Баба Мотя сдержала слово и напекла блины. Я провела у нее все воскресенье, и было так странно вновь вернуться под ее крыло в свою старенькую, крохотную комнатушку, где кровать укрывало мамино покрывало, на письменном столе в надежде на починку лежал ноутбук, а на выцветшей полке с раздвижными стеклами стояли любимые книги. Где предметы и вещи ждали меня, пусть и не все были моими. Я прожила здесь два с лишним года, но хватило двух недель, чтобы одновременно соскучиться по своей студенческой каморке и вдруг почувствовать тесноту. То ли в комнате, а то ли в груди. Странное ощущение.
Ночью снился Сокол. И если наяву я бежала от него, то во сне — к нему. Утром проснулась с тяжестью на сердце, тоской и температурой. Меня лихорадило весь день, и только к вечеру я вышла на кухню к бабе Моте и Миле Францевне выпить чай.
— Господи, Фанька! — всплеснула руками хозяйка дома. — На тебе ж лица нет! Бледная, как поганка! Милка, добавь ей смородины в чай и сметанки к вареникам положь! Не нравится она мне. Хоть бы не заболела. Что я ее мамке с папкой скажу?
— Любовные переживания у нее, Матильда, вот и мается. Я эту болезнь знаю. Вон как глаза блестят! А ну-ка, девонька, посиди на колоде, я специально для тебя принесла, — бывшая пианистка ухватила меня за руку, усаживая рядом с собой на стул, на котором лежали игральные карты, и воодушевленно потерла ладони. — Сейчас погадаем и узнаем в ком причина!
— Ну что вы выдумываете, Мила Францевна? Ерунда это, — я попробовала было возразить, но где там. И села, и встала, и даже колоду карт в руке подержала, как того хотели старушки. Разве таким настырным откажешь? Любительницам программы «Экстрасенсы», любовных романов и французских пасьянсов. Хитрым манипуляторам, в случае любого отказа хватающимся за сердце.
— Ерунда? — Францевна коротко хохотнула, а баба Мотя громко и довольно крякнула в кулак: «Кхе!», поддерживая подругу. — Да я, Фаня, нашей скрипачке Сонечке на гастролях в Праге такого жениха нагадала! Зашибись! — как говорит молодежь! Двадцать лет уж прошло, а до сих пор, вспоминая, смеюсь! И ведь не ошиблась же!
— Что, небось иностранец оказался? — важно вскинула бровь баба Мотя.
— Да какой там! Наш директор филармонии — Осип Мейхер. Трижды разведенный шестидесятилетний шельмец! С тремя подбородками, спинной грыжей и ржавой «Волгой». Сонечка тогда была влюблена в молодого тенора Борю. Еще бы! Сенсация! Лауреат международного конкурса! Солист! Отличные перспективы и…
— И что, Милка? — не утерпела Матильда Ивановна.
— А ничего. Шестерка пик, крестовые девятка и король! — развела руками Францевна. — Полное фиаско, а не расклад! Сонечка тогда в помешательстве всей филармонии открылась, Борьке прохода не давала, а он как оказалось — гей. Правда, мы тогда это по-другому называли. Не так культурно.
— Хей? — округлила глаза баба Мотя. — Да ты что, Милка! Окуневский?! Взаправду, что ль?
— Конечно! Стану я тебе врать, Матильда! Я тогда Соньке сразу сказала: свадьбе быть, но не с ним! Карты показали! А как Борька Соньку из своего номера в Праге выпер, так Осип и подсуетился. Ей уже было все равно за кого замуж выходить. Она ж перед всей филармонией в исподнем стояла.
— Э-э, не надо мне с тремя подбородками, — нахмурилась я, глядя, как пальцы бывшей пианистки раскладывают веером карты, накрывая одну другой. — И ржавой «Волги» не надо. Мила Францевна, пожалуйста! — взмолилась, приподнимаясь на стуле, вдруг испугавшись вердикта гадалки, — Лучше я всю жизнь пешком ходить буду!
— Сидеть! — вернула меня на место баба Мотя. — Милка, смотри, — погрозила подруге шишковатым пальцем, — нагадаешь ребенку старого еврея с грыжей, я тебя до конца жизни из сердечных подруг разжалую! Так и знай!
— Матильда, не городи чушь! Борьке было двадцать два, Сонечке — сорок восемь. Тут не только геем от испуга прикинешься, но и религию сменишь! А у Фаньки нашей, — махнула ладошкой на стол, — ой, смотри-ка! В наличии полный переживательный комплект! Любовный треугольник!
— Да ты что! — это был вскрик хозяйки дома, но, кажется, даже я ахнула.
