Следующий день нам тоже предстояло провести под домашним арестом. Время от времени я слышала скрип двери и вскидывала голову, ожидая увидеть папу, выходящего из гаража с, как всегда, перемазанными краской волосами. Но отчаяние при мысли о том, что этому никогда больше не бывать, отступало, когда я слышала голос Мэй или чувствовала запах присыпки Астры. В доме было людно, и сейчас это было хоть каким-то утешением.
Я подумала, что, пока мы здесь, Люси не должна носить униформу, и после небольших протестов с ее стороны к ней перекочевали мои платья, из которых я уже выросла, а Мэй еще не доросла. Мама, чтобы отвлечься, без конца что-то стряпала и всех кормила. Я решила, что дома нет необходимости выглядеть каждый день при полном параде, а потому поручила Люси играть с Мэй и Джерадом, и она с радостью этим занималась.
Мы все собрались в гостиной, пытаясь хоть чем-нибудь себя занять. Я листала какую-то книгу, Кота уткнулся в телевизор, напомнив мне Селесту. Я улыбнулась, подумав, что сейчас она наверняка занята тем же самым.
Люси с Мэй и Джерадом играли в карты на полу, и с их стороны то и дело доносились взрывы смеха. Кенна устроилась на диване рядышком с Джеймсом, который кормил малышку Астру из бутылочки. Его усталое лицо светилось гордостью за красавицу-жену и дочку.
И словно бы ничего и не менялось. Потом я краем глаза увидела в углу Аспена в гвардейской форме, призванного заботиться о нашей безопасности, и вспомнила, что на самом деле ничего уже не будет прежним.
Я услышала мамины всхлипы еще до того, как увидела, что она направляется к нам. Обернувшись на звук, я смотрела, как она идет по коридору со стопкой конвертов в руках.
— Как ты, мама? — спросила я.
— Все в порядке. Просто мне до сих пор не верится, что его больше нет. — Она сглотнула, пытаясь не расплакаться снова.
Это меня удивило. Я не раз сомневалась в маминых чувствах к папе. В их отношениях никогда не проскальзывало тех маленьких нежностей, которыми обменивались другие знакомые мне пары. Даже Аспен, когда наши с ним отношения были в самом разгаре, но должны были оставаться тайной для всех остальных, выказывал мне свою любовь больше, чем мама папе.
Однако теперь я видела, что ее гложет не только беспокойство о том, как она в одиночку будет тянуть Мэй с Джерадом, и страх безденежья. Ее мужа больше не было в живых, и вернуть его назад было невозможно.
— Кота, не мог бы ты на минутку выключить телевизор? А ты, Люси, уведи Мэй с Джерадом в комнату Америки, ладно, милая? Мне нужно кое-что обсудить с остальными, — произнесла она негромко.
— Конечно, мэм, — отозвалась Люси и, обернувшись к Мэй с Джерадом, кивнула в сторону двери: — Пойдемте.
Мэй явно расстроилась, но решила не вступать в пререкания. Не знаю, что на нее повлияло, подавленное состояние мамы или любовь к Люси, но в любом случае я была этому рада.
Как только они удалились, мама повернулась к нам всем:
— Как вам известно, недуг, который унес вашего отца, передается по наследству. Думаю, он предчувствовал, что ему немного осталось, потому что года три назад начал писать вам письма. — Она взглянула на конверты, которые держала в руках. — Он взял с меня слово: если с ним что-то случится, то я передам эти письма вам. Мэй с Джерадом он тоже написал, но, думаю, они оба еще слишком малы. Я не читала писем и не знаю, что там. Адресованы они вам, так что… Я подумала, сейчас самое подходящее время их вскрыть. Это Кенне. — Она протянула конверт моей сестре. — Коте. — Тот распрямился и взял письмо. Мама подошло ко мне. — А это Америке.
Я взяла конверт, не понимая, хочу открыть его или нет. Внутри были прощальные слова моего отца, последнее «прости», которое он так и не успел сказать мне лично. Я погладила буквы моего имени, выведенные на конверте, представляя, как отец размашисто надписывает его. Под буквой «и» в моем имени он поставил какую-то закорючку. Я улыбнулась про себя. Интересно, что побудило его это сделать? Может, он хотел, чтобы я взглянула на нее и улыбнулась?
