Настал день Осуждения. С самого утра я не находила себе места от волнения. Я боялась, что споткнусь или забуду свои слова. Но больше всего я боялась не справиться. Единственным, за что я не волновалась, был мой наряд. Моим служанкам пришлось прибегнуть к помощи главной швеи, чтобы соорудить что-то подходящее для меня, хотя слово «подходящее» слишком невыразительное для того, чтобы описать его.
По традиции всем платьям полагалось быть бело-золотого цвета. Мое было с завышенной талией. Оставляя обнаженным левое плечо, оно в то же время прикрывало шрам на правом. Выглядело это очаровательно. Лиф был облегающий, а пышную юбку до пола украшали волны золотого кружева. Ниспадая сзади складками, она заканчивалась небольшим шлейфом. Взглянув на себя в зеркало, я впервые за все время подумала, что выгляжу как настоящая принцесса.
Энн взяла оливковую ветвь, которую мне предстояло нести, и устроила ее на сгибе моего локтя. Эти ветви мы должны были возложить к ногам короля в знак мирных намерений по отношению к нашему правителю и готовности подчиняться закону.
— Вы прекрасны, мисс, — сказала Люси.
В последнее время она держалась намного спокойней и увереннее.
— Спасибо тебе, — улыбнулась я. — Как бы мне хотелось, чтобы вы все при этом присутствовали!
— И мне тоже, — вздохнула Мэри.
Энн в своей всегдашней деловитой манере поспешила меня успокоить:
— Не волнуйтесь, мисс, вы отлично справитесь. А мы будем смотреть вместе с остальными слугами.
— Правда? — обрадовалась я, хотя смотреть они должны были издалека.
— Мы ни за что бы этого не пропустили, — заверила меня Люси.
Нас прервал громкий стук в дверь. Мэри поспешила открыть, и я обрадовалась, увидев на пороге Аспена.
— Я пришел проводить вас на Осуждение, леди Америка, — сказал он.
— Как вам наша работа, офицер Леджер? — поинтересовалась Люси.
— Вы превзошли самих себя, — лукаво подмигнул Аспен.
Люси захихикала, и Энн негромко шикнула на нее, устраняя какие-то видимые одной ей изъяны в моей прическе. Теперь, когда мне было известно, что она неравнодушна к Аспену, я видела, какой идеальной она старается быть в его присутствии.
Я вспомнила, что меня уже ждут внизу, и грустно вздохнула.
— Готовы? — спросил Аспен.
Я кивнула, поправляя оливковую ветвь, и направилась к двери. Уже на пороге я обернулась и бросила взгляд на счастливые лица моих служанок. Потом взяла Аспена под руку и двинулась по коридору.
— Как ты? — спросила я его.
— У меня в голове не укладывается, что ты в этом участвуешь, — бросил он вместо ответа.
Я сглотнула, немедленно разволновавшись снова:
— У меня нет выбора.
— Выбор есть всегда, Мер.
— Аспен, ты же знаешь, что мне это не нравится. Но в конечном счете это всего один человек. И он совершил преступление.
— Как и сочувствующие повстанцам, которых король разжаловал в низшие касты. Как и Марли с Картером.
Мне не нужно было даже смотреть на него, чтобы понять, как ему отвратительно Осуждение.
— Это не одно и то же, — не слишком убежденно возразила я.
Аспен резко остановился и заставил меня взглянуть на него.
— С ним всегда одно и то же.
Он говорил очень серьезно. Аспену было известно намного больше, чем обычным людям, потому что он стоял на часах во время совещаний или доставлял королевские приказы. Он и сейчас знал что-то такое, чего не знала я.
— Они что, не воры? — спросила я тихо, когда мы двинулись дальше.
— Воры, но не совершившие ничего такого, что заслуживало бы нескольких лет тюрьмы, к которым их приговорят сегодня. И это будет достаточно недвусмысленное послание их друзьям.
— Что ты имеешь в виду?
