Глава 2. Невыносимая легкость бытия
Эпизод 1: Хогвартс, 4 ноября 1991 года
Разговор с Поттером не заладился с самого начала. Откуда ему было знать, что кто-то успел уже рассказать мальчику довольно много крайне неподходящих ему в этом возрасте вещей. Ребенок ведь не понимает, что не каждый, кто представляется ему героем, является героем на самом деле. Взять тех же девочек Энгельёэн. В глазах мальчика они представляются отважными и умелыми бойцами, спасшими его от ужасного чудовища. Все, вроде бы, так и есть, но ребенок не способен заглянуть за ярко раскрашенный занавес. Откуда ему знать, что все трое имеют склонность к темному спектру. Не знает он и того, что одиннадцатилетняя девочка не может владеть палочкой так, как колдуют Изабелла и Елизавета. Такое возможно только в одном случае, если ребенок начинает заниматься магией с шести-семи лет. Но это даже не те три процента, про которые любят порассуждать некоторые чистокровные. Чтобы взять палочку в шесть, надо иметь практически сформированное ядро в возрасте трех-четырех лет и магическую силу в размере 15–16 единиц. А это промилле[1], а не процент, и, значит, речь идет всего о десяти-двенадцати волшебниках, считая всех граждан Магической Британии от младенцев до дряхлых стариков. И в их числе он сам Великий Светлый волшебник, взявший палочку в руку в возрасте семи лет и имеющий двадцать одну единицу силы. У Тома Редла было двадцать три единицы, а у Беллатрисы Блэк, — если Северус не наврал, — двадцать одна единица. Такая сила к добру обычно не приводит. Тьма манит сильных волшебников идти вперед, не останавливаясь ни перед чем. И однажды жажда знаний приводит их на Темную сторону.
С ним самим, к слову, случилось именно это. Лишь чудо позволило ему остановиться на пороге Тьмы и отступить назад к Свету. А вот Геллерт не смог. Том Редл попал в ту же ловушку. И Беллатриса, что бы она там ни говорила, была и остается сумасшедшей убийцей, точно такой же, как ее нынешняя подружка — Анна Энгельёэн. Героиня 1-й магической? Да, если судить по внешним признакам. Однако любой, кто изучал этот предмет так же тщательно, как изучал его Альбус Дамблдор, знает, непростительное заклятие может бросить только тот, в душе которого поселилась тьма. Анна смогла это сделать еще десять лет назад и, судя по косвенным признакам, продолжает проводить темные ритуалы. Поймать ее трудно, но, даст бог, он ее, в конце концов, подловит. И тогда все узнают, какова она на самом деле. Так что, нет ничего удивительного в том, что ее дочери идут по ее стопам. Но Гарри он этого объяснить не сможет. Не тот возраст, да и знаний пока слишком мало. Это, увы, тоже его, Дамблдора, просчет. Надо было выкраивать время и сидеть с ним столько, сколько возможно, обучая, разъясняя трудные вопросы, подготавливая его к будущим сражениям. Впрочем, чего уж теперь. В то время казалось, что спешить некуда, потому что мир продлится достаточно долго, чтобы из мальчика вырос настоящий светлый волшебник. Быть может, не великий, но великие этой стране в ближайшие пятьдесят лет вряд ли понадобятся. Темных лордов не стало, а новые появятся не скоро. Им тоже нужно время, чтобы вырасти и возмужать. Поэтому Дамблдор понадеялся на то, что мальчик растет под присмотром Сметвика, человека замкнутого и аполитичного. Плохому не научит, познакомиться с неподобающими людьми не даст. Кто же знал, что ребенок пойдет в своего родного отца, который легко впадал в гнев и часто был той еще занозой в заднице! А тут еще и девочки Энгельёэн нарисовались.
«Плохо, но поправимо, — решил Дамблдор, глядя на мальчика, ошеломленного его словами. — Не получается по-хорошему, придется по-плохому!»
— Волан-де-Морт узнал откуда-то, что есть пророчество. Про тебя, мальчик мой. О том, что ты способен его победить. Думаю, что ты понимаешь, что каким бы точным ни было пророчество, никто не может сказать заранее, правильно ли мы его поняли и как именно оно исполнится. Однако темный лорд был тогда уже безумен и, по-видимому, воспринял текст пророчества дословно. Мы об этом узнали и спрятали вашу семью под заклятием Фиделиуса.
— Я знаю, — буркнул помрачневший Поттер. — Про Блэка и Петегрю вы мне уже рассказывали, а вот про пророчество никогда не говорили. Почему?
— Потому что одно тянет за собой другое, Гарри, и мне пришлось бы рассказать тебе то, о чем мы говорим сейчас. Я этого не хотел и поэтому избегал темы пророчества и некоторых других тем. Но раз уж ты узнал, вот тебе вся правда. Твоя мать, Гарри, очень боялась, что несмотря на все предосторожности, темный лорд доберется до тебя, и, чтобы защитить тебя и твою сестру, она использовала один очень древний и крайне опасный ритуал. Каюсь, я сам виноват в том, что случилось. Я дал ей одну книгу… В ней было описано очень много темных заклятий и ритуалов. Я думал… Она взрослая талантливая волшебница и вряд ли использует полученное знание во вред. Но она очень беспокоилась о тебе, и поэтому использовала ритуал защиты, основанный на магии крови. Не буду рассказывать тебе все подробности, тебе не стоит их знать, потому что это очень темная магия. Скажу коротко. Твоя мать провела ритуал, и когда Волан-де-Морт ворвался в ваш дом, ты смог защитить себя.
Разумеется, все случилось совсем не так, но рассказать мальчику правду, то есть, то, что на самом деле случилось в ту ночь в доме Поттеров, директор не мог. Узнай Гарри, правду, это стало бы настоящей катастрофой. А значит, Дамблдор должен был предложить мальчику такую историю, которая, с одной стороны, непротиворечиво объяснила бы Поттеру все известные ему на данный момент факты, а с другой — послужила общему благу, не позволив разрушить те замечательные планы, которые построил директор для Гарри и для всей волшебной Британии.
