Я просыпаюсь рано. Кэсси спит. До работы еще несколько часов, так что я беру охапку разных тканей и спускаюсь в гостиную. Хочу сделать гирлянду. На пинтересте таких полно. А нужно всего-то нарéзать несочетающихся по цвету лоскутов и вперемежку привязать к ленточке.
Впрочем, сосредоточиться у меня не получается. Все время вспоминаю вчерашние слова Кэсси. Слушай, без обид, но как ты думаешь, чего мне хочется: красить гребаные банки с тобой и бабулей или тусить со своей девушкой?
Просто глупость, которую она выпалила из злости. Сейчас уже все в порядке. Надо отпустить и забыть.
Но меня до сих пор задевает. Кэсси приравняла меня к бабуле. Мы для нее – нежелательные персонажи. Как будто я назойливая младшая сестра, которая портит ей праздник. Близнецы должны относиться друг к другу иначе.
Я стараюсь сосредоточиться на приятном бодром звуке, который издают ножницы, разрезая ткань. Шурх. Но в голове бушует такой вихрь, что я почти ничего не замечаю. Даже приближения Патти: я осознаю, что мама рядом, только когда она уже нависает надо мной.
– Ух ты. Это что такое?
Я подпрыгиваю:
– Ой, привет.
Она отбрасывает подушку в сторону и садится на краешек дивана.
– Можно посмотреть?
– Конечно. Это для свадьбы.
Я показываю ей картинку в телефоне.
– Роскошно.
– И очень легко делается. На неделе уже закончу.
– Замечательно, – говорит она и издает странный звук – нечто среднее между смехом и вздохом. – Уже меньше трех недель осталось, да?
– Нервничаешь?
– Оттого, что женюсь? Да нет. Но вообще есть кое-какие проблемы. Сейчас расскажу.
Я сажусь рядышком, скрестив ноги по-турецки.
– Ты про драму с тетей Карен?
– А-а, ну да. Мне жаль, что мы обсуждали это при вас.
– Не переживай. Мы бы все равно узнали.
– Как?
– Подслушали бы, – признаюсь я ей.
– Правда, что ли? – Она смеется. А потом кладет ладони на ноги и со вздохом подается вперед. – Да. Ты… Ты знаешь, как обстоят дела. Мама из-за этого очень расстроена.
– А она говорила с Карен?
– Вряд ли.
– Я бы не смогла выйти замуж без Кэсси, – заявляю я.
– О-о, котик… – Она убирает мои волосы в сторону и гладит меня по шее. – Да, это фигово. Но такое случается… Чем старше становишься, тем отчетливее понимаешь, что это не так… – Она задумывается.
– Хреново?
Патти слабо улыбается.
– Нет, конечно, это хреново. Очень хреново. Такое тяжело переживать. – Она склоняет голову набок. – Но мы уже не такие ранимые. В семнадцать лет каждое событие переживается как конец света. Или его начало. И это здорово.
Я киваю.
– Но знаешь… У Дини и Карен давным-давно все сложно. Очевидно, она так и не смогла принять ее ориентацию. Они уже не так близки, как раньше.
– А.
– Иногда так бывает. Люди взрослеют и отдаляются друг от друга.
Эти слова повисают в воздухе. Я ощущаю саднящую пустоту внутри.
Уже не так близки, как раньше.
Люди взрослеют и отдаляются друг от друга.
Конечно, я думаю о Кэсси.
Даже несмотря на то, что ни я, ни она никогда бы не поступили как тетя Карен. Настолько далеко мы никогда не разойдемся. Просто отдалимся.
С сестрами и братьями так всегда. Они женятся, заводят семьи и совсем забывают о том, как перешептывались на двухъярусных кроватях. Это неизбежно, как посадка самолета.
У мам есть наш с Кэсси снимок УЗИ. Мы прижимаемся к стенкам наших мешочков так, чтобы быть как можно ближе к друг другу. В отдельных кроватках мы никогда не могли уснуть. И в автокреслах всегда держались за руки. Даже ходить научились в один день – сначала Кэсси, чуть погодя я.
А теперь мы отдаляемся друг от друга крохотными шажками.
Кто-то к влюбленностям.
Кто-то к девушкам.
Я не говорю, что хочу, чтобы мы стали вторыми столетними сестрами Дилейни[45]. Я всегда представляла нас замужними, в собственных домах, с супругами и кучей клевых детишек. Просто я никогда не задумывалась о том, что будет этому предшествовать. О той части, когда мы превратимся в она и я.
