Россия, Москва, год 1992
Над городом стояла ночь. Луна напоминала огромное всевидящее око. Запахи нагретого за день асфальта и бензиновых выхлопов мешались с тонким ароматом свежей зелени и влажной земли. Был канун весеннего равноденствия — колдовской ночи, когда духи неба и земли празднуют вечное возрождение жизни.
Далеко за чертой Москвы, вдали от городского шума, не затихающего ни днем ни ночью, от огней и неоновых реклам, светились окна в большом добротном кирпичном особняке, окруженном высокой оградой. Странный это был дом, и странные люди там собирались.
Сегодня у них было очень важное дело. Окна зашторены наглухо, чтобы ничего из происходящего внутри не досталось постороннему глазу. Да и не ходят здесь чужие, нечего им тут делать. Дом стоит в лесу, а до ближайшей деревни километров двадцать, не меньше.
Просторная, свободная от всякой мебели комната освещена четырьмя масляными светильниками, подвешенными к потолку. В их тусклом мерцающем свете фигуры людей в длинных черных одеждах с надвинутыми на лицо капюшонами кажутся призрачными, нереальными. Эти фигуры образовали правильный круг. Люди молчат и не двигаются, но их воля и разум, их внутренняя энергия создают конус силы чудовищного напряжения. В центре этого круга, рядом с маленькой бронзовой жаровней, испускающей легкий, странно пахнущий дымок, стоят еще двое — мужчина и женщина. На них были такие же одежды, но капюшоны откинуты и лица открыты.
Длинные черные волосы девушки, свободно падающие почти до талии, придерживает только узкий ремешок на лбу. Глаза ее закрыты, руки свободно повисли вдоль тела, тонкое бледное лицо ничего не выражает. Раскачиваясь из стороны в сторону, она поет нескончаемую песню на древнем языке, неизвестном почти никому из живущих.
И кажется, нет в мире больше ничего, кроме этого тихого, душу и кровь леденящего пения.
Мужчина высок и крепок. Возраст его трудно определить, но до старости ему явно еще далеко. Светло-русые волосы и борода придают ему сходство с древним викингом. Ярко-синие глаза смотрят твердо. В противоположность девушке, он неподвижен, только его руки, тонкие и белые, двигаются в такт пению. Одну за другой они сплетают и завязывают в узлы какие-то разноцветные веревочки.
Этот странный обряд продолжается бесконечно долго. Наконец точным резким движением мужчина связывает концы веревочек крепким узлом и швыряет их в жаровню. На краткий миг вспыхивает яркое голубое пламя, потом гаснет.
Только луна по-прежнему плывет над миром, да еще людям, чьи судьбы сплелись сейчас колдовским узлом, не дано спать в эту ночь.
Катя Ключевская не спала, хотя было далеко за полночь. Только что ей позвонил Вадим. На часы он никогда не обращал внимания, но Катя не сердилась на него. Она была по уши влюблена и потому счастлива слышать любимого в любое время дня и ночи.
Всегда, сколько Катя себя помнила, в доме звучали бардовские песни. Вместо колыбельной она засыпала под голос Окуджавы, призывающий всех присутствующих срочно взяться за руки.
Катины родители были типичными шестидесятниками. Они познакомились на вступительных экзаменах в институте, а поженились на следующий день после получения диплома. Обожали выезды на природу с гитарами и палатками, бесконечные посиделки на кухне, разговоры о политике и литературе (в основном не одобряемой официально).
Несмотря на прожитые вместе долгие годы, родители восторженно и влюбленно смотрели друг на друга и не менее восторженно, но с некоторым удивлением — на подрастающую дочь. Катя уродилась, что называется, ни в мать ни в отца, и скоро начала смотреть на них как на любимую, знакомую, вдоль и поперек прочитанную книгу.
И только один раз Катин отец по-настоящему поразил ее. Это было очень давно, в конце семьдесят девятого года. Москва готовилась к новогодним праздникам. У Кати они всегда ассоциировались с запахом мандаринов, шуршащей елочной мишурой, бутылками шампанского для взрослых, а главное — с тем особенным, радостным возбуждением, которое каждый раз обещает что-то новое, необыкновенное, что обязательно должно сбыться в наступающем году…
И вдруг по телевизору проскочило невнятное сообщение о вводе советских войск в Афганистан. Катя даже испугалась, когда увидела окаменевшее лицо отца.
— Что случилось, папа? Тебе плохо?
— Нет, ничего, Котенок, все в порядке.
— Пап, ну я же вижу. Ты мне сам говорил, что врать нехорошо.
— Ладно, иди сюда, — отец ласково привлек ее к себе и усадил на колени. — Понимаешь, Котенок, случилось кое-что действительно плохое. Нельзя устанавливать свои порядки в чужой стране, тем более в такой. Хоть бы Киплинга почитали… Боюсь, это плохо кончится и для нас, и для них.
— Папа, но ведь всегда можно что-то сделать!
— Нет, Котенок, не всегда. Но знаешь, если ничего нельзя изменить, надо все знать, все видеть и не дать себя обмануть. Конечно, ты еще маленькая для таких разговоров, но я думаю, со временем ты все поймешь.
Этот разговор Катя запомнила навсегда. Позже она действительно поняла, как важно видеть только то, что видишь, а не то, что тебе предписано, или то, что хотелось бы.
Время шло. После школы Катя сумела пробиться в иняз и считалась там если не блестящей, то весьма способной студенткой. В общем, жизнь текла ровно, спокойно и почти счастливо.
Но летом девяносто первого года пьяный водитель КамАЗа смял в лепешку старенький «москвич» с Катиными родителями.
Катя осталась совершенно одна, к тому же грянули всем известные перемены. Скромные сбережения ушли на похороны и поминки, родственников не осталось, а многочисленные друзья-приятели папы с мамой и сами оказались растерянными и испуганными, как дети, столкнувшись с неласковым оскалом рыночной экономики. Словом, о продолжении учебы на дневном отделении не могло быть и речи.
Катя совсем было упала духом, но, как это часто бывает, помощь пришла с совершенно неожиданной стороны…
Когда-то у Катиного папы был приятель Сема Гольдберг. В своем диссидентстве он пошел чуть дальше кухонных разговоров — по ночам размножал на ротапринте в родном НИИ солженицынский «Архипелаг ГУЛАГ» и продавал желающим по двадцать пять рублей. Случись такое раньше, Сема, конечно, познакомился бы с ГУЛАГом лично и сгинул бы в его бездонных недрах, но времена были уже не те. К тому же у Семы имелся официально оформленный вызов в Израиль — так, на всякий случай…
Он благополучно отбыл на историческую родину, как водится, до нее не доехал и обосновался в Нью-Йорке. Когда на прежней родине задули ветры перемен, Семен Яковлевич Гольдберг вернулся туда уже как американский гражданин, стал бойко скупать по бросовым ценам все, что плохо лежит, и продавать на Западе уже по ценам мирового рынка.
При всей своей акульей хватке Семен Яковлевич был не чужд некоторой сентиментальности и охотно взял на работу дочь погибшего друга, учитывая, конечно, Катин почти совершенный английский и вполне пристойный немецкий.
Таким образом, состоялась взаимовыгодная сделка. Семен Яковлевич получил грамотного, толкового и преданного сотрудника, а Катя — интересную, хорошо оплачиваемую работу и к тому же гарантию от многих неприятных моментов, с которыми, как известно, сопряжена профессия секретаря-референта.
И вот однажды в промозглый и слякотный ноябрьский вечер Катя возвращалась домой. Возле нее вдруг затормозила красная «девятка» и незнакомый красивый парень предложил подвезти. Катя прекрасно знала, какими неприятностями могут быть чреваты подобные ситуации, но… Ей показалось, что этого человека она ждала всю свою жизнь. Вадим довез ее до самого дома, был очень мил и деликатен, робко попросил телефончик.
Конечно же, они стали встречаться. Вадим часто и охотно водил ее по ресторанам, делал подарки, при случае мог подкинуть денег на модную тряпку. «Ты покупай сама, я все равно в них ничего не понимаю», — говорил он.
Но для самой Кати важнее было другое — Вадим уважал ее, считался с ней, живо интересовался ее работой.
Завтра начинаются длинные майские праздники. Хорошо понимая предпраздничное настроение своих сотрудников, мудрый Семен Яковлевич решил распустить их на день раньше. «Лучше пейте дома, чем на рабочем месте», — любил повторять он.
