Жаркие летние дни изматывали его. Он уехал в Трувиль, бродил по раскаленным пустынным улицам, выходил к морю. Однажды привлек внимание полицейских своим отрешенным, странным видом, когда блуждал в Трувиле по пустынному берегу. Может быть, здесь он хотел свести счеты с жизнью. Мысль о самоубийстве становилась навязчивой.
Как-то в Париже, в темнеющем парке Бьютт де Шамон, плохо соображая, что он делает, Гумилёв лег на землю, открыл лезвие перочинного ножа и, зажмурившись, полоснул себя по руке. В последний момент обожгла мысль: «А мама, мама! Что она подумает?» Он потерял сознание. Но на этот раз ангел-хранитель уберег его от смерти. Очнулся Николай Степанович, когда начало светать. Обессиленный от потери крови, с тонким противным звоном в ушах, он ощутил, что Господь не хочет его смерти. Завязав руку платком, он медленно направился к выходу из парка.
Однако угнетенное расположение духа не покидало его. Николай Степанович сообщает Брюсову, что раздумал издавать сборник стихов, так как недоволен тем, что написал. Возможно, его ободрил приезд 5 сентября в Париж друга Андрея Горенко, который поселился в его квартире. Втайне он надеялся, что Андрей привезет ему какие-то добрые вести от Ани, но Горенко о сестре разговор не заводил, а Николай Степанович не рисковал спрашивать.
Гумилёв снова стал посещать русские салоны, бывать в гостях у художницы Елизаветы Сергеевны Кругликовой на улице Буассонад.
Однажды в мастерской художника Себастьяна Гуревича его познакомили с молодой поэтессой Дмитриевой.
— Елизавета Ивановна, — представил ее хозяин, когда Гумилёв вошел в мастерскую. — Пишу портрет. Рекомендую вам интересного собеседника.
Гумилёв представился и разговор зашел о Царском Селе. Дмитриева слушала не перебивая, а потом просила:
— А не могли бы вы прочитать что-то из своих стихов?
Гумилёв прочел из последнего:
(«Мне снилось: мы умерли оба…», 1907)
— Хорошо, но печально. Неужели жизнь хуже смерти? — отозвалась девушка.
— Бывает, иногда так складывается жизнь, что делается невыносимой.
В этот день они договорились втроем пойти поужинать в каком-нибудь кафе. Выбрали кафе на бульваре Святого Мишеля поблизости от Люксембургского сада.
— Я первый раз в жизни оказалась в ночном кафе, — призналась Елизавета.
— Тогда это обязательно следует отметить хорошим кофе, — воскликнул Гумилёв, — и еще кое-чем…
— Чем же?
Гумилёв огляделся по сторонам, увидел неподалеку маленькую цветочницу с огромными букетами пушистых свежесрезанных гвоздик и выбрал самый красивый.
— От чистого сердца в память о нашей сегодняшней встрече! — Он протянул цветы Елизавете.
— О, как вы любезны, — смущенно проговорила она.
За кофе они просидели до глубокой ночи. Гумилёв говорил, как ни странно, о Пресвятой Деве, ее исключительном влиянии на судьбу России. Поздно ночью они втроем отправились гулять к Люксембургскому саду.
Вряд ли, расставаясь, Николай Степанович и Елизавета Дмитриева думали, что встретятся вновь. Но судьбе угодно было их свести снова и испытать самым странным образом, но уже далеко от Парижа, в России.
На вечерах у Елизаветы Кругликовой Гумилёв познакомился с поэтом Максимилианом Волошиным и писателем Алексеем Толстым. Постепенно боль любовных переживаний начала утихать. Он все реже ходил на бульвар де Севастополь, расположенный на правой стороне Сены и столь напоминавший ему по названию Севастополь и Анну. Гумилёв гасил чувства, используя каждую минуту для работы: появляются новые стихи: «Заклинание», «Ягуар», «Диалог». Познакомившись на концерте с японской артисткой Сада-Якко, он посвящает и ей поэтические строки. Но грустные мысли прорываются в стихах. Названия их говорят сами за себя: «За гробом», «Самоубийство».