— Сюда посмотри, Матильда. Видишь, что творится? Два валета и оба с интересом к бубновой даме. Только одному выпала восьмерка пик, а второму — девятка червей.
— И чего это значит! — заморгала баба Мотя, поправляя на крупном носу очки. — Ну же, Милка, не томи!
— А то и значит, что один из них очень нравится Фане, а она ему. И даже больше!.. Ну вот, говорю же! Взгляни, Матильда, ей-богу, не вру! Одному упала десятка пиковая, а другому — крестовая! Одному дорога от сердца, а другому к сердцу. Господи, — вдруг охнула гадалка-пианистка и прижала руки к груди, — и червовый туз! Ну все, Матильда, никакой грыжи и несварения, можно спать спокойно!
— Э-э, Мила Францевна, а…
— А ты иди, иди, детка! Остальное я Матильде наедине расскажу. Тебе о том знать не обязательно! Ого, вот это валет! Да тут такой козырь…
— Но…
— Иди! Удачу спугнем, Фанька! А удачу, как лису, приманивать надо.
Пришлось уйти к себе в комнатушку и забраться с ногами в кровать. Вот так и тасуй колоду карт. Все равно хитрые бабульки вокруг пальца обведут.
Ночью опять лихорадило, но болело не тело, болела душа. Когда проснулась — на улице вьюжило, на стене тикали старые хозяйские часы, а я лежала, смотрела в окно и вспоминала нашу с Соколом ночь. Ту силу сумасшествия, что охватило нас. Я знала, что будет больно, уговаривала себя забыть, но все равно скучала по Артему ужасно, а еще неожиданно одинокой и холодной казалась постель.
Интересно, как он там? Один или… нет? Может, уже и забыл свою нечаянную соседку?
Поутру в простенькой квартире бабы Моти было прохладно, но вещи, развешанные на батарее, высохли, и я, все еще поеживаясь после душа, влезла в свой свитерок и джинсы. Сунув в сумку чистую тетрадь, убрала волосы на плечо и, надевая шапку, замешкалась в прихожей у зеркала, глядя на свое отражение — бледную копию некогда жизнерадостной Анфисы Чижик. В сумке из косметики имелся только блеск, но он совершенно не подходил к настроению, так что пришлось выдохнуть и оставить его у зеркала. В конце концов, я уже смогла удивить своих согруппников в пятницу, сегодня мне блеск точно ничем не поможет.
Переполненный людьми автобус приехал к университету с опозданием, и на вторую пару пришлось бежать. Когда я вошла в аудиторию, преподаватель уже успел раздать студентам контрольные тесты по профильному предмету, отмеченные печатью, и теперь прохаживался по кафедре, обводя учащихся строгим взглядом.
— Чижик? Вы опоздали! Проходите же скорее, Анфиса, не отнимайте общее время! Сергей Николаенко! Грачева! Почему отвлекаемся? — повернулся к студентам. — Вернитесь к работе с тестом или я буду вынужден удалить вас из аудитории!
Я постаралась успокоиться и взять себя в руки. Слава Богу, что не нужно ни с кем говорить, а можно с головой уйти в вопросы политологии. Забрала у преподавателя бланк теста, прошла между рядами и нырнула за свободную парту.
— Чижик! Эй, Чижик! — позвал шепотом конопатый Серега. Прикрыв рот ладонью, он наклонился в мою сторону, как обычно делал на контрольных. Я как раз успела отметить под вторым вопросом нужный пункт и перейти к третьему.
— Чего тебе, Николаенко? — продолжила писать.
— Слушай, Анфис, это правда, ну, о чем девчонки говорят? Что ты в пятницу в клубе целовалась с Сокольским?
Началось. Я напряглась, но от теста не оторвалась.
— Эй, Анфис! — снова позвал парень.
Черт, ведь не отстанет же!
— А ты сам-то веришь? — спросила ровно.
— Я? — удивился Сергей, почесывая на носу веснушки и поглядывая в сторону преподавателя. — А хрен его знает. Вообще-то ты очень даже ничего, симпатичная. У тебя волосы красивые и глаза. Но Сокол… Слушай, Чижик, а может, встретимся сегодня вечером? Сходим ко мне в общагу — я тебе свои кактусы покажу.
— Чего?! — я даже подпрыгнула от неожиданности. Оглядела притихшую группу и прошептала сердито в ответ, понимая, что это только начало и сегодняшний день необходимо выдержать. — Отвали, Николаенко! А то я тебе твои кактусы знаешь куда засуну, чтобы не чесалось! Без смазки!
Грачева впереди хихикнула, а парень возмутился.
— Да я серьезно про кактусы сказал, Анфис! Третий год собираю! У меня уже коллекция из тридцати двух штук! Ну, хоть с тестом помоги, а, Чижик? По старой дружбе.