Потом я пригляделась к конверту повнимательнее. Эту закорючку поставили уже после. Чернила, которыми было написано мое имя, успели заметно выцвести, тогда как закорючка была темнее и ярче остальных букв.
Я перевернула конверт. Печать была сломана и склеена обратно.
Я покосилась на Кенну с Котой. Оба были погружены в чтение. Они читали так жадно, что едва ли могли знать о существовании этих писем. Значит, либо мама сказала неправду относительно того, что не читала моего письма, либо папа вскрывал его уже после того, как оно было написано.
Теперь я точно хотела узнать, что он мне написал. Осторожно сломав склеенную печать, я открыла конверт.
Внутри обнаружилось длинное письмо на пожелтевшей бумаге и коротенькая записка на белоснежном листке. Мне очень хотелось скорее прочитать записку, но я боялась, что не пойму, о чем речь, не прочитав предварительно письма. Поэтому я вытащила пожелтевший лист и принялась жадно читать его, устроившись на солнце у окна.
Америка,
милая моя девочка. Мне страшно даже браться за это письмо, слишком много всего надо сказать тебе. Хотя всех своих детей я люблю одинаково, ты занимаешь в моем сердце совершенно особое место. Кенна с Мэй всегда были мамиными дочками, Кота так независим, что Джерад тянется к нему, а ты неизменно приходила ко мне. Со всеми своими горестями, будь то разбитая коленка или обида на старших детей, ты шла за утешением ко мне. Невыразимо отрадно знать, что по крайней мере для одного из своих детей я всегда был опорой.
Но даже если бы ты не любила меня так сильно, как любишь, беззаветно и безоглядно, я все равно невероятно гордился бы тобой. Ты уже состоявшийся музыкант, и, слушая, как ты играешь на скрипке или даже просто напеваешь что-то себе под нос, занимаясь своими делами, я отдыхаю душой. Хотелось бы мне иметь возможность предоставить тебе сцену получше. Ты заслуживаешь намного большего, чем зарывать свой талант в землю, развлекая скучающих гостей на унылых вечеринках. Я не теряю надежды, что тебе повезет и ты пробьешься в этой жизни. Думаю, у Коты тоже есть шанс. У него есть талант. Но, кроме таланта, у него есть еще и хватка, а вот насчет тебя в этом смысле я не уверен. Ты никогда не шла по головам ради достижения своих целей, как делают некоторые. Я люблю тебя и за это тоже.
Ты хороший человек, Америка, что большая редкость в нашем мире. Я не стану говорить, что ты идеальна; испытав на собственной шкуре твой норов, я отдаю себе отчет в том, что это утверждение далеко от истины! Но у тебя доброе сердце, и ты всей душой болеешь за справедливость. Ты хороший человек и, подозреваю, способна видеть многое, чего не способен видеть больше никто, даже я сам.
А мне бы очень хотелось рассказать тебе о том, сколько всего я вижу.
Я взялся писать эти письма твоим братьям и сестрам, потому что чувствую необходимость передать им мудрость. Я вижу в них, даже в малыше Джераде, черты, которые будут с каждым годом лишь больше и больше осложнять им жизнь, если они не сделают над собой усилия и не будут противостоять жизненным невзгодам. С тобой я таких чувств не испытываю.
Ты не из тех, кто позволит миру навязать тебе жизнь, которой ты не хочешь. Может, конечно, я ошибаюсь, так что позволь дать тебе всего одно напутствие: борись, Америка. Возможно, ты не захочешь бороться за вещи, за которые готовы бороться все остальные, как, к примеру, деньги или слава, и все же борись. Чего бы ты ни хотела, иди к своей цели, не оглядываясь.
Если ты сможешь сделать это, если ты сможешь преодолеть свой страх и не удовольствоваться вторыми ролями, большего я как родитель не могу и желать. Живи своей жизнью. Будь счастлива, как только можешь, не растрачивайся на то, что неважно, и борись.