— Ритуал дал тебе огромную силу, — продолжил он свой рассказ, — но даже ее оказалось недостаточно, чтобы отразить убивающее проклятие, и тогда ты потянул в себя всю доступную тебе там и тогда магию. Ты отразил удар и уничтожил темного лорда, но какой ценой! Твоя мать впала в кому, из которой мы смогли ее вывести только через пять дней, а твоя сестра лишалась магии, ты ее «выпил» досуха, и она превратилась в маглу. Кроме того, она получила чудовищные магические ожоги. Тогда передо мной встала дилемма. Помочь тебе, отправив ее туда, где ей будет лучше, или оставить ее дома, превратив в вечный укор тебе и твоей несчастной матери. В конце концов, я решил, что отправить ее из дома будет лучшим решением. Оно спасет тебя, того, кто должен будет всю жизнь служить общему благу и спасет твою мать, ведь угрызения совести способны свести человека с ума. Твоей сестре, если подумать, так тоже будет лучше. Она будет расти среди людей, лишенных магии, ничего не зная про волшебство, никому не завидуя, никого не ревнуя, и никого, не обвиняя в своих бедах. Я нашел для нее хорошую приемную семью, где она может быть счастлива, тогда как здесь все напоминало бы ей о том, чего она лишена. Твоей матери было очень тяжело. Колдомедики вынуждены были вмешаться, чтобы она не сошла с ума. И все равно, у нее до сих пор бывают рецидивы. Ты ведь знаешь?
— Да, — кивнул Гарри.
— Она много раз порывалась навестить твою сестру, но это было бы ошибкой. Это только разбередило бы раны, которые только-только начали заживать, и сделало бы несчастными и тебя, и ее. Думаю, что мой рассказ не прибавил тебе радости, а, напротив, сделал тебе больно. Теперь, мой мальчик, ты еще много раз будешь возвращаться мыслью к тому, что тогда произошло, и это будет доставлять тебе сильные страдания. Но, увы, теперь ничего уже не изменить. Ты узнал о том, что у тебя есть сестра, и захотел, что вполне естественно, узнать всю правду. А теперь скажи, кто был милосерднее к тебе, Артур и Молли Уизли, свято хранившие все эти годы тайну своих друзей Поттеров, или Анна Энгельёэн, рассказавшая обо всем своим дочерям, зная, что, будучи детьми, они могут рассказать об этом еще кому-нибудь, например, тебе?
Мальчик молчал. Закрыл глаза и сидел напротив Дамблдора, но сомнений не было в душе ребенка бушевала буря.
«За все надо платить, мой мальчик, — подумал Альбус, наблюдая за ребенком едва ли не с чувством раскаяния. — За хорошее и за плохое, но дороже всего стоят знания…»
Ему было жалко Поттера, оказавшегося меж двух огней. Мальчик не заслужил такого. Но он узнал про Гарриет и этим не ставил директору выбора. Пришлось сделать ему больно, рассказав то, что он хотел услышать. Возможно, это им всем еще аукнется, но на сегодняшний день, как он надеялся, кризис преодолен, и можно двигаться дальше.
Молчание длилось долго, не меньше пяти минут, но Альбус мальчика не торопил, переварить такое непросто, сделать правильные выводы из услышанного еще сложнее…
— Я должен подумать… — нарушил, наконец, Поттер повисшую в кабинете тревожную тишину.
Странный ответ. Неожиданный и неприемлемый. Дамблдор ничего подобного от мальчика не ожидал и сейчас был чрезвычайно удивлен его словами и более того, рассержен. Что значит, «я должен подумать»? О чем тут думать?! Все ведь предельно ясно!
Эпизод 2: Хогвартс, 4 ноября 1991 года
Все детство Поттера, — во всяком случае, с тех пор как он стал себя осознавать, — прошло под знаком совершенного им когда-то подвига, но не только. Если мать и приемный отец на эту тему говорить не любили и касались ее крайне редко, то директор Дамблдор, напротив, много и часто рассказывал Гарри о том «страшном и великом» дне, о его замечательном, героическом отце, на которого он так похож внешне, о подвиге, совершенном Гарри едва ли не в годовалом возрасте и, разумеется, о будущем, в котором ему, Гарри Поттеру суждено совершить еще немало подвигов, борясь со тьмой во имя всеобщего блага. Пока Гарри был совсем маленьким, ему нравились рассказы Дамблдора, — доброго старика с длинной седой бородой, одетого в по-настоящему волшебные мантию и шляпу, — но позже, лет уже в семь-восемь, они стали его довольно сильно смущать.
Дело в том, что Гарри жил в замкнутом мирке семьи Сметвик и мало общался с другими волшебниками, не говоря уже о сверстниках. Зато в их доме никто не мешал ему читать книги. Разбирать буквы Поттер научился сам, года, наверное, в четыре, сидя рядом с мамой, которая читала ему вслух. Он не помнил сейчас, как это ему удалось, но факт остается фактом, он довольно быстро перешел с книжек для самых маленьких, где на каждой странице есть большой рисунок и маленькая подпись, сделанная крупными буквами, к обычным книгам для детей и подростков. Начиная с этого времени, раз в месяц они обязательно ходили с мамой в книжный магазин, но не на Косую аллею, где ему и шагу ступить не давали, знавшие его в лицо волшебники, а в Эдинбург в Forbidden Planet[2], где они могли покупать книги, — причем, не только магические, но и магловские, — не оглядываясь на навязчивых фанатов. Мама никогда не ограничивала его в выборе книг, а Сметвику, вообще, не было дела до того, что читает Гарри. Читает, и слава богу. Вырастет образованным человеком.
В этом смысле он оказался прав. Гарри знал много такого, чего не знают, — да и не должны знать, — дети его возраста. У него был богатый словарный запас, и, если надо, он мог говорить, как взрослый образованный человек, используя сложные грамматические построения и характерные для высокого стиля английского языка слова латинского происхождения. Однако главным результатом замкнутого образа жизни и ничем неограниченного чтения стала способность к критическому мышлению. Гарри не просто проводил время за чтением. Читая, он научился сопоставлять факты, анализировать прочитанное и делать выводы, которые отнюдь не всегда совпадали с авторскими. Так, например, прочтя несколько приключенческих книг Златопуста Локонса, он пришел к выводу, что автор безбожно врет. Просто в его рассказах было слишком много нестыковок, противоречий и фактов, не совпадавших с данными, изложенными в книгах по географии, этнографии и зоологии, не говоря уже о книгах, посвященных магическим животным и волшебным существам. Это были увлекательно написанные фантазии, а не документальные книги, сколько бы Локонс не утверждал обратное.