— Обойдешься!
Но пара закончилась, тесты сдали, и меня тут же обступили девчонки.
— Фанька, что это было в пятницу в «Альтарэсе»? Новогодний прикол?
— Фанька, ты куда исчезла?
— Фанька, ты почему отключила телефон?! И расскажи нам уже: Сокольский что, с ума сошел? Он же тебя чуть не съел! Откуда он взялся?
— Девочки, а я слышала, что популярные парни теперь так развлекаются! Выбирают неприметную девчонку и целуют у всех на глазах. А затем присваивают номер и выкладывают фото в «Инстаграм». Соревнуются у кого больше!
— Точно! Это у них называется «Счастливый вторник для пони»! Я в кино видела. Они и не только поцеловать могут. Вот же придурки!
— Много ты понимаешь, Крылова. Эх, хотела бы я, чтобы меня так поцеловали, как Фаньку, — вздохнула староста. — Подумаешь «Инстаграм»! Да я бы первой запостила фоточку на память, вот если бы с Соколом! Мальвин, конечно, тоже ничего, но слишком уж сахарный, а у меня от глюкозы изжога.
— Осторожно, Надь! Кажется, у нашей Ульянки в пятницу тоже был «Счастливый вторник», — весело заметила Наташка. — Я видела, как они с Мальвином в клубе обнимались. Ну, признайся, Ким! — обратилась к девушке. — Тебе тоже повезло так же как Фаньке?
Я вскинула голову и посмотрела в сторону Ули, которая как раз закончила собирать сумку и повесила ее на плечо, собираясь выходить из аудитории. Она обернулась и ответила с задумчивой улыбкой:
— Не угадала, Крылова. Было громко и мы просто разговаривали. Всего лишь.
— Всего лишь? — рассмеялась Олька Грачева. — Узнаю Мартынова и его первый прием обольщения. По ушам поездить он мастер. Но козла с Соколом не сравнить! Вот последнему точно было не до разговора, скажи, Чижик!
— А я так напилась, что почти ничего не помню, — вздохнула Инка. — Только то, как Артем Фаньку сгреб и… А потом так плохо стало, когда меня Коваль дергала, хоть вешайся. Пришлось в туалет бежать. Так что там было, Чижик? Давай уже рассказывай! Куда вы пропали?
Фух! Они правы. Надо уже выдохнуть и сказать хоть что-то. Хоть словечко.
— Ничего, мы просто ушли. Девочки, давайте не будем, ладно? Ну, случилось и случилось. Сегодня понедельник, а не пятница.
— Случилось?! Ничего себе! — ахнула Наташка, распахнув глаза и рот. — Фанька, у вас что же и продолжение было?! Блин, Грачева, — обернулась к подруге, толкнув ее локтем в бок, — а ты говоришь. Да Сокольский такой же козел, как Мальвин! Клянусь, если меня кто-то из этой четверки парней поцелует, я ему так по физиономии врежу! Будет им не вторник, а черная пятница, вот!
— Уймись, Хаврошечка, — рассмеялся, прислушивающийся к разговору Николаенко. — Размечталась… Хоть бы не оконфузилась от счастья, страждущая.
Ульянка остановилась в проходе и оглянулась, Николаенко присвистнул, а я покраснела. Пока Крылова бегала за Серегой, пытаясь стукнуть его сумкой, вышла из кабинета и направилась по привычке в буфет, но девчонки догнали. Ну, еще бы. Похоже, что тему клуба и пятничного вечера никто не желал спускать на тормозах.
Господи, хоть бы все это выдержать и поскорей бы закончился день!
— Фанька, ты…
— Фанька, а как…
— Фанька, почему…
Сколько же косых взглядов и усмешек вокруг. И зачем я сюда пришла? Могла и без пирожка обойтись. Да и без универа, если бы не время контрольных. Но тема оказалась такой горячей, что когда Сокол появился в буфете в куртке, припорошенной на плечах снегом, хмурый с острым, словно заточенным взглядом, кажется, все разом притихли.
— Да пусть только попробует кто-нибудь из наших красавчиков ко мне подкатить! Я любого на место поставлю! Фиг им, а не счастливый вторник, вот увидите!.. Ой, Сокольский! — испуганно выдохнула Наташка Крылова и первая вспорхнула со стула, забыв о боевом запале, когда Артем прошел залом и остановился у нашего столика. Цыкнул сквозь зубы, без права на возражение:
— Кыш!
