Я не успеваю уйти далеко. Несмотря на свой почтенный возраст, которым ловко оперирует Павел Александрович, он догоняет меня даже не запыхавшись.
— И чего ты удумала, солнце? Далеко собралась?
— Я уже ответила! — кричу я. — Если это такая проблема, то мне проще избавиться от неё, чем терпеть всё это!
— Никуда ты не пойдёшь!
— И что же вы сделаете? — с обидой спрашиваю у него.
— Маш… это такая глупость, честное слово… — Павел хватает мою руку и тянет на себя. — Разве тебе недостаточно того, что есть? Маш, разве этого мало?
— Мало, Паш… — я срываюсь на слёзы. — Мне мало…
Он мрачнеет, но я упрямо задираю нос.
— Я отдам её первому встречному, честно. Мне всё равно. Это просто кусок плоти и крови, тонкая плёнка. Она не имеет для меня никакого значения.
— Ты совсем ещё ребёнок, Машенька. Ничего не смыслишь в этой жизни.
— Пусть так, но я могу сама решать, что мне делать, а чего — нет.
Мужчина сжимает челюсть. Не нравится? Что ж, мне тоже много что не нравится, но я же должна смириться!
— Что же ты делаешь, Маш? — резко выдыхает он. — Без ножа меня режешь на мелкие кусочки без единого шанса когда-либо снова стать целым!
Мои глупые губы расползаются в довольной улыбке:
— Это значит «да»?
— Это значит, что мы зайдём чуть дальше, солнце, — он целует кончик моего носа. — Не обязательно идти до конца, чтобы переполниться дофамином и получить желаемое. Но если ты передумаешь…
— Я не передумаю, — твёрдо заявляю ему. — И я действительно хочу дойти до конца.
Он ничего не отвечает, лишь кутает меня в свои объятия, целуя макушку.
Между нами воцаряется уютная тишина. Мы так и стоим где-то посреди степи, возле машины, пока на землю окончательно не опускаются сумерки.
Павел не отпускает моей руки, ловко справляясь с ухабами и поворотами одной левой. В сгущающейся южной темноте уже появляются первые звёзды, а на берегу, у самой кромки чернеющего глубинными водами моря, то и дело вспыхивают костры.
Около одного из них сидит расположилась компания. В открытое окно до нас доносятся звуки гитары, несколько человек танцуют и смеются.
— Заедем ненадолго? — спрашивает вдруг Павел. — Я их знаю.
Я киваю, не отводя взгляда от пляшущих языков пламени, и Павел аккуратно съезжает с грунтовой дороги на траву, замедляя ход.
Мужчина выходит сам, а после — помогает выбраться мне. Я чуточку смущена. Ещё ни разу мы не приходили куда-то в компанию в качестве пары. Даже интересно, как он меня представит?
Но он не разочаровывает меня: уверенно берёт за руку, притягивая ближе к себе, и подводит к своим знакомым. При ближайшем рассмотрении оказывается, что здесь собрались люди совершенно разных возрастов. Есть и совсем молодые — мои ровесники, чуточку старше, и ровесники Павла, и даже совсем седовласая пара.
Со многими Павел здоровается за руку, перебрасывается короткими фразами, вроде «как дела?», «хорошее выдалось лето, жаль, что такое короткое»… И люди отвечают ему тем же. Меня же он представляет просто: «Это Маша, моя подруга».
На мой скромный взгляд, подруга — это лучше, чем ничего. Пожилая дама смотрит с любопытством, целуя Павла в обе щёки. Её он называет тёть Галей, и я думаю, что, вероятно, это какая-то подруга его матери. Даже интересно, как и что он будет объяснять потом, когда всё закончится?
Мы усаживаемся на край расстеленного на песке пледа. Точнее, не совсем так — на край пледа усаживается Павел и тянет меня к себе. Я сворачиваюсь калачиком у него на руках, устраиваю голову удобнее на плече и слушаю разговоры кругом. Иногда Павел вставляет какие-то фразы, и его голос звучит для меня вибрациями его грудной клетки.
Когда один из мужчин берёт в руки гитару и заводит первую песню, Павел Александрович зовёт меня потанцевать, и я не отказываю.
Мы медленно покачиваемся под звуки музыки, лёгкий ветер доносит до нас шум прибоя, и, кажется, что мы одни в целом мире, закрытые коконом своих чувств от всех проблем.
— Не отпускай, — шепчу, проглатывая горький ком сожалений. — Я не смогу без тебя.
