"Несомненно, вопрос о пригодности мусульман к культуре интересует наших читателей. В данном случае мы имеем в виду исключительно русских единоверцев, как наиболее передовых среди других народностей, исповедующих ислам" (1910. № 1. С. 6). (Ср.: "Эдак нас перегонят мордвины и черемисы..." - 1911. № 11-13. С. 497.)
"Нам" же следует "дорасти" до русских (фактически - "наших" "старших братьев") и стать "наравне" с ними "достойными гражданами" русского государства:
"Русская государственность только выиграет, если вместо грубых и невежественных мулл будет иметь подданными просвещенных и честных граждан, которые наравне с русскими считают Россию своей дорогой родиной" (1911. № 3. С. 107).
Однако "конечная" и главная цель, синонимичная "восприятию цивилизации", разумеется, - "догнать" Европу (скорее независимо от русских, чем вместе с ними) ^:
"Народы, которые с упорством и молча трудились на своей родине, всегда достигали завидного благосостояния и, конечно, опередили мусульман во всех отношениях!... И десятки лет должны пройти в беспрерывном труде, чтобы нам удалось хоть отчасти догнать своих соседей" ^(191 1. №1. С. 4).
Впрочем, представление о многотрудности задачи сочетается с высоким оптимизмом:
"Наряду с отрицательными явлениями в жизни мусульман (России. -О. Б.) за истекший год можно отметить и много радостного, способного вселить надежды, что в ближайшем будущем усилия интеллигентных сил не пропадут даром, и мусульмане, подобно другим, займут подобающее место в семье культурных народов" (Обзор. 1911. №1. С. 8)
Замечу, сколь значима здесь лексика, так сказать, "сравнительного залога" типа "опередить", "догнать" и "перегнать".
Внутри России понятие "русские мусульмане" составляет для авторов журнала некий социум, граница которого определена принадлежностью к мусульманству. Но это не тождественно исповеданию ислама, а существенно шире: мусульмане - это народ среди других народов, и у них есть своя религия ислам, как у европейцев или русских - христианство ^. А расстановка социальных ролей внутри этого "нашего" социума воспроизводит известную просветительскую схему и определяется, опять-таки, отношением к культуре, а соответственно - к Европе и вслед за ней к русским.
______________QK). Бессмертная. Рус" Лая 1"ульту pa в свете мусульманства__________273
Это борьба между "передовой", "малочисленной" и "самоотверженной" интеллигенцией, носительницей культуры ", и "фанатичным", "грубым" и "невежественным" духовенством (сиречь муллами, ишанами, мюридами) - "эксплуататорами лщсс" и "паразитами непросвещенного народа". Борьба эта идет, естественно, за народ (взятый уже в социальном, а не национальном измерении) - "темный", "отсталый" и "доверчивый". Одним своим ликом, "порабощенным", "обманутым" и "невежественным", народ повернут к "врагам", духовенству, - и назад: так появляется, например, "ишанизм, искусно впутавший в свои заманчивые сети темное население, лишенное света и разума..." (1910. № 4. С. 174). Другим ликом, "ищущим света" и "нуждающимся в духовной пище", народ обращен к своим истинным "руководителям", к "нам", интеллигенции, - и вперед. Это "мы" должны "вывести его" из "беспросветной тьмы" и повести "к светлой цели", "энергично работая" и собирая "силу и волю в борьбе с невежеством". Без "нас" народ беспомощен:
"Что может сделать народ без руководителей? Не является ли здесь преступлением оставлять его на произвол судьбы, предоставляя ему самому разбираться в массе новых, всегда непонятных ему вопросов?" (1910. №1. С. 9).
Есть еще "наш" "внутренний" враг: псевдоинтеллигенция, которую отличает от "нас" "мещанство", "праздность" и - слово, тогда как "мы" - интеллигенция дела.
