала пуговицы и молнии со старой одежды. Таким образом, если вдруг потеряешь пуговку с красивой вещи, здесь всегда можно будет найти полный комплект на замену.
– А разве вам самой это не нужно?
Марго махнула здоровой рукой:
– Ох, дорогая! Мои пальцы стали для шитья слишком неловкими. Мне даже в дырочку от пуговицы теперь не попасть. Да и вообще, в наше время так мало людей берет себе за труд пришить пуговицу или молнию. Они просто выкидывают одежду в мусорный бак и покупают новую в этих ужасных дисконтных магазинах. Так что бери, дорогая. Мне будет приятно знать, что все это добро хоть кому-нибудь пригодилось.
Итак, благодаря удаче, а отчасти – намеченному плану, у меня теперь были две работы, и обе мне нравились, поскольку давали некоторое успокоение. По вторникам я приносила вечером домой несколько предметов одежды в клетчатом плетеном пластиковом мешке и, пока Марго дремала или смотрела телевизор, аккуратно срезала с вещи оставшиеся пуговицы, после чего пришивала новые и демонстрировала свою работу Марго.
– Ты очень прилично шьешь, – разглядывая через очки мелкие стежки, заметила Марго, с которой мы вместе смотрели «Колесо фортуны». – А я-то считала, что у тебя руки-крюки и шить ты будешь так же никудышно, как делаешь все остальное.
– В школе уроки кройки и шитья, пожалуй, были единственными, где я неплохо успевала. – Разгладив на коленях жакет, я приготовилась его снова сложить.
– Представляешь, и я тоже, – отозвалась Марго. – К тринадцати годам я уже сама шила себе всю одежду. Мама показала, как делать выкройки, и пошло-поехало. Меня все это увлекло. Я стала одержима модой.
– Марго, а чем вы занимались? – Заинтригованная, я даже отложила шитье.
– Я была редактором отдела моды журнала «Ледиз лук». Сейчас этого журнала уже нет. Не выдержал конкуренции в девяностые. Но он просуществовал более тридцати лет, и все эти годы я была редактором раздела моды.
– Так это те самые журналы в рамках? Что висят на стене?
– Да. Мои любимые обложки. Я оказалась довольно сентиментальной и сохранила несколько на память. – Лицо Марго неожиданно смягчилось, она наклонила голову, бросив на меня заговорщицкий взгляд. – Знаешь, это была еще та работа. Руководство журнала отнюдь не жаждало продвигать женщин на ведущие должности, но за отдел моды отвечал совершенно ужасный тип, и мистер Олдридж, мой редактор, изумительный человек, доказал им, что такой старый замшелый пень, который до сих пор носит носки на подвязках, не имеет права диктовать молодым девушкам, что модно, а что нет. Мистер Олдридж считал, что у меня есть чутье и острый глаз. Я получила повышение. Вот и все.
– Теперь я понимаю, откуда у вас столько шикарных нарядов.
– Ну уж точно не потому, что я вышла замуж за миллионера.
– А вы когда-нибудь были замужем?
Марго потупилась и задумчиво провела пальцем по колену:
– Боже правый, ты задаешь слишком много вопросов! Да, была. Чудесный человек. Терренс. Работал в издательском бизнесе. Но он умер в тысяча девятьсот шестьдесят втором году, через три года после того, как мы поженились, и тогда я поставила крест на замужестве.
– И вы никогда не хотели детей?
– Дорогая, у меня был сын. Но не от мужа. Это все, что ты хотела узнать?
Я покраснела:
– Нет. Я имею в виду – не совсем. Я… Боже мой… иметь детей – это так… Я имею в виду, что никогда бы не подумала…
– Луиза, кончай мямлить! Я влюбилась в неподходящего мужчину, когда овдовела, и забеременела. Родила ребенка, но было слишком много суеты, и в конце концов мы решили, что для всех будет лучше, если мои родители воспитают его у себя в Уэстчестере.
– А где он сейчас?
– По-прежнему в Уэстчестере. Насколько мне известно.
Я растерянно заморгала:
– И вы что, с ним не видитесь?
– Раньше виделись. Пока он был ребенком, я навещала его каждый уик-энд и во время каникул. Но став взрослым, он вдруг предъявил мне претензии по поводу того, что я была ему недостаточно хорошей матерью. Видишь ли, мне тогда следовало сделать выбор. В мое время было не принято, чтобы замужние женщины или те, у кого есть дети, работали. А я выбрала работу, поскольку искренне верила, что умру без работы. И Фрэнк – мой босс – меня поддерживал. – Марго тяжело вздохнула. – К несчастью, сын так никогда меня и не простил.
В комнате повисла тяжелая тишина.
– Мне очень жаль.
– Да. И мне тоже. Но что сделано, то сделано. И нет никакого смысла ворошить прошлое.