Кэсси придумала этот нелепейший план – мол, давай встречаться с лучшими друзьями… Но, может, она права? Потому что она больше не со мной, ее поезд покинул станцию, и все, что я могу сделать, – это сесть на следующий в том же направлении.
Или нет. И тогда мы разойдемся.
– Ненавижу эту фразу, – говорю я. – Отдаляются друг от друга. Как будто мы корабли какие-то.
Патти смеется:
– А что ты имеешь против кораблей?
– Просто фразу ненавижу.
– Я понимаю.
Она обнимает меня за плечи и вздыхает.
Я прихожу на работу и вижу, что Рид разбирает витрину, приуроченную к Четвертому июля, разбавляя красные, белые и синие вещи предметами других цветов. Он оставляет мешковину и винтажные ящики из-под колы, но банки, разукрашенные под американский флаг, убирает в картонную коробку. Интересно наблюдать за тем, как он трудится. Рид гиперсосредоточен и аккуратен – словом, в ударе – и не замечает меня, пока я не подхожу совсем близко.
– О, привет! Ты пришла! – Он заворачивает последнюю банку в пупырчатую пленку и отодвигает коробку ногой. – Слушай, я должен тебе кое в чем признаться. Твое тесто для печенья – это лучшее, что я пробовал в жизни.
– Правда?
– Только о нем и думаю.
Я смеюсь.
– Вот это да…
– Молли, я не шучу. Никак не возьму в толк, как в этом мире могло появиться что-то столь прекрасное.
– А знаешь, у меня завалялась еще пара банок.
– Что? – Рид хватается за сердце.
– Заходи после работы, – говорю я.
И моментально об этом жалею.
Дело не в том, что я напрочь забыла об осторожности. Это-то как раз хорошо. Именно к этому я и стремилась. Только вот неосторожной я должна быть рядом с Уиллом. Потому что Уилл приблизит меня к Кэсси. А Рид отдалит.
И все же… Мое сердце бьется так сильно… Я открываю рот, чтобы что-нибудь сказать, но оттуда не вылетает ни звука. В голове тихо и пусто, словно на улице ураган, а я заехала в тоннель.
В общем, мне нужно что-то сказать, но для этого нужны слова, но ЧТО ВООБЩЕ ТАКОЕ СЛОВА?! А Рид смотрит на меня своими карими-прекарими глазами и с мягкой-премягкой улыбкой.
Не могу.
И вдруг… Я спасена! Деборой – она, улыбаясь, подходит к нам. Боже, как они похожи. Кажется, у них одинаковые рты. Не знаю, как я раньше этого не замечала.
– Привет. Простите, что прерываю, – говорит она, – но нам нужны грузчики. Какая-то дама купила туалетный столик. Поможете?
И почему я так нервничаю?
– Конечно. Это тот, белый? – уточняет Рид.
– Ага. Она скоро сюда подъедет.
Мы с Ридом идем в дальний угол, где стоит белый деревянный туалетный столик – состаренный, с большим прямоугольным зеркалом. Он входил в число моих любимых вещей в этом магазине.
– Ну что, готова? – спрашивает Рид, крепко взявшись с одной стороны.
– Готова.
На счет три мы поднимаем столик, несем его несколько метров и медленно опускаем. Потом снова поднимаем, идем, останавливаемся. Оказывается, у нас с Ридом неплохо получается тягать тяжести, даже несмотря на то, что он на полголовы выше меня, а я – самый неспортивный человек на планете. Выходит хорошо. Наверное, потому что мы делаем это медленно.
Мы опускаем столик, и Рид смотрит на меня:
– Значит, твоя сестра встречается с Миной Чой.
– Ага. Они прямо не разлей вода.
– О, это здорово.
Поднимаем столик, делаем пару шагов.
– Ну, так какая она? – спрашиваю я, когда мы в очередной раз останавливаемся.
– Мина?
– Ага. Стоит ли беспокоиться заботливой сестренке?
– Да вряд ли. Она клевая. Творческая личность вроде бы. Я не очень хорошо ее знаю. – Рид пожимает плечами.
Мы снова поднимаем столик – на этот раз почти у выхода. Еще два подхода – и мы у машины покупательницы. У нее большой универсал; задние сиденья опущены, и втроем нам удается втиснуть столик внутрь.
Женщина уезжает, и Рид вытирает руки о джинсы.
– А мы крутые, скажи? – говорю я. – Совершили подвиг труда.
– Точно, подвиг труда, – соглашается он. Кажется, ему понравилась моя фразочка. Пару секунд Рид молчит, а затем выдает: – Ладно, вопрос.
– Да?