Итак, бинарная модель, формирующая язык "Мусульманина" и представленная здесь в своем предельном выражении, использующая контраст как основной метод жизнеописания, действует, казалось бы, вполне последовательно не только в сфере означающих, но и в плане содержания. Однако так - до тех пор, пока автор смотрит на мир и на себя изнутри собственного социума. При смене точки зрения - при взгляде, направленном от Европы к "нам" (когда описывают не "нас" по отношению к Европе, а Европу по отношению к "нам"), - обнаруживается столь же последовательная бинарность, но - с противоположными оценками:
"Недаром народы Востока одним общим именем "гяуров" обозначают всех европейцев без различия мастей: во всех этих пришельцах с Запада покоренные народности видят безжалостных поработителей, высасывающих все экономические соки занятых ими стран, под лицемерным предлогом приобщения их к высшей западной культуре" (1911. № 6-7. С. 288).
Более того, "Мусульманин" оказывается во власти парадокса, достаточно известного: отвергает "культурность" той самой культуры, которая, собственно, и рассматривалась как культура par excellence и которая, собственно, и породила сами ценности и понятия культурного развития. Идейно он фактически разделил известную позицию, исходившую из концепции нравственного вырождения Европы ^, но, кажется, вновь оголил костяк построения, сведя его с концептуального пьедестала на уровень само собою разумеющейся исходной посылки.
274 Образ ^gpугoro^ в Аультуре
По сравнению с домашней ситуацией, которую я описала сначала, здесь действует принцип Юпитера и быка: что хорошо делать "нам" тут - плохо делать "им" там и, например, характерное для народа здесь непонимание, на чьей стороне правда, которое "нам" следовало превозмогать, для народа там оказывается аргументом лживым:
"...ослепленные европейской культурой, наши политиканствующие единоверцы сами лезут в огонь и чуть ли не предлагают себя самих в жертву. Как хотите, приятно погибнуть во имя какой-то культурной идеи. Народ не понимает, что хотят сделать европейцы, и поэтому спрашивать его нет надобности. И мы видим, как бьются наши единоверцы, тщетно стараясь сбросить с себя скорпионов и других гадов, которые под видом смиренных друзей несут им гибель и рабство" (1911. № 21-22. С. 882).
Аналогично, то, в чем видят мнимую угрозу здесь, там - реальная угроза: так, "насколько фанатичен народ", у "нас" показывает страх его представителей, что "придут русские, построют часовню, обрусят их и т. п..." (1911. №4. С. 175). Зато применительно к европейцам подобное намерение мыслится вполне реальным и становится предметом злой иронии с обратным вектором: говорят, что, чтобы научить феллаха "идее взаимопомощи", "вовсе не надо ждать, когда темный египетский крестьянин объевропеится" (1911. №24. С. 1011).
Описываемое "дикарство" простого народа (служившее здесь причиной его фанатизма и обманутости муллами), там в духе концепции "естественного человека" свидетельствует о его высоких нравственных и душевных качествах, противоположных европейским (в цитируемом случае им тождественны христианские "):
"Сколько величия в этих немногих словах , и не позавидовал ли бы им любой христианин? Пусть история доказывает, что арабы родственны евреям ", пусть говорит, что ей заблагорассудится. Но несомненно одно: марокканцы - это благороднейший и великодушнейший народ среди всех других исповедующих Ислам" (1911. №2. С. 61).
Именно такой обращенной логике оказывается подчиненной, вписанной внутрь ее переворачивающей рамы, прямая логика критики европейцев, предполагающая, что они плохи таким же образом, как "наши" плохие, и использующая для их характеристики набор универсальных недостатков (набор, универсальность которого могла бы как раз создать противоположное описываемому впечатление последовательности этой критики). Можно видеть, как подспудное утверждение принципа "Юпитера и быка": "они неправы в том, в чем правы мы", - формирует этот набор:
"Положение европейцев в Марокко, главным образом в Феце, напоминает картину дерущихся собак из-за лакомой кости. Французы, немцы и испанцы наперерыв стараются втиснуть свои законы, глубоко уверенные, что от них марокканцам станет легче, что они будут в восторге походить на просвещенных людей. Французы, как народ в сущности пустоватый, горячатся и тем самым выдают себя
О. Ю. Бессмертная. Pyccka" kyAblypa в свете мусульманства 275
головой, испанцы с враждебной наклонностью к преступлениям против личности преимущественно из-за угла действуют всеми имеющимися средствами, не брезгуя даже предательством, одни хитрые немцы выбрали верный путь и, в душе презирая азиатов, ловко выдают себя за их друзей. Когда живешь на положении дикаря ^, удивительно как удобно наблюдать европейскую подлость" (1911. № 3. С. 110) ".