Мы с девчонками только-только расположились за столиком, и вот их как ветром сдуло, а я осталась сидеть одна с мятым пирожком в одной руке и горячим стаканчиком в другой. И снова дешевый чайный пакетик плавал сверху, не собираясь тонуть без помощи ложки. Я смотрела на него, не в силах поднять на Артема глаза. Сейчас половина присутствующих в буфете студентов, хихикая и перешептываясь, наблюдали за нами, и я не могла об этом не думать. О том, чего все они ждут от Сокола. Наверняка объяснения настоящей причины его пятничного поступка. А вдруг и правда розыгрыш? Как там… «Счастливый вторник для пони»? Вот будет прикол! Вселенская справедливость восторжествует, Чижик спустится с небес на землю, и сразу все станет привычно и правильно. Осталось только убедиться.
Артем снял куртку, бросил на стул и сел напротив, буравя меня взглядом. Ну и зачем, спрашивается, подошел? Здесь даже не клуб — все на виду при свете дня. Сам же предупреждал и сам нарушил условия сделки. Подавшись вперед, забрал из моих пальцев стаканчик с чаем — я вздрогнула от прикосновения, — надорвал у стика с сахаром верхушку и высыпал содержимое в чай. Медленно размешал ложечкой напиток, хозяйничая на моем подносе, и вернул стаканчик назад.
— Спасибо, — я откусила от пирожка кусок и с трудом проглотила.
— Вкусно? — услышала глухое, но сердце все равно отозвалось на звук голоса уколом тоски.
— Не очень, — честно ответила.
Я подняла голову и посмотрела на парня. Зацепилась взглядом за серые глаза на заострившемся лице. Сейчас только отчаянный мог связаться с Соколом, весь его вид — намеренная неспешность движений и перекатывающаяся сила в широких плечах — говорили о том, что он натянут как нерв. Я успела хорошо узнать Артема, чтобы угадать в нем ожидание и неясную усталость. Мы смотрели друг на друга, не отпуская взгляды. Я вдруг заметила свежие ссадины на его щеке и подбородке.
— Ты что, снова подрался? — изумленно спросила, забыв о пирожке.
Артем не ответил. Поднялся со стула и подошел к прилавку буфета — очередь привычно расступилась перед ним. Купил чашку кофе и, кажется, пирожное. Что? Не только я удивленно заморгала. Ну кто же покупает «Корзинку» на обед? Тем более парень. Пусть и свежую, дорогую для студенческого кошелька. Нет, иногда можно, конечно, но… есть же хот-дог.
Он оставил себе кофе, а пирожное поставил передо мной. Сел на стул, а я так растерялась под любопытными взглядами, ожидающими продолжения нашей встречи, что между вариантами: сидеть истуканом или съесть корзинку, выбрала последний. Взяла пирожное и надкусила. Точнее слизнула с верхушки нежный крем, облизнув губы.
— Вкусно? — спросил Сокольский.
— М-м, угу.
Артем достал телефон и набрал номер. Сказал в трубку: «Я жду, опаздываешь». Даже не повернулся навстречу старому знакомому, когда Руслан Марджанов появился в буфете. Войдя, остановился передо мной, и я чуть не выронила из рук стаканчик с чаем, увидев, как сильно у парня заплыл глаз и разбита губа. Впрочем, он все равно приветливо улыбался, не изменяя себе.
— О! Анфиса? Привет, — запросто поздоровался, словно мы с ним друзья. — Как дела? — спросил, склонив голову. — Отлично выглядишь!
Выглядела я не очень, здесь он врал, но, видимо, для него это роли не играло. Я поздоровалась.
— Привет.
— В общем, я чего зашел, — начал парень. — Хочу сказать, что в субботу в «Маракане» был сильно не прав на твой счет, за что и понес справедливое наказание. Извини и все такое. Крайне сожалею и раскаиваюсь от чистого сердца.
Марджанов обернулся к Соколу.
— Что? И на колени встать?
Артем продолжал смотреть на меня.
— Не перегибай, Руслан, не в цирке.
— Ясно, — кивнул темноволосый, — как скажешь. Анфиса, у тебя вот тут крем, — показал мне пальцем на свою губу. — Сокол, ты бы слизнул, — обратился к Артему, — а то выглядит слишком уж аппетитно…
Даже я вздрогнула, когда Сокольский не то рыкнул, а не то процедил сквозь зубы с угрозой, впившись рукой в куртку парня:
— Марджанов! — оттолкнул его от себя. — Вали отсюда! Напросишься!
Девчонки у стены охнули, а зеваки за соседними столиками притихли. Я ожидала, что парень обидится или вспылит, но он лишь рассмеялся.
— Пока, Анфиса! — направившись к дверям, подмигнул мне здоровым глазом и скрылся, оставив сидеть с приоткрытым ртом.
Что это было? Это он… мне? Серьезно, что ли? Даже Мальвин, появившийся на горизонте с Титовым и Лешкой, не удивил меня так, как этот весельчак Марджанов.
