– Простите, у меня будильник не сработал. – Я пулей пролетела мимо Ричарда, одергивая на ходу синтетическую юбку.
– Вы опоздали на сорок пять минут. Это неприемлемо.
Восемь тридцать утра. И как я успела заметить, мы с Ричардом были единственными живыми людьми в баре.
Карли уволилась. Причем даже не потрудилась сообщить об этом Ричарду лично. Она просто послала ему эсэмэску, что забросит чертову униформу в конце недели, и так как ей задолжали плату за чертов двухнедельный отпуск, она предлагает взять это в зачет тех двух недель, которые необходимо отработать после подачи заявления об уходе. «Если бы она потрудилась изучить должностную инструкцию для персонала, – бушевал Ричард, – то наверняка бы знала, что брать неиспользованный отпуск в зачет отработки абсолютно неприемлемо. Смотри раздел третий, все ясно как божий день, ЕСЛИ БЫ она потрудилась заглянуть в текст. И чертыхаться также абсолютно неприемлемо».
Теперь ему придется совершить ряд официальных процедур, предусмотренных для поиска замены.
Что означало: пока не будут закончены эти самые процедуры, работать придется только мне. И Ричарду.
– Простите. У меня кое-какие… проблемы дома.
Я резко проснулась в семь тридцать, в течение нескольких минут пытаясь вспомнить, в какой стране нахожусь и как меня зовут. А потом я тупо лежала в постели, не в состоянии пошевелиться, и перебирала в памяти события вчерашнего вечера.
– Хорошие работники не тащат за собой домашние проблемы на рабочее место, – пропел Ричард, протискиваясь мимо меня с блокнотом в руках.
Я смотрела ему вслед, раздумывая над тем, есть ли у него вообще дом. Похоже, он проводил там не слишком много времени.
– Ага. Ну, хороший начальник не заставляет своих подчиненных носить униформу, которую даже стриптизерши сочли бы слишком вульгарной, – пробормотала я, выстукивая на кассовом аппарате код, а свободной рукой поправляя подол юбки с люрексом.
Он резко развернулся и подошел ко мне:
– Что вы сказали?
– Ничего.
– Нет, я не глухой.
– Я сказала, что непременно учту на будущее. Спасибо, что напомнили, – сладко улыбнулась я Ричарду.
Он задержал на мне взгляд на несколько секунд дольше, чем требовалось, а затем сказал:
– Уборщица опять заболела. Поэтому, прежде чем встать за стойку бара, вам придется убрать мужской туалет.
Его взгляд был упорным, он словно бросал мне вызов, заставляя хоть что-то сказать. Я мысленно напомнила себе, что не могу потерять эту работу.
– Ладно, – сглотнула я.
– Кстати, в третьей кабинке небольшой беспорядок.
– Чудненько, – бросила я.
Он развернулся и удалился к себе в кабинет. И пока он шел, я мысленно посылала ему вслед огненные стрелы вуду.
– Сегодня собрание нашей группы посвящено чувству вины. За то, что остался жить, за то, что сделал недостаточно… Именно чувство вины обычно и мешает нам двигаться дальше.
Марк подождал, пока мы не пустим по кругу жестяную коробку с печеньем, и наклонился всем телом вперед, напряженно сжав руки. Он проигнорировал тихий гул недовольства, вызванный явно не сливочным печеньем «Бурбон».
– Я был так несдержан с Джилли, – нарушил тишину Фред. – Я имею в виду, когда у нее началась старческая деменция. У нее появилась привычка ставить грязные тарелки в кухонный шкаф, а я находил их спустя несколько дней… и, стыдно сказать, кричал на нее. – Он вытер глаза. – Ведь раньше она была безупречной хозяйкой. И это хуже всего.
– Фред, тебе пришлось долгие годы терпеть деменцию Джилли. И надо быть сверхчеловеком, чтобы не испытывать чудовищного напряжения.
– Грязные тарелки хоть кого могут свести с ума, – заметила Дафна. – Наверное, я тоже орала бы что-нибудь ужасное.