Читать и думать. Смотреть, слушать, сопоставлять. Вот чем, собственно, он занимался все эти годы. В школу Гарри, как и многие другие дети волшебников, не ходил. Мать научила его арифметике, остальное он восполнял за счет книг. Магией с ним тоже никто специально не занимался. Палочки у него не было, ее купили только летом перед поступлением в Хогвартс. Поэтому все, что он знал о магии, опять-таки было почерпнуто из прочитанных книг. Из них Гарри узнал, например, о магическом ядре, о мощности истечения магического потока и об измерении силы волшебников. Но, поскольку никто специально этим с ним не занимался и даже не хотел с ним говорить на эту тему, Гарри решил узнать все, что требуется, сам. Помогли ему в этом деле фамилия отчима и тот факт, что его мама довольно часто должна была посещать клинику Святого Мунго. Пока она проходила предписанные ей целителями процедуры, он был предоставлен самому себе и мог ходить по коридорам больницы, заглядывая по ходу дела в больничную библиотеку, артефакторную или в лабораторию штатного зельевара.
Исследуя бесконечные лабиринты клиники, Гарри спросил как-то одного молодого целителя, не может ли тот сделать ему диагностику магического ядра. Узнав, что просьба исходит от сына Лили Сметвик, — важным здесь была именно фамилия, — колдомедик не отказал и проверил. Оказалось, что формирование магического ядра у Поттера почти завершено. Ему было тогда почти девять. А еще через полгода он смог выяснить сразу две важные для себя вещи: его магическое ядро уже окончательно сформировалось, а сила равняется пятнадцати единицам по стандартной шкале. Но тогда возникал вопрос: отчего ему до сих пор не купили волшебную палочку и не начали обучать практической магии?
Гарри спросил об этом Дамблдора, но тот его успехами не впечатлился, объяснив, что до полного созревания магического ядра, которое происходит в одиннадцать лет, пользоваться палочкой опасно и противоречит общепринятым правилам. На взгляд Гарри, сказанное профессором Дамблдором противоречило элементарной логике, но он был воспитанным мальчиком, и ничего директору не сказал. Однако запомнил и с этого времени уже не воспринимал все, что говорит Великий Светлый волшебник, как истину в последней инстанции. Тогда же он по-настоящему задумался над своей историей и над тем, что рассказывает ему об этом Альбус Дамблдор. В рассказах директора, если проанализировать их, как текст книги, было слишком много повторов, общих рассуждений и оценочных фраз. По сути же, в них было очень мало фактов, да и логика изложения страдала порой настолько, что возникало подозрение: рассказ неполный, и сделано это неспроста. В нем имелось слишком много замаскированных словесной шелухой недомолвок и лакун.
Тогда же Гарри задумался над тем, как именно он мог победить темного лорда. И вот сегодня Дамблдор приподнял завесу тайны, и Гарри узнал о том дне кое-что новое. Его первой реакцией был ужас. Если правда, что они с мамой сделали то, что они сделали, они оба виноваты перед Гарриет, хотя и спасли ей и себе жизнь. Но вскоре после этого он сообразил, что рассказ директора неточен, тенденциозен и явно содержит много уклончивых суждений. Начать с того, что сам того, по-видимому, не замечая, Дамблдор говорил о спасении и защите одного лишь Гарри. Создавалось впечатление, что директор игнорирует существование его сестры даже сейчас, когда рассказывает именно о ней. Кроме того, директор снова и, словно бы, нарочито выпячивал достоинства Джеймса Поттера, принижая, — скорее всего, не намеренно, а машинально, — качества его матери. Но из всего, что Гарри знал о своем родном отце, выходило, что тот был веселым шалопаем и отчасти виновником той трагедии, что случилась в их доме. Зачем они остались в Англии, если знали об угрожающей им опасности? Почему Джеймс продолжал служить в Аврорате, когда его место было рядом с женой и детьми? Чем он, вообще, занимался? Учился на аврора, не став при этом сколько-нибудь сильным боевым магом?
Мама Гарри училась на колдомедика, а после смерти мужа стала довольно заметным исследователем. А ведь она болеет, и у нее на руках двое детей. Но все, что счел нужным сказать о ней Дамблдор, это то, что она совершила преступление, связавшись с темной магией. Звучало, как скрытая угроза навлечь на нее беду и одновременно, как попытка вбить клин между Гарри и его матерью. Это было более чем странно и выглядело не слишком хорошо. Во всяком случае, по мнению Поттера, от Великого Светлого волшебника можно было ожидать других слов и другого отношения. В конце концов, даже если все им рассказанное правда, — в чем у Поттера появились некоторые сомнения, — что плохого в том, что женщина ищет способ защитить своих детей? В исторических книгах описывались куда как более драматические коллизии, и авторы обычно оправдывали любые действия матерей, направленные на спасение своих детей. Вывод напрашивался: в таком деле, как спасение ребенка, женщина способна на все, и осуждать ее за выбор средств предосудительно. Этого он в рассказе Дамблдора не услышал, зато узнал, кто именно дал его матери книгу, содержащую «отвратительные заклинания и ритуалы». Сам же директор и дал. Но, если он знал, что это за книга, зачем, спрашивается, давал ее молодой, сходящей с ума от страха женщине? И, наконец, еще один непростой вопрос.
Все свое детство Гарри слышал от Дамблдора, что ему еще не раз предстоит встретиться с темным колдовством, и что именно ему предстоит в будущем возглавить силы Света. Честно говоря, сначала он этим гордился, а потом привык думать о своей «исторической миссии» только теоретически, как о чем-то вроде мечты или сказки. Однако возвращение Волан-де-Морта меняло в этой истории буквально все. Получалось, что Дамблдор неспроста говорил о великой миссии Поттера. Похоже, он с самого начала знал, что темный лорд может вернуться, и готовил Гарри именно к этому. Но готовил, — и это главное, — только морально. Он не пытался сделать из него бойца, вот что любопытно. Да и какой из Гарри боец! У него всей силы — максимум 15 единиц, — не мало, но и не заоблачно много, — а у Волан-де-Морта, если верить книгам, где-то между двадцатью тремя и двадцатью четырьмя. Почувствовали разницу? Вам не смешно? Поттеру было не до смеха, и весь этот разговор, все, что он сейчас узнал, приводило Гарри к одному, но очень важному выводу. Что-то во всей этой истории нечисто, и его сестра, о существовании которой он не помнил, а значит, и не знал, неотъемлемая часть этой истории. И получается, начинать надо с нее. Узнать все возможные подробности и только тогда решать, кто прав, кто виноват, и что хорошо, а что плохо. Однако, Дамблдор, — и это стало теперь ясно, как божий день, — ему в этом деле не помощник. Возможно, и даже скорее всего, девочки Энгельёэн, помогут ему в его разысканиях гораздо больше, чем кто-нибудь другой, что бы и как бы ни говорил о них и об их матери директор.