Я сглотнула, моргнула и пропустила момент, когда Артем наклонился и большим пальцем вытер уголок моего рта, заставив вновь смотреть на него. Откинувшись на спинку стула, с самым серьезным видом облизал подушечку и отхлебнул кофе.
— Чиж, — вдруг сказал, отставив стаканчик, дернув на скулах желваками, — возвращайся.
Эта неожиданная просьба-признание обожгла грудь. Легкие сжались, и у меня перехватило дыхание. Я почувствовала, как к горлу подкатил ком. Эти выходные и для меня не были легкими.
— Артем…
— Не нужно ничего объяснять. Просто вернись. Это все, чего я хочу.
Я потупила взгляд в стол — слишком пронзительным было ожидание в серых и ярких глазах Сокола.
— Мне кажется, Артем, ты зря ко мне подошел. Здесь не вполне удобно говорить. Когда-то ты сам не хотел, чтобы нас видели.
— Когда-то я был дураком и не понимал, что мне ни до кого нет дела. Пусть смотрят, Чиж, мне все равно. Разве тебе — нет?
Я покачала головой. Если бы он только знал насколько нет.
— Не знаю. Ты уверен, что не ошибся столиком? Еще не поздно обернуть шуткой все случившееся в пятницу в клубе и сослаться на розыгрыш. Я пойму и не обижусь. Думаю, они тоже, — кивнула в сторону, подразумевая присутствующий здесь народ, — поймут и поверят.
Словно в ответ на мои слова у нашего столика остановились красотка Анисимова с подругой, обе стильные и уверенные в своей привлекательности девушки даже в этот полдень понедельника. Изобразив удивление, Анисимова опустила ладонь на плечо Сокольского и улыбнулась парню вишневыми губами, тряхнув черной гривой волос.
— Артем, привет! Давно не виделись. Ты, случайно, не ошибся компанией? — окинула меня оценивающим взглядом и оглянулась к подруге, предлагая ей сделать то же самое. — Смотри, Кать, кажется, и вправду чижик, не соврали, — рассмеялась. — А я-то думала: о ком все говорят? А вот она оказывается какая — счастливица!
Что она увидела во мне смешного — не знаю. Обычная девчонка не лучше и не хуже других. А если увлечься мейкапом, так и с Анисимовой в красоте посоревноваться можно. Определенно я не напоминала сейчас Даффи Дака или Губку Боба. Скорее уж юную вампиршу Мейвис из мультфильма «Монстры на каникулах». И то бледным цветом лица и сильным желанием кого-нибудь укусить.
Нет, Анисимова никогда не была девушкой Сокола, но ей было обидно и непонятно, и она постаралась передать эти чувства «взглядом».
— Артем, идем лучше к нам, — предложила, подбираясь к шее парня, — с нами весело. Эта птичка на кого хочешь тоску нагонит. Правда, Кать?
— Руку убери, — вместо ответа или приветствия холодно отозвался Сокольский.
Сказал спокойно, но получилось достаточно громко, чтобы услышала не только я.
— Что? — растерялась девушка. Кажется, она не привыкла, чтобы с ней так разговаривали, да еще в присутствии такого количества студентов. Но руку убрала.
Артем все-таки повернул голову.
— Ты что-то хотела… Лера? — спросил сухо и с такой интонацией, что не только Анисимовой захотелось, как страусу, спрятать голову в песок, но и ее подруге тоже.
— Да нет, — девушка неуверенно пожала плечом, забыв о смехе. — Я просто так.
— Хорошо, если просто, — отвернулся Сокол. — А теперь иди.
Девушки отошли, и мы снова остались одни, если не считать любопытных. Время перерыва подходило к концу, но буфет и не думал пустеть.
— Анфиса, — Артем закусил губы, сжав руку на столе в кулак — я увидела, как натянулся металлический браслет на его наручных часах, — не слушай их. Я так не думаю и никогда не думал. Нет, я не ошибся, и мне не нравятся сказанные тобой слова. Для меня это и близко не было шуткой.
— Но они правы, Артем, — я подняла лицо. — Все они и даже Марджанов, которого ты заставил извиниться. Именно это я и имела в виду, когда хотела тебе объяснить почему. Почему я ушла. Почему все легко поверят в розыгрыш, зная тебя!
Сокольский надвинулся на стол и поймал мои руки. Сжал в своих, глядя в глаза. Всего на секунду, где-то за плечом Сокола я увидела бледного как мел Мальвина, отшатнувшегося назад. Оставив друзей, Мартынов вышел из буфета, хлопнув дверью, но дышать легче не стало. Это движение Артема, одновременно требовательное, внимательное и собственническое выходило за рамки любой дружеской посиделки и разговора. Слишком многое читалось на лицах, слишком многое угадывалось в позах. Сказать, что я смутилась — значит, ничего не сказать. Сокол и правда никого не замечал.
