A.B. Суворов, подводя итоги очередного поражения турок, воскликнул: «В последнюю кампанию неприятель потерял счетных семьдесят пять тысяч, чуть не сто, а мы и одной тысячи не потеряли. Вот это называется вести войну, братцы! Господа офицеры, какой восторг!»
Не секрет, что Александр Васильевич любил немного при* хвастнуть к славе русского оружия, но принцип «воюй не числом, а уменьем» был принят им в качестве одного из основных принципов ведения войны.
Меня всегда удивляло, как европейская кавалерия поздних времен, уже лишенная тяжелых доспехов и, как правило, находясь в меньшинстве, одерживала верх над восточными конницами? Прирожденные наездники, на отличных лошадях, храбрые и хорошо вооруженные турецкие и персидские конники были грозной силой.
Причину успеха сформулировал Наполеон:
«Два мамлюка справлялись с тремя французами, потому что у них были лучшие лошади и сами они лучше вооружены. У мамлюка пара пистолетов, мушкетон, карабин, шишаке забралом, кольчуга, несколько лошадей и несколько человек пешей гірислуї п. Но сотня французских кавалеристов не боялась сотни мамлюков; триста французов брали верх над таким же числом мамлюков, а тысяча разбивала 1500. Так сильно влияние тактики, порядка и эволюции!»
То же наблюдалось и в столкновениях русской регулярной кавалерии с иранской конницей.
Как, например, 13 сентября 1826 года, когда у Елисаветполя произошло сражение между 50 000 иранской армией и 10 000 русским отрядом. «Выдающуюся роль в этом бою сыграла конница, а именно — Нижегородский драгунский полк под командованием полковника Шабельского. Кроме драгун. в отряде находилось два донских полка Костина и Иловайского и 300 всадников грузинско-татарской милиции.
Иранцы расположили пехоту в центре боевого порядка, а На флангах — свою знаменитую когда-то и очень многочисленную конницу. Бой начался артиллерийской канонадой, затем иранские конники толпой бросились в атаку на левый фланг, обскакали его и ударили на каре русской пехоты. Пехота устояла. На помощь ей выдвинулся Нижегородский полк. Один его дивизион атаковал иранцев с фронта, второй с тыла. Атаку поддержала 12-орудийная батарея, егеря и пехотинцы, бросившиеся в штыки. Иранцы не выдержали этой атаки, начали отступать, а потом обратились в паническое бегство. Драгуны лихо преследовали 12 километров, пока не достигли его лагеря, и еще 7 километров — за лагерем. Однако на нравом фланге иранцы упорно оборонялись и рассеяли два казачьих полка. Их едва остановил третий дивизион нижегородцев. Прервав преследование, полковник Шабельский с двумя дивизионами вернулся назад и нанес удар по тылу иранского отряда. Это и решило дело. Групгпфобка противника прекратила сопротивление».
Обратите внимание на то, что иррегулярные казаки не выдержали столкновения с иранцами и были рассеяны. Положение спасли только драгуны.
Еще пример.
«В ноябре 1839 г. русские под начальством генерала Перовского предприняли экспедицию в Хиву. Благодаря суровой зиме, дело дошло только до небольшой стычки русских кавалерийских отрядов с конницей хана, причем последняя была разбита. (…) Экспедиция навела на Хиву сильный страх и после нее захват в плен и ограбление русского были запрещены под угрозой смертной казни».
Именно влияние тактики, порядка и эволюции, а также дисциплины и выучки каждый раз позволяли регулярным войскам громить огромные, но плохоорганизованные полчища повстанцев.
Достаточно вспомнить маленький отряд генерала И. Михельсона, который многократно громил пугачевское войско, нанося ему гигантские потери, обращая в бегство и тысячами захватывая мятежников в плен.
Казалось бы это в век автоматического оружия преимущество даже одного военного перед толпой гражданских людей очевидно, а раньше дубина вполне могла сравняться с прикладом, вилы — со штыком, а топор — с саблей. Но стоило полуроте гренадеров появиться на площади, заполненной бунтующим народом, чтобы на ней восстановился порядок.
«Так сильно влияние тактики, порядка и эволюции».
Грамотное командование, четкие перестроения, привычка действовать в строю делало профессиональных солдат тем военным инструментом, с которым нельзя было не считаться даже в эпоху кремневого оружия.
Чего же говорить о более поздних временах!