Разговор с Дамблдором закончился тем же, с чего начался. Директор попросил у Гарри каплю крови, и, поскольку Поттер заупрямился, вынужден был рассказать, что Гарриет Поттер исчезла из дома ее приемных родителей, и он, Альбус Дамблдор, даже не может узнать, когда это произошло, почему и куда могла подеваться маленькая больная девочка. Объяснил он и то, что, предполагая худшее, — а худшим для него, оказывается, была не гибель девочки, а возможность использовать ее во вред делу света, — Дамблдор хочет провести некий сложный ритуал поиска пропавшей Гарриет Поттер. Именно для этого ему нужна кровь Гарри. Иначе никак…
Эпизод 3: Энгельёэн-Мэнор, 4 ноября 1991 года
Хочешь сделать хорошо, делай сам. Старая истина, но, что поделаешь, если не всегда получается!
«Авроры, мать их! — возмущалась она мысленно, чтобы не сквернословить при ребенке. — Ничего не умеют, только щеки надувать горазды!»
Злилась Анна не зря. Авроры облажались по полной программе. Они упустили Сами-Знаете-Кого и даже не поняли, как это у них так получилось. В общем, темный лорд удрал. Просочился как-то из камеры предварительного заключения и был таков, оставив на память о себе мертвое тело Квиррелла и подразумеваемое «I’ll be back»[3] в придачу.
«Злобы на них нет!»
Было очевидно, что это не конец истории. Могло бы стать концом, но, увы, исполнители подкачали. Напортачили, а потом наорали на саму Анну, дескать, она не аврор, и нечего лезть в «их сложные для понимания простых смертных дела». Ну, это они зря, положим. Надо знать, на кого рот открываешь, и Анна устроила им сегодня с утра «Содом и Гоморру», натравив на придурков следователей из Спецотдела Визенгамота. Это было уже более чем серьезно, — это не ДМП, с которым всегда можно договориться, — но злая, как мегера[4], Анна из вредности открыла своей властью дело «О пособничестве врагу». Тут некоторым реально поплохело, и «оратель» прибежал к леди Энгельёэн просить прощения. Сам бы он этого сделать не мог, не знал, где расположен ее дом, и не имел доступа через камин. Но вот у Адары все это имелось, — и знание, и допуск, — и она решила сыграть роль доброго ангела. Не учла старший аврор только одного, что, увидев ее и этого придурка, Анна попросту впадет в неистовство берсеркера. Причина для срыва имелась, и это была крайне серьезная причина: если темный лорд вернется, рисковать своей шкурой придется всем. И этим неумехам, прости господи, и ей грешной, но, главное, Поттеру, на которого теперь, — отдельное спасибо директору Дамблдору, — устремлены надежды «всего прогрессивного человечества». Ненавидящие взгляды пожирателей на него, впрочем, тоже устремлены. А парень, между прочим, учится в Хогвартсе, и рядом с ним учатся ее девочки.
«Ты, идиот, выпустил Лихо! — думала она, глядя на пытающегося оправдываться аврора. — Сам сгинешь, потому что не боец, а бумагомарака и других погубишь!»
Однако ничего из этого она вслух сказать не могла. Ни громко, ни шепотом, ни на ушко. Никак. Поэтому просто наорала на Адару, и, кажется, это был последний гвоздь, забитый в гроб их отношений. Впрочем, если для того, чтобы развалились серьезные отношения достаточно одного скандала, грош цена таким отношениям. Вернее, кнат.
В общем, день не задался с самого утра, настроение было поганое, и, если этого мало, то на пятичасовой чай к ней напросилась леди Лонгботтом. Что ей вдруг понадобилось, можно было только гадать. Никаких точек соприкосновения, — кроме разве что Хогвартса, — у них не было, да и в Визенгамоте они чаще занимали противоположные позиции, чем голосовали вместе. Августа явно тяготела к левому крылу прогрессистов, во всем поддерживая Дамблдора, но при этом вела себя крайне сдержанно, никогда не позволяя эмоциям брать верх над разумом. Того же Снейпа она, мягко говоря, не любила и даже презирала, — наверняка, знала, как он издевается над ее внуком, — но все-таки проголосовала за его освобождение, потому что ее об этом попросил Дамблдор. Принимать ее дома, да еще в такой день, как сегодня, категорически не хотелось, но отказать от дома коллеге по Визенгамоту тоже нельзя. Не поймут.
Ее размышления «о вечном» прервал Максимус. Малыш играл на ковре. Строил башню из цветных деревянных кубиков. Вернее, пытался это сделать, но кубики норовили встать как-то не так, как он хотел, и башня раз за разом рушилась, заставляя его злиться. Надо сказать, что мальчик получился едва ли не точной ее копией, и не только внешне. Темперамент тоже такой, что не дай бог поссориться с таким человеком всерьез. Вот и сейчас. Башня развалилась, Максимус разозлился, и Анна успела только одно — поставить щиты.
Кубики взлетели в воздух, выстроились там в идеальную башню, склеились и встали на ковер вертикально, а от Максимуса дохнуло во все стороны такой мощью, что не поставь Анна щитов, высадило бы все окна и разметало мебель в щепу. Очень сильный мальчик. Творить такое в два года не каждому дано, но его выбросы не прекращаются уже полгода, систематически случаясь по крайней мере раз в месяц.
— Не злись, Макс! — сказала она строго. — Злиться нельзя. Сам видишь, что ничего хорошего из этого не выходит.
Она призвала к себе башню, проверила и мысленно застонала. Максимус не просто склеил кубики, он преобразовал их в единое целое. А это уже кое-что новое. Не чистый выброс, а трансфигурация, замешанная на чарах. И все это интуитивно, не умея даже толком говорить.
«М-да…»
— Не буду, — сидит, нахохлившись и глядя на Анну исподлобья. То ли обижается, то ли, напротив, чувствует себя виноватым.
— Постарайся, а то ты однажды разнесешь весь дом и невзначай прибьешь кого-нибудь.
— Не буду прибивать.
Ну, дай-то бог. Тем более, что рядом с ним постоянно находится домовичка Бара[5]. Чаще всего, ее невидно, но Максимус ее как-то чует и, когда зовет, всегда оборачивается именно туда, куда та аппарирует.