— Анфиса, какой к чертовой матери розыгрыш? Какое мне дело до того поверит кто-то или нет? Какое дело кто и что о нас думает, когда у меня такое чувство, словно мне выпотрошили нутро и вывернули наизнанку. Мне не хватает тебя, и я не знаю, что с этим делать. Не помню, чтобы меня когда-нибудь в жизни так ломало по человеку. Все это до черта серьезно, Чиж.
Артем сжал рот в твердую линию, а я растерялась. Нас разделял стол, но он казался жалкой преградой, помехой, едва сдерживающей готовый накатить поток чувств. Мне хотелось отдаться этому потоку, утонуть с головой в водовороте… И верить, верить, верить. Две ночи оказались бесконечно длинными.
— Чиж, не молчи, скажи что-нибудь, — попросил Сокол. — Я не видел тебя слишком долго.
Что я могла сказать после таких слов? После взгляда, который проникал в самую душу. Моя неуверенность даже мне показалась мелкой. Артем не играл, я это понимала, а требовать большего от него было не в моем праве.
— Артем, я не знаю, — ответила честно. — Что с этим делать — не знаю.
— Тогда скажи чего боишься. Я же чувствую, что есть проклятое «что-то». Ну же, Анфиса! Начни с «возможно», у тебя получится.
Я смотрела ему в глаза и помнила, что обещала объяснить. Признаться в том, что оставалось для меня действительно важным, несмотря на сказанные слова. Сейчас он готов был услышать, и я согласилась:
— Хорошо, я попробую.
Горячие ладони Сокола отпустили мои пальцы и обхватили запястья, словно он боялся, что я могу встать и уйти.
— Возможно, — попыталась оттолкнуться от слова, которое он предложил, — я уже обжигалась однажды и помню, как это больно, когда тебя предают. Когда живые чувства разбиваются о чье-то повседневное «люди хотят и получают», обесцениваясь по сути. Возможно, мое представление об отношениях отличается от твоего, и мне мало жить одним днем без надежды на завтра. Я это понимаю и не хочу от тебя требовать большего, но и повториться боюсь. Возможно, я не могу не думать о том, что ты просто привык ко мне. Мы жили вместе, а это сближает. И, возможно, я даже догадываюсь, что виноват случай и на самом деле Артем Сокольский никогда бы не посмотрел на Фаню Чижик, случись нам встретиться по-другому.
— Это неправда, Анфиса.
— Правда, и ты это знаешь. Мы оба забылись, Артем. Я просто очнулась первой. Завтра и ты очнешься, и все будет как прежде.
— А если нет?
— Тогда «как прежде» наступит послезавтра. И если тебе простят ошибку, то мне нет. Я первая себе не прощу.
Сокол раскрыл мои ладони, поглаживая их пальцами.
— Значит, это и есть твое проклятое «что-то»? Страх идти вперед? — спросил.
Его лицо неожиданно расслабилось и прояснилось, и я усомнилась в том, что смогла убедить парня своим признанием. Похоже, мои доводы показались серьезными только мне. Но вопрос повис между нами натянутым мостиком, и я уже приготовилась ответить: «Возможно, да», когда почувствовала на своей щеке ладонь Сокола. Его рука нежно погладила висок, забираясь в волосы. Сейчас не верилось, что в ней была скрыта сила, способная призвать обидчиков к ответу.
— Чиж, скажи, — вдруг спросил Артем, надвигаясь ближе. — Если отбросить все сомнения — ты скучала по мне? Хоть немного?
Я впитывала кожей его прикосновение, встречая знакомую колкую изморозь, бегущую по телу, и не сразу нашлась с ответом. Но признание все же слетело с губ:
— Да.
Артем покачал головой.
— И все, Чиж? Маленькое, тихое «да»? Я две ночи сходил с ума, мне этого мало. Скажи, Анфиса! — потребовал, улыбаясь уголками рта.
Как хорошо, что занятия уже начались и незаметно для нас буфет опустел. Было легче выдохнуть правдивое:
— Очень! — и сказать то, в чем я боялась признаться даже себе, глядя в зоркие глаза моего Сокола. — Ты же знаешь, Сокольский, что от тебя невозможно отказаться!
— Так, голубки! Если поели, попрошу на выход! — выглянула из-за прилавка буфетчица Валя, сметая салфеткой крошки с витрины. — Милуются они! Дома будете любовь крутить с гляделками, а мне буфет закрыть надо — столы прибрать и на кухню за новой порцией выпечки сбегать. Хоть пять минут перекурить от вас по-человечески!