– Но ведь в том не было ее вины, ведь так? – Фред поерзал на стуле. – Теперь я постоянно думаю об этом. Мне хочется повернуть время вспять. Надо было просто вымыть тарелки и ничего ей не говорить. А вместо того чтобы кричать, крепко ее обнять.
– А я ловлю себя на фантазиях о мужчинах в метро, – призналась Наташа. – Иногда я, спускаясь по эскалатору, переглядываюсь с кем-нибудь, кто поднимается. С первым встречным мужчиной. А затем, еще не успев дойти до платформы, я начинаю выстраивать в голове наши отношения. Ну, вы понимаете, типа он бежит за мной вниз по эскалатору, так как знает, что между нами возникла некая магическая связь, и вот мы стоим и смотрим друг на друга среди толпы на линии Пикадилли, а затем отправляемся вместе выпить, и не успеваешь оглянуться, как…
– Похоже на фильмы Ричарда Кертиса, – заметил Уильям.
– Мне нравятся фильмы Ричарда Кертиса, – сказал Сунил. – Особенно фильм об актрисе и том мужчине в штанах.
– «Шепердс-Буш», – сказала Дафна.
Возникла короткая пауза.
– Дафна, полагаю, ты имела в виду «Ноттинг-Хилл», – улыбнулся Марк.
– А мне больше нравится версия Дафны. Ну что? – фыркнул Уильям. – Что, уж и посмеяться нельзя?
– …А потом я представляю, что мы женимся, – продолжила Наташа. – Но затем, когда мысленно я уже стою перед алтарем, меня вдруг словно током пронизывает: «Что я делаю?! Олаф умер всего три года назад, а я уже фантазирую о других мужчинах».
Марк откинулся на спинку стула:
– А ты не находишь, что после трех лет жизни в одиночестве это вполне естественно? Фантазировать о других мужчинах?
– Но если бы я действительно любила Олафа, то вряд ли стала бы думать о ком-то еще.
– Мы живем не в Викторианскую эпоху, – заметил Уильям. – И ты не обязана до скончания века носить траур по усопшему мужу.
– Но если бы я умерла первой, мне бы не хотелось, чтобы Олаф в кого-то влюбился.
– Да ты все равно не узнаешь, – бросил Уильям. – Ты ведь будешь уже на том свете.
– А как насчет тебя, Луиза? – Марк заметил, что я молчу. – Тебя мучает чувство вины?
– А нельзя ли… Нельзя ли поговорить о чем-нибудь другом?
– Я католичка, – заявила Дафна. – И чувство вины возникает у меня постоянно. Это все монахини, ну, вы знаете.
– Луиза, а чем тебе неприятна сегодняшняя тема?
– Милочка, а тебя что, тоже воспитывали в монастыре?
Я сделала глоток кофе, ощущая на себя взгляды присутствующих. Ну давай же! Я тяжело сглотнула:
– Тем, что я не смогла его остановить. Иногда мне кажется, если бы я была поумнее… Или отнеслась бы ко всему по-другому… Или была бы лучше… Ну, я не знаю. Наверное, лучше во всем.
– Ты винишь себя в смерти Билла, потому что веришь, будто могла бы его остановить?
Я потянула за вылезшую из подола нитку. И когда нитка оказалась у меня в руках, я почувствовала, что одновременно освободилась от неких внутренних запретов.
– А еще в том, что мой образ жизни далек от того, что я ему обещала. Я чувствую себя виноватой в том, что он фактически оплатил мне покупку квартиры, тогда как моя сестра никогда не сможет позволить себе собственное жилье. И в том, что мне не нравится моя квартира, ведь я не чувствую ее своей. Я даже не хочу навести там уют, поскольку она ассоциируется у меня с тем фактом, что У… Билл умер, а я в каком-то смысле осталась в выигрыше.
– Ты не должна мучиться угрызениями совести из-за недвижимости, – нарушила воцарившуюся тишину Дафна.
– Я бы не отказался, чтобы кто-нибудь оставил мне квартиру, – сказал Сунил.