Он склоняет голову на бок:
– Про тесто для печенья – ты это серьезно?
– Про то, что у меня дома есть еще?
На его щеке появляется ямочка.
– Да.
– О, я серьезно. Очень серьезно.
– Спасибо за информацию.
– И ванильное мороженое найдется, – добавляю я, – если поможешь с украшениями для свадьбы наших мам.
– Вот как? – Он улыбается. – Ладно, только имей в виду – я ничуть не креативный.
– Я тебе помогу, – заверяю я, и в животе что-то сжимается.
Наша смена подходит к концу, и вот мы уже закоулками идем ко мне домой. Рид рассказывает мне про вечеринку в честь салюта у друзей его родителей. Она проходила на крыше. Ну разумеется, Дебора и Арье ходят на крышевые вечеринки в центре города.
– Интересно было, – говорит он, – но в целом все свелось к тому, что куча взрослых пили крафтовое пиво и спрашивали, в какой колледж я собираюсь поступать.
– Боже. Почему их это так волнует?
– Понятия не имею. – Он пожимает плечами. – Но мой друг Дуглас живет возле Капитолия, так что мы с братом сбежали к нему рубиться в «Варкрафт»[46].
– То есть ты пропустил салют?
– Ага… – Он выглядит сконфуженным.
– Не очень-то патриотично, Рид.
– Знаю.
– Хотя сегодня ты в красном, белом и синем.
– Что, правда? – Он опускает взгляд. Не помнит, что надел, – по-моему, это мило. – Ух ты, и правда. – Он задумывается. – А белый где?
– Чего?
– Ну, в моей одежде. Красная рубашка, синие джинсы.
Я хмыкаю.
– Кроссовки же.
– А-а-а.
Мы переходим улицу.
– Белоснежные, – говорю я ему.
– Ага. Забавно, но мой единственный разговор с Миной Чой был как раз об этом.
– О кроссовках?
– Ага.
– Серьезно? И что она сказала?
– Да знаешь… – Рид краснеет. – Ничего такого, в общем.
Ла-а-адно. Теперь мне очень любопытно.
– Это же твой дом? – спрашивает он.
– Мой. Ну что, готов к покраске украшений?
Кажется, Рид немного взволнован.
– Наверное, – говорит он и очень серьезно кивает. А потом поправляет очки. – Да.
– Отлично. Тогда я дам тебе газеты, чтобы ты накрыл ими крыльцо, ладно? И сгоняю за всем остальным.
– Это я могу.
– И тесто для тебя захвачу, – добавляю я.
Он сияет в ответ.
– Круто!
Я оставляю ему мусорную корзину с газетами и ухожу. А когда возвращаюсь с баночками и краской, вижу, что он застелил весь порог.
– Здорово, – говорю я. – Идеальное рабочее место.
Я ставлю первую партию на газеты.
– Ты будешь красить банки? – спрашивает он, нахмурившись.
– Ага. А потом поставлю в них цветы. Мило и просто.
– Ты не подумай, что я собираюсь тебя учить, – начинает Рид, – но ты же видишь, что они уже покрашены?
– Вижу. – Я корчу рожицу. – Мы нанесем второй слой.
Он усаживается по-турецки с тестом для печенья, а я беру в руки кисть. На улице прекрасно: по небу плывут облака, дует легкий ветерок. Я выкладываю кисти в ряд и начинаю выдавливать краски в лоток из-под яиц. Забавно: я знаю, что Рид на меня не смотрит, и в то же время чувствую его взгляд. Сложно объяснить.
Теперь мне надо что-то сказать, пока тишина не заживет своей собственной жизнью. Иногда такое случается.
– Так ты не признаешься, что тебе сказала Мина?
– А что сказала Мина?
– Ну, про твою обувь.
Он смеется:
– Да ничего такого, правда.
– Но мне интересно.
Рид пожимает плечами.
– Окей. Не знаю. Это было на танцах, так что она, наверное, немного выпила. В общем, мы как-то вместе оказались на улице. Она подошла и села рядом – знаешь, я удивился, потому что раньше мы это, ну, никогда… Короче, она положила мне руку на плечо, серьезно-пресерьезно посмотрела в глаза и сказала: «Рид, я дам тебе по-настоящему важный совет. Хорошо?» Я ответил: «Хорошо». И она такая: «Эти кроссовки – непреодолимый барьер».
– Барьер?
Он кивает и отправляет в рот ложку теста.
– Ага. Для девушек в смысле. – Рид краснеет. – Типа мои кроссовки убивают желание.
– Боже. – Я закрываю лицо руками. – Мина…
– Да, было странновато, – говорит Рид.