— Ой, у меня же контрольная по английскому! — спохватилась я, вскакивая из-за стола под недовольным взглядом буфетчицы. Шагнула назад, чуть не уронив стул, затем в сторону. Щеки горели смущением, сумка выпала из рук… Господи, да у меня, кажется, полная дезориентация в пространстве. Ну, еще бы! Такое сказать!
— Я провожу тебя, Чиж. Пойдем!
Артем поднял сумку и нашел мою руку, крепко сжав. Захватив свою куртку, направился к выходу. Мы шли молча и остановились только у дверей нужной мне аудитории. Последняя учебная неделя перед новым годом состояла сплошь из контрольных и зачетов, и наверняка Соколу тоже необходимо было спешить на пару.
— Ну, я пойду, Артем? Мне пора.
— Анфиса!
— Что? — мы продолжали стоять, держась за руки. Университет, контрольная, зачеты… В мире наших взглядов все растеряло значимость и сдвинулось куда-то на периферию сознания, растворяясь в иной реальности.
— Я так и не сказал тебе. Не успел сказать, что о многом подумал и ты…
— Чижик! Зайдите в аудиторию! — в открытую дверь, напротив которой мы остановились, выглянул преподаватель и сурово сдвинул брови. — Мало того, Анфиса, что вы опоздали, так вы со своим парнем еще и контрольную мне срываете! Молодой человек, — обратился-воззвал к Соколу, — оставьте наконец в покое свою девушку и дайте ей нормально закрыть сессию.
Очень веско, ничего не скажешь! Реальность моментально обрела четкость и границы, возвращая к действительности. Я собралась было войти, но Сокол задержал меня и легко коснулся губами губ под строгим взглядом преподавателя.
— Анфиса, только попробуй снова сбежать, все равно найду, — пообещал и лишь тогда отпустил. — И включи телефон, трусливый Чиж, я обещал твоей маме, что отчитаю ее дочь.
— Артем, ты что…
— Беги уже! — Сокол открыто улыбался. — Увидимся!
Когда я шла к своему учебному столу, я тоже не могла сдержать улыбку. Я все еще видела красивое лицо Сокола и легкий румянец на скулах парня. Все это было волнительно не только для меня. Контрольная? Какая контрольная? Лексико-грамматический тест? Мысли неслись чехардой, сердце стучало. Еще не сразу я смогла сосредоточиться на учебе и что-то написать. И не сразу заметила отсутствие в аудитории Ульяны.
— Николаенко! — наклонившись, тихо окликнула согруппника, сидевшего впереди. — Сергей!
— А? Что? — парень поднял голову и оглянулся поверх плеча. — Чего тебе, Чижик? — спросил. — Решила сжалиться и помочь с контрольной?
— Не угадал, — усмехнулась. — Сам думай! Ты же мегамозг — помнишь, хвастался на первом курсе? Вот и докажи, что не врал, я в тебя верю. А где Ким, не знаешь? Куда пропала? — указала взглядом на пустующее место во втором ряду.
Парень пожал плечами.
— Понятия не имею. Видел ее на перемене у кабинета с Мальвином. Но с Севой кого только не увидишь, так что, может, они о погоде говорили. А что?
— Ничего, — прошептала, хмурясь. — Пиши!
— Витольд Тихонович! — окликнула преподавателя через десять минут, захлопнув тетрадь. — Можно выйти?
— Чижик, вы что же, уже закончили? Сдаете работу? — удивился мужчина. Вся группа еще вовсю трудилась над заданиями.
— Да, сдаю.
Я вышла в коридор, включила телефон и набрала Ульянку. Ким не ответила, и пришлось позвонить Лешке.
— Леш, привет, это Фаня. Скажи, возле тебя случайно нет Ули? — осторожно спросила.
— Нет, а что? — насторожился парень. — Она же вроде с тобой на парах. Нет?
— Да, со мной, — постаралась легко ответить. — Просто… просто мы разминулись, вот я и решила тебе позвонить. Она закончила первой и куда-то ушла, а я ищу.
— Хм, ну бывает, — хмыкнул Лешка. — Нет, с утра не видел. Кажется с утра, — добавил неуверенно.
— Леш?
— А?
— А Мартынов рядом?
— Сева? — Леший удивился. — Нет. Тоже куда-то смотался. Фань, а что случилось-то?
Волновать Лешку очень не хотелось, да и не имела я права, если уж на то пошло, совать нос в личную жизнь его сестры. Не имела, если бы мне до Ули не было никакого дела.
— Да нет, ничего. Пока! Я еще позвоню.