Причем такая "прямая" логика часто представляет европейцев как вынесенный за пределы "нашего" мира источник "наших" несчастий: демонстрируется, что они несут с собою в единоверные страны те же беды, от которых страдают "наши" люди. Такой частой бедой является, например, пьянство:
"Культура - вещь хорошая, но сохрани Аллах марокканцев от той культуры, которую несут им немцы, испанцы и французы. В пустыню еще не проникла эта хваленая культура в виде абсента и других подобных ему напитков, но в оседлых местах марроканцы уже смакуют прелесть спирта, и общее пьянство - вопрос лишь короткого времени. О том, как насаждают европейцы свою культуру, - в другой раз" (1911. №2. С. 61).
Ср. о себе:
"Нет ничего удивительного, если мы, мусульмане Оренбурга, до сих пор восприняли лишь ресторанную культуру и в этом отношении с успехом конкурируем с русскими" (191 1. №1 1-13. С. 498) ^
Риторически зеркальность ситуации нередко создается, как это видно в цитатах, ироническим переворачиванием прямого значения слова, например, "хваленая культура", "просвещенная Европа", "культурнейшие бритты" или просто "культура" в кавычках или курсивом, а концептуально Европа из идеала превращается в антиидеал, в культуру наоборот: например, вводится понятие "оборотная сторона культуры":
"Культура их, несомненно, прививается, но к сожалению, с обратной стороны" (Там же. С. 489).
Одновременно происходит перемена позиций: ситуационно "мы" по отношению к европейцам выступаем как духовенство по отношению к "нам". Разумеется, вербальный план подчинен при этом "прямой" логике: европейцев, как мы видели, поносят в тех же терминах, что "наших" врагов у "нас" (соотношение европейцев с культурой описывается по принципу, применяемому в характеристиках псевдоинтеллигенции, принципу "псевдо" : он как раз и служит переворачиванию прямого значения слов "культура", "просвещение" и т.д., о котором сказано выше; в остальном же используется "активный", "эксплуататорский" код, описывающий духовенство). Однако эта смысловая рокировка заметна и в плане выражения, если сопоставить лексику "прямой речи" журнала по адресу европейцев с высказываниями в "наш" адрес, приписываемыми журналом духовенству, - "наши" враги называют "нас" так, как "мы" называем европейцев:
276________________________Образ ^другого" в 1"уль1уре
"Не пройдет и дня, как несчастный мыслитель будет закидан грязью, назван гяуром, отступником, врагом религии, продавцом своего народа, - всем чем угодно. Только бессильная злоба эксплуататоров религии способна на подобные поступки. И, к сожалению, большинство несчастного, обманутого народа еще продолжает верить в их священное призвание" (Там же. С. 474. Перевод из татарской газеты "Вакт")
Таким образом, одни и те же означающие получают в журнале противоположные означаемые (референты).
Что делает возможным такую обратимость позиций? Представляется, что содержательно ее обусловливает совмещение в представлении о культуре по меньшей мере двух кодов - собственно "прогрессистского", так сказать образовательного, технического, профессионального и т.п., с одной стороны, и нравственного - с другой: культура противостоит невежеству и как собственно знание, и как вежество. Так, духовенство "проповедники тьмы и ненависти)) суть враги и просвещения, и чести, и совести (ср., например, противопоставление "просвещенные, честные граждане" - "грубые, невежественные муллы" ), а соответствейно и самих вечных ценностей. (Подчеркну, что это совмещение отнюдь не мусульманская специфика: достаточно упомянуть известную некрасовскую триаду "разумное, доброе, вечное".) Эта двойственность, как выясняется, допускает расщепление; оно и происходит применительно к Европе в ее отрицательном амплуа, которое актуализирует собственно нравственное измерение культуры. Это расщепление и предстает весьма выпукло как две "стороны" культуры, обосновывая собой подспудно действующий принцип "Юпитера и быка":
"Таким образом, просвещенные европейцы без ведома тех, о ком идет речь, решили поделить их между собою. Так оно всегда и было, и горе тем народам, которые хотят быть похожими на культурных европейцев. С одной стороны, они несут науку, искусство и все то, о чем мечтают жаждущие света, с другой - грязной рукой залезают в душу народа, не спрашивая и не желая знать, нравится ли ему их нежное покровительство" (1911. № 22-23. С. 881-882).