— Это люди, которые чем-то помешали ему, Мер. Сочувствующие повстанцам, имевшие неосторожность высказаться где-то вслух, какой он тиран. Осуждение будут показывать по всем каналам. Люди, которых они пытаются запугать, увидят и расскажут остальным, что бывает с теми, кто пытается идти против короля. Это все не просто так.
Я выдернула руку и прошипела ему в лицо:
— Ты здесь почти столько же, сколько и я. За все это время ты хоть раз отказался исполнить хотя бы один приказ?
Он задумался:
— Нет, но…
— Тогда не тебе меня судить. Если для него ничего не стоит бросить своих врагов в тюрьму безо всяких на то оснований, что, по-твоему, он сделает со мной? Он меня ненавидит!
Взгляд Аспена сделался умоляющим.
— Мер, я понимаю, что тебе страшно, но ты ведь…
Я вскинула руку:
— Делай свое дело. Веди меня вниз.
Он сглотнул, устремил взгляд прямо перед собой и протянул мне руку. Я вцепилась в нее, и мы двинулись дальше в молчании.
На полпути к лестнице, когда до нас начали доноситься голоса, он снова заговорил:
— Я всегда задавался вопросом, удалось ли им изменить тебя.
Я ничего не ответила. Да и что я могла ответить?
В вестибюле уже ждали остальные девушки. Они с отсутствующим видом шевелили губами, повторяя свои слова. Я отпустила руку Аспена и подошла к ним.
Элиза успела прожужжать нам все уши о своем наряде, так что у меня было такое чувство, как будто я уже видела его. Кремовое с золотом платье без рукавов плотно облегало ее точеную фигурку, а золотые перчатки выглядели исключительно эффектно. Темные драгоценные камни, подарок Максона, подчеркивали красоту гладких блестящих волос и темных глаз.
Крисс снова умудрилась выглядеть олицетворением всего царственного, при этом впечатление создавалось такое, словно ей это ровным счетом ничего не стоило. Ее приталенное платье ниспадало до полу каскадом пышных юбок. Подаренные Максоном серьги и колье переливались в ушах и на шее, изящно округлые и безупречные. На мгновение я даже расстроилась, что мои собственные украшения выглядят так скромно.
Что же касается платья Селесты… его определенно невозможно было забыть. Глубокое декольте, пожалуй, было несколько более откровенным, чем подобало случаю. Она перехватила мой взгляд и, сложив губы уточкой, зазывно повела плечами.
Я засмеялась и приложила ладонь ко лбу. К горлу подкатила тошнота, и я сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки.
Селеста подошла ко мне, взмахивая оливковой ветвью в такт каждому шагу:
— Что случилось?
— Ничего. Просто мне как-то нехорошо.
— Не вздумай блевать, — предупредила она. — В особенности на меня.
— Не бойся, не буду, — заверила ее я.
— Кто тут собирается блевать? — немедленно вскинулась Крисс и поспешила к нам, следом подтянулась и Элиза.
— Никто, — отрезала я. — Я просто устала, вот и все.
— Скоро все закончится, — ободрила меня Крисс.
«Это никогда не закончится», — мрачно подумала я. Потом обвела взглядом их лица. Они поспешили поддержать меня. Поступила бы я так же на их месте? Кто знает…
— Вы действительно сделаете это со спокойной душой? — спросила я.
Они принялись переглядываться, потом уставились в пол, но ни одна не ответила.
— Так давайте откажемся, — предложила я.
— Откажемся? — переспросила Крисс. — Америка, это традиция. Мы обязаны это сделать.
— Нет, не обязаны. Мы можем сговориться и не делать.
— И каким же образом? Откажемся входить туда? — поинтересовалась Селеста.
— Ну, например, — кивнула я.
— Ты хочешь, чтобы мы пошли туда и ничего не делали? — В голосе Элизы звучал настоящий ужас.
— Я пока еще не продумывала, как поступить. Просто чувствую, что это плохая идея.
Крисс явно всерьез задумалась.
— Это ловушка! — возмутилась Элиза.
— Что?!
Как она могла прийти к такому выводу?
