Особенно жестокий бой шел на подходах к рейхстагу и у канцелярии Гитлера.
С шипением, с пламенем взрывались фауст-патроны. Танки вспыхивали, как дымные костры. А в узком переулке, совсем рядом с грохотом и взрывами, - мирная картина. Бородатый русский солдат варит кашу. Привязал к решетке чугунной ограды пару верблюдов, запряженных в походную кухню, задал им корма. А сам деловито собирает обломки мебели и подбрасывает в дверцу печки, поставленной на колеса.
Откроет крышку, помешает кашу, чтобы не пригорела, ч снова подкинет дров. За его мирной работой наблюдает множество детских глаз из подвала полуобвалившегося дома напротив. Детворе очень страшно, но любопытно. Преодолевая страх, немецкие ребятишки уставились во все глаза на первого русского солдата, появившегося в их переулке.
И хотя ружье у него за плечами, а в руках вместо оружия большой половник, им жутковато. Страшат и его лохматые брови, и его внимательные хитроватые взгляды исподлобья. Словно он видит их и хочет сказать: "Вот я вас, постойте..."
Особенно страшат немецких детей его кони, чудовищные горбатые животные с облезлой шкурой. Они живут где-то там, в сибирских пустынях, и называют их верблюдами...
Такие в Тиргартене были только за решетками, и над ними предупреждение: "Близко не подходить, опасно".
А русский похлопывает их по шершавым бокам, поглаживает страшные морды.
- Это Маша и Вася. Умные, от самой Волги с нами дошли...
Солдат достает кашу большим половником и пробует с довольной гримасой: "Ах как вкусна!"
Наверное, она действительно вкусна, эта солдатская каша. Запах ее прекрасен. Так и щекочет ноздри, так и зовет попробовать. Ах, если бы съесть хоть маленькую ложку... Так есть хочется, так оголодали дети, загнанные в подвалы! Который день не только без горячего супа - совсем без еды...
И когда солдат стал облизывать ложку, подмигивая детворе, самый храбрый не выдержал. Выскочил из подвала и застыл столбиком, испугавшись своей резвости.
- Ну, давай-ка, давай топай, зайчишка, - поманил его солдат. Подставляй чашку-миску. Что, нету? Ну, давай в горстку положу.
И хотя никто не понял чужого говора, до всех дошел ласковый смысл его слов. Из подвала мальчишке бросили миску.
С великим напряжением, вытянув тощие шеи, малыши наблюдали, как миска храбреца наполняется кашей. Как он возвращается, веря и не веря, что остался жив, и говорит удивленно-счастливо:
- Она с мясом и с маслом!
И тут подвал словно прорвало. Сначала ручейком, а затем потоком хлынули дети, толкая друг друга, звеня мисками, кастрюльками.
- По очереди, по очереди, - улыбался солдат.
Многие ребята просили добавки. Иные, получив добавку, бежали в подвал и возвращались с пустой миской.
- Что, свою муттер угостил? Ну бери, тащи, поделись с бабушкой.
И солдат ласково поддавал шлепка малышу. Вскоре у походной кухни появился старый немец. Он стал наводить порядок, не давая вне очереди получать по второй порции.
- Ничего, - усмехнулся солдат, - кто смел, тот два съел.
- У вас есть приказ кормить немецких детей, господин солдат? спросил старый немец, медленно выговаривая слова. - Я был пленным в Сибири в ту войну, - объяснил он свое знание русского языка.
- Сердце приказывает, - вздохнул солдат. - У меня дома тоже остались мал мала меньше...
Старый немец, потупившись, протянул свою миску, попробовал кашу и, буркнув "благодарю", сказал:
- А не совершаете ли вы воинского проступка? Разве у вас нет строгости дисциплины?
- Все есть, любезный. Порядки воинские знаем, не беспокойтесь...
- Но как же...
Старым немец не договорил. Ударили фашистские шестиствольные минометы, а их накрыли русские "катюши". Все вокруг зашаталось. Переулок заволокло едким дымом.
Дети присели, сжались, но не убежали.
С площади донеслись крики, застучали пулеметы.
- Ну, пошли рейхстаг брать, - проговорил солдат. - Теперь уж недолго, возьмем Берлин - войне капут! А ну, детвора, подходи! Давайте, господин, вашу миску, добавлю! Не стесняйтесь, это за счет тех, кто из боя не вернется, - видя его нерешительность, сказал солдат.
Но эти слова словно обожгли старого немца. Отойдя за угол, он сел на развалинах, уронив на колени миску с недоеденной кашей. А дети еще долго вились вокруг походной кухни. Они освоились даже с верблюдами. И не испугались, когда к кухне стали подходить русские солдаты. В окровавленных бинтах, в разорванных гимнастерках. Закопченные, грязные, страшные. Но немецкие дети уже не боялись их.
Уцелевшие после боя солдаты не хотели каши, а просили только пить. И произносили отрывисто непонятные слова: "Иванов", "Петров", "Яшин"... Бородатый солдат повторял их хриплым голосом, каждый раз вздрагивая. И, добавляя немецким детям каши, говорил:
- Кушайте, сироты, кушайте...
И украдкой, словно стесняясь, все смахивал что-то с ресниц. Словно в глаза ему попадали соринки и пепел, вздыбленные вихрем жестокого боя.
Дети ели кашу и, поглядывая на солдата, удивлялись: разве солдаты плачут?
ЧЕМОДАНЧИК
После удачной облавы на волков в Мордовском заповеднике собрались мы у костра, к которому натащили туши убитых зверей. И все дивились необычайной величине и ужасной зубастой пасти одного убитого волка. Лобастый, как бык, лохматый, как медведь, был он страшен даже мертвый.
Выстрел в упор двух стволов картечью не свалил его. Волчина грудью сшиб охотника и чуть не растерзал.
- Людоед! - поеживаясь, говорил потерпевший, егерь заповедника, одолевший волка в рукопашной схватке. - По всей хватке видно - людоед, прямо за горло меня норовил... Да промахнулся, шарф у него в зубах завяз. Шинель когтями, как ножами, разрезал.
Старая фронтовая шинель висела на охотнике клочьями.
- Ну, брат, натерпелся ты страху! - посочувствовали егерю товарищи по охоте. - Прямо как на войне.
- Почему как на войне? - встрепенулся старый фронтовик. - Разве на войне одни страхи? На войне с нашим братом всякое бывало. Иной раз и самому смешно и другим потешно.
- Да ну, уж ты скажешь...
- А вот скажу!
Бывалого фронтовика только затронь. Вскоре забыт был страшный волк. Все уже слушали необыкновенную историю про войну, ожидая подвод из колхозов. А сам рассказчик, посиживая на теплой волчьей шкуре, оказавшейся удобной для сидения среди глубоких снегов, увлекся больше всех.
- Штурмовали мы Кенигсберг, фашистскую крепость на славянской земле. Бой был такой, что снаряды сталкивались, осколок за осколок задевал. И все-таки мы вперед шли.
- Да как же вы шли?
- А вот так: где под домами - подвалами, а где в домах - в стенах ходы пробивали. И какие только форты-укрепления - брали! Тут и "Луиза", забетонированная от верха до низа. Тут и форт "Фердинанд", прямо впереди нас. Тут и форт "Еж" - голыми руками не возьмешь. Пушки и пулеметы на все стороны иглами торчат...