Катя улыбнулась. Пить она не любит и не умеет, но впереди почти две недели свободы! Правда, завтра ей предстоит небольшое дело: Вадим просил отвезти деньги для своего компаньона. За этим, собственно, и звонил так поздно. Этот компаньон Кате совершенно не нравится. Смотрит зверем, и по роже видно — бандит. Но Вадим так просил! Завтра у его важное дело, а деньги надо отдать срочно. Да и чего бояться? Ее отвезет Ринат, он же доставит обратно. Кроме того, Кате было приятно, что любимый человек доверяет ей даже больше, чем своему другу. Вадим сказал, что Ринату про деньги лучше не говорить.
А вообще-то надо поспать. Завтра будет длинный день. Утром Катя собиралась отправиться на Измайловский рынок. У подруги Наташи через неделю день рождения, и хорошо бы поискать что-нибудь для нее. Наташа замужем за бизнесменом, дорогим подарком ее не удивить, а вот от какой-нибудь оригинальной безделушки наверняка придет в восторг.
Вечером поедет к Вадиму. Потом надо будет выполнить его поручение, а потом… Вадим обещал, что они пойдут куда-нибудь потанцевать.
Наверное, это будет ночной клуб. Катя уже представляла себе, как будет двигаться под музыку в объятиях любимого, как после этого они поедут к нему домой. И как будут любить друг друга всю ночь.
Все будет просто прекрасно!
На другом конце города в тесной хрущевке на узком диване лежал без сна старик. Когда-то он был мужем и отцом, но уже много лет его некому было так называть.
Большую часть своей жизни Сергей Петрович Старков был очень одиноким человеком. Закончив институт, тихо инженерил в небольшом НИИ. Работа состояла в бесконечном переписывании прошлогоднего вранья и составлении планов такого же вранья на будущий год.
Со временем Сергей Петрович пристрастился к весьма необычному хобби — изготовлению ювелирных поделок из серебра, благо его запасы в родном НИИ были практически неконтролируемыми. Сергей Петрович занимался этим больше для собственного удовольствия, чем для заработка. Просматривал книги, каталоги, альбомы по искусству. Он стал очень неплохим специалистом, обладал тонким вкусом, хорошо чувствовал стиль. Знакомые охотно обращались к нему, когда требовалось нечто оригинальное и необычное.
Так и текла его жизнь медленно и ровно до тридцати пяти лет. К этому возрасту Сергей Петрович превратился в закоренелого старого холостяка, был застенчив, близорук, неловок, обществом других людей тяготился, никаких перемен для себя не ждал. И вдруг…
Любовь, конечно, всегда приходит неожиданно, но как могла болезненная задумчивая некрасивая девушка разбудить подобные чувства — непонятно. Ира работала в каком-то машбюро, любила поэзию и природу и к своим двадцати семи годам утратила всякую надежду выйти замуж. Сергей Петрович тогда сильно активизировал ювелирную деятельность — денег стало требоваться больше, смотрел на Иру преданными собачьими глазами, старался угадывать все ее желания и чувствовал себя так, будто получил прекрасный и незаслуженный подарок. И уж совсем невозможное счастье принес тот день, когда Ира, смущенно улыбаясь, сообщила, что беременна.
Володька родился здоровым, крепким и крикливым. Увидев его впервые, Сергей Петрович понял, что никого и ничего ближе и дороже этого комочка, завернутого в голубое одеяльце, у него нет. Даже Ира, по-прежнему любимая, как-то отошла на второй план. После родов она долго болела, и Сергей Петрович стал и отцом, и матерью для своего сына. Сам купал, кормил, укладывал спать.
Потом Володька стал подрастать, и родители не успели оглянуться, как сын вымахал в здоровенного красивого парня. Он был веселым, общительным, хорошо разбирался в технике, играл на гитаре. Сергей Петрович часто недоумевал, как могли они, двое серых мышат, произвести на свет такого сына.
Беда пришла осенью восемьдесят шестого года.
Володя только окончил первый курс и сразу попал под осенний призыв в армию. Сергей Петрович навсегда запомнил лицо сына в тот день, когда они прощались на вокзале, — открытое, радостное, родное лицо.
— Папа, мама, не грустите, я скоро вернусь, — крикнул Володя из окна вагона.
Сначала он служил в Азербайджане, писал веселые письма, словно был не в армии, а в турпоходе. Что-нибудь там про красоты природы, про горы, про новых товарищей…
Ира спускалась к почтовому ящику по четыре раза на день, но каждый раз бледнела лицом, вынимая сероватый конверт без марки. «Будто с войны… — шептала она. — Мама от отца сперва треугольники получала, а потом вот в таком же конверте — похоронку». И тут же, прямо на лестнице, спешила распечатать письмо, увидеть знакомый почерк, впиться взглядом в каждую буковку. Как будто удостовериться хотела, что Володька жив-здоров и с ним все в порядке.
Вначале письма приходили регулярно, но потом в части случилась какая-то непонятная история, и Володя попал в Афганистан.
А еще через месяц — погиб. Он действительно вернулся домой скорее, чем они ожидали.
У Сергея Петровича было такое чувство, что небо раскололось и земля ушла из-под ног. Цинковый гроб, хлопоты с похоронами, поминки — все прошло будто в тумане, в полусне. В памяти остался почему-то только толстый военком, который привез гроб. Он много ел, много пил и все призывал «поменьше голосить и вообще не драматизировать».
А никто и не голосил. Сергей Петрович вообще, кажется, не проронил ни слова. Только смотрел на длинный цинковый ящик с телом своего мальчика, как будто хотел сквозь металл в последний раз увидеть родное лицо.
У него оставалась еще Ира, но это было еще тяжелее. После того как пришло известие о смерти сына, она не кричала, не плакала, не искала сочувствия у окружающих. Она просто закончилась, перестала существовать. Ира теперь смотрела на мир пустыми, тусклыми, безжизненными глазами. Жила, как заведенный автомат, — вставала по утрам, шла на работу, где ею были очень довольны — печатать она стала еще быстрее и безошибочнее, чем раньше, возвращалась домой, бестолково топталась на кухне, пытаясь что-то приготовить, причем нередко в суп сыпала сахар, а в чай соль, потом принимала снотворное и шла спать.
И только один раз, спустя два года после Володиной смерти, Сергей Петрович проснулся среди ночи и обнаружил с удивлением, что Иры рядом нет.
Из-под двери в комнату сына пробивалась тонкая полоска света. Он подошел ближе, осторожно заглянул внутрь да так и ахнул. Жена разложила по комнате одежду сына, просматривала его школьные тетрадки, будто надеялась найти там что-то важное. Сергей Петрович бросился к ней, обнял, прижал к себе, пытаясь утешить, говорил какие-то нежные жалкие слова, в которые сам не верил.
Наконец Ира немного успокоилась и затихла в его объятиях, продолжая всхлипывать, как обиженный ребенок. Утешая ее, Сергей Петрович сам не замечал, что по его щекам текут слезы.
Так они и просидели всю ночь на диване среди разбросанных по комнате вещей сына, плача и обняв друг друга. Одежда, книги, тетради, старые игрушки их мальчика казались теперь такими же мертвыми, как и он сам.
Как будто из них тоже ушла жизнь.
После той ночи Ира прожила недолго. Сердечный приступ успокоил ее навсегда. Придя домой с работы, Сергей Петрович застал ее мертвой на диване и увидел, что она улыбается — впервые за долгие месяцы.
Оставшись в одиночестве, Сергей Петрович окончательно замкнулся в себе. Равнодушно вышел на пенсию, когда подошел его срок, и был даже рад, что больше не надо общаться с сослуживцами, выслушивать их назойливые соболезнования и отвечать на идиотские вопросы. Шли годы, менялась жизнь, круто менялась. Рухнула система, которая казалась незыблемой, кончилась грязная и кровавая война, которая отняла его мальчика, потом полки магазинов запестрели импортным изобилием, а деньги превратились в труху.
Ему было все равно. У стареющего одинокого и очень несчастного человека осталось только одно желание — еще раз увидеть сына, хотя бы во сне. Поговорить с ним, вымолить прощение за то, что не сумел уберечь. Но Володя все не приходил. По большей части Сергей Петрович мучился бессонницей и только под утро проваливался ненадолго в беспокойный, тяжелый и тревожный сон.