— Она идет самой последней. Если мы все откажемся, а она потом сделает все, что требуется, то будет выглядеть послушной, а мы на ее фоне — идиотками. — Элиза воинственно тряхнула своей ветвью.
— Америка? — с осуждением посмотрела на меня Крисс.
— Нет, клянусь вам, я вовсе не собиралась так поступать!
— Девушки! — послышался укоризненный голос Сильвии. — Вы нервничаете, я все понимаю, но это же не причина кричать. — Она в упор посмотрела на нас, и мы все переглянулись. Каждая решала, соглашаться со мной или нет. — Так, — начала Сильвия. — Элиза, ты идешь первой, как мы и тренировались. Селеста и Крисс следом, а Америка пойдет последней. Пройдете по красной дорожке с ветвью в руках и положите ее к ногам короля. Потом вернетесь и займете свои места. Король произнесет небольшую приветственную речь, и церемония начнется.
Она подошла к небольшому ящичку на подставке и развернула его к себе. Это оказался монитор, на котором показывали все, что происходило в Главном зале. Выглядел он очень величественно. Красные ковровые дорожки разделяли пространство на места для прессы и гостей; четыре кресла были отведены для нас. В глубине зала возвышались три трона, предназначенные для королевской семьи.
На наших глазах парадные двери распахнулись, и в зал под приветственные аплодисменты и гром фанфар вступили король, королева и Максон. Когда они расселись по местам, музыка замедлилась и стала более торжественной.
— Так, теперь ваша очередь. Выше головы! — велела Сильвия.
Элиза бросила на меня многозначительный взгляд и направилась к входу в зал.
Защелкали сотни камер, снимая ее вступление в зал. Их щелчки сливались в странный рваный ритм. Элиза, впрочем, держалась отлично, как все мы могли видеть на мониторе. Селеста поправила прическу и двинулась за ней. Следом по проходу пошла Крисс. Ее улыбка выглядела совершенно искренней и непринужденной.
— Америка! — шепнула Сильвия. — Твоя очередь.
Я попыталась выкинуть из головы тревожные мысли и сосредоточиться на положительных сторонах, но поняла, что не могу найти ни одной. Мне казалось, что, если я обреку человека на незаслуженно жестокое наказание и тем самым дам королю то, чего он хотел, я убью в себе что-то очень важное.
Вновь защелкали камеры и засверкали вспышки. Под восхищенный шепот зрителей я медленно двинулась к возвышению, на котором сидела королевская семья. Я почувствовала на себе взгляд Максона. Он был сама невозмутимость. Что это — многолетняя выучка или искренняя радость? Он смотрел на меня ободряюще, но я была уверена, что моя тревога от него не укрылась. Я увидела пустое место, куда мне надлежало положить оливковую ветвь и, сделав книксен, опустила ее у ног короля, демонстративно глядя куда угодно, только не на него.
Как только я уселась на свое место, музыка стихла. Король Кларксон поднялся и вышел вперед, на край сцены, где полукругом лежали наши оливковые ветви.
— Дамы и господа Иллеа, сегодня четыре оставшиеся прекрасные участницы Отбора предстали перед нами, чтобы доказать свою преданность закону. Наши великие законы — это то, что объединяет нашу нацию, залог мира, которым мы так долго наслаждались.
«Мира? — подумала я. — Ты это серьезно?»
— Пройдет совсем немного времени, и одна из этих юных девушек предстанет перед вами уже в образе не простолюдинки, но принцессы. В качестве члена королевской семьи ее обязанностью будет заботиться о торжестве справедливости не ради собственной выгоды, но ради всеобщего блага.
И как мне теперь быть?
— Прошу вас вместе со мной поаплодировать их смиренной готовности подчиняться закону и бескомпромиссной решимости добиваться его торжества!
Король захлопал в ладоши, и весь зал взорвался аплодисментами. Они не смолкли, даже когда он вернулся на свое место. Я покосилась на других девушек. Хорошо было видно лишь лицо Крисс. Она пожала плечами и слабо улыбнулась мне, прежде чем вновь повернуть голову прямо и подняться в полный рост.