«Что-то в этом есть…» — отметила она мимоходом, но тут случилось «на ручки», и она обо всем забыла. Об Адаре, об идиотах из Аврората, о Сириусе, который, вроде бы, собирается, наконец, жениться, о Волан-де-Морте и его гребаных пожирателях, затаившихся в подполье, о хитроумном Альбусе и монументальной Августе и о чертовой прорве других дел, которыми вечно забита ее голова. Потому что, когда Максимус прижимается к ней всем своим маленьким тельцем, когда обнимает за шею и слюнявит щеки и губы, имитируя поцелуй, в мире не остается ничего, что могло бы ее отвлечь. Ничего столь же важного, как его запах и теплое дыхание в шею, невнятное бормотание о каких-то неизвестных ей детских проблемах или сопение в ухо. Максимус действительно стал для нее величайшей ценностью. Настолько большой, что порой она стеснялась перед самой собой, потому что кроме него у нее было еще три дочери. Их она тоже любила, но, видимо, как-то по-другому, что явно было нехорошо.
— Хозяйка Анника! — прервали ее на самом интересном.
— Слушаю тебя, Берси!
— Прибыла леди Августа.
Берси не мог произносить некоторые слишком длинные или сложные фамилии, и тогда называл людей по имени, но с непременным добавлением чего-нибудь вроде «миссис» или «профессор».
— Пригласи ее в малую гостиную и сервируй нам, пожалуйста, чайный столик на двоих!
Через пять минут она уже сидела напротив Леди Лонгботтом. Все необходимые вежливые слова были сказаны, чай разлит по чашкам, над которыми теперь витали прозрачные облачка ароматного пара.
«Итак, о чем станем говорить?»
— Анна, могу я говорить с вами откровенно?
«Странное начало, но пусть будет, что будет!»
— Если вы мне настолько доверяете, то, разумеется, можете, — ответила Анна без всякого выражения. Просто констатация факта, и ничего более. — Однако за время нашего знакомства у меня возникло впечатление, что вы все время меня в чем-то подозреваете. Не знаю, в чем, и насколько это серьезно, но, в любом случае, вам решать.
— Если я вас обидела…
— О, нет! — остановила Анна старую женщину. — Разумеется, нет! Никаких обид, Августа. Я просто сказала то, что обязана была сказать в ответ на ваш вопрос. Это все.
«Попросту говоря, ты пришла ко мне, — про себя Анна могла формулировать свои вопросы и ответы с той прямотой, какой они заслуживали, — тебе и решать, что говорить и как!»
— Вероятно, я начала не с тех слов, — кивнула старая женщина. — Скажу прямо, Анна, я в беде и пришла просить вашей помощи.
«Беда — это плохо, помощь — это хорошо, но при чем здесь я?» — прокомментировала Анна последний пассаж незваной гостьи.
— Рассказывайте, — предложила она, проявляя обычную вежливость. — Если это в моих силах, я помогу.
— Что ж, вот краткое изложение проблемы, — пожевав губу, начала свои объяснения Августа Лонгботтом. — Я стара, и не знаю, сколько еще протяну.
— У вас есть основания для такого пессимизма или в вас говорит настроение? — Когда возникала такая надобность, Анна умела говорить достаточно мягко, чтобы озвучить неприятные истины, никого при этом не задев. Однако с Августой она церемониться не собиралась. Сейчас у нее возникло уже некое предположение о цели ее визита и о теме предстоящего разговора, и ей эта тема категорически не понравилось.
— Возраст, болезни и тяжелые мысли, — ответила леди Лонгботтом, — вот исходные данные моего прогноза.
— Что говорят колдомедики?
— Они говорят примерно то же самое, только, другими словами.
— Сейчас вы скажете мне, что Невилл не готов стать главой рода, — кивнула Анна, уверившись, что была права в своих прогнозах.
— Деликатная тема… Но да, — согласилась Августа. — Он мой внук, я люблю его всем сердцем, но ни характером, ни даром на главу Рода он не тянет. Не тот темперамент, не та хватка. Все не то.
— Ему всего одиннадцать лет… — вступилась за мальчика Анна.
— Вашим дочерям тоже одиннадцать лет, и Веге Блэк одиннадцать, и Драко Малфою, и Блезу Забини…
— Задам нескромный вопрос, что говорят колдомедики?
— Колдомедики? — удивилась Леди Августа. — Причем здесь, простите, колдомедики?
«То есть, ты даже не попробовала показать его специалистам?!» — удивилась Анна. Глупость неглупых с виду людей поражала. Отсутствие элементарных знаний у члена Визенгамота попросту ужасала. Если леди-регент древнего Рода не знает, что и как происходит с юными магами, чего ожидать от обывателей магической Англии.
«Просто кошмар!» — констатировала она.
— Вы проверяли его магическое ядро? — спросила вслух. Она была ошеломлена и разгневана, другого определения ее чувствам, пожалуй, не подберешь. Но внешне этого, разумеется, не показывала.
— Ему уже одиннадцать лет! — Повторила Августа очередную министерскую глупость.
— И что? — еще больше удивилась Анна. — Вы что живете по брошюрам Министерства? Августа, вы же чистокровная! Должны знать, что все обстоит совсем не так, как пишут в учебниках для первого курса!
Она ожидала, что Августа возмутится ее отповеди. Взорвется. Наговорит ей всякого. Но та молчала, и Анна решила ее не торопить.
— Вы умеете смотреть на ядро? — вдруг спросила старуха.
— Да, — кивнула Анна, сообразив, о чем на самом деле идет речь. — Я умею, но как вышло, что этого не умеете вы?
— Видите ли, Анна, — тяжело вздохнув, заговорила Августа после еще одной долгой паузы. — Моя семья была даже слишком чистокровной, если вы понимаете, о чем я говорю. Меня с трудом отпустили в Хогвартс, да и то только потому, что отец моего будущего мужа настоял на этом. Меня готовили быть хорошей женой, правильно себя вести, рожать и воспитывать детей, но не учили магии. Отец считал, что магия — это прерогатива мужчин, и женщинам там делать нечего. Бытовая магия, это еще туда-сюда, но большее… Все, что я знаю о магии, это то, чему нас учили в школе, и ничего сверх этого. Фрэнка учил мой муж, но потом Гомер умер, а с Фрэнком случилась беда… Вы ведь знаете?
— Да, — подтвердила Анна. — Я знаю.
— И вот результат, я старая, Невилл — слабосилок, а Фрэнк и его жена все равно, что мертвы.
— Августа, скажите уже прямо, чего вы от меня хотите?
— Дамблдор сказал, что вы можете знать ритуал, который вернет мне Фрэнка, остальное сын сделал бы сам…
— Дамблдор объяснил вам, о каком ритуале идет речь? — Вопрос не праздный, можно сказать, животрепещущий вопрос.