– Но вам не кажется, будто это слишком уж сказочный конец? Человек умирает, каждый извлекает из этого определенный урок, двигается дальше и даже в результате получает чудесную награду. – Теперь я говорила не думая. – Но я ничего не сумела сделать. Провалилась по всем статьям.
– А мой папа как с кем-нибудь переспит, так сразу плачет, потому что это не мама, – выпалил Джейк, глядя на нас из-под падавшей на глаза челки. – Он охмуряет женщин, чтобы уложить их в постель, а затем страдает и кается. Словно если он будет испытывать чувство вины после секса, то тогда все о’кей.
– Значит, ты считаешь, что чувство вины служит ему некой опорой в жизни?
– Я просто считаю, или ты занимаешься сексом и радуешься, что занимаешься сексом…
– Вот я бы точно не чувствовал себя виноватым, если бы занимался сексом, – не выдержал Фред.
– Или ты относишься к женщинам по-человечески и тогда не мучаешься угрызениями совести. Или ты вообще ни с кем не спишь и трепетно хранишь память о маме до тех пор, пока реально не будешь готов двигаться дальше. – При слове «трепетно» голос Джейка сломался, и он стиснул зубы.
К этому времени мы уже успели привыкнуть к тому, что время от времени у членов нашей группы неожиданно каменеют лица, и, следуя негласному кодексу чести, поспешно отворачивались, чтобы, не дай бог, не увидеть непрошеную слезу.
– Джейк, а ты говорил папе о том, что чувствуешь? – ласково спросил Марк.
– Мы с ним не говорим о маме. Понимаете, с ним все в порядке, пока мы не упоминаем ее имени.
– Тебе наверняка тяжело нести в одиночку такую ношу.
– Угу. Ну… вот потому-то я и здесь. Ведь так?
На секунду в комнате стало тихо.
– Джейк, солнышко, скушай печенье, – наконец сказала Дафна, и мы снова пустили коробку по кругу, слегка успокоившись, когда Джейк взял печенюшку.
Я продолжала думать о Лили. И даже пропустила мимо ушей исповедь Сунила о рыданиях в кондитерском отделе супермаркета, но успела вовремя сделать сочувственное лицо после рассказа Фреда о том, как он, надув множество воздушных шариков, в одиночестве справлял день рождения Джилли. Теперь, спустя несколько дней, та встреча с Лили уже начинала казаться мне сновидением, ярким и сюрреалистическим.
Откуда у Уилла могла взяться дочь?
– Вы сегодня какая-то невеселая.
Я шла по парковке к своей машине и, наткнувшись на отца Джейка, стоявшего возле своего мотоцикла, остановилась прямо напротив него.
– У нас были занятия по излечению скорби. И вряд ли можно ожидать, что я прямо на пороге исполню чечетку.
– Что ж, вполне справедливо.
– Это не то… что вы думаете. Я хочу сказать, дело не во мне. А в… одном подростке.
Он поискал глазами отставшего от меня Джейка:
– Ладно. Тогда я вам сочувствую. Хотя, с вашего позволения, вы явно слишком молоды, чтобы иметь ребенка подросткового возраста.
– Ой, что вы! Она не моя. Просто все… так запутанно.
– Я с удовольствием дал бы вам хороший совет. Но не знаю, в чем суть дела. – Он сделал шаг вперед, заключив Джейка в объятия, мальчик скорчил недовольную мину, но стерпел.
– Ну как, молодой человек, ты в порядке?
– Отлично.
– Отлично, – покосившись на меня, повторил Сэм. – Ну вот, опять двадцать пять. Стандартный ответ подростка на любой вопрос. Война, голод, выигрыш в лотерею, мировая слава. И все просто отлично.
– Сегодня меня не надо забирать. Я иду к Джулс.
– Может, все-таки тебя подкинуть?
– Она живет вон в том доме, – показал Джейк. – Я как-нибудь и сам дойду.
У Сэма на лице не дрогнул ни один мускул.
– Может, в следующий раз пошлешь мне эсэмэску? Чтобы я не тащился через весь город и не тратил понапрасну время.