И вот по ночам, когда накатывали тяжелые мысли и воспоминания, Сергей Петрович стал все чаще возвращаться к любимому делу, которое в прежние, счастливые времена давало возможность сводить концы с концами. Сергей Петрович убеждал себя и немногочисленных старых знакомых, что изготовление серебряных украшений помогает прожить на нищенскую пенсию инженера в условиях бешеной инфляции.
Это было правдой лишь отчасти. Деньги его больше не интересовали. Он любил свое дело, и это было последнее, что у него осталось.
В окно лился холодный лунный свет. Поняв, что заснуть все равно не удастся, Сергей Петрович поднялся с постели и включил лампу. Ну и что дальше? Почитать, что ли? Он пробежал взглядом по книжным полкам. Когда-то он здорово пополнил свою библиотеку за счет книг, которые тоннами свозились в макулатуру. Сведя близкое знакомство с работниками склада вторсырья, Сергей Петрович за бутылку водки или небольшую денежную мзду легко получал туда свободный доступ.
Среди огромных отвалов мусора иногда попадались просто бесценные экземпляры. Например, лет двадцать назад по чьему-то недосмотру там оказались совсем уж редкие книги, которые были вывезены из Германии еще после Второй мировой войны. Зачем — неизвестно, после войны победители тащили что ни попадя, случалось и не такое. Например, один политработник, а по совместительству военный корреспондент долго таскал за собой тяжеленную печатную машинку «Ундервуд» с широкой кареткой. Потом, уже в Москве, вдруг оказлось, что она печатает слова справа налево.
В общем, книги долго пролежали в каком-то хранилище, потом кем-то были списаны и подлежали уничтожению. Сергей Петрович иностранных языков не знал, но кожаные тисненые переплеты, старинная веленевая бумага, готический шрифт и непонятные, но красивые рисунки, выполненные тонкими черными линиями, внушали невольное уважение.
Таким образом, три старинных толстых фолианта были спасены от уничтожения и заняли свое место в библиотеке скромного советского инженера.
Ну откуда ему было знать, что это бесценные рукописные гримуары четырнадцатого века? И среди них — единственный, последний экземпляр знаменитой книги Киприана? После смерти монаха Лафатера он долгие годы пролежал в тайных запасниках монастырского хранилища, а вот теперь, после войны, оказался в России.
Но есть вещи, которые не могут просто лежать. Они сами выбирают время, и тогда появляются люди, которые нужны для работы этим вещам или силам, заключенным в них.
После смерти жены в квартире Сергея Петровича царил привычный беспорядок. Разыскивая себе что-нибудь почитать, он случайно задел причудливую, винтом завернутую стопку книг, которая и так держалась на честном слове. Пришлось подбирать книги с пола.
Одна из старинных немецких книг оказалась раскрытой. На пожелтевшей от времени странице Сергей Петрович вдруг увидел рисунок настолько редкого по красоте медальона, что так и замер.
Эта вещь просто завораживала. Захотелось сделать ее прямо сейчас, немедленно, ведь заснуть все равно не удастся, можно попробовать хотя бы занять себя.
Никогда еще работа не шла так легко и споро. Медальон получился еще красивее, чем в старой книге. Сергею Петровичу даже показалось, что украшение испускает какое-то голубоватое сияние.
Он еще раз полюбовался своим изделием. Такая красота, даже жаль будет расставаться. Но что поделаешь, не самому же носить.
Разнообразных побрякушек, изготовленных в часы бессонницы, скопилось уже довольно много, а пенсия еще не скоро. Надо будет завтра выйти с ними на рынок. Деньги, конечно, не главное, но жить-то надо.
Будет лишний повод хоть ненадолго уйти из дома и занять себя чем-нибудь.
Магомед Ходжаев тоже не спал всю ночь. Близкое полнолуние растревожило и его. Волком хотелось завыть на луну… Тем самым волком, что на чеченском знамени.
Магомед родился в ссылке, в маленьком шахтерском поселке недалеко от Караганды. До сих пор помнится ему пыльная, продуваемая всеми ветрами, бесприютная степь.
Когда чуть-чуть подрос, слушал и запоминал рассказы старших о том, как целый народ везли через всю страну в телячьих вагонах. Как выбрасывали под откос трупы тех, кто не выдержал дороги. Как уже здесь, в Казахстане, издевался над ссыльными комендант Юдин…
Маленький Магомед слушал — и впитывал, впитывал в себя, как губка, горе и злобу своего народа.
Потом умерла мать. Работа откатчицы в шахте не способствует здоровью и долголетию, и Асет Ходжаева скончалась за неделю до своего двадцать девятого дня рождения. Магомеда отправили к родственникам, жившим в Чуйской долине. Уже в те времена многие оборотистые людишки ездили туда за коноплей. Людишек, конечно, ловили, но у чеченцев они часто могли найти приют и защиту, ибо они были преступниками, врагами государства, а чеченцы жили по принципу «враг моего врага — мой друг».
Время шло. Для подрастающей чеченской молодежи героями становились бандиты, воры, грабители и убийцы. Банда Ахмеда-Маргелы, еще в шестидесятые годы наводившая ужас на среднеазиатских зубных техников, стала легендой в устах подростков.
Потом началось возвращение на историческую родину. Тогда чеченский криминалитет уже превратился в мощную силу, которая до поры ждала своего часа.
И, как известно, дождалась. Грянул девяносто первый год. До этого времени бешеный нрав Магомедовых соплеменников знали только те, кому довелось служить в армии или сидеть в тюрьме.
После — узнали все остальные. Будет еще и первая, и вторая чеченская война, и Грозный превратится в мертвый город, разбитый бомбежками и артобстрелами, и русские матери снова будут получать похоронки на своих мальчиков, гибнущих в мирное вроде бы время, а пока джинн еще только-только вырвался на свободу.
Жить стало легко и вольготно. Связи вплоть до высших российских кругов обеспечивали надежную защиту. Магомед отправился в Москву «гонять воздух». Афера с фальшивыми авизо легко приносила большие деньги. Правда, для прикрытия такой деятельности часто бывает нужен русский Вася — должен же кто-то быть директором подставной фирмешки, расписываться в бумагах и ставить печать!
Но это как раз не проблема, чего другого, а дураков здесь всегда хватало. Хуже то, что деньги на этот раз девались неизвестно куда. Ладно, разберемся. Этот самый Вадик выглядит как побитый щенок. Деньги он теперь пусть хоть родит, а достанет. Шакал этот Вадик, одно слово. Бабу свою внаем сдает, чтобы шкуру уберечь. Да, завтра будет весело. Телка того… Гладкая. Магомед сладко потянулся в предвкушении удовольствия. Не так ему нужна была Катя, как хотелось еще раз насладиться унижением и покорностью Вадима, раз уж так получилось, почему бы не попользоваться?
Надо сказать, что услугами профессиональных проституток Магомед пользовался крайне редко. Молоденькие, красивые и глупые русские девочки были куда слаще. И лучше приезжие, чтобы в случае чего искать было некому. Сначала — себе, потом — своим мальчикам, потом — еще что-нибудь, смотря по настроению.
Конечно, мимолетные Магомедовы подружки не знали, что многим из них придется либо удобрить собой кусок близлежащего болота, либо превратиться в тупые забитые существа, полностью лишенные разума и воли. Даже те, кому повезло вернуться домой, не скоро приходили в себя.
Магомед искренне считал, что все его жертвы недостойны никакого уважения, и в собственных глазах был морально безупречен. Накопленная годами злоба требовала выхода, и теперь он наслаждался местью.
Всем.
А очень далеко от России, на американском континенте, было уже утро. Над небольшим городом в штате Нью-Гемпшир медленно и лениво вставало солнце. Том Хартли, преуспевающий белый американец тридцати двух лет от роду, торопился на работу, и настроение у него было хуже некуда.
Том был менеджером в небольшой компьютерной фирме. Его босс, Питер Блюм, когда-то жил в Нью-Йорке и познакомился там с русским евреем Сэмом Гольдбергом. Тогда Сэм был нищим эмигрантом, существовал в основном на пособие, именуемое вэлфером, но все же не унывал, веры в себя не терял, прокручивал мелкие гешефты и строил наполеоновские планы. Теперь, когда в России все изменилось, Сэм вернулся туда уже как американец, открыл свое дело и принялся бомбить всех прежних знакомых предложениями о сотрудничестве. Питера он соблазнял огромным вновь открывающимся российским рынком, где о компьютерных технологиях пока знают лишь понаслышке. Питер решил, что это слишком хорошо, чтобы быть правдой, и Том отправился в командировку в Москву.