«Неужели он думает, что все вокруг него полные дураки? — Анна была потрясена. Чего-то в этом роде она от него, на самом деле, и ожидала, но настолько топорной работы, никогда. — А, может быть, он и в самом деле, перестал считать окружающих хоть сколько-нибудь равными себе? Пастух и стадо покорных его воле овец, среди которых иногда попадаются паршивые. А от паршивых овец избавляются, не правда ли?»
Это было ужасно глупо — делать выводы о других на основе своей силы волшебника. Одно дело магия, другое дело — ум. Одно не является условием другого, и наоборот. Но, похоже, Дамблдор об этом забыл, иначе не стал бы натравливать на нее Августу Лонгботтом.
— Дамблдор сказал, что это какой-то темный ритуал, — между тем, ответила Августа на ее вопрос, — но вы в этом, возможно разбираетесь. Сделайте это для меня, Анна! И вся наша семья будет у вас в неоплатном долгу! И не бойтесь, я никому ничего не расскажу.
«И это регент Рода? — ужаснулась Анна. — Детский сад какой-то, честное слово! И такие наивные люди заседают в Визенгамоте! Необразованные, не слишком умные и в достаточной степени наивные, чтобы верить всему, что говорит им вождь и учитель…»
— Августа, — заговорила она после короткой паузы и говорила по видимости спокойно, но только и всего, — я не знаю, о чем идет речь. Я о таких ритуалах даже не слышала никогда. Но вот Альбус, смею вас уверить, прекрасно понимает, что делает и зачем. Допустим чисто теоретически, что я знаю такой темный ритуал. Вы попросите меня помочь. Я сделаю вам одолжение по доброте душевной. Фрэнк поправится. И Дамблдор потребует от вас, сказать, кто вам помог. Даже, если вы дадите мне непреложный обет, следствие Визенгамота меня, в конце концов, заставит признаться, что я вам помогла. Я пострадаю, Фрэнк будет лизать задницу Дамблдору, вы голосовать за его законопроекты. В общем, все довольны, кроме меня и моих детей. Про моих детей вы, верно, даже не подумали?
— Альбус не такой, — возразила Августа, покачав головой. — Он никогда не стал бы…
— Уверены? Поставите на это жизнь своего внука? — жестко спросила Анна. — Вижу, что нет.
И тут до старухи, наконец, дошло. Она осознала, наверное, кого и о чем просит, как и то, как ловко сыграл Дамблдор на ее беде.
— Я… — тяжело вздохнула Августа. — Кажется, я не продумала свой визит… Простите, Анна!
— Не извиняйтесь! — покачала головой Анна. — Я же вижу, вы действительно в отчаянии. А людям в беде принято помогать. Я дам вам три совета, Августа, если позволите. Следовать им или нет, решать вам, но кое-что посоветовать я все-таки могу.
— Да, конечно, — кивнула Августа. В глазах ее появилась надежда.
— Первый совет, — перешла Анна к делу. — Берите Невилла и езжайте с ним в Швейцарию. Я дам вам координаты одного очень хорошего целителя. Он недешево берет, но деньгами я вас ссужу, если потребуется. Пусть посмотрит вашего внука и скажет, что он думает. Можно ли что-то сделать? Что именно? Как? Это уже не ко мне. Выясняйте на месте. Законы в Швейцарии куда либеральнее, чем у нас. Было бы правильно, наверное, свозить туда и Фрэнка с Алисой. В Англию целитель не поедет. Он нас, как сообщество, презирает, но в помощи англичанам никогда не отказывает.
— Понимаю, — медленно ответила Августа, оказавшаяся все-таки не полной дурой. И это обнадеживало.
— Колдомедицина творит, порой, настоящие чудеса, — добавила Анна, чтобы окончательно отвести от себя любые подозрения в увлечении темными искусствами и знании запретных ритуалов.
— Второй мой совет, — продолжила после короткой паузы, сделанной для того, чтобы в голове Августы усвоился «пройденный материал». — Спросите Дамблдора, что случилось с дочерью Поттеров.
Зрачки Августы расширились от удивления, но потом до нее, по-видимому, стало доходить, что совет дан неспроста, а для того, чтобы проверить Дамблдора «на вшивость».
— Понимаю, — сказала она. — Каков третий совет?
— В ближайшее время, я собираюсь подать законопроект «О свершившихся фактах». Суть его в том, что использование темномагических процедур в странах, где они не запрещены законом, преступлением в глазах Визенгамота Великобритании и нашего Министерства магии не является, а следствия проведения ритуалов или использования определенного рода чар признаются по факту. Например, заключили люди брак по старому обряду… Да вот хоть в Швеции, где старый канон не запрещен, приехали домой и могут спокойно зарегистрировать свой брак в Министерстве. Он будет признан, а они не будут преследоваться за использование темномагического ритуала. Поддержите мой законопроект, Августа. Если он будет принят, многое станет возможным. Подумайте над этим. Я пришлю вам текст законопроекта…
Эпизод 4: Лондон по обе стороны Статута, 4 ноября 1991 года
Разговор с Августой оставил гнусное ощущение, словно вывалялась в дерьме. С одной стороны, ей было жалко эту старую женщину, оттого, наверное, и дала, как минимум, один дельный совет. Но, с другой стороны… Ну, не могла же Августа быть настолько наивной, чтобы не понять задумку Дамблдора? Одно из двух: или тупая, как пробка, или, напротив, хитрожопая. Скорее, впрочем, второе. Моральный кодекс для других, а для себя можно сделать послабление. Не моральный урод, как те же пожиратели. Оппортунизм[6] — это другое. Достижение высшей цели, пусть даже ценой чужой жизни и репутации. Своя рубашка ближе к телу, и все прочее в том же духе. Поэтому, осторожно намекнув на возможный сценарий развития событий, — если все-таки не дура, то поймет, — Анна так же намеками выставила довольно жесткие условия. Фразы типа, «вся наша семья будет вам обязана», ничего на самом деле не стоят, когда их произносит человек, которому ты не доверяешь. Поэтому только так: обещаешь — подтверди клятвой и контрактом, хочешь провести ритуал — помоги провести соответствующий закон. И рыбку съесть, и в воду не лезть — не получится. И, вроде бы, все правильно, с такими людьми, как Августа, по-другому нельзя. А то смотрят на мир честными-честными глазами, строят из себя целок, но коснись их самих, вся принципиальность тут же испаряется, а в остатке — один лишь личный интерес.