К сожалению, у нас сложилось мнение о действиях партизан, как о чем-то, напоминающим игру в прятки. Пускай под откос поезда и подрывай мосты. Или прячься за деревьями и кидай гранаты в грузовики, проезжающие по лесной дороге. Кажется, чего проще! Справится любой седобородый дед с охотничьим ружьем и мальчишка, вооруженный трофейным автоматом, какими они обычно и запечатлены в кадрах кинохроники и фотоматериалах. Романтика народных мстителем представляется нам в виде дерзких нападений, наводящих ужас на врагов, смелых диверсий, лихих налетов и неуязвимости в лесных чащах.
Но на самом деле все было гораздо сложнее. Об этом говорят весьма редкие и куцые упоминания в исторической литературе, по которым можно составить более или менее объективную картину, о которой предпочитают умалчивать.
«Новое явление, кроме партизан, отряды самообороны с оружием в руках. Четыре парня, прятавшихся в лесу с оружием, узнали, что из их деревни гонят на переселение женщин и детей, вышли из лесу, чтобы отбить их у немцев, но у них ничего из этого не вышло. Немецкий конвой троих убил, а одного ранил, и этого раненого потом привезли в деревню и расстреляли».
Подобное наблюдалось во всех местах, где по сути штатские люди вступали в открытый бой с солдатами.
«Группа бельгийских партизан, обнаружив немецкую засаду в соседнем лесочке, решила атаковать ее. Партизаны, не располагая тяжелым вооружением, какое было у немцев, рассчитывали лишь поднять побольше шума, чтобы сорвать коварный замысел врага. Но все же они переоценили свои силы Немцы быстро окружили их, обезоружили и расстреляли».
Дело в том, что солдаты, даже подвергнувшиеся неожиданному нападению, чисто механически будут действовать более грамотно, чем вооруженные граждане.
Еще более важно, чтобы грамотно действовало командование.
Так, командиру 1-й Московской мотострелковой дивизии олковнику Я.Г. Крейзеру в 1941 г. одному из первых на Западном фронте было присвоено звание Героя Советского Союза. Формулировка награждения — за УМЕЛОЕ руководство действиями дивизии в боях.
Над этим стоит задуматься. Если только за выполнение своих прямых обязанностей полагалась высшая награда государства, значит, остальные командиры в тот момент руководили неумело.
Мы нередко недооцениваем значение действий командования. Воспитанные кинофильмами, мы считаем, что успех сражений опре дел я ют отдельные герои, способные сокрушить целые армии и перебить массы врагов. Кажется, если послать в бой асов, достигших вершин воинского мастерства, то они решат любую поставленную задачу.
Таких асов, как, например, овеянных военной романтикой героев-авиаторов.
«Самый удачливый из всех асов Первоймировой войны, барон (Манфред) фон Рихтгофен, прозванный «красным бароном», из-за окраски его «Фоккера». На счету Рихтгофена 80 официальных побед (подтвержденных тремя и более очевидцами боя).
Уже в 1916 году французы сформировали крупные истребительные отряды — под Верденом действовали 60 пилотов, среди них летчики, признанные асами. Чтобы заслужить это почетное звание, французу, англичанину или русскому нужно было одержать пять официально зарегистрированных побед, немцу или австрийцу — семь. Вторым после Рихтгофена считается француз Рене Фонк (75 официальных побед, всего 126 зарегистрированных). За ним следуют: английский ас Вильям Бишоп (72 победы) и француз Жорж Гинемер (53 победы). Всего за время войны асами стали свыше 500 летчиков воевавших стран. Французские асы, например, уничтожили 1100 самолетов и аэростатов противника из 2049, сбитых авиацией Франции. Победы дорого дались летчикам всех воюющих стран — ежегодно во всех ВВС обновлялось около 100 процентов летного состава».
Рене Фонк так объяснял причину своих побед: «Надо принять во внимание, что и атакующий и атакуемый перемещаются с громадной скоростью и при этом находятся на разных высотах. Нужно мгновенно оценить скорость противника, сопоставить ее с собственной скоростью и предусмотреть те отклонения в траектории полета пули, которые зависят от угла обстрела…
Для того чтобы свести к минимуму необходимость вносить поправки в прицел, надо открывать огонь с дистанции 100–200 м. Значит, в распоряжении летчика имеется только несколько секунд для стрельбы. Время так мало, что я часто успевал выпустить не более 5–6 пуль. Правда, мне по большей части этого было достаточно, чтобы сбить противника».
Ас потому и является асом, что он УМЕЕТ воевать в меньшинстве против количественно превосходящего противника. Поэтому весьма неутешительным и прямо-таки обидным для нашего читателя выглядит соотношение наград летчиков люфтваффе и количество их побед над советскими летчиками.
«Летом 1941 года немецкие летчики уничтожали до 200 советских самолетов в день. Первый Железный крест немецкие летчики на Восточном фронте получали только после 75-го сбитого советского самолета».