Это было примерно полгода назад. В течение месяца Том добросовестно изучал положение дел, и, вернувшись обратно, доложил свои соображения. Он считал, что рынок сбыта в России действительно есть, но бизнес настолько криминализирован, а сами русские настолько непредсказуемы, что иметь с ними дело крайне рискованно. Кроме того, контора Сэма показалась ему очень подозрительной, а его самого Том искренне считал просто старым жуликом.
Единственным приятным впечатлением от Москвы стала Кэт, по-русски Катя, работавшая у Сэма переводчицей. Она хорошо говорила по-английски, была очень мила, приветлива и корректна, но на предложение Тома поужинать вместе и вообще познакомиться поближе ответила вежливым отказом. Тома это несколько удивило, потому что обычно русские красавицы охотно шли на интимное общение с иностранцами — кто за деньги, а кто и просто так, за призрачную возможность найти богатого мужа. Том быстро оставил свои притязания, но почему-то до сих пор не мог забыть девушку.
Мысленно он называл ее Пусси Кэт. Катя действительно была похожа на веселого котенка, часто смеялась, но иногда, задумавшись, становилась просто прекрасной. В такие минуты Том видел в ее лице такое редкое сочетание нежности и отваги, что хотелось схватить ее в охапку, увезти навсегда из грязной, голодной, сверкающей фальшивыми огнями Москвы, любить и оберегать от всего на свете.
Теперь ему снова предстояла утомительная и, скорее всего, безрезультатная поездка. Почему-то все деловые переговоры у русских сопряжены с таким тяжелым и беспробудным пьянством, что прийти в себя удается не скоро.
Конечно, он снова увидит Катю, но от этого будет только хуже. Приходится признать, что он ей не нужен, а материальными благами и обещанием сытой спокойной жизни ее не купишь. Эх, будь оно все проклято!
Том спокойно и уверенно вел машину по тихой, сонной улице своего городка. Неизвестно откуда на дорогу вдруг выскочила большая рыжая кошка. Том любил животных и не хотел начинать свой день с убийства беззащитной твари. Он резко ударил по тормозам и успел остановиться как раз вовремя. Кошка была всего лишь в полуметре от машины.
Том посидел немного, стараясь унять нервную дрожь в руках, потом вышел из машины, чтобы отнести животное в безопасное место. Почему-то кошка не убегала и вообще не казалась испуганной. Она спокойно и уверенно стояла посреди дороги и смотрела в упор огромными изумрудно-зелеными глазами. И на какой-то момент Тому показалось, что на него смотрит совершенно разумное существо.
Существо, которое нуждается в помощи.
Кошка не далась в руки. Всего лишь раз она благодарно ткнулась головой в ладонь, потом развернулась и гордо, удалилась.
Том снова сел за руль. Он был вполне доволен собой, но его настроение резко изменилось. Теперь ему хотелось отправиться в эту дурацкую деловую поездку. Он точно знал, что практических результатов это не принесет, но его собственная жизнь должна круто измениться, и не обязательно в худшую сторону. Он был спокоен и уверен, что все идет так, как нужно.
И только одна смутная мысль не давала покоя. Откуда, черт возьми, взялась на дороге эта кошка? Том не был специалистом, но кошка была ухоженная, дорогая, явно породистая. Такие стоят бешеных денег. Эта киска вполне могла быть балованным домашним сокровищем какой-нибудь обеспеченной леди. Том давно жил на своей улице и хорошо знал всех соседей.
Ни у кого из них такой кошки не было.
Ночь прошла.
В красно-кирпичном доме недалеко от Москвы все выглядело совсем по-другому. Как будто и не собирались там странные люди, не было никаких магических обрядов, не струился над жаровней синеватый дымок и черноволосая ведьма не раскачивалась в такт словам древнего заклинания.
Сказки все это, граждане.
Комната, освещенная солнцем, казалась уютной и мирной. Дородная, все еще красивая женщина средних лет сидела за столом. В руках у нее была колода карт, которые сейчас она сосредоточенно раскладывала в ей одной ведомом порядке.
Пасьянс, что ли?
Нет, вряд ли. Слишком уж женщина была серьезна. Карты совсем не напоминали те, которыми режутся в подкидного дурака. Да и бормотала женщина что-то непонятное:
— Добрый и строгий человек… Это хорошо. Подарок… Значит, талисман перейдет из рук в руки так, как нужно. Предательство… Катастрофа, пожар… Люди, люди!
Прежде чем перевернуть последнюю карту, она помедлила. Очень важно, кто будет посланником. Наконец, перевернув ее, женщина улыбнулась. «Сила — дочь огненного меча», — прошептала она.
На карте была изображена молодая девушка с огненно-рыжими волосами, без всякого усилия удерживающая разъяренного льва. Волосы ее были заплетены в короткую косу, правая рука и правая грудь обнажены, над головой витал знак бесконечности.
Значит, все правильно. Остается только ждать ночи.
Кате не удалось выспаться, но встала она очень рано. Утро было теплым и ласковым, впереди длинный интересный день, что еще нужно человеку?
Она быстро натянула джинсы, тонкий свитерок, чуть подкрасила глаза и позавтракала перед включенным телевизором. Со времени смерти родителей Катя так и не привыкла есть в одиночестве, а такая компания все же лучше, чем никакой.
На экране развеселые девушки то признавались в вечной любви какому-то бухгалтеру, то собирались навсегда покинуть пределы необъятной родины.
Сбегая по лестнице, Катя напевала себе под нос привязавшуюся мелодию: «Америкен бой, уеду с тобой, уеду с тобой, Москва, прощай…» Да уж, америкен бой — воплощенная мечта всех московских кошелок. Может, где-нибудь в родном Техасе или Висконсине он полный лузер, но здесь, в Москве, просто принц!
Конечно, среди американцев тоже попадаются неплохие люди. Катя вспомнила Тома Хартли, который приезжал к ним на фирму еще перед Новым годом. Том был приятным парнем, Катя чувствовала, что очень нравится ему, но у нее уже был Вадим. И потом… Ей совершенно не хотелось пополнять ряды дешевых русских красоток, глядящих жадными глазами на каждого заезжего кавалера. Может, у него дома жена и пятеро детей, так почему бы не развлечься в деловой поездке, тем более что в Москве предложение по этой части намного превышает спрос. Да бог с ним, с Томом, себя Кате упрекнуть не в чем, а за других она не отвечает. И вообще, лучше не заводить романы на работе, так жить проще.
На Измайловской ярмарке Катя быстро нашла подарок подруге. Массивный браслет в виде китайского дракона с бирюзой во рту наверняка ей понравится. К тому же торговка бойко вытащила пачку листов бумаги, отпечатанных на плохом ксероксе, и принялась уверять, что этот самый дракончик непременно принесет своему обладателю счастье, здоровье и еще много хорошего. Наташа в последнее время увлеклась восточной философией и даже ремонт в квартире затеяла делать не абы как, а в соответствии с принципами «фэншуй», приведя этим в полное недоумение бригаду молдаван-отделочников.
Времени оставалось еще много и Катя решила просто прогуляться по рядам, тем более что вокруг было много интересного.
Среди прочих безделушек Катя увидела серебряный медальон удивительной красоты. Она и сама не могла бы объяснить, почему он ей так понравился, но сочетание причудливо изогнутых завитушек и затейливой гравировки выглядело на редкость законченным и гармоничным. Это была та вещь, которую ей действительно захотелось иметь.
Катя взяла медальон в руки, любуясь совершенством формы. Какая жалость, что больше нет денег! За такую прелесть наверняка запросят много. Катя искоса взглянула на продавца — седого, грузного, бедно одетого пожилого человека. Его глаза, плавающие за толстыми линзами очков, показались ей добрыми и печальными. «Бедненький… Трудно, наверное, сейчас прожить. И вид у него такой интеллигентный… Мой папа был такой же. Каково ему теперь стоять на рынке! Ну ничего, я заплачу, сколько он скажет, лишь бы согласился отложить эту штуку хотя бы на полчаса. Вот только сейчас примерю ее…»
Катя накинула на шею тонкую цепочку. Медальон показался странно теплым, как будто перед этим кто-то долго держал его в руках. Но главное… От мысли, что его придется снять и отдать обратно, стало не по себе.
Налюбовавшись, Катя подняла руки, чтобы снять медальон. Но не тут-то было — прядь ее вьющихся волос непонятным образом накрепко переплелась с цепочкой. Покраснев от смущения, Катя тянула и дергала ее изо всех сил. Продавец сочувственно наблюдал за ней.