Анна все это отлично понимала. Сама же сформулировала. Однако на душе все равно было пасмурно. В таком состоянии лучше всего покинуть дом и поискать компанию в каком-нибудь другом месте. Пусть даже визави будет стакан с выпивкой. Приняв решение, она перешла в свой магловский дом на Трафальгар стрит и только собралась подняться в спальню, чтобы переодеться, как увидела на подносе для корреспонденции записку, сделанную рукой ее мажордома: «Звонил Чарльз Бересфорд. Просил передать, что он вернулся. 18.23 по Гринвичу».
«То есть, всего четверть часа назад! — прикинула Анна. — Хороший партнер, чтобы с толком провести вечер неудачного дня».
С коммодором[7] Чарльзом Бересфордом Лиза познакомилась в июне на ипподроме в Аскоте во время ежегодных скачек «Royal Ascot»[8]. Их, как бы, случайно, познакомила Ферги[9]. Знакомство закрепили в тот же день на вечеринке в Виндзорском замке, и позже пару раз встретились в Лондоне, но в сентябре Чарльз, командовавший на Флоте чем-то большим, возможно, даже авианосцем, ушел в поход. И слава богу. Во всяком случае, так Анна подумала тогда, но, как говорится «нонеча не то, что давеча». Тогда у нее было одно настроение, сегодня — другое.
Правду сказать, Чарльз Уильям де ла Повер Бересфорд, 4-й барон Бересфорд ей понравился. Хорош, чего уж там. Высокий, широкоплечий брюнет с «мужественными чертами» продолговатого лица, синими, — более темными, чем у нее, — глазами и крепким мужским подбородком. На таких мужчинах обычно хорошо сидят и фраки, и адмиральские мундиры. Чарли адмиралом пока еще не стал, но, как поняла Анна из разговоров, все к тому шло. Впрочем, на нем мундир коммодора смотрелся ничуть не хуже адмиральского. В общем, он ей понравился, хотя старые проблемы по-прежнему сильно мешали ее личной жизни. Она ему, судя по всему, тоже «глянулась», даже при том, что на ипподроме он видел ее в окружении трех граций, которых она всем представляла, как своих дочерей.
— Тройня? — понимающе улыбнулся моложавый, спортивного сложения коммодор.
— Технически, моей биологической дочерью является только Елизавета, — объяснила она. — Изабелла и Эрмина мои приемные дочери. Но это мало что меняет, поскольку у меня есть еще и сын. Максимусу два года.
Впрочем, позже, сжалившись над бравым моряком, Анна честно призналась, что не замужем и никогда там не была. И, хотя оба ее ребенка родились от одного и того же мужчины, их отношения с отцом ее детей носят исключительно дружеский характер. Чарльз принял это к сведению и позвонил ей уже назавтра. В следующие три недели они успели сходить на два свидания, но до постели дело так и не дошло. Зато королева, — надо признать весьма тактично, — намекнула через герцогиню Йоркскую, что, если дойдет до дела, она их с радостью благословит. Это было уже серьезно и стало еще серьезнее, когда Диана, с которой Анна все-таки подружилась, сказала ей в июле открытым текстом:
— Чарльз твой, бери и владей!
К слову сказать, без ее ведома, Анна посодействовала Диане в ее личной жизни. Встречаясь с ней регулярно и чуть реже с ее супругом, она позволила себе легкое ментальное вмешательство. Осторожное, медленное, как растекающийся мед, неторопливое и, что называется, мелкими шажками. Принц Чарльз постепенно потерял интерес к Камилле Паркер-Боулз и стал испытывать теплые чувства к своей жене — принцессе Диане. Иногда он ее даже хотел, что для его темперамента было более, чем хорошо. Гораздо важнее было, однако, то, что он стал лучше ее понимать, перестал сдерживать ее творческие порывы и научился прикрывать от слишком пристального внимания своей матери. Диана же, в свою очередь, приняла наконец тот факт, что она принцесса и будущая королева и несколько снизила свою излишне тревожащую общественность активность. И заодно разглядела те немногие положительные черты, которыми обладал ее муж. В общем, Анна полагала, что сделала доброе дело. Совесть ее была чиста, а дружба с принцессой окрепла. Считалось, что она оказывает на Диану благотворное влияние, и королева ей за это была чрезвычайно благодарна. Мир в семье — великая вещь, мир в королевской семье — дело государственной важности. За это могут даже орденом наградить.
Что же касается, ее Чарльза, то пока он был где-то там, за тридевять земель от нее, думать о нем было более, чем приятно. Особенно в горячей ванной с пальцами, ласкающими клитор и все прочее. Тело отзывалось не только на прикосновения, но и на воображаемые сцены и обстоятельства. Дело в том, что после беременности и родов, оказавшихся тем еще испытанием ее мужества, Анна поймала себя на том, что начала обращать внимание на мужчин. Не то, чтобы ей стало плохо с женщинами. Адара ее вполне удовлетворяла. Но неожиданно захотелось большего. Пришло ощущение, что с мужчиной она могла бы использовать дарованное ей небесами тело гораздо эффективнее, получая от этого гораздо больше удовольствия. Да и психология начала постепенно сдавать позиции, уступая суровой правде физиологии. В конце концов, если она достигает удовлетворения при помощи фаллоимитатора, то отчего бы не допустить, что оригинал будет, как минимум, не хуже копии. Тем не менее, до появления в ее жизни Чарльза, все это были одни лишь теории. До практики дело так и не дошло.
«Значит, когда дойдет, тогда и узнаем, так ли мой невроз окончателен и непоколебим, как мне кажется?»
В общем, она ему перезвонила, чему Чес был несказанно рад, и, потрепавшись с ним минут десять по телефону, согласилась пойти с коммодором в ресторан.
— Тогда, давай, я за тобой заеду, — предложил мужчина. — Ты где живешь?
Так уж вышло, что он у нее дома пока ни разу не был и, соответственно, не был знаком с Максимусом. Однако знакомить их показалось Анне плохой идеей. Еще неизвестно, как отреагирует бравый моряк на парящие под потолком игрушки. Может и психануть. Магия — это магия, и не все маглы воспринимают ее, как объективную реальность, данную нам в ощущениях[10]. Поэтому, назвав свой адрес, она предупредила Чарльза, что заходить за ней не надо. Она сама выйдет ему навстречу. Если моряк и удивился, то виду не подал, но уже в ресторане он ее все-таки спросил:
— Что такого я мог увидеть в твоем доме, что ты не захотела, чтобы я туда заходил?
— Ничего особенного, — мило улыбнулась Анна. — Я просто еще не готова познакомить тебя с Максимусом, а он носится по всему дому.