По другим источникам, это соотношение было еще более печальным.
«Для того, чтобы заслужить Рыцарский Крест на Западном фронте, немецкий летчик должен был одержать до 40 побед в воздухе. Г. Ябс получил эту награду за 19 сбитых французских и английских самолетов. Г. Голлоб — за 42 победы. В это же время на Восточном фронте В. Батц получил Рыцарский Крест только после 101 одержанной победы».
И хотя наиболее результативным в воздушных боях Второй мировой был германский летчик Эрих Хартман, сбивший 352 самолета, мы все же гордимся нашими Покрышкиным и Кожедубом.
Конечно, немцы предупреждали своих пилотов, когда на боевое дежурство вылетал советский ас Александр Покрышкин, имевший на своем счету 59 сбитых самолетов. Мы знаем, что Иван Кожедуб одержал 62 победы. Но было бы ошибочно полагать, что одно только участие таких «крутых парней» является гарантией победы.
Война меньше всего похожа на противоборство отдельных личностей. Никакие асы, «камикадзе» и герои-одиночки не в состоянии противостоять организованной системе армейского механизма, для победы над которым требуются знания и скоординированное использование всех имеющихся в распоряжении средств. Отлаженной системе способна успешно противостоять только система.
Если не учитывать этого, то легко можно оказаться в плену мифов.
Например, принято считать, что казаки были прекрасными воинами, одно только их появление вызывало панику в ядах врагов, а их удальство и бесстрашие вошло в легенды.
Все это так. Но казачьи части были весьма специфическими подразделениями, и их использование требовало от командования особого подхода.
Сержант французской императорской гвардии Бургонь описывал нападение казаков на самого Наполеона, которое произошло 25 октября 1812 г.
«Когда мы появились на равнине, мы увидели императора почти в гуще казаков, окруженного только его генералами и штабными офицерами. Один из последних был ранен в результате трагической ошибки. В тот момент, когда наша кавалерия еще только вынеслась на равнину, окружающим императорам офицерам пришлось выхватить сабли, защищая его и себя, так как он был среди них и мог быть захвачен в плен. Однако один из штабных офицеров, убив одного казака и ранив еще нескольких, потерял свою шляпу, а потом уронил саблю. Оставшись безоружным, он бросился на казака, выхватил его пику и начал защищаться ею. В этот самый момент офицера увидел гвардеец — конный гренадер — и, приняв офицера за казака из-за его зеленого плаща и пики, сбил его с ног и проткнул саблей».
Необычайно показательное описание! Показывающее не только хаос свалки, в которой потеря шляпы и трофейное оружие может грозить гибелью от руки своего товарища, но и бессилие казаков против горстки французских генералов. (Стоит обратить внимание на то, как безоружный офицер вырвал у казака пику.)
Казаки вообще, когда им давали отпор, предпочитали ретироваться, не проявляя необходимой в атаке стойкости.
Денис Давыдов оставил нам описание картины, всю жизнь стоявшей у него перед глазами: «…подошла старая гвардия, посреди коей находился сам Наполеон… мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги… Неприятель, увидя шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов.
Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля… Командуя одними казаками, мы жужжали вокруг сменявшихся колонн неприятельских, у коих отбивали отставшие обозы и орудия, иногда отрывали рассыпанные или растянутые на дороге взводы, но колонны оставались невредимыми… Полковники, офицеры, урядники, многие простые казаки устремлялись на неприятеля, но все было тщетно. Колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством… Гвардия с Наполеоном прошла среди казаков наших, как 100-пушечный корабль между рыбачьими лодками».
Французский автор «Походного журнала» (Labaume, Letters sur la querre) сделал полукурьезную запись о событиях 1812 г.: «Наша артиллерия была взята в плен в битве [под Тарутином|, артиллеристы обезоружены и уведены. В тот же вечер захватившие их казаки, празднуя победу и уже изрядно выпившие, вздумали закончить день — радостный для них и горький для нас — национальными танцами, причем, разумеется, выпивка была забыта. Сердца их размягчились, они захотели всех сделать участниками веселья, радости, вспомнили о своих пленных и пригласили их принять участие в веселье. Наши бедные артиллеристы сначала воспользовались этим приглашением только как отдыхом от своей смертельной усталости, но потом, мало-помалу, под впечатлением дружеского обращения, присоединились к танцам и приняли искреннее участие в них. Казакам так это понравилось, что они совсем разнежились, и когда обоюдная дружба дошла до высшей точки — французы наши оделись в полную форму, взяли оружие и после самых сердечных рукопожатий, объятий и поцелуев расстались с казаками — их отпустили домой, и таким образом артиллеристы вернулись к своим частям».