Я люблю тебя, котенок. Люблю так сильно, что этого не передать никакими словами. Быть может, я сумел бы выразить свою любовь с помощью красок, но картина не влезет в конверт. И даже тогда это будет бледное подобие моих чувств. Силу моей любви не выразить никакими картинами, никакими мелодиями, никакими словами. И надеюсь, что ты всегда будешь ощущать мою любовь, даже когда меня больше не будет рядом, чтобы сказать тебе об этом.
С любовью,
Я сама не заметила, как начала плакать, и поняла, что плачу, лишь когда буквы стали расплываться. Как же обидно, что у меня не было возможности сказать ему, что я люблю его так же сильно, как он меня. И на мгновение я ощутила эту любовь, это тепло абсолютного принятия.
Я оторвалась от чтения и увидела, что Кенна тоже плачет, по-прежнему глядя в письмо. Кота с озадаченным видом проглядывал листки.
Отвернувшись, я вытащила из конверта записку, надеясь, что она не окажется такой же трогательной, как письмо. Боюсь, что на сегодня свой запас стойкости я уже исчерпала.
Америка,
прости меня. Когда мы навещали тебя во дворце, я зашел к тебе в комнату и нашел дневники Грегори Иллеа. Ты не говорила мне, что они у тебя, я сам догадался. И вина за возможные осложнения целиком и полностью лежит на мне. Я уверен, это будет иметь определенные последствия в силу того, кем я являюсь и кому о них рассказал. Прости, что тем самым поставил тебя под удар, но, поверь, я сделал это в надежде на то, что твое будущее и будущее всех остальных людей может стать лучше.
С любовью,
Несколько минут я стояла, пытаясь понять, что все это значит. Последствия? Кем он являлся и кому рассказал о дневниках? И что это за стихотворение?
И вдруг я вспомнила слова Августа о том, что о существовании дневников Грегори они узнали не из моего выступления в эфире «Вестей» и что об их содержании им было известно намного больше того, что я рассказала…
Кем я являюсь… Кому я о них рассказал… Пускай Полярная звезда всегда тебя ведет…
Я посмотрела на папину роспись и вспомнила, как он подписывал свои письма ко мне во дворец. Его манера писать «о» всегда казалась мне смешной. «О» в его исполнении походила на восьмиконечную звезду. Полярная звезда.
И эта закорючка под буквой «и» в моем имени. Выходит, он хотел подать мне какой-то знак? Она должна была что-то значить, потому что мы встречались с Августом и Джорджией?
Август и Джорджия! Его компас: восьмиконечная роза ветров! И цветочки на ее куртке были вовсе не цветочки! И там, и там были звезды. Разные, но звезды. Тот парнишка, который достался Крисс на Осуждении. Татуировка у него на шее была вовсе не крестом.
Это был их опознавательный знак. Полярная звезда. Звезда Севера.
Мой отец был повстанцем.
У меня было такое чувство, что я не раз видела эту звезду в других местах. Возможно, на рынке или даже во дворце. Неужели она всю жизнь была у меня под носом?
Потрясенная, я подняла глаза. И поймала взгляд Аспена, в котором отчетливо читался молчаливый вопрос.
Мой отец был повстанцем. Потрепанный учебник истории, который он прятал у себя в комнате, незнакомые люди на похоронах… Дочь по имени Америка. Если бы я смотрела внимательнее, то увидела бы это много лет назад.
— И все? — оскорбленным тоном осведомился Кота. — И что, черт возьми, прикажете с этим делать?
Я перевела взгляд с Аспена на Коту.
— Что случилось? — забеспокоилась мама, вернувшаяся в комнату с чаем.
— Папино письмо. Он оставил дом мне. И что я должен делать с этой халупой? — Он поднялся, не выпуская из рук конверта.
— Кота, папа написал письмо еще до того, как ты переехал, — объяснила Кенна, еще не успевшая успокоиться. — Он пытался обеспечить тебя.
— Ну, значит, ему это не удалось, разве нет? Когда мы хотя бы ели досыта? Можно подумать, дом чем-то помог бы мне в жизни. Я всего добился сам! — Кота швырнул письмо, и листки разлетелись по полу. Он взъерошил волосы и шумно вздохнул. — Найдется в этом доме хоть капля спиртного? Аспен, принеси мне чего-нибудь выпить, — бросил он, даже не глядя в сторону Аспена.