— Двухлетний малыш? — искренно удивился Чарльз.
— Да, — кивнула она. — Это у него наследственное, причем с обеих сторон. Я в два года бегала по замку, как угорелая. Слуги с ног сбивались, пытаясь меня где-нибудь перехватить. Ловили сонную. Я просто выдыхалась и засыпала там, где в этот момент находилась. В конюшне, в замковой капелле… Да где угодно.
— У тебя большой замок?
— Правду сказать, очень большой, — поморщилась она. — Энгельёэны построили себе крепость, а не дворец. И были правы. В ту эпоху север Швеции был неспокойным местом.
— О какой эпохе мы говорим? — поинтересовался мужчина, по-видимому, не знавший, что она не совсем англичанка.
— X–XI века, — ответила Анна, увлеченно разделывая бретонского голубого омара.
— То есть, когда Ферги называет тебя викингом, она имеет в виду не только внешность?
— Так и есть, — подтвердила Анна — До тех пор, пока мы не стали графами, звались ярлами.
— Ты сказала, с обеих сторон, — кивнул Чарльз, принимая ее объяснение. — Может быть, расскажешь об отце Максимуса?
— Его отец, Чес, красивый и умный мужчина, по-своему талантливый и невероятно смелый, но при этом сумасшедший на всю голову. Мы дружим со школы…
«Упс!» — сообразила она, но слово не воробей, вылетит — не поймаешь.
— Со школы?
— Видишь ли Чарльз, — попробовала она навести тень на плетень. — Это в Англии привилегированный класс предпочитает посылать своих детей в школы раздельного обучения. На севере Европы девочки довольно часто учатся вместе с мальчиками. Я училась именно в такой школе, а сейчас в ней учатся три мои дочери.
Формально, она даже не соврала. Северную Шотландию вполне можно подверстать к северной Европе.
— Значит, ты и отец Лизы и Макса учились в одном классе?
— В параллельных, — усмехнулась Анна. — Ну не станешь же объяснять, что Гриффиндор и Слизерин — это не совсем параллельные классы. — У нас там была своя компания…
— Знаешь, — сказала она после неожиданно затянувшейся паузы, — давай поговорим о чем-нибудь другом. Там все плохо закончилось. Я едва осталась жива, а кое-кто и вовсе не выжил…
По-видимому, она его этим заявлением сильно удивила, и можно было лишь гадать, какие ужасы он себе напридумывал, но не рассказывать же ему про гражданскую войну в магической Англии? И врать тоже не хотелось. Впрочем, Чарльз тактично не стал усугублять, и перешел к рассказу о маневрах британского флота в восточном Средиземноморье. И все было просто замечательно, пока не подали десерт, потому что именно в этот момент в зал вошли Люциус и Нарцисса, сопровождаемые Беллатрисой и Кинредом Селвиным — младшим братом Дегмунда Сельвина, про которого все знали, что он пожиратель, но доказать это и посадить в Азкабан, так и не смогли. Пришлось здороваться и производить перекрестное знакомство.
— По-английски они говорят без акцента, — задумчиво произнес Чарльз, когда новые персонажи удалились за свой столик. — И они не нувориши, но среди нашей аристократии я этих фамилий не слышал, хотя что-то такое вертится в памяти…
— Двор Елизаветы I, — подсказала Анна.
— Точно! — вспомнил наконец Чарльз. — Барон Малфуа!
— Так и есть, — кивнула Анна. — Они просто редко бывают в Англии. Предпочитают Францию.
— Но ты с ними не просто знакома…
— Поймал! — рассмеялась Анна. — Белла и Нарцисса родные сестры. И обе приходятся моим детям троюродными тетями.
— То есть, отец Лизы и Макса, которого ты так и не назвала по имени, их кузен?
В принципе, не секрет, мало ли среди англичан людей со странными именами.
— Его зовут Сириус Блэк.
— Весьма необычное имя…
— Это ты еще не знаешь, как, на самом деле, зовут мою Лизу, — добродушно усмехнулась Анна.
— Скажешь?
— Не секрет, — рассмеялась Анна. — Ее первое имя Кассиопея.
— У них в роду кто-то увлекается астрономией?
— Практически, все. Но вот Беллатрису все-таки назвали по-человечески, хотя подразумевалась, конечно же, Беллатрикс[11].
Разговор продолжился, и это был хороший разговор, поднявший Анне настроение как раз настолько, чтобы ей захотелось странного. Впрочем, не стоит забывать о вине, вернее, о количестве выпитого ими за ужином вина. Так что, на самом деле, не стоит удивляться, что следующим утром она проснулась в его постели…
[1] Промилле — одна тысячная доля, 1⁄10 процента. В первой книге приводится расчет, согласно которому в Великобритании и Ирландии проживает порядка 12–15 тысяч волшебников.
[2] Forbidden Planet (англ.) — Запретная планета (реально существующий в Эдинбурге книжный магазин).
[3] Фраза из кинофильма «Терминатор» ("The Terminator" (1984).
[4] Мегера — в древнегреческой мифологии самая старшая из трёх эриний, богинь кровной мести, преследующих виновных и доводящих их до безумия.
[5] Берси, Бара и Ран — домовики в Энгельёэн-мэнор на улице Пэлл-Мэлл в Лондоне.
[6] Оппортунизм — термин, используемый в политике и политологии, а также в экономической науке и в биологии. В современной экономической теории под оппортунизмом понимают «следование своим интересам, в том числе обманным путём».
[7] Коммодор — военно-морское звание Королевского ВМФ Великобритании. Соответствует званию «Бригадир» в Британской Армии и Королевской морской пехоте; и званию «Коммодор авиации» в Королевских ВВС. Следует за званием «Капитан» и предшествует званию «Контр-адмирал».
[8] Royal Ascot — Королевские скачки Аскот.
[9] Сара, герцогиня Йоркская — писательница, меценат, общественный деятель, кинопродюсер и телеведущая. Бывшая супруга принца Эндрю, герцога Йоркского, второго сына королевы Елизаветы II и принца Филиппа, герцога Эдинбургского. На 1991 год является законной женой принца Эндрю.
[10] Несколько видоизмененное определение материи: «Материя есть объективная реальность, данная нам в ощущении», из работы «Материализм и эмпириокритицизм» (1909) В. И. Ленина.
[11] Беллатрикс (лат. Bellātrix — «воительница» / γ Ori / γ Orionis / 24 Ori / Гамма Ориона) — третья по яркости звезда в созвездии Ориона, одна из самых ярких звёзд ночного небосвода.