Сергею Петровичу было жаль эту рыженькую симпатичную девушку. У бедняжки был такой вид, будто она вот-вот заплачет. Ее волосы запутались крепко, а предложить свою помощь он не решался. За годы одиночества совсем отвык от общения с людьми, да и чувствовал себя сегодня далеко не лучшим образом. Болела голова, перед глазами мелькали мушки.
Только болезненным состоянием и можно объяснить то, что случилось дальше. Все окружающее куда-то исчезло. Солнечное теплое утро вдруг превратилось в серые сумерки. С расстроенного лица незнакомой девушки на Сергея Петровича смотрели глаза сына. Как будто его мальчик, убитый много лет назад, на краткий миг вернулся обратно.
Вернулся, чтобы попросить о чем-то.
Видение продолжалось несколько секунд, не больше. Вокруг так же шумел базар, солнце светило еще ярче, а девушка так же безуспешно пыталась снять медальон.
— Извините, я сейчас, — бормотала она.
Сергей Петрович принял решение. В конце концов, до пенсии он как-нибудь перебьется, а денег ему с собой в могилу не взять.
— Скажите, деточка, вам нравится эта вещь?
— Да, очень, я обязательно куплю, только домой схожу за деньгами.
— Знаете что? Давайте сделаем так. Я хочу, чтобы вы взяли и носили этот медальон, а о деньгах говорить не будем.
— Ну как же… Я так не могу.
— Можете, можете, деточка. Сделайте приятное старому человеку. Носите на здоровье и будьте счастливы.
Сергей Петрович быстро собрал свой товар и поспешил уйти с рынка. У него больше не было сил, но в то же время впервые за много лет он чувствовал себя почти счастливым.
Как будто в недалеком будущем ему предстояло что-то хорошее.
Катя отправилась домой. Она была очень смущена и недовольна собой. «Неудобно как-то получилось. Он такой старенький, интеллигентный и беззащитный, а я — нахалка. Надо будет обязательно вернуться и заплатить», — думала она.
Дома Катя переоделась в модное удлиненное платье. Если они с Вадимом пойдут вечером куда-нибудь ужинать и танцевать, то джинсы будут явно неуместны.
«Голубой цвет мне, кажется, идет, — размышляла девушка перед зеркалом, — хотя, зеленый, наверное, был бы лучше».
Сергея Петровича она, конечно, не застала, хотя и долго бродила по рядам. «Ничего, в следующий раз приду. Он, наверное, тут часто стоит», — успокоила себя Катя.
Конечно же, она ошибалась. Больше им встретиться уже не пришлось.
Вадим непривычно суетился и прятал глаза. Таким Катя его никогда еще не видела.
— Катюш, ты сейчас быстренько съездишь и вернешься. Тут совсем недалеко. А у меня это… Дела. Ты извини, ладно? Зато потом сходим куда-нибудь. Хочешь в «Арлекино»? Хочешь — пойдем. Да, и еще вот триста долларов, завтра какую-нибудь эдакую шмотку тебе купим. Ты же у меня умница. Сейчас Ринат приедет. Только ты ему про деньги не говори. Он что-то это… Ненадежен последнее время. Вот «дипломат», сама не открывай, там замок кодовый. Магомед знает.
Слушая болтовню Вадима, Катя с ужасом почувствовала, что все его слова — ложь. В первый раз она посмотрела другими глазами на человека, которого любила. Она затеребила пальцами тонкую цепочку с медальоном, придумывая предлог, чтобы уйти.
Но не успела, да, наверное, и не могла бы успеть. Звякнул дверной звонок. Вадим как будто даже обрадовался, что не надо больше притворяться.
В машине Рината Катя все еще пыталась успокоить себя. Ехать пришлось долго, и она задремала. Ей снилось, что она снова маленькая, родители живы и все хорошо. По комнате развешана елочная мишура, отец поднимает Катю высоко-высоко, под самый потолок, а она визжит и смеется. Папа высокий и сильный, а его руки — самое надежное убежище. Потом он прижимает ее к себе крепко-крепко и шепчет на ухо: «Не дай себя обмануть, котенок. Не дай себя обмануть».
— Вставай, приехали, — услышала она голос Рината.
Катя медленно открыла глаза. Было уже темно, вокруг стоял высокий лес. Большой красивый дом, окруженный забором, показался каким-то зловещим.
— Ты иди, я тебя подожду.
Катя вышла из машины. Калитка оказалась незапертой. До дома надо было пройти всего несколько шагов. Казалось, узенькая, аккуратно вымощенная плитами садовая дорожка жжет ноги сквозь подошвы легких летних туфелек.
Катя поднялась на крыльцо, нажала кнопку звонка, где-то внутри дома простучали шаги… И дверь захлопнулась за ней.
Том летел в самолете. Вообще-то он не склонен был к абстрактным философствованиям, но сейчас думал о том, как легко стало в последние годы преодолевать огромные расстояния. Кто бы мог во времена Колумба и Магеллана подумать, что Землю можно будет обогнуть за несколько часов, дожевывая завтрак и размышляя о своих делах? И кто бы мог подумать всего несколько лет назад, что приехать в Россию можно будет легко и просто? Преграды, созданные людьми, преодолевать сложнее, чем природные.
Сейчас все по-другому. Расстояния сократились, а главное — рушится незримая стена между людьми, которая делает их врагами и может в конце концов привести к мировой катастрофе, в которой не дано выжить никому.
Даже к своей безответной любви Том начал относиться иначе. Теперь он понял, что любовь сама по себе дар божий, возможность любить — уже счастье. Том радовался, что снова увидит Катю. Пусть он ей не нужен, пусть она любит кого-то другого — это все не важно. Главное, что она есть, и спасибо ей за это. Оказывается, в любви нельзя быть собственником и эгоистом. Отдавая, получаешь больше, а ревность выдумали идиоты. Том собирался сказать Кате об этом, как только увидит, признаться в своей любви без стыда, без страха быть отвергнутым и даже без надежды на взаимность. Пусть она просто знает, что дорога ему и всегда может на него рассчитывать.
Том был бы совершенно счастлив, если бы к его благостным размышлениям не примешивалась тревога за Катю. Почему-то именно сейчас он очень боялся, что с ней случится что-то плохое, что он больше никогда не увидит ее… И что его помощь, любовь и забота уже опоздали.
— Значит, девочка, ты меня обмануть хотела, — обнаружив в «дипломате» пачки резаной бумаги, Магомед даже оторопел немного от такой наглости. Этого сучонка Вадима он теперь на куски порежет… Но сначала вытянет из девчонки всю информацию. — Лоха нашла, да? А знаешь, чем за это расплачиваются?
Катя забилась в угол дивана. Мысли метались, как маленькие испуганные зверьки. После того как она услышала шум мотора удаляющейся машины Рината, никакой надежды уже не осталось. Значит, Вадим действительно подставил ее. Этих бандитов здесь человек пять, и она полностью в их власти.
— Послушайте, Магомед, отпустите меня, пожалуйста. Я ведь и правда не знала, что в «дипломате», — Кате казалось, что лучше оказаться одной в лесу среди ночи, чем оставаться в этом уютном красивом доме. И была совершенно права.
Магомед засмеялся.
— Ваха, — обратился он к одному из своих приспешников, — ты еще видел таких наглых шлюх? Кинуть меня хотела со своим хахалем! И главное, сама-то кто? Дешевая блядь, вон грошовую безделушку на себя нацепила, и сама со всеми потрохами три рубля не стоит, а туда же… Ладно, пора кончать базар, держите ее.
Двое дюжих молодцов легко подхватили девушку под локти, поставили на ноги. Магомед рванул платье на плече.
— Отпустите меня, я же ничего не сделала!
Хлесткий удар в лицо отбросил к стене. Катя ощутила во рту соленый привкус крови. Она поняла, что робким сопротивлением только раззадорила бандитов, и теперь ей уже не спастись.
Никто не заметил, что серебряный талисман у Кати на груди вдруг засветился странным голубоватым светом.
Глаза заволокло тяжелой багровой пеленой, и Катя уже не видела ничего вокруг. Лишь время от времени, словно на экране, возникало то бородатое лицо Магомеда, то молодые и наглые физиономии его помощников, то Вадим, прячущий глаза, с этой ужасной уклончивой улыбочкой, которую она никогда раньше не видела… Все они казались сейчас уже не людьми, а какими-то гадкими, скользкими тварями, олицетворяющими человеческие пороки.