Джейк передернул плечами и пошел вперед, закинув рюкзак на спину. Мы молча проводили его глазами.
– Ну что, увидимся позже? Да, Джейк?
Джейк, не оглядываясь, поднял руку.
– Ну ладно, – сказала я. – Вот теперь я, кажется, чувствую себя чуть-чуть лучше.
В ответ Сэм только едва заметно покачал головой. Он посмотрел вслед Джейку с таким видом, будто ему не хотелось отпускать его от себя.
– У него иногда бывают тяжелые дни, – сказал Сэм и, повернувшись ко мне, добавил: – Луиза, вы не против выпить со мной кофе или чего-нибудь еще? Чтобы я не чувствовал себя законченным лузером. Вас ведь Луиза зовут, да?
Я вспомнила, что говорил Джейк на сегодняшней встрече.
В пятницу папа привел домой эту чокнутую блондинку по имени Мэг, которая просто помешалась на нем. И пока папа был в душе, она все выпытывала у меня, говорил ли он о ней в ее отсутствие.
Сексуальный маньяк. Но вполне милый, и именно он тогда собрал меня по частям в машине «скорой помощи», и вообще, альтернативным вариантом было просидеть весь вечер дома, гадая о том, что происходит в голове у Лили Хотон-Миллер.
– Ладно, если мы будем говорить о чем угодно, но только не о несносных подростках.
– А мы можем поговорить о вашем прикиде?
Я посмотрела на свою зеленую юбку с люрексом и ирландские балетные туфли.
– Нет, конечно.
– Ну ладно, попытка не пытка, – сказал он, оседлав мотоцикл.
Мы устроились на улице, за столиком пустого бара неподалеку от моего дома. Он пил черный кофе, я – фруктовый сок.
Теперь, когда не надо было уворачиваться от машин на парковке и лежать привязанной к больничной каталке, у меня появилась возможность исподтишка рассмотреть его. Я сразу обратила внимание на красноречивую горбинку на носу и прищуренные глаза много повидавшего в этой жизни человека, которого трудно удивить. Он был высоким, широкоплечим, черты лица, пожалуй, погрубее, чем у Уилла, движения достаточно экономные, словно он опасался что-то сломать или повредить. А еще ему явно больше нравилось слушать, нежели говорить. Может, дело было именно в этом, а может, я просто отвыкла от мужского общества, но я поймала себя на том, что буквально не закрываю рта. Я говорила о своей работе в баре, заставляя его смеяться над Ричардом Персивалем и моим ужасным нарядом, и о том, как странно снова оказаться дома, о папиных плоских шутках, о дедушке, с его пончиками, и о племяннике, с его нетривиальным подходом к использованию синего маркера. Я трещала без умолку, отчетливо понимая, что я, как обычно, не сказала о самом главном: об Уилле, о вчерашней сюрреалистической встрече, да и вообще о себе. С Уиллом я могла совершенно не думать, то я сказала или нет. Говорить с ним было все равно что дышать. И вот теперь я умудрилась вообще о себе ничего не сказать.
А этот мужчина просто кивал в нужных местах и, наблюдая за медленным потоком транспорта, пил кофе, словно для него было в порядке вещей сидеть за столиком рядом с тараторящей без остановки малознакомой женщиной в зеленой мини-юбке с люрексом.
– Как там твое бедро? – поинтересовался он, когда я в конце концов иссякла.
– Ничего. Хотя было бы неплохо, если бы я перестала хромать.
– До свадьбы заживет, надо только пройти курс физиотерапии. – (И я вновь услышала голос, звучавший тогда в машине «скорой помощи». Спокойный, уверенный, обнадеживающий.) – А что с остальными травмами?
Я машинально опустила глаза, словно обладала способностью видеть сквозь одежду.
– Тоже неплохо, если не обращать внимания на то, что меня всю будто изрисовали ярко-красной шариковой ручкой.
– Тебе крупно повезло, – кивнул Сэм. – Это было еще то падение.
И тут на меня снова накатило. Леденящий ужас, подступающий к горлу. Воздух под ногами. Никогда не знаешь, что будет, когда упадешь с большой высоты.