Но где-то в глубине души я с ней согласна… Почти. Трудно объяснить, но эти кроссовки – просто жуть. Прямо сияют белизной. Демонстративно кричат своей немодной белизной.
Хотя какая разница? В общем-то, никакой.
Только кто надевает кроссовки на выпускной?..
– Но ты продолжаешь их носить, – говорю я, легонько задев ногой одну его кроссовку.
– Ага. – Он улыбается. – Не знаю. Просто меня это не особенно заботит.
– Что, девушки?
Рид снова краснеет.
– Да нет. Просто… Я – это я, понимаешь? Крутым я никогда не буду. – Он пожимает плечами. – Но меня это не сильно беспокоит.
– А по-моему, ты крутой.
Он смеется:
– Спасибо.
– Просто к слову.
Я кручу в руках банку и стараюсь не улыбаться.
Потому что, стоит признать, есть что-то очень крутое в том, чтобы в самом деле не обращать внимания на чужое мнение. Многие говорят, что им все равно, или ведут себя так, как будто им все равно. Но мне кажется, большинство все равно волнует, что скажут другие. Меня вот волнует.
Если бы мне кто-то сказал, что какая-нибудь деталь моего гардероба – это «непреодолимый барьер»… Давайте начистоту. Я бы эту вещь сожгла. Но Рид носит свои кроссовки каждый божий день.
И в этом определенно что-то есть. Что-то тревожное, но в хорошем смысле – как если незнакомец посмотрит тебе в глаза.
Я начинаю нервничать.
– Мне нужно поставить банки в духовку, – говорю я и резко встаю. – Краску надо закрепить.
В груди как будто пружина. Сердце скачет в бешеном танце.
Когда я возвращаюсь, Рид предлагает прогуляться. Если я не против. А я не против.
Так что мы гуляем. Идем в ногу – подстраиваемся друг под друга автоматически.
На улице становится мрачно, облака сменяют тяжелые серые тучи, похожие на мокрые подгузники. Так Надин всегда говорит.
– А что еще ты готовишь к свадьбе? – спрашивает Рид, когда мы доходим до Лорел-авеню, и тянется к кнопке светофора.
– Делаю тканевую гирлянду для церемонии.
– Тканевая гирлянда. – На его щеке снова появляется ямочка. – Такое точно бывает?
– Точно-точно.
– Мне надо увидеть это своими глазами.
Я достаю телефон. И отправляю ему сообщение со ссылкой на сайт Let Me Google That for You[47].
Рид останавливается, чтобы его прочитать. Кажется, он неспособен переписываться на ходу.
– Пфффффф. Очень смешно.
Рид ухмыляется. А потом обнимает меня. Сбоку, крепко, одной рукой. Он отпускает меня прежде, чем я успеваю понять, что произошло, но теперь я чувствую себя большой бутылкой колы, которую как следует встряхнули.
– Так вот, я… – начинает Рид, но небо внезапно окутывает тьма, словно кто-то нажал на выключатель.
На землю падают первые редкие капли… А потом небеса разверзаются.
– Э-э… – мычу я.
– Пробежимся?
– Придется.
Я перевожу взгляд на Рида – волосы прилипли ко лбу, капли дождя стекают по носу, щекам и стеклам очков.
– Ты хоть что-нибудь видишь?
Он смеется.
– А ты?
После чего поворачивается ко мне и убирает мою мокрую челку с лица. У меня перехватывает дыхание.
– Ладно, побежали, – говорю я быстро.
Он хватает меня за руку, и внизу живота все сжимается и начинает пульсировать. Держась за руки и промокнув до нитки, мы вбегаем к нам на крыльцо. Ливень такой сильный, что капли отскакивают от тротуара. Пахнет влагой. И звук как при включенном душе.
Рид смеется.
– Ох, ну и ну…
Не будь осторожной.
Однако тут открывается входная дверь. Мы мгновенно расцепляем руки.
Кэсси.
Ее брови взмывают вверх.
– Это еще что? Конкурс мокрых маек?
– Ага. – Я улыбаюсь. Сердце неистово колотится.
– Вы оба проиграли, – ехидничает она, насмешливо глядя на меня.
И я точно знаю, о чем она думает, словно она произнесла это вслух.
Бесси и Сэди Дилейни – родные сестры, прожившие вместе более ста лет и написавшие книгу воспоминаний Having Our Say: The Delany Sisters’ First 100 Years.
World of Warcraft – многопользовательская онлайн-игра, разработанная компанией Blizzard Entertainment.
«Давай погуглю за тебя» (англ.).