Ульяна снова не отреагировала на звонок, и я посмотрела в историю уведомлений сотового. Звонили мама, Сокол… Последним оказался звонок от Мальвина. А точнее звонки. На этот раз с хорошо известного номера.
Мартынов ответил сразу.
— Подожди, — сказал вместо приветствия и через пару секунд ожидания отозвался: — Позвонила все-таки? Ну, надо же, Фаня, я польщен. Думал дольше придется ждать. Ты у нас теперь недосягаемая персона.
— Мартынов, где Ульяна? — прямо спросила.
— Со мной, а что?
— Что значит с тобой?
— А то и значит. Тебе какое дело, Чижик?
Предъявить ему было нечего. Не было мне до него никакого дела, если бы не подруга.
— Сева, а как же Лешка?
— А может, у нас чувства? Настоящие. Ты удивишься, но, оказывается, меня любят, — парень хмыкнул, — только что услышал. И мы с Улей собираемся хорошо провести время. Ты же не против? — с издевкой уточнил. — А впрочем, Чижик, ты никогда не была против. Хоть бы раз сказала, а вдруг бы я прислушался? А сейчас я, пожалуй, трахну твою подружку, если ей этого так хочется, а потом поплачу на ее груди, какая ты сука. Думаешь, она даст меня в обиду своему брату? — Мальвин рассмеялся. — Чижик, ты плохо знаешь девушек. Мне почти ничего не придется делать, она сделает все сама. А после можно и бросить. Поверь, я сумею это обставить красиво.
— Какой же ты гад, Мартынов!
— Я не гад, Фаня, — уже серьезно отозвался Мальвин, — я хочу вернуть свое. А твоя Ульяна заслужила урок — ее предупреждали! Но если ты согласна прийти ко мне и поговорить о нас, я так и быть пообещаю не очень спешить. Ты еще успеешь нам помешать. Красная высотка за универом на углу, недалеко бежать.
— Пошел ты!
Я побрела по коридору, не зная, что предпринять. Мальвин был прав — сейчас даже Лешке не под силу отрезвить сестру — обаяния у Севы хватит и на десятерых девчонок. А может, правду говорят, и жизнь действительно каждому из нас преподносит свои уроки? Вправе ли я решать за Улю?
Черт. Черт. Черт! Не знаю. Поставив сумку на подоконник, вздохнула и села рядом, обхватив лицо ладонями.
Я почти не удивилась, когда Мальвин поймал меня на лестнице, преградив путь. До конца пары еще оставалось немного времени, и мы оказались совершенно одни.
— Думаешь, он любит тебя? — начал парень без предисловий, впившись пальцами в предплечья и прижав к стене. — Возомнила, что нужна ему? Поверила дешевым словам Сокола? Ты знаешь, что он вчера уехал к себе не один. Не веришь? У Лешего спроси. Они частенько подруг на пару натягивают, и вчера не скучали. Может, и тобой поделятся при случае!
— Уйди.
— Зачем ты это сделала, Фанька? Чего добивалась? Хотела отомстить? Ну так у тебя получилось. До сих пор отойти не могу. Хороший же урок ты мне преподнесла.
— Мартынов, немедленно убери руки!
— Ты не вернешься к нему. Никогда! Бросишь университет, и мы оба переведемся в другой город, поняла? Нахрен свалим отсюда! Забудем все и начнем сначала! Я не обещаю, что легко смогу тебя простить, но попытаюсь. Уж я-то точно тебя дуру люблю!
Я покачала головой, глядя Мальвину в глаза.
— А я нет. Нет!
Парень зло улыбнулся.
— Что, Фанька, зачесалось наконец-то? Попробовать захотела, как оно — с другими? Ну и как, понравилось?
— Да, — и сама от себя не ожидала, что признаюсь. — Лучше, чем с тобой.
Губы Мартынова сжались, а затем и руки крепче стиснули плечи.
— Ты что, не поняла? Он уже с другой! Плевать на тебя хотел! Кто ты такая для Сокола? Пустое место! Да таких простушек, как ты — в этом универе лопатой не выгрести. Или ты поверила, что особенная?
— Замолчи!
— И не подумаю! Я говорю правду, Чижик. Что, неприятно? Или скажешь: ошибаюсь?
— Не скажу, — не стала врать. — Только тебе-то от меня что нужно, Мартынов? Если я такая обыкновенная.
— Мне все равно как ты выглядишь. Ты моя. Я к тебе привык.
— Привык? — и не хотела, а усмехнулась, чтобы не дать горечи скользнуть на губы. — Значит, говоришь, любишь меня?
— Да, — согласился парень.
— Но я для тебя не самая красивая, ведь так?
— Перестань.
— Не самая умная и не лучше всех? Не совершенна даже в крохотной малости?
Мальвин смешался.