– Я вовсе не пыталась…
– Ты это уже говорила.
– Но я не уверена, что мне все поверили.
Мы обменялись смущенными улыбками, и у меня невольно возник вопрос: а что, если он тоже не поверил?
– Итак… а тебе часто приходится подбирать людей, упавших с крыши?
Он медленно покачал головой и рассеянно посмотрел вдаль.
– Мне приходится подбирать только куски. И я очень рад, что в твоем случае нам все же удалось эти куски составить.
Мы еще немного помолчали. Мне хотелось продолжить разговор, но я настолько отвыкла находиться наедине с мужчиной – по крайней мере, в трезвом виде, – что неожиданно почувствовала приступ робости, мой рот открывался и закрывался совсем как у золотой рыбки.
– Ты вроде собиралась поговорить о каком-то подростке? – пришел мне на помощь Сэм.
Боже, какое облегчение иметь возможность хоть с кем-то поделиться и при этом не казаться полоумной даже самой себе. Я рассказала ему о ночном стуке в дверь, о той странной встрече, об информации, найденной мною в «Фейсбуке», а также о бегстве девочки, заставшем меня врасплох.
– Ну и дела, – когда я закончила, задумчиво протянул он. – Это просто… – Он едва заметно покачал головой. – Ты думаешь, она действительно та, за кого себя выдает?
– Она немножко на него похожа. Но, если честно, не знаю. Может, я выискиваю знаки судьбы? Может, просто стараюсь найти его черты в ком-то другом? И поэтому вижу то, что хочу видеть. Вполне вероятно. У меня сейчас словно раздвоение личности. С одной стороны, я радуюсь, что Уилл оставил свой след на земле, а с другой – переживаю, что снова облажалась. Ну а посередине целый комплекс самых разных эмоций. Типа если она действительно его дочь, то тогда какая это ужасная несправедливость, что он ее никогда не видел. Ну и бесконечные вопросы, которые меня терзают. Как ко всему этому отнесутся его родители? И мог бы он изменить свое решение, если бы знал, что у него есть дочь? А что, если это действительно могло заставить его передумать… – Я запнулась и замолчала.
Сэм, нахмурившись, откинулся на спинку стула:
– Так ты из-за него решила согласиться на групповую психотерапию?
– Да.
Я чувствовала на себе его испытующий взгляд. Возможно, он пытался понять, что значил для меня Уилл.
– А теперь я не знаю, что делать, – нарушила я молчание. – То ли попробовать ее разыскать, то ли оставить все как есть.
Сэм сидел в глубокой задумчивости.
– Ну а что бы сделал он? – наконец спросил Сэм.
И в этот самый момент я неожиданно поплыла. Я подняла глаза на сидевшего рядом со мной крупного мужчину, с прямым взглядом ясных глаз, двухдневной щетиной, с добрыми, чуткими руками. И все мысли разом вылетели из головы.
– Ты в порядке?
Я поспешно глотнула сока, пытаясь скрыть то, что было ясно написано у меня на лице. Неожиданно – сама не знаю почему – мне захотелось плакать. Как-то сразу все навалилось. Эта странная ночь, выбившая меня из колеи. То, что надо мной снова нависла неясная тень Уилла, теперь незримо присутствовавшего при каждом разговоре. Я вдруг снова увидела его лицо, насмешливо поднятые брови, словно говорившие: Ну и что, ради всего святого, вы теперь будете делать, Кларк?
– Просто… очень длинный день. И в самом деле, ты не обидишься, если я…
Сэм поспешно отодвинул стул и вскочил:
– Нет-нет. Конечно иди. Извини, я не подумал.
– Ну что ты. Все было очень мило. Только…
– Нет проблем. Длинный день. Да еще эта ваша группа скорбящих. Я понимаю. Ну что ты, оставь, ради бога, – сказал он, когда я полезла за кошельком. – Я серьезно. Твой апельсиновый сок меня явно не разорит.
Мне показалось, что я, несмотря на хромоту, вихрем понеслась к своей машине. И всю дорогу я спиной чувствовала его взгляд.