Гвардеец, стоявший у дверей, провозгласил:
— Мы вызываем предстать перед его величеством королем Кларксоном, ее величеством королевой Эмберли и его королевским высочеством принцем Максоном преступника Джейкоба Диггера.
Медленно, явно смущенный всем этим спектаклем, Джейкоб вошел в Главный зал. Он был в наручниках. Вздрагивая от слепящих вспышек, он робко приблизился к Элизе и поклонился. Со своего места мне было не слишком хорошо ее видно, поэтому я слегка повернулась и стала слушать слова, которые всем нам предстояло произнести по очереди.
— Джейкоб, какое преступление ты совершил? — спросила она.
Голос ее прозвучал очень уверенно, куда лучше, чем обычно.
— Кражу, миледи, — кротко произнес он.
— И каков твой приговор?
— Двенадцать лет тюрьмы, миледи.
Медленно, не привлекая к себе внимания, Крисс украдкой бросила на меня взгляд. В ее глазах читался вопрос, что происходит. Я кивнула.
Нам сказали, что будут мелкие воришки. Если это была правда, то Джейкоба выпороли бы на площади в его родном городке или отправили в тюрьму на два, самое большее на три года. Своими словами Джейкоб подтвердил все мои страхи.
Я незаметно покосилась на короля. Тот явно наслаждался происходящим. Кто бы ни был этот человек, он был не просто вор. Король торжествовал над ним победу.
Элиза поднялась и, подойдя к Джейкобу, положила руку ему на плечо. До этого момента она избегала смотреть ему в глаза.
— Ступай, верноподданный, и отдай свой долг королю, — прозвенел ее голос в тишине зала.
Джейкоб склонил голову. Потом посмотрел на короля с таким видом, словно хотел что-то сделать. Хотел бросить королю в лицо какое-то обвинение, но не стал. Без всякого сомнения, за его ошибку расплатился бы кто-то другой. Немного постояв на месте, Джейкоб вышел из зала под гром аплодисментов.
Следующий преступник едва держался на ногах. Свернув на дорожку, ведущую к креслу Селесты, он согнулся пополам и упал. Зрители дружно ахнули, но, прежде чем он успел снискать слишком много сочувствия, подоспели гвардейцы и, с двух сторон подхватив под локти, подвели его к Селесте. К чести Селесты, голос ее, когда она приказала бедняге отдать его долг королю, звучал отнюдь не так уверенно, как обычно.
Крисс держалась так же хладнокровно, как и всегда, пока ее преступник не приблизился. Он был помоложе, примерно нашего возраста, и шел уверенно, почти решительно. Когда он свернул по красной дорожке к Крисс, я увидела у него на шее татуировку. Она была в виде креста, хотя тот, кто ее набивал, слегка напортачил.
Крисс справилась со своими словами вполне неплохо. Лишь тот, кто хорошо ее знал, способен был различить в ее голосе нотки сожаления. Публика зааплодировала, и она вновь уселась на свое место. Улыбка у нее была лишь самую чуточку менее ослепительной, чем обычно.
Гвардеец вызвал Адама Карвера, и я поняла, что настал мой черед. Адам, Адам, Адам. Имя следовало запомнить. Ведь мне придется это сделать, так? Все же остальные девушки сделали. Максон не простит мне, если я подведу его. Король так и так никогда меня особо не жаловал, а после этого от меня отвернется еще и королева. Меня загнали в угол. Если я не хочу выбыть из борьбы, то должна взять себя в руки.
Адам был уже в годах, примерно ровесник моего отца, и у него было что-то не в порядке с ногой. Он не упал, но так долго шел, что на душе у меня стало еще хуже. Я мечтала поскорее покончить с этим.
Адам опустился передо мной на колени, и я сосредоточилась на нескольких предложениях, которые должна была произнести.
— Адам, какое преступление ты совершил? — спросила я.
— Кражу, миледи.
— И каков твой приговор?
Адам кашлянул.
— Пожизненное заключение, миледи, — прохрипел он.
В зале поднялся гомон. Люди явно были уверены, что ослышались.