Логически же такая обратимость заложена, как кажется, уже в самом способе рассуждения - самой прямотой и безусловностью сравнения "себя" и "их", легко "поворачивающегося" вокруг собственной оси и тем самым меняющего оценку на противоположную.
Вернусь к той лестнице, на которой выстроены народы мира, и замечу, что уже центральность ступени, на которой стоим "мы", отражает сходную обратимость "нашей" собственной самооценки, от предельной приниженности до - разумеется - мессианства. Вот подряд две цитаты:
"Нет народа более обездоленного, более нуждающегося в честных, просвещенных тружениках, более отсталого в культурном отношении, чем мы - карачаевцы" (1911. № 5. С. 202);
"От всего сердца пожалев наших несчастных братьев, мы, русские мусульмане, пойдем впереди всех и понесем им нашу культуру, нашу радость и научим их как жить" (1911. № 22-23. С. 883).
______________О. Ю. Бессмертая. Pycdca" Культура в свете мусульманства__________277
Преклонение и враждебность к Европе, как и низведение или возвышение себя (фактически опосредованное тем же отношением к Европе), оказываются двумя сторонами одной медали - они одновременно заложены в этом отношении к СЕБЕ - читай: к другому, или к ДРУГОМУ - читай: к себе. Подчеркну: это не сменяющие друг друга этапы, периоды проявлений этого отношения, а его собственная внутренняя логика - логика определения себя через другого, непосредственного сопоставления "мы" - "они", доведенная до предела и чистоты. Трудно не привести в этой связи еще одну цитату:
"Он (афганский шейх при обсуждении действий Англии в Афганистане в сравнении с позицией России. -О. Б.) говорил, что настанет время, когда мусульмане сравняются в культуре с европейцами и, как народ более способный и крепкий, далеко уйдут вперед. Затем, соединившись с Великой Московской Империей, покорят весь мир, а покоривши, разделят пополам... Пусть будет это наивно, но мечта красива, и отчего не помечтать теперь об этом афганцам, когда еще немного времени и они первые докажут, что действительно способнее европейцев" (1911. № 11-13. С. 486).
Так отмеченный выше оптимизм этого мироощущения предстает отнюдь не "орнаментальным".
Если такая обратимость позиций предполагается логикой определения себя через другого, то не действие ли это того, что принято называть открытостью или, более того, "диалогичностью" культуры по отношению к другому? Чтобы разобраться в Этом, попытаюсь рассмотреть некоторые смысловые основания этой логики: в чем существо описанного интереса "русских мусульман" к другому - а именно европейцу?
Я отметила бы прежде всего аксиологичность самого прогрессистского понимания истории. По-видимому, оценочность видения истории (которая мыслится притом как история общемировая, а творящим ее субъектом выступает само человечество, "народы") ведет к заинтересованности в соотнесении "себя" с другими "народами" - но соотнесении по этой оценочной шкале, каковая, собственно, становится единственным, что эти народы различает. Тем самым эта заинтересованность оказывается интересом к самой иерархии народов, их соотнесенности друг с другом как таковой - а не интересом к каким-либо их собственным чертам. Иначе говоря, все их черты обнаруживаются и рассматриваются с точки зрения этой иерархии.
Сказанное заставляет задуматься и о характере представлений о человеке в описанном миропонимании. Ведь в результате "другой", как и "мы" сами, фактически полностью, "без остатка" описывается здесь своей, так сказать, "оголенной" принадлежностью к той или иной общности, группе, социуму - ее (общности) названием и "записанным" за ней местом в этой иерархии; и потому, быть может, так легко переворачивается оценка мира как раз при смене границ той общности, из которой авторы "Мусульманина" смотрят на-.мир". Я не хотела бы слишком упростить ситуацию: это миропонимание саму принадлежность человека к той