Я поставила машину на парковку и наконец-то смогла вдохнуть полной грудью, поскольку всю обратную дорогу мне словно не хватало воздуха. Бросила взгляд в сторону углового магазина, затем посмотрела на окна своей квартиры и решила: к черту благоразумие! Я хотела вина, несколько больших бокалов вина. Вино поможет мне бесстрашно смотреть вперед, перестав оглядываться назад. Или вообще никуда не смотреть.
Когда я вылезала из машины, у меня снова разболелось бедро. Теперь, после появления в моей жизни Ричарда, оно болело постоянно. А ведь физиотерапевт предупреждал, что мне не следует проводить весь день на ногах. Но не могло быть и речи, чтобы сообщить об этом Ричарду.
Понятно. Значит, вы работаете в баре, но хотите, чтобы вам разрешили весь день сидеть. Я ничего не путаю?
Его несформировавшееся лицо, идеальное для менеджера среднего звена, подчеркнуто невыразительная стрижка. И манера держаться с несколько усталым превосходством, хотя он всего-то на два года старше меня. Я закрыла глаза, чтобы прогнать беспокойство, скрутившее внутренности тугим узлом.
– Вот это, пожалуйста. – Я поставила на прилавок холодную бутылку «Каберне совиньон».
– Никак на вечеринку собралась?
– Что?
– Маскарадный костюм. Ты оделась… Ой, только не говори! – Самир задумчиво потер подбородок. – Белоснежкой.
– В самую точку, – сказала я.
– Но ты все же с этим поосторожнее. Пустые калории, знаешь ли. Если ты следишь за фигурой, то тогда тебе лучше пить водку. Вот это чистый напиток. Ну, можно еще добавить немного лимона. Я именно так и говорю Джинни, что живет через дорогу. Ты ведь в курсе, что она стриптизерша, да? А они очень следят за фигурой.
– Совет диетолога. Как мило.
– Похоже, тут все дело в сахаре. Надо следить за количеством сахара. А тогда какой смысл покупать продукты с низким содержанием жиров, если там полно сахара, да? Вот они, твои пустые калории. Прямо тут. Но самое плохое – это сахарозаменители. Они прилипают к кишкам.
Он пробил вино и протянул мне сдачу.
– Самир, а сам-то ты что обычно ешь?
– Готовую лапшу с копченым беконом. Вкуснятина.
Я впала в задумчивость, блуждая в темных глубинах сознания между своими больными почками, экзистенциальным отчаянием из-за работы и непреодолимым желанием поесть готовой лапши с копченым беконом, и тут вдруг увидела ее. Она сидела, обняв коленки, на тротуаре у дверей моего дома. Я взяла у Самира сдачу и практически побежала через дорогу.
– Лили?
Она медленно подняла голову.
Ее речь была нечленораздельной, глаза в красных прожилках, словно она плакала.
– Меня никто не хочет впускать. Я звонила во все звонки, но никто не захотел меня впустить.
Я вставила ключ в дверь и опустилась на землю, скрючившись возле Лили.
– Я просто хотела лечь спать, – принялась тереть глаза Лили. – Я так устала. Хотела взять до дому такси, но не сумела найти денег.
От нее волнами поднимался запах алкоголя.
– Ты что, пьяная?
– Не знаю. – Она беспомощно заморгала, горестно поникнув. И у меня вдруг возникло нехорошее подозрение: а только ли в алкоголе тут дело? – Я, может быть, и не такая пьяная, а вот вы точно превратились в лепрекона. – Она похлопала себя по карманам. – Ой, смотрите, что у меня есть! – Она достала наполовину выкуренную самокрутку, которая, насколько я поняла, пахла отнюдь не табаком. – Давай курнем, Лили, – сказала она. – Ой нет! Ты же Луиза. Лили – это я. – Она начала хихикать, одновременно выуживая непослушными пальцами из кармана зажигалку, которую попыталась зажечь не с того конца.