Неожиданно для себя Катя почувствовала, как тело наполнилось неведомой прежде силой. Вместе с отчаянием пришла смелость. Когда нечего терять, уже нечего бояться, не так ли? Страх куда-то пропал, и только ярость рвалась наружу. Девушка неожиданно легко высвободилась из крепких рук, держащих ее за плечи.
— Твари, нелюди, чтоб вам сгореть! — крикнула она. И как будто из-под земли, вдруг раздался другой голос — низкий и страшный, совсем не человеческий:
— Сгорите в огне!
Что произошло дальше, никто так и не понял. Катя вытянула вперед левую руку, защищаясь от новых ударов. На ладони появилось небольшое белое пятно. В полумраке комнаты оно сверкало и переливалось перламутровыми отблесками и вдруг превратилось в ослепительно-белый луч. Он ударил в голову Магомеда, прошел сквозь стену, оставив в ней огромную обугленную дыру. В соседнем помещении раздался взрыв, и пламя забушевало вокруг.
На полу корчилось то, что еще недавно было Магомедом Ходжаевым. Наружных повреждений у него не было, но невиданный огонь словно пожирал его изнутри. Одежда тлела, кожа на лице и руках быстро обугливалась, изо рта и ушей вырывались языки голубоватого пламени. Он все еще был жив и кричал не переставая.
Не каждому дано попасть в ад еще при жизни.
Магомедовы подручные оцепенели. Никто из них не мог ни пошевелиться, ни открыть рот, не говоря уже о том, чтобы выбраться из горящего здания.
Катя в последний момент успела увернуться от рухнувшей потолочной балки. Закрывая лицо руками, бросилась к двери. Спасать своих мучителей она не собиралась.
Был момент, когда Катя почувствовала, что не может справиться с дверным замком. «Неужели и я сгорю тут вместе с ними? Нет, черт возьми, нет! Я не буду гореть заживо вместе с этими подонками!»
Наконец замок поддался, и дверь распахнулась настежь. В комнату хлынул поток свежего воздуха, и пламя разгорелось с новой силой. Со звоном лопались стекла, дом Магомеда быстро превращался в огненную могилу.
Катя выскочила во двор, с наслаждением вдохнула полной грудью прохладный и чистый ночной воздух.
Взметая в небо целые фонтаны огненных искр, со страшным треском рухнула крыша.
Толстые бревна еще догорали, но в общем все было кончено. Не разбирая дороги, Катя бросилась бежать через лес.
Ветки деревьев хлестали по лицу, колючий кустарник царапал ноги. Только сейчас Катя заметила, что ее руки сильно обожжены и покрыты волдырями. Боль и страх гнали вперед. Девушка боялась, что если остановится, то упадет и больше не сможет подняться. Она не задумывалась о необъяснимом с точки зрения нормального человека происшествии в доме Магомеда, о том, что стало причиной страшной смерти пяти человек, просто бежала вперед, не разбирая дороги, как бежит напуганный зверь, спасая свою жизнь.
Лес понемногу редел. Кате показалось, что между стволами деревьев мелькают фигуры людей и слышатся голоса. Странно было только то, что эти люди разговаривали на непонятном языке. Откуда ночью в лесу взялись иностранцы?
Но сейчас это было не важно. Если есть люди, значит, можно рассчитывать на помощь и спасение. Собрав остатки сил, Катя выскочила на поляну.
То, что девушка увидела, поразило ее еще больше, чем пожар. На лесной поляне, образовав правильный круг, стояли люди в длинных черных одеждах. В центре этого круга, воздев руки к небу, стоял высокий мужчина.
Катя вскрикнула и потеряла сознание. Мужчина подхватил ее на руки, что-то повелительно сказал остальным, и все они скрылись за деревьями.
Ночь весеннего равноденствия удалась.
Впервые за много лет Сергей Петрович смог наконец заснуть спокойно. В окно светила луна, но ее свет казался не зловещим, а мудрым, вечным и почти радостным. Впервые не терзали воспоминания о сыне. Сергей Петрович вспоминал первые шаги своего мальчика, его смешные словечки, его улыбку. Потом заснул, и ему приснился сын.
Он стоял высоко-высоко, но Сергей Петрович хорошо видел его лицо, каждую черточку. Володя выглядел почти таким же, как в тот день, когда они прощались на вокзале, но казался мудрее и старше.
— Здравствуй, отец. Не грусти, мне хорошо здесь. Я помню и люблю тебя. Скоро мы увидимся.
— Володька, милый мой, но почему сейчас? Почему ты раньше не приходил? Я так ждал тебя!
— Не знаю, отец, — Володя почему-то отвел глаза. — Я всегда был с тобой. Просто это ты не видел меня. А сейчас… Ты сделал что-то важное.
Сын помолчал недолго, глядя прямо в глаза.
— Прощай, я не могу надолго задерживаться.
Сергей Петрович почувствовал, как по щекам течет горячая соленая влага.
Вот сейчас все закончится, сын уйдет, и он опять проснется в опостылевшей комнате. А что потом? Та же одинокая ненужная жизнь.
— Володька, не уходи! Я болен, стар и одинок. Я не могу так больше. С тех пор как ушла мама, мне уже незачем и не для кого здесь оставаться. Возьми меня к себе, пожалуйста!
— Хорошо, отец. Сегодня такая ночь, когда желания сбываются. Иди ко мне. Про маму я знаю, она тоже здесь.
Из-под ног сына протянулся длинный разноцветный луч. «А вот посмотрим, сумею ли я ходить по радуге», — подумал Сергей Петрович, прежде чем ступить на него. Лунная дорожка оказалась страннопризрачной и в то же время надежной. Идти по ней было легко и приятно, и Сергей Петрович, еще не веря своему счастью, торопясь и смешно взмахивая руками, пошел вверх. Туда, где ждал его сын.
И даже не заметил, что умер.
Когда Катя пришла в себя, было уже утро. Она почему-то медлила открывать глаза. Ей было тепло и уютно, а слабость и истома во всем теле казались даже приятными. «Сейчас-сейчас… Еще минуточку… На работу ведь сегодня не надо. И Вадим…» Вадим. Да, конечно, Вадим. Воспоминания о страшных событиях ночи отогнали остатки сна, заставили резко открыть глаза. Господи, где это я? И чем все закончилось?
Катя лежала на широкой кровати в совершенно незнакомой комнате. Стены были обиты узкими деревянными дощечками, а в открытое окно заглядывали душистые гроздья цветущей сирени. Рядом с кроватью в кресле сидела черноволосая девушка в джинсах и белой рубашке. Она читала какую-то книгу в потертом кожаном переплете. Катя пыталась сообразить, как же, собственно, попала сюда, и не могла.
Увидев, что Катя пришла в себя, незнакомка отложила книгу и улыбнулась.
— Привет, сестренка. Добро пожаловать обратно в мир живых.
— Привет… А ты кто?
Девушка чуть пожала плечами.
— Это не важно. Если хочешь, зови Дианой. Почему-то обязательно всем нужны имена. Попробуй встать, если сможешь. Думаю, тебе пора завтракать.
Откинув одеяло, Катя увидела, что совершенно обнажена, а ее руки умело забинтованы. Тонкая цепочка с медальоном по-прежнему холодила шею.
Диана подошла к стенному шкафу и выложила на кровать такую же, как у нее, белую рубашку, джинсы и белье. Покосившись порванные Катины туфельки на полу, добавила пару белых кроссовок.
— Надень это, сестренка. Наверное, будет длинновато, но пока сойдет. Вчера от твоего платья мало что осталось.
Катя поднялась с постели и стала торопливо одеваться, ежась от утренней прохлады. Пуговицы на рубашке никак не хотели застегиваться, а забинтованные руки плохо слушались. Диана помогла быстро и ловко, но от прикосновения ее тонких и сильных пальцев Кате почему-то стало не по себе.
В просторной кухне Диана проворно поставила на стол свежие булочки, апельсиновый сок и большую тарелку с горячей, аппетитно пахнущей яичницей. Никогда еще еда не казалась Кате такой вкусной.
Катины мысли представляли собой смесь любопытства и страха. Кроме того, было огромное, всезатопляющее чувство возвращенной радости бытия. Как бы то ни было, пока она еще жива.
С учетом событий вчерашней ночи это можно было считать удачей. Обожженные руки болели, ноги сильно исцарапаны, но могло быть и хуже. Гораздо хуже.