Я обернулась и увидела, как по лицу Аспена, сменяя друг друга, пронеслись самые разнообразные эмоции: раздражение, сочувствие, гордость, смирение. Он направился было в сторону кухни.
— Стой! — велела я.
Аспен остановился.
Кота раздраженно посмотрел на меня:
— Это его работа, Америка.
— Больше нет, — отрезала я. — Возможно, ты забыл, но Аспен теперь Двойка. Это ты пойди и принеси ему что-нибудь выпить. И не из-за его статуса, а в благодарность за все, что он для нас делает.
Кота неприятно осклабился.
— Вот, значит, как? А Максон в курсе? Он знает, что эта история до сих пор не закончена? — поинтересовался он, небрежно помахав ладонью. Сердце у меня ушло в пятки. — Как он, по-твоему, отреагирует? После той экзекуции многие говорили, что девице еще мало досталось за то, что она сделала. — Кота с самодовольным видом положил руки на бедра.
Я онемела. Аспен тоже, и я не могла решить, спасает нас его молчание или подписывает нам приговор.
Первой обрела дар речи мама:
— Это правда?
Мне необходимо было собраться с мыслями, нужно было найти верный способ все объяснить. Или опровергнуть, потому что на самом деле это было не так… больше не так.
— Аспен, пойди посмотри, что там делает Люси, — велела я.
— Нет уж, пусть останется! — заявил Кота.
И тут я взорвалась:
— Я сказала, что он идет, значит он идет! А теперь все сядьте!
Этот тон, какого я никогда прежде себе не позволяла, стал для всех неожиданностью. Пораженная, мама тут же рухнула на диван. Аспен удалился, и Кота медленно и неохотно уселся тоже.
Я попыталась сосредоточиться:
— Да, до Отбора я встречалась с Аспеном. Мы хотели всем рассказать, когда скопим достаточно денег, чтобы пожениться. Но еще до моего отъезда мы расстались, а потом я познакомилась с Максоном. Я питаю к Максону особые чувства, и хотя мы с Аспеном проводим вместе много времени, между нами ничего нет. — Больше нет, добавила я про себя. Я в упор посмотрела на Коту: — Если ты полагаешь, что можешь извратить мое прошлое и шантажировать им ради достижения своих целей, очень советую тебе хорошенько подумать. Ты как-то интересовался, рассказывала ли я про тебя Максону. Так вот, рассказывала. Он все знает о том, какая ты слабовольная и неблагодарная скотина. — Кота плотно сжал губы, готовый вскипеть, и я поспешила продолжить: — Имей в виду, что он меня обожает, — высокомерно бросила я. — И если ты считаешь, что он скорее поверит твоим словам, чем моим, то для тебя может стать неприятной неожиданностью, как легко я могу устроить, чтобы батогами по рукам получил ты.
Он сжал кулаки, явно взвешивая мои слова. Если я окажусь права и ему искалечат руки, его карьере конец.
— Вот и славно, — подытожила я. — Да, если я услышу хотя бы одно слово в папин адрес, ты все-таки схлопочешь по рукам. Тебе чертовски повезло, что у тебя был отец, который так любил тебя. Он оставил тебе дом, хотя мог и передумать, после того как ты ушел, но не передумал. Он по-прежнему верил в тебя, чего я лично о себе сказать не могу. — С этими словами я выскочила из комнаты и, хлопнув дверью, бросилась к себе.
Я и забыла, что там меня ждут Джерад, Мэй, Люси и Аспен.
— Ты встречалась с Аспеном? — спросила Мэй.
Я ахнула.
— У тебя громкий голос, — заметил Аспен.
Я взглянула на Люси. В глазах у нее стояли слезы. Я не хотела вынуждать ее хранить еще один секрет, и мысль об этом явно ранила ее. Она такая честная и верная. Как я могла просить ее сделать выбор между мной и семьей, которой она дала клятву служить?
— Когда мы вернемся, я все расскажу Максону, — сказала я Аспену. — Я думала, что защищаю тебя и себя, но на самом деле все это время лгала. И если об этом известно Коте, то может быть известно и другим. Я хочу, чтобы он узнал обо всем от меня.