- Я вас слышу, командир. В чем дело? Что случилось, командир?
- Штурман, в каком положении машина?
- Сейчас - в нормальном. Но секунду назад мы едва не перевернулись. Что случилось?
- Штурман... вы уверены, что машина сейчас действительно в нормальном положении? - настойчиво спра- шивает пилот. Штурман оглядывается.
- Да, командир. Совершенно уверен.
- Вы видите горизонт?
- Да.
- Хорошо видите?
- Очень хорошо, командир. Но в чем дело?
- Дело в том... мне кажется, что машина идет в перевернутом положении...
- Нет, командир. Машина идет нормально. Вы слышите? Нормально!
Штурман слышит тяжелое дыхание пилота. И его голос:
- Почему же тогда так воют моторы?
- Нет, командир. Моторы работают нормально. Держите так, как держите. Машина в нормальном положении.
- Ладно, штурман...
- Вот и хорошо. Хорошо, командир... Он прикладывает ко лбу и щекам платочек, вытирает проступившие капли пота. Потом говорит:
- Уф, Василь Николаевич... Пожалуйста, не надо так больше. Ведь вы чуть не перевернули машину...
- Простите, штурман...
- Ничего. Командир, я связался со стрелком. У него все в порядке, можно набирать высоту. Возьмите штурвал на себя... еще... достаточно! Держите так, командир!
Штурман качает головой. Какого же дурака он свалял! Ведь он должен был об этом помнить. Даже вполне здоровые пилоты во время ночных полетов или полетов по приборам часто теряют пространственную ориентировку. А тут - слепой пилот, которому в миллион раз труднее...
- Ты мне не нравишься, дружок, - неодобрительно бормочет себе штурман. - В этом случае ты оказался растяпой. Будь внимательнее, иначе плохо кончишь...
Он дает пилоту поправку в курс и внимательно приглядывается к земле. Скоро должен быть Минск.
28
Сколько времени они летят? Час, два, неделю, вечность?
Добруш не знает этого. Но он помнит, что должен долететь до Белоруссии. Все рано или поздно возвращаются туда, откуда вышли. И он вернется. Он вернется и скажет дому, саду, аистам на старой липе: - Дабрыдзень.
Над Белоруссией капитан Добруш прикажет экипажу оставить машину.
Моторы работают уверенно, ровно, без перебоев. Это удивительно, но пилот сейчас ничему Ее способен удивляться. Он принимает все как должное. Раз моторы хорошо работают, значит, так и нужно. Незачем о них думать. И незачем думать обо всем остальном, что не относится к полету или что не мешает.
В кабине свистит ледяной поток. Руки и ноги пилота окоченели, на бинтах образовалась ледяная корка. Холод проникает под куртку. Но машина хорошо держит режим, это самое главное. Может, они и выкарабкаются. Вот только управление...
Сейчас пилот боится сделать даже одно лишнее движение штурвалом или педалями. Он не верит своим ощущениям и застыл в каменной позе. Если бы можно было хоть как-то сориентироваться или поработать управление ем, ему стало бы легче...
Машина по-прежнему идет как-то странно, переваливаясь с крыла на крыло. Пилоту стоит невероятных усилий удержаться от соблазна выровнять самолет. И самое страшное, что провалы в сознании случаются все чаще, все чаще пилот ловит себя на том, что медленно возвращается из какой-то вязкой пустоты, и с трудом вспоминает, где находится и что делает.
Если бы хоть маленький клочок света, хоть на секунду...
Пилот пытается представить свет и не может. Он со страхом чувствует, что забыл все цвета. Он не может представить зелень. Он не помнит, какого цвета небо. Он отчетливо представляет лишь один цвет - чернильно - черный. Трава, лица людей - все черное. Он задыхается.
- Штурман... вы связались со стрелком?
- Да, командир. Связался. Я вам уже говорил.
- Сможет он оставить машину?
- Нет.
- Что с ним?
- Не знаю. Видимо, что-то с парашютом. Или заклинило люк...
- Так...
И снова пилот как во сне. Он слышит команды штурмана и выполняет их, но он не понимает их смысла. Рука и ноги сами делают то, что привыкли делать в течение многих лет. Сознание в этом не участвует. Если бы хоть немножко света... Хоть чуть-чуть...
Какая-то очень важная мысль пробивается и не может пробиться сквозь полубред. Пилот напрягает всю волю, пытаясь удержать ее, но она ускользает, теряется...
Нет, он не имеет права потерять сознание. Прежде он должен вспомнить... потому что это очень важно, это самое главное, что у него осталось...
- Штурман...
- Да, командир?
- Штурман... я должен... я хотел...
- Осторожнее, командир! Дайте крен вправо... достаточно! Что вы хотели сказать?
Да, да, штурман прав, он хотел что-то сказать... что-то очень важное... но он не может вспомнить...
- Командир, подходим к Минску.
- Да, да, - бормочет пилот, - хорошо. Только... И вдруг в его мозгу, словно молния, вспыхивает воспоминание.