Марго закашлялась, я налила ей стакан воды. Она показала на баночку с таблетками на маленьком столике. Приняв лекарство, Марго, похожая на нахохлившуюся курицу, устроилась поудобнее.
– А как его зовут? – спросила я, когда она окончательно пришла в себя.
– Сколько вопросов… Фрэнк-младший.
– Значит, его отцом был…
– …редактор моего журнала. Все верно. Фрэнк Олдридж. Он был намного старше меня, да к тому же женат. Думаю, мой сын сердится на меня в том числе и за это. Ему нелегко пришлось в школе. Тогда на подобные вещи смотрели по-другому.
– А когда вы в последний раз виделись? Я имею в виду – с сыном?
– Должно быть… в тысяча девятьсот восемьдесят седьмом. В тот год он женился. Я узнала об этом уже после его свадьбы и написала ему гневное письмо с упреками по поводу того, что он меня не пригласил. А он ответил, особо не стесняясь в выражениях, что я давным-давно утратила право претендовать на то, чтобы принимать хоть какое-то участие в его жизни.
С минуту мы сидели молча. Лицо Марго стало неподвижным. Она то ли глубоко задумалась, то ли просто сосредоточилась на телевизоре. А мне нечего было ей сказать. Я не могла подобрать нужных слов, адекватных глубине ее личной драмы.
– Вот такие дела. А спустя несколько лет умерла моя мать, которая была единственным связующим звеном между нами. И теперь мне остается только гадать, как он там, жив ли, есть ли у него дети. Какое-то время я еще продолжала ему писать. Теперь я отношусь к тому, что произошло, более философски. Конечно, его можно понять. Я не имела никакого права претендовать на то, чтобы считаться частью его жизни.
– Но он же ваш сын, – прошептала я.
– Он был моим сыном, но я вела себя не так, как положено хорошей матери. – Марго судорожно вздохнула. – Луиза, я прожила прекрасную жизнь. Любила свое дело и работала с замечательными людьми. Путешествовала в Париж, Милан, Берлин, Лондон – одним словом, объездила много стран, о чем большинству женщин моего возраста даже и не приходилось мечтать… У меня были чудесные друзья и красивая квартира. Так что не стоит из-за меня переживать. Это абсолютная чушь, когда говорят, будто женщина при желании может иметь все. Такого никогда не было и никогда не будет. Женщине всегда приходится делать трудный выбор. Однако ты можешь найти невероятное утешение, если будешь просто делать то, что любишь. – Некоторое время мы сидели молча, осмысливая сказанное, потом Марго чинно сложила руки на коленях и подняла на меня глаза. – А сейчас, моя дорогая девочка, не могла бы ты проводить меня в ванную? Я чувствую себя ужасно усталой, и мне, наверное, самое время лечь в постель.
В ту ночь я не сомкнула глаз. Я вспоминала рассказ Марго. Я думала об Агнес и о том, что эти живущие по соседству женщины, каждая из которых замкнулась в своем личном горе, возможно, при других обстоятельствах, в другой жизни нашли бы общий язык. Я думала о том, что женщине приходится платить высокую цену за тот путь, который она для себя выбирает, если, конечно, она не предпочтет сдаться и снизить планку. Но ведь я и так все это прекрасно знала. Разве нет? Я приехала в Нью-Йорк и заплатила за это сполна.
Уже на рассвете у меня в голове зазвучал голос Уилла, который велел не глупить и не впадать в отчаяние, а наоборот, подумать о том, чего я за это время успела добиться. Я лежала в темноте и, загибая пальцы, вела счет своих достижений. Я нашла дом – по крайней мере, для временного проживания. Нашла оплачиваемую работу. Я по-прежнему была в Нью-Йорке, среди друзей. У меня появился новый парень, хотя иногда я задавала себе вопрос, как так получилось, что я осталась именно с ним. И могла ли я, положа руку на сердце, сказать, что сейчас поступила бы по-другому?
И наконец, я подумала о старой женщине в соседней комнате, с мыслями о которой в результате и заснула.
На полке у Джоша красовались четырнадцать спортивных кубков, четыре из них размером с мою голову, за победу в американском футболе, бейсболе, легкой атлетике и даже в школьном конкурсе по орфографии. Конечно, я уже один раз была у Джоша дома, но только теперь, без лишней спешки и в трезвом виде, смогла внимательно рассмотреть обстановку и оценить масштаб его достижений. Я увидела множество фотографий Джоша в спортивной одежде, где он был запечатлен в момент своего триумфа, его руки лежали на плечах товарищей по команде, идеальные зубы белели в идеальной улыбке. Я вспомнила о Патрике и многочисленных дипломах на стенах его квартиры. Интересно, почему мужчинам, подобно павлинам, распускающим яркий хвост, так необходимо демонстрировать свои успехи?