— Послушай, Диана, я могу спросить?
— Конечно.
— Кто меня перевязывал?
— Один из наших братьев. Кода-то он был врачом. Не волнуйся, там нет ничего страшного, ожоги неглубокие. Все быстро заживет, и даже шрамов не останется.
— А раздевал кто?
— Я.
— А… Больше ничего не было?
Диана искренне рассмеялась.
— Жаль тебя разочаровывать, сестренка. Ты неплохо сложена, но здесь твои женские прелести никого не интересуют.
— А как вы все оказались в лесу? И что вы делали там среди ночи? И чем вы вообще занимаетесь?
— Это чаще всего называют колдовством, — ответила Диана спокойно, будто речь шла о ремонте квартир или торговле картошкой.
— Поторопись, сестренка. Тебя ждет грандмастер.
«Этого еще не хватало. Сперва бандиты, потом колдуны. Просто интересно, что со мной будет дальше», — думала Катя, поднимаясь вслед за Дианой по витой железной лесенке. Особенного страха она, впрочем, не испытывала. Видимо, даже у страха есть свой предел.
В комнате царил полумрак. Как будто и не было за окном солнечного утра, не бушевала весна и сирень не распускала свои душистые гроздья. Сидящий за столом мужчина смотрел на Катю в упор. Под его взглядом она чувствовала себя такой маленькой и беззащитной… Просто тонула в его глазах удивительно глубокого синего цвета.
«Как он красив», — некстати подумала она.
— Здравствуй, проходи, садись. Я рад, что ты в порядке, — приветствовал ее мужчина.
Катя несмело опустилась на стул напротив. На столе горели две свечи и несколько ароматических палочек. Наверное, это из-за них в комнате так странно пахло… Запах не был резким или неприятным, но как-то странно пьянил, навевал сон.
— Полагаю, ты хочешь о чем-то спросить?
— А можно? Вопросов у меня очень много, даже не знаю, с чего начать.
— Начни с самого главного, будет проще.
Катя долго собиралась с мыслями и наконец выпалила:
— А правда, что вы все — колдуны?
Ее собеседник чуть заметно улыбнулся.
— Правда.
«Бог ты мой, — с ужасом подумала Катя, — неужели он сумасшедший? Или шарлатан вроде тех, что выступают по телевизору? Было бы очень жаль… Но, с другой стороны, если бы еще вчера мне кто-нибудь рассказал о пожаре в доме Магомеда и о том, что случилось с ним самим, я бы ни за что не поверила».
— И чем же вы занимаетесь? Предсказываете будущее? Снимаете порчу и венцы безбрачия? Чистите карму и корректируете биополе?
— Нет, конечно! Дурачить простаков, жаждущих быть одураченными, не моя забота. У меня есть другие… — грандмастер прищелкнул пальцами, словно подбирая подходящее слово, — другие жизненные устремления. К примеру, иногда приходится убивать чудовищ, — доверительно сказал он, чуть понизив голос.
«Нет, точно сумасшедший! — подумала Катя. — Тоже мне, истребитель драконов…»
— А разве в наше время есть чудовища? — осторожно спросила она.
Грандмастер невесело усмехнулся.
— Конечно есть. Например, вчера ты познакомилась с одним из них.
Катин собеседник улыбался вполне дружелюбно, но его улыбка вдруг показалась страшнее волчьего оскала. В комнате было тепло, даже жарко, но девушка вдруг почувствовала, как по телу пробегает холодная волна. Он ведь не шутит! Совсем не шутит… Покойного Магомеда Ходжаева трудно было назвать хорошим человеком, но по сравнению с этим грандмастером он просто новорожденный кутенок.
— А что вам нужно от меня? — в горле вмиг пересохло.
Кате стало так страшно, как, пожалуй, еще никогда, даже в доме у Магомеда. Даже страх за свою жизнь меркнет перед темным ужасом, который испытывает человек, внезапно оказавшийся лицом к лицу перед Неведомым…
Грандмастер откуда-то из воздуха достал большой хрустальный графин, налил воды в стакан (его тоже только что здесь не было!) и поставил перед Катей.
— Выпей, станет легче.
Она покорно отхлебнула, и почувствовала, как мысли проясняются и ужас, сжимающий горло, отступает куда-то.
— Так вот, — Грандмастер продолжал деловым тоном, словно бизнесмен, обсуждающий условия предстоящей сделки, — та безделушка, что ты носишь на шее, не простая вещь. Полагаю, ты и сама это понимаешь. Теперь она нам нужна.
— А почему вы не взяли медальон, пока я спала?
— Хороший вопрос. Дело в том, что ты получила талисман так, как было нужно, и ты владеешь им. Он может быть отдан только по доброй воле, а не взят обманом, силой или за деньги. Помнишь, что ты натворила в доме этого дикого горца? Здесь могло быть еще хуже.
— А если я его не отдам? — Катя непроизвольно прикрыла медальон ладонью. Теперь ей в самом деле не хотелось отдавать его в чужие руки, совсем не хотелось!
— Встань и посмотри на себя в зеркало, — приказал грандмастер.
Катя повиновалась. Большое зеркало в резной деревянной раме отразило ее во весь рост. Катя глянула на себя — и обомлела. Рассеченная губа немного распухла, под глазом расплывался большой синяк, но дело было не в этом. И даже не в том, что на левом виске появилась маленькая седая прядь.
Катино лицо неуловимо, но сильно изменилось. Вместо молодой, хорошенькой и веселой девушки из зеркала смотрело какое-то странное создание, которому нет названия.
Как будто совершенно другое существо, мудрое и древнее, все видевшее и все знающее, нацепило Катино лицо, как маску. Глаза, которые раньше были зеленовато-карими и небольшими, расширились и засветились нестерпимо ярким зеленым светом.
— Теперь ты поняла, что я хотел тебе сказать? Какое-то время ты могла управлять силой талисмана, но теперь он начинает управлять тобой.
Катя зачем-то провела рукой по щеке, словно пытаясь удостовериться, что это и в самом деле она. Отражение повторило жест, но поверхность зеркала вдруг покрылась мелкой рябью. Черты лица на мгновение исказились, и Катя ужасом поняла, что существо, которое отражалось сейчас в прозрачной глубине, уже не человек. Ну во всяком случае не совсем.
А Грандмастер продолжал:
— Пока у тебя есть шанс уйти отсюда и жить нормальной человеческой жизнью, но скоро его не будет. Талисман обладает огромной силой, она раздавит тебя, а потом… Даже я не в силах представить, что будет дальше.
Катя, бледная и напряженная, изо всех сил старалась казаться спокойной.
Она еще раз посмотрела на себя в зеркало, сняла через голову цепочку с талисманом и положила на стол перед грандмастером.
— Возьмите, это ваше, — сказала она.
Ей показалось, что талисман в руке потеплел и еле заметно замерцал голубоватым светом. Будто прощался.
— Ты приняла верное решение. Возвращайся в свой мир. И, — грандмастер улыбнулся неожиданно тепло, — мне кажется, что у тебя впереди приятная неожиданность.
Катя устало покачала головой:
— Хватит с меня неожиданностей. В последнее время их и так было больше, чем нужно. И вообще, — она с трудом удержалась, чтобы не заплакать, — как мне жить дальше?
— Как придется, — просто ответил грандмастер, — не суетись раньше времени. Неужели ты думаешь, что осталась жива только для того, чтобы лить слезы до конца своих дней? Ты очень ошибаешься. Успокойся. Мне много лет, больше, чем ты думаешь, и я могу позволить себе дать один совет. Ничего не бойся и ничего не жди, все, что должно произойти, обычно происходит само по себе. Просто потому, что так нужно.
Он помолчал, задумчиво глядя перед собой, потом вдруг сказал отрывисто, почти резко:
— А теперь уходи. Наше время истекло. Кто-нибудь доставит тебя в город. Прощай.
Из кабинета грандмастера Катя вышла, покачиваясь. Голова кружилась, мысли путались, перед глазами мелькали разноцветные круги.
Черноволосая Диана, не сказав ни слова, взяла ее под руку, вывела из дома и посадила в машину. Сама села за руль.
— Ну что, сестренка? Куда тебя отвезти?
Катя разрыдалась.
— Я не знаю… Не знаю… — повторяла она. — Я ведь теперь вообще не человек, а дух бесплотный. У меня нет ни денег, ни документов. Я всего боюсь. И даже домой к себе попасть не смогу, у меня ключей нет. А ты еще спрашиваешь — куда!