От утвержденного сценария отступать очень не хотелось, но мне тоже необходимо было получить подтверждение.
— Какой приговор, ты сказал?
— Пожизненное заключение, миледи.
Судя по голосу, он с трудом удерживался от слез.
Я взглянула на Максона. Ему явно было не по себе. Я без слов взмолилась о помощи. В его взгляде отразилось сожаление, что он ничем не может помочь мне.
Я готова была уже снова обратиться к Адаму, когда мой взгляд упал на короля. Тот поерзал и провел рукой по губам, пытаясь скрыть улыбку.
Он подстроил все это специально.
Очевидно, он подозревал, что я не слишком рада принимать участие в Осуждении, и постарался сделать все, чтобы выставить меня перед всеми неуправляемой. Но кем нужно быть, чтобы отправить человека в тюрьму навсегда? Если я пойду на это, от меня все отвернутся.
— Адам, — произнесла я негромко. Он поднял на меня глаза, в которых стояли слезы, готовые хлынуть в любой миг. Краем сознания я отметила, что в зале наступила гробовая тишина. — Что ты украл?
Люди пытались расслышать ответ, но это было невозможно.
Адам сглотнул и бросил взгляд в сторону короля:
— Кое-какую одежду для моих дочек.
— Но дело же вовсе не в этом, так? — быстро спросила я.
Жестом таким слабым, что я едва заметила его, Адам мотнул головой.
Я не могла отправить его в тюрьму. Просто не могла. Но нужно было что-то сделать.
Меня вдруг осенила одна мысль, и я поняла: это единственный выход. Я не была уверена, что моя безумная выходка выведет Адама на свободу, и пыталась не думать о том, как это будет печально. Просто так было правильно, и я должна была это сделать.
Я поднялась и, подойдя к Адаму, коснулась его плеча. Он вздрогнул, ожидая услышать от меня, что должен идти в тюрьму.
— Поднимись, — велела я.
Адам с озадаченным видом посмотрел на меня.
— Пожалуйста, — сказала я и, взяв за руку, потянула его за собой.
Адам последовал за мной по проходу к возвышению, на котором восседала королевская семья. Когда мы дошли до лестницы, я повернулась к нему и вздохнула.
Я сняла одну из прекрасных серег, которые подарил мне Максон, потом другую. И положила их на ладонь Адаму, который, похоже, окончательно перестал понимать, что происходит. За сережками последовал браслет. И если я действительно рассчитывала чего-то добиться, то отдать следовало все, а потому я расстегнула цепочку с подвеской в виде певчей птицы, подарок отца. Он наверняка сейчас видел меня по телевизору. Я очень надеялась, что он не обидится за то, что я отдала его подарок. Опустив цепочку на ладонь Адама, я сомкнула вокруг кучки драгоценностей его пальцы и отступила в сторону, так что он остался стоять прямо перед королем Кларксоном.
Я указала на троны:
— Ступай, верноподданный, и отдай свой долг королю.
Зрители ахнули и принялись перешептываться, но я и ухом не повела. Все, что я сейчас видела, — это кислое лицо короля. Если он решил сыграть на моем характере, я готова была ответить ему тем же.
Адам медленно одолел ступени. В его взгляде страх мешался с радостью. Проковыляв к тронам, он упал на колени и простер к королю руки, полные драгоценностей.
Король Кларксон пробуравил меня взглядом, давая понять, что это отнюдь не конец, но все же протянул руку и взял у Адама украшения.
Толпа взорвалась неистовыми криками, но когда я обернулась, на лицах остальных девушек отражались смешанные чувства. Адам торопливо попятился назад. Наверное, опасался, как бы король не передумал. Я отчаянно надеялась, что под прицелом такого количества камер и на глазах у такого количества людей кто-нибудь проследит, чтобы он благополучно добрался до дома. Когда Адам с грехом пополам спустился по лесенке обратно, то попытался обнять меня, хотя руки у него по-прежнему были в наручниках. Заливаясь слезами, он благословлял меня, а когда выходил из зала, то выглядел самым счастливым человеком на свете.