Теперь в Париже излюбленным местом прогулок становится Музей естественной истории, который располагался на огромной площади (более тридцати гектаров) в юго-восточной части города на левом берегу Сены напротив Аустерлицкого моста и станции Орлеанской железной дороги, ведущей в Бордо. Сад был устроен еще в 1635 году Лабрассом. Гумилёв любил бывать в той части сада, которая называлась Швейцарской долиной и простиралась до небольшого холма, именуемого Лабиринтом. Здесь располагался Зоологический сад, где содержались редкие звери со всего мира: разные виды обезьян, верблюды, африканские слоны, гиппопотамы, русские медведи, круглый год в птичнике пели пернатые разных континентов. Гумилёв с детства любил экзотических зверей из далеких стран. В зверинце Парижского ботанического сада больше всего ему понравился жираф с огромными печальными глазами. Николай часто подолгу смотрел на него. От неизбывного одиночества ему хотелось поговорить с ним, и сами собой родились строки:
Почему именно на озере Чад, Гумилёв не мог объяснить. Озеро находилось в центре Африки, о нем поэту рассказывали его новые темнокожие знакомцы. Там все сказочно и волшебно. Там — свобода и любовь. Гумилёв мечтал побывать в стране своих поэтических грез:
Он пишет свой первый африканский цикл, приходя в Зоологический сад, о чем сообщает Брюсову. Кроме «Жирафа» появляются стихи «Носорог» и «Озеро Чад». Но и в них прокрадывается мотив смерти.
Первые осенние месяцы проходят в творческом горении. Но Анна!.. Мысли о ней не дают ему покоя. Тем более что он знает об ее письмах к брату Андрею. Николай снова надеется, что Анна передумала за то время, что они не виделись, и теперь-то изменит решение. Гумилёву в октябре надо быть в Царском Селе на комиссии для освидетельствования на предмет службы в армии. От Андрея он узнал, что в октябре Аня будет в Киеве, и решил перед Царским заехать к ней.
Расставшись летом с Гумилёвым, Анна Андреевна скучала не о нем, а о ставшем недосягаемым Петербурге. Денег, чтобы туда попасть, у нее не было. Отец в гости не звал, он обзавелся новой семьей. Поэтому, когда появлялись деньги, Аня уезжала из Севастополя в менее скучный Киев. Теперь он ей уже не казался таким серым. Тем более что в то время здесь гремел театр Словцова, куда на сезон 1907/08 года приехал работать известный в России режиссер Константин Марджанов. Молодежь сюда привлекало новшество — спектакли-лекции. Уютный в голубом бархате занавеса и лож зал, освещенный уже электричеством, всегда заполнялся до отказа. На сцену выходили популярные профессора и рассказывали о театре. По ходу рассказа шли сцены из пьес, иллюстрировавшие лекцию. Причем Марджанов сделал сцену вращающейся, что было для Киева тех лет открытием. Аня по приезде всегда брала билеты в театр Словцова, благо ее кузина жила рядом. Бывала она и в Оперном театре, где в тот сезон выступали великие певцы Федор Шаляпин, Леонид Собинов, Титто Руффо.
Приезд Гумилёва 13 октября 1907 года оказался для нее некстати. Между ними состоялся долгий разговор.
— Ты помнишь, — спросил Николай, — тех мертвых дельфинов у моря?