Диана покачала головой.
— Странные вы, люди! Сначала бросаете свою жизнь на ветер, а потом убиваетесь из-за мелочей.
Она порылась в бардачке, и в руках у нее появилась Катина белая сумочка.
— Вот твой паспорт, ключи, триста долларов… Не думаю только, что они тебе понадобятся. Губная помада еще завалялась… Носовой платок вот… Кстати, на, утри глазки. Ну что, поехали?
Катя кивнула. В машине она скоро задремала, но неспокоен был ее сон… Все время виделось лицо Вадима — страшное, искаженное предсмертной мукой — и языки пламени вокруг.
Она очнулась, когда до дома оставалось совсем немного. На секунду мелькнула мысль: «Откуда Диана знает, где она живет? Хотя, наверное, для нее ничто не тайна!»
Катя наконец решилась заговорить.
— Диана…
— Что?
— Знаешь, я хотела спросить… Что теперь будет с Вадимом?
Ее спутница даже не повернула голову. Они как раз проезжали перекресток, запруженный машинами, и Диана пыталась втиснуться между потрепанным «жигуленком» и темно-синим «фольксвагеном».
— Ты сама знаешь, — рассеянно ответила она.
Катя даже испугалась. Вот тебе и раз! Она вспомнила вчерашние события: уклончивую улыбку Вадима, отправляющего ее на верную смерть, злость, отчаяние, собственную неизвестно откуда взявшуюся силу, горящего заживо Магомеда, языки пламени, взметающиеся в небо… А главное — страшный, нечеловеческий голос из-под земли. Сейчас, при свете дня, все это казалось нереальным, как кошмарный сон.
— Значит, Вадим умрет? Так страшно умрет? — осторожно спросила Катя.
— Да. Ты сама этого пожелала.
— А если я прощу его?
— Простишь? — Диана чуть прищурилась, и Кате показалось, что в глубине ее глаз заплясали опасные огоньки. — И что дальше? Он перестанет быть предателем? Не надейся.
Диана повернулась к ней, посмотрела в глаза, и от этого взгляда Катя почувствовала, как душа уходит в пятки. Хотелось крикнуть: я не виновата! Это было случайная мысль! Не хочу иметь дел с вашей чертовщиной, не хочу, оставьте меня в покое!
— Знаешь, сестренка, в этой жизни приходится нести ответственность не только за слова и дела, но и за мысли, — сказала она твердо. — Хочешь ты или нет, но тебе придется жить с этим.
Она помолчала с минуту, пристально глядя на дорогу, потом заговорила уже другим тоном, будто утешая:
— С чего ты вообще взяла, что можешь простить или не простить кого бы то ни было? Человек платит только за свою неправду, не больше того, но и не меньше. Лучше пока не думай об этом. В ближайшее время тебе будет чем заняться.
Катя упрямо покачала головой.
— Нет. Я не хочу его убивать.
— Вот тебе и раз! Чего же тебе надо?
Катя задумалась. В самом деле — чего? Ненависти к Вадиму уже не было, но и мысль о том, что теперь он будет жить, как раньше, — спокойно и весело, никогда не вспомнит о ней, тоже была невыносима.
— Я хочу, чтобы он помнил меня. Помнил то, что сделал со мной, всю свою жизнь, до самой смерти. Я хочу, чтобы ему стало стыдно, понимаешь?
Диана посмотрела с удивлением.
— Честно говоря, не совсем.
Катя досадливо поморщилась. Ну что здесь такого непонятного!
— Чтобы совесть в нем проснулась, вот чего я хочу!
Диана недоверчиво, с сомнением покачала головой.
— Да, непростую задачу ты задала, сестренка. Убить человека легко, а вот совесть пробудить… Нужно, чтобы он сам пожелал этого — вслух и при свидетелях. Но хорошо, пусть будет, как ты хочешь.
— А что, разве такое бывает — чтобы сам пожелал?
— О да! — Диана мечтательно улыбнулась. — Рано или поздно это непременно случается. И тогда…
В ее улыбке и голосе было что-то такое, что Кате даже жаль стало своего незадачливого возлюбленного. Немного, но жаль. Мелькнула даже мысль отыграть все обратно, но в глубине души она чувствовала, что уже поздно.
— Вот и приехали. Прощай, сестренка, больше не увидимся.
— Прощай, Диана.
Катя порывисто обняла и поцеловала свою спутницу, потом быстро вышла из машины.
Идя к подъезду, она думала о том, что Диана, конечно, ведьма, скорее всего, убийца и, вполне возможно, просто чудовище.
Но лучшей подруги у нее никогда не было, и, вероятно, уже не будет.
Катя поднялась в лифте на свой этаж, подошла к двери, достала ключи… И тут она увидела Тома. Он, видимо, уже давно терзал дверной звонок. Обернувшись и увидев Катю, Том расцвел такой счастливой и глуповатой улыбкой, какую даже странно было видеть на лице взрослого мужчины.
И Катя улыбнулась в ответ.
Так закончилась эта история. О ее героях больше сказать почти нечего. Том женился на Кате и увез с собой. С помощью хитроумного Гольдберга он сумел довольно быстро преодолеть все формальности.
Хотя в данном случае на российско-американском сотрудничестве пришлось поставить большой жирный крест, Семен Яковлевич был совсем не плохим человеком и искренне радовался, что «девочка сумела-таки хорошо устроиться». Он же продал по доверенности Катину квартиру и переправил деньги счастливым молодоженам. На этой сделке Семен Яковлевич кое-что заработал, ну да бог с ним. Коммерция давно вошла в его плоть и кровь, и что-нибудь наваривать было для него так же естественно, как и дышать.
Впрочем, уже через год Гольдберг скончался от обширного инфаркта. Никакие потусторонние силы тут были ни при чем, просто он курил по пачке «Кэмела» в день, любил при случае выпить, а его вес давно перевалил за центнер.
Тихий провинциальный городок был взбудоражен слухами. Америка — это не Нью-Йорк, Америка — это провинция.
Многочисленные городишки с идиотскими названиями вроде Трои или Южного Парижа, разбросанные от Аляски до Флориды, живут по своим законам. Там, где все знают родословную друг друга по меньшей мере до дедушек, где, уходя за покупками, не запирают двери, где простодушный и веселый человек может лет двадцать прослужить в должности городского шерифа и уйти на пенсию после торжественного обеда в его честь, люди очень настороженно относятся ко всем вновь приезжающим. А тут русская… Тома считали в городе очень респектабельным и благоразумным молодым человеком, и такого экстравагантного поступка от него никто не ждал.
Однако разговоры на эту тему скоро прекратились. Новоиспеченная миссис Хартли отнюдь не напоминала монстра. Кроме того, городских кумушек очень удивило, что она говорит по-английски не хуже их самих. Небольшая вечеринка с коктейлями для друзей и соседей, устроенная молодой четой через месяц после приезда, окончательно примирила с нею город.
Нельзя сказать, чтобы Том и Катя сразу же после свадьбы стали счастливы. В семейной жизни такое случается только в слащавых дамских романах и романтических грезах очень молодых или очень глупых девушек. Ежедневное совместное существование способно приглушить даже самые пылкие чувства.
Если добавить к этому огромную разницу в привычках, образовании, воспитании и образе жизни, то картина становится и вовсе безотрадной. И все же… Чаще молодоженам было хорошо вместе. Обстоятельства, которые их соединили, были настолько необычны, что иного развития событий просто не предполагалось. Поэтому Том и Катя учились жить друг для друга.
Просыпаясь по ночам и слушая ровное дыхание мужа, Катя все чаще чувствовала, что прошлое уходит куда-то далеко. Как будто все, что случилось, было не с ней.
Итак, хеппи энд состоялся. Можно ставить точку и проливать слезы умиления.
Вот только по Москве слишком часто загремели выстрелы наемных убийц. Ни один киллер не был задержан на месте преступления с оружием в руках. Ни один впоследствии не был арестован, как ни клялись в этом с высоких трибун милицейские чиновники разного ранга. Впрочем, биография жертв очень часто была такова, что убийцы лишь убавляли работы правоохранительным органам. Это было тем более удивительно: ребятишки тоже не пальцем деланы, однако вот не убереглись.
Вокруг каждого убийства было много шума, слухов и домыслов. Версии выдвигались самые разные, но доподлинно никто ничего не знал.
Никто, кроме странного человека, называющего себя грандмастером.