– Все. Тебе уже достаточно. Пора домой. – Я забрала у Лили косячок и, не обращая внимания на ее слабые протесты, растоптала его каблуком. – Я вызову тебе такси.
– Но я вовсе не хочу…
– Лили!
Я подняла глаза. На другой стороне дороги, засунув руки в карманы джинсов, стоял какой-то парень и смотрел на нас немигающим взглядом. Лили стрельнула в его сторону глазами и поспешно отвернулась.
– А это еще кто такой? – поинтересовалась я.
Лили потупилась.
– Лили! Иди сюда! – Тон его был неожиданно повелительным.
Парень стоял, расставив ноги, словно не сомневался, что стоит ему свистнуть – и она прибежит. И мне вдруг стало не по себе.
Никто из нас даже не шелохнулся.
– Это что, твой парень? Может, хочешь с ним поговорить? – тихо спросила я.
Когда она открыла рот, я поначалу вообще ничего не разобрала. Пришлось наклониться к ней поближе и попросить ее повторить.
– Заставьте его уйти. – Она закрыла глаза и повернулась лицом в сторону двери. – Ну пожалуйста!
Парень двинулся через дорогу прямиком к нам. Я огляделась и попыталась придать голосу властные интонации:
– Ты свободен, спасибо. Лили идет со мной. – Он остановился на полпути. Я выдержала его тяжелый взгляд. – Поговоришь с ней как-нибудь в другой раз. Понятно? – Я положила руку на кнопку домофона и начала бормотать, делая вид, будто разговариваю со своим воображаемым мускулистым и очень вспыльчивым дружком: – Ага. Дейв, а может, все-таки спустишься мне помочь? Спасибо.
Молодой человек уставился на меня, и его взгляд не предвещал ничего хорошего. Но затем он повернулся, вытащил из кармана телефон и начал прямо на ходу вести с кем-то тихий напряженный разговор, не обращая внимания на раздраженные гудки такси, которому пришлось его объезжать, и то и дело исподволь оглядываясь на нас.
Я вздохнула – вздох получился похожим на икоту, – тихо выругалась и, подхватив Лили Хотон-Миллер под мышки, не слишком элегантно потащила ее в вестибюль.
В ту ночь она спала в моей квартире. Ничего лучшего я так и не смогла придумать. Ее дважды стошнило в ванной, и она яростно сопротивлялась, когда я пыталась убрать ей волосы с лица. Лили отказалась дать мне номер своего домашнего телефона, хотя, возможно, просто его забыла, а ее мобильный был заблокирован пин-кодом.
Я привела Лили в порядок, натянула на нее свои штаны для пробежек и футболку, а затем проводила в гостиную.
– Ты прибралась! – воскликнула она с таким видом, будто я сделала это специально для нее.
Я налила ей стакан воды и уложила на диван в безопасной позе, хотя, поскольку Лили два раза вывернуло наизнанку, внутри у нее явно ничего не осталось. Когда я приподняла ей голову, чтобы положить на подушку, Лили открыла глаза, словно только сейчас меня узнала.
– Прости, – сказала она так тихо, что поначалу мне показалось, будто я ослышалась, и ее глаза наполнились слезами.
Я накрыла Лили одеялом. Она моментально заснула, а я смотрела на ее бледное личико, синие тени под глазами, изогнутые брови, такие же как у Уилла, и до боли знакомую россыпь едва заметных веснушек.
А затем я заперла дверь, отнесла ключи к себе в спальню и положила под подушку – то ли чтобы она, упаси господи, ничего не украла, то ли чтобы не смогла уйти. Мне не спалось, в голове раздавались звуки сирены, перед глазами стоял терминал аэропорта, скорбные лица членов нашей группы в церковном зале и тяжелый взгляд того парня на другой стороне улицы, мозг сверлила мысль, что под моей крышей спит посторонний человек. Мне не давал покоя внутренний голос, неустанно твердивший: Что, черт возьми, ты делаешь?!
А что еще я могла сделать? И наконец, когда за окном запели ранние птицы, первый утренний грузовичок привез товар в булочную внизу, внутренний голос постепенно затих и я уснула.