Она, конечно, их запомнила… И вновь тяжелое, темное чувство проснулось в ее душе. «И зачем он опять об этом заговорил», — с досадой подумала она. Но Гумилёв, не заметив мелькнувшее в глазах Анны отчуждение, сказал:
(1907)
Анна Андреевна слушала молча. Быть может, она думала о том, что лето ушло, а впереди — зима. На морском берегу стало совсем пустынно и одиноко. Наверное, в прошлое возврата быть не может. И сам Николай остался в прошлом: в давнем Царском Селе и около того, заледеневшего моря. Зябко поежившись, она вынесла холодный, как октябрьская морская вода, приговор: «Я не стану вашей женой!»…
Гумилёва как будто окатило ледяной волной с головы до пят и унесло в открытое море разлуки…
В Царском Селе медицинская комиссия была к нему также безжалостна. После тщательного обследования 30 октября ему выдали свидетельство, в котором значилось: «Сын статского советника Николай Степанович Гумилёв явился к исполнению воинской повинности при призыве 1907 года и, по вынутому им № 65 жребья, подлежал поступлению на службу в войска, но, по освидетельствованию, признан совершенно неспособным к военной службе, а потому освобожден навсегда от службы. Выдано Царскосельским уездным по воинской повинности Присутствием».
Отвергнутый любимой женщиной, записанный в белобилетники, Гумилёв возвратился в Париж в подавленном настроении. Покидая Киев, он оставил в редакции журнала «В мире искусства» стихотворение «Ужас». Его опубликовали в ноябрьском номере. Ужас царил и в душе Гумилёва. Он судорожно соображал, как уйти от жестоких ударов судьбы. Чувства, переданные в «Ужасе» (1907), им прочно овладели:
Гумилёв снова скитается по отдаленным кварталам Парижа. Однажды забрел в Булонский лес. Это было любимое место гуляний парижан. В великолепных конных экипажах, на автомобилях сюда днем приезжали аристократы и состоятельные буржуа. По аллеям парка бродили влюбленные пары, свободные художники и поэты. В вечерние часы лес пустел. В одно из таких одиноких блужданий Николай Степанович попытался в очередной раз свести счеты с жизнью. Он рассказал об этом Алексею Толстому, сидя с ним в парижском кафе под каштанами, разговаривая о стихах, будущей славе, исчезнувшей Атлантиде и строя утопические планы по доставанию парусного корабля, чтобы отправиться на нем в плавание под черным флагом. По словам Гумилёва, он уже год носил с собой цианистый калий величиной с половину сахарного куска.
Именно в Булонском лесу он положил на язык яд, лег на траву и, глядя на причудливые белые облака, ждал смерти. Были слабость и тошнота.
Это последняя известная попытка Гумилёва покончить с жизнью. Он понял, что Всевышний не желает его смерти.
Он посещал выставки, ходил во Второй русский клуб художников, увлекся чтением французских хроник и рыцарских романов, пока не решил заняться прозой.
Брюсову он сообщил 30 ноября 1907 года: «…по приезде в Париж принялся упорно работать над прозой. Право, для меня она то же, что для Канта метафизика. Но теперь я наконец написал три новеллы и посвященье к ним, все неразрывно связано между собою. Наверное, завтра я пошлю их Вам заказным письмом. Нечего и говорить, что я был бы в восторге, если бы Вы согласились печатать их в „Весах“, но, по правде сказать, я едва надеюсь на такую честь… Но если эти новеллы покажутся Вам вообще плохими или подражательными, то, может быть, Вы с Вашей обычной добротой не откажетесь откровенно сказать мне это, и я предам <их> забвению, как некогда „Шута короля Батиньоля“. Я знаю, что мне надо еще много учиться, но я боюсь, что не сумею сам найти границу, где кончаются опыты и начинается творчество. И теперь моя высшая литературная гордость — это быть Вашим послушным учеником как в стихах, так и в прозе».
Николай Степанович послал Брюсову новеллы «Радости земной любви», которые он посвятил Анне Андреевне Горенко. Гумилёв сумел найти в истории Средневековья колоритную фигуру Гвидо Кавальканти и его возлюбленную Примавере. Автор наделил ее теми качествами, которых не нашлось у Анны: это верность, любовь, самозабвение. В новелле благородный рыцарь умирает, о нем плачут вся Флоренция и нежная Примавера. Попав в рай, Кавальканти мечтает только о любимой. Готов поменять вечное блаженство на встречу с Примаверой на земле. Смысл новелл ясен, и неслучайно они адресованы Анне Горенко. Сам поэт готов отдать рай за любовь.