Джош положил телефон, и я невольно подскочила на месте.
– Я заказал еду из ресторана. С этим сумасшедшим домом на работе не успел придумать ничего более интересного. Но это лучшая корейская еда к югу от корейского квартала.
– Не возражаю, – ответила я.
Если честно, у меня не было особого опыта в дегустации корейской еды, чтобы с чем-то сравнивать. Я просто радовалась перспективе повидаться с Джошем. Когда я добиралась к нему на метро, то просто наслаждалась новизной поездки в даунтаун, а также тому, что не приходится бороться с сибирскими ветрами, преодолевать снежные завалы, дрожать под ледяным дождем.
Да и квартира Джоша вовсе не была той кроличьей норой, как в свое время он ее описал, если, конечно, наш кролик не решил перебраться в отремонтированный лофт в районе, некогда служившем пристанищем для художников, а теперь превратившемся в идеальную стартовую площадку для четырех различных версий Марка Джейкобса[15], с ювелирными мастерскими, специализированными кофейнями и бутиками, охранявшимися строгими мужчинами в наушниках. Я увидела беленые стены, дубовые полы, модерновый мраморный столик и специально состаренный кожаный диван. Немногочисленные интерьерные штучки и предметы мебели свидетельствовали о том, что все было тщательно продумано, отобрано и получено, возможно, не без помощи дизайнера интерьеров.
Джош подарил мне цветы – восхитительный букет из гиацинтов и фрезий.
– А это еще зачем? – удивилась я.
Джош пожал плечами и впустил меня в дом:
– Я просто увидел их по пути с работы и подумал, что тебе, возможно, понравится.
– Ух ты! Спасибо большое. – Я понюхала цветы. – Ой, это самая чудесная вещь, которая случилась со мной за последнее время!
– Ты это о чем? О цветах или обо мне? – поднял брови Джош.
– Ну, ты тоже чудесный человек. – (У него вытянулось лицо.) – Потрясающий! И мне очень нравятся цветы.
Джош широко улыбнулся и поцеловал меня:
– Что ж, встреча с тобой – действительно самая чудесная вещь, которая случилась со мной за последнее время, – нежно произнес он. – Луиза Кларк, я так долго тебя ждал.
– Но мы встретились всего лишь в октябре.
– Пусть. Ведь мы живем в век больших скоростей. И мы в городе, где все, что хочешь иметь, ты получил уже вчера.
Какая женщина откажется почувствовать себя настолько желанной? Если честно, я даже не знаю, чем заслужила такое трепетное отношение. Мне хотелось спросить, что такого особенного он во мне нашел, но я не рискнула озвучить свой вопрос из опасения показаться идиоткой, а потому решила выяснить это окольными путями.
– Расскажи о женщинах, с которыми ты встречался. – Я устроилась на диване, а Джош тем временем доставал из кухонных шкафов тарелки, столовые приборы и бокалы. – Какие они из себя?
– Кроме тех, кого я подцепил на сайте знакомств? Умные, красивые, как правило, успешные… – Джош полез в буфет за рыбным соусом. – Но честно? Они все зациклены на своей внешности. Типа они не могут показаться без идеального макияжа, а растрепанные волосы будут для них полной катастрофой, причем все должно быть сфотографировано и запощено в «Инстаграме» или в социальных сетях и представлено в лучшем свете. Включая свидания со мной. Словно они всегда в полной боевой готовности. – Джош выпрямился с бутылками в руках. – Какой соус ты хочешь? Чили или соевый? Я как-то встречался с девушкой, которая, выяснив, во сколько я обычно просыпаюсь, ставила будильник на полчаса раньше – привести в порядок прическу и макияж. Чтобы я, не дай бог, не застал ее в разобранном виде. Даже если ради этого ей приходилось вставать в половине пятого утра!
– Хорошо. Должна тебя предупредить, что явно не принадлежу к такому типу девиц.
– Луиза, я в курсе. Ведь я укладывал тебя в кровать.
Я сбросила туфли, поджав под себя ноги:
– Полагаю, тебе, должно быть, весьма лестно, что они так для тебя стараются.
– Ага. Но слегка напрягает. И ты никогда не знаешь… что скрывается под этой красивой оболочкой. Вот у тебя, например, вся душа нараспашку. Ты такая, какая есть.
– Это что, комплимент?
– Конечно. Ты совсем как те девчонки, с которыми я рос. Честная.
– Гупники так не считают.
– Да пошли они куда подальше! – В голосе Джоша вдруг послышались нехарактерные для него жесткие интонации. – Знаешь, я много об этом думал. Ты ведь сумеешь доказать, что не брала деньги, да? Поэтому вполне можешь вчинить им иск за несправедливое увольнение, опороченную репутацию, задетые чувства и… – (Я покачала головой.) – Нет, я серьезно. Бизнес Гупника строится на его репутации достойного, старомодного, порядочного человека, и он всегда занимается благотворительностью, но, Луиза, он уволил тебя вообще ни за что. Ты потеряла работу, потеряла жилье без предупреждения и без компенсации.
– Он считал, что я его обкрадываю.
– Да, но он отдавал себе отчет, что не совсем прав и делает что-то не то, поскольку иначе непременно вызвал бы копов. Учитывая его положение, не сомневаюсь, наверняка нашелся бы юрист, который взялся бы защищать твои интересы с оплатой по факту.
– Нет, правда. У меня все отлично. Судебные разбирательства – не мой стиль.
– Ну ладно. Ты слишком добрая. И ведешь себя слишком уж по-английски.
В дверь позвонили. Джош поднял палец, желая показать, что разговор еще не закончен, и исчез в узком коридоре. Я услышала, как он разговаривает с разносчиком, и, встав с дивана, поставила на маленький столик оставшуюся посуду.
– И знаешь что? – На кухню с пакетом в руках вернулся Джош. – Даже если у тебя нет доказательств своей невиновности, Гупник легко отвалит кругленькую сумму, лишь бы вся эта история не попала в газеты. Сама подумай, каким бы это было подспорьем! Ведь еще пару недель назад ты спала на полу в чьей-то комнате. – (Я благоразумно не стала ему говорить, что мы с Натаном делили одну кровать.) – А так у тебя появились бы деньги на съемное жилье. Черт, если найдешь ловкого адвоката, то на сумму компенсации морального ущерба даже квартиру сможешь себе купить! Ты хоть в курсе, сколько денег у Гупника? Так вот знай, он сказочно богат. В городе реально богатых людей.
– Джош, я понимаю, ты желаешь мне добра. Но я просто хочу забыть об этом деле.
– Луиза, ты…
– Нет. – Я положила руки на стол. – Я не собираюсь ни с кем судиться.
Джош замолчал, явно обескураженный моей упертостью, но затем передернул плечами и улыбнулся:
– Ну ладно. Пора обедать. Надеюсь, у тебя ни на что нет аллергии? Попробуй цыпленка. Вот… Ты любишь баклажаны? Они потрясающе делают баклажаны с чили.
В ту ночь я переспала с Джошем. Я не была пьяной, и я не нуждалась в крепком мужском плече, и я не сгорала от страсти. Думаю, мне просто хотелось, чтобы жизнь снова вернулась в нормальную колею. Мы ели, пили, разговаривали и смеялись до поздней ночи, а потом он задернул шторы и притушил свет, и дальнейшее развитие событий показалось мне вполне естественным, по крайней мере у меня не было причины сказать «нет». Он был таким красивым. Безупречная кожа, и высокие скулы, и шелковистые каштановые волосы с едва заметными золотыми вкраплениями даже после долгой зимы. Мы начали целоваться еще на диване, сперва нежно, а потом все более страстно, и он оказался без рубашки, а я – без блузки, и я заставила себя сосредоточиться на этом роскошном, предупредительном мужчине, этом нью-йоркском принце, а не на тех хаотичных образах, что совершенно непрошено возникали в воображении, и я почувствовала, как во мне, словно далекий надежный друг, разгорается желание, и я наконец сумела заблокировать абсолютно все, кроме ощущений того, что он рядом со мной, а чуть позже – внутри меня.
А потом он нежно меня поцеловал и спросил, было ли мне хорошо, после чего прошептал, что ему нужно немного поспать, и я лежала в темноте, стараясь не обращать внимания на слезы, которые, скапливаясь в уголках глаз, текли прямо в уши.
Ведь что в свое время говорил Уилл? Что нужно жить одним днем. И не упускать удобной возможности. И быть доброй к человеку, повернувшемуся к тебе лицом. И если бы я оттолкнула Джоша, то наверняка потом жалела бы об этом до конца жизни, так?
Осторожно поворочавшись на незнакомой кровати, я принялась разглядывать его профиль: идеально прямой нос и рот, похожий на рот Уилла. Я подумала, что Уилл наверняка бы одобрил Джоша. Мне было нетрудно представить их вместе, добродушно подтрунивающих друг над другом. Они могли бы быть друзьями. Или врагами. Уж слишком они были похожи.
Быть может, сама судьба свела меня с этим мужчиной, подумала я, хотя и довольно тернистым путем. Быть может, это Уилл вернулся ко мне. И с этой мыслью я, вытерев глаза, забылась беспокойным сном.
Коктейль из коньяка, апельсинового ликера и лимонного сока.
Американский модельер, начинавший свою карьеру продавцом в авангардном нью-йоркском бутике.