Гумилёв сомневается в успехе прозаического опыта, но Брюсов провидчески усмотрел в робких шагах ученика проблески будущего мастера и не только одобрил их, но и опубликовал в четвертом номере «Весов» в 1908 году.
Обнадеженный первыми успехами, Гумилёв начал работать над составлением сборника прозы. Но работа продвигалась медленно. Следующую новеллу «Золотой рыцарь» поэт написал только в декабре 1907 года. В это же время он начинал рыцарскую повесть, так и недописав другую — «Гибели обреченные». Действие «Золотого рыцаря» автор переносит во времена крестоносцев на берег Восточного Ливана. Все его герои — и граф Кентерберийский Оливер, и сэр Гуго Эльвистам, и герцог Нотумберландский — взяты им из хроник в парижских библиотеках и относятся к эпохе короля Ричарда Львиное Сердце. Сюжет повести незамысловат. Рыцари погибают на турнире, но на турнир они выходят с самим солнцем. Гумилёв нарисовал в повести романтически-мистическую сцену. «Их убило солнце, — говорит ученый-медик, — но не грусти, король, перед смертью они должны были видеть чудные сны, каких не дано увидать нам, живым».
Весной следующего года Гумилёв написал новую новеллу «Принцесса Зара». Действие происходит в Африке. Сюжет ее также прост. Сын вождя племени Зогар пробирается к принцессе в Занзибар. Великий Жрец указал ему на то, что именно она — Светлая Дева Лесов — божество, но таковым она может быть, если только чиста и невинна. Принцесса не понимает, о чем говорит юноша, и, решив его испытать, оговаривает себя, что уже вкусила с европейцем земную любовь, которую может подарить и ему. Юноша от отчаяния заколол себя. Развязка драмы — снова смерть! Если вспомнить, что именно в это время Гумилёв узнает о другом увлечении Анны, то сюжет очень напоминает его личные переживания.
В феврале 1908 года Гумилёв закончил еще одну новеллу «Дочери Каина». Сам Николай Степанович определил ее как философско-поэтический диалог, смесь Платона с Флобером. Однако в окончательном варианте, который так и не был опубликован при его жизни, поэт пошел по пути средневековой легенды и сделал местом действия снова эпоху рыцарских Крестовых походов времен все того же короля Ричарда Львиное Сердце. Герой новеллы сэр Джемс попадает в мир, где семеро дочерей Каина стерегут хрустальный гроб с заснувшим странным сном отцом. Джемс влюбляется в девушек, но ему отказано в счастье, и лишь смерть избавляет его от постылой жизни. «И умер он, не захотев причастья, зная, что ни в каких мирах не найдет он забвенья семи печальных дев».
Смерть витает и над другой его новеллой, написанной последней парижской весной. Это «Черный Дик». Черный Дик — развратник, он пропил свой серебряный крестик — отдал душу дьяволу, и тот заставляет его совершать темные дела. Пророческие слова говорит в новелле пастор: «Не может существо, созданное по образу Бога, родиться от дьявола. Да и дьявол живет только в озлобленном сердце».
И еще одну весеннюю новеллу 1908 года Гумилёва венчает смерть — это «Скрипка Страдивариуса». Обезумевший мэтр Паоло Белличини уничтожает скрипку Страдивариуса и сам умирает без покаяния. И только в другой новелле «Последний придворный поэт» Гумилёв оставляет в живых своего героя, но этот герой — поэт.
Как ни хотелось Гумилёву издать книгу новелл, но мечте этой не суждено было сбыться при жизни. Не потому ли, что много было в этих рассказах смерти?!
Декабрь 1907 года был для поэта насыщенным, он занялся подготовкой новой книги стихотворений. К тому времени уехал в Россию Андрей Горенко, уставший жить в постоянной нужде. Покинул Францию Мстислав Фармаковский. Да и сам Гумилёв стал задумываться: стоит ли ему сидеть в Париже без дела, ведь журнал потерпел крах?