Поднимаю взгляд, утопая в штормящих глубинах его темнеющих глаз. Встаю на цыпочки, забрасывая руки на его шею, касаясь пальцами колючей щетины, и прижимаюсь к его губам.
Без единого сомнения руки Павла скользят по моему сарафану, отыскивая небольшие ассиметричные разрезы на ткани, подушечки пальцев касаются моей голой кожи, и мужчина углубляет поцелуй, продолжая кружить меня в танце.
Натанцевавшись вдоволь, мы снова устраиваемся на пледе. Нам протягивают миску с печёным картофелем и жареным на костре хлебом, и я с удовольствием угощаюсь этим нехитрым блюдом. Павел смотрит на меня с лёгкой улыбкой, словно пытается сохранить в памяти этот вечер.
— Мечтать не вредно, — говорит кто-то совсем рядом, и Павел тоже вклинивается в беседу:
— Если бы ещё мечты сбывались во взрослой жизни.
— А ты считаешь, что они не сбываются? — интересуюсь у мужчины.
— Как правило, самые желанные мечты так и остаются красивыми мечтами о невозможном, разбиваясь об очевидные обстоятельства, Маш.
— Я уверена в обратном.
— Это от недостатка у тебя жизненного опыта, но ты скоро убедишься в этом сама.
— Я лучше буду продолжать верить, позитивный настрой и целеустремлённость ускоряют воплощение желаний.
— Молодец, — хвалит меня мужчина посмеиваясь. — Ты запачкалась, давай вытру.
Проводит пальцами по моим губам, и его дыхание сбивается, а я вдруг отчётливо понимаю, что хочу и через год, и через пять, и всю свою жизнь вот так сидеть рядом с ним. И плевать мне на все обстоятельства!
Пожилой мужчина, супруг тёти Гали, берёт в руки гитару и заводит красивую песню, которую я раньше никогда не слышала. У него сильный, чуть хрипловатый голос, совсем молодой, в отличие от его внешности. И я заслушиваюсь, придвигаясь ближе к Павлу.
— Что это за песня? — всхлипывая от внезапно нахлынувшей тоски, спрашиваю тихим шёпотом у Павла.
— Не знаю, Маш, — так же тихо отзывается он. — Здесь её называют просто — Песнь уходящего лета. Она частенько звучит на закрытии сезона, когда приходит время прощаться.
— Не хочу, чтобы лето заканчивалось…
— Я тоже не хочу, Маш, но, к сожалению, всему, даже самому прекрасному в нашей жизни, рано или поздно наступает конец.
Он смотрит мне в глаза, разделяя со мной горечь предстоящей через пару дней разлуки. Вот же упрямый! Если бы он только рискнул попробовать, нам обоим не пришлось бы страдать.
— Поехали домой, Машенька, — склоняясь к моему лицу, выдыхает Павел Александрович. — Не могу больше. Сдаюсь.
Я с готовностью киваю, берусь за протянутую руку, поднимаясь с земли, и чуть ли не вприпрыжку поспеваю за его нетерпеливым темпом.
Он начинает целовать меня ещё во дворе. Стоит нам только покинуть салон автомобиля, как мужчина подхватывает меня на руки и, целуя жадно и ненасытно, заносит в дом. Так просто, словно я нисколечко не вешу, взбегает по лестнице на второй этаж и опускает на кровать.
Теряясь на краткий миг, всё же тянет подол сарафана вверх, но спрашивает:
— Ты точно уверена, Маш?
— Да, — облизываю пересохшие губы. — Уверена. Я готова. До самого конца.
В его глазах плещутся нежность и страсть. Невероятный коктейль. С этого момента и на всю мою жизнь мой любимый.
— Нам будет хорошо, Маш, — говорит мне хрипло, — но я не стану забирать твой подарок.
Лишая меня возможности ответить или начать умолять, он помогает мне снять сарафан и раздевается сам. Я с любопытством осматриваю каждый сантиметр его тела, пока он с восхищением любуется мной.
А потом он нависает сверху, подминая под себя моё тело, и начинает наш полёт.
Хруст простыни под спиной, лёгкие поцелуи по всему телу, аккуратные прикосновения грубых пальцев, томные вздохи, тихие стоны… Это мог бы быть мой идеальный первый раз. С мужчиной, которому я хочу подарить свою невинность.
Но дальше откровенных ласк дело не заходит, как бы я не просила о большем.
— Я не хочу, чтобы ты пожалела, — шепчет он, покрывая поцелуями мою шею. — Пусть будет так.
Пусть будет так! Это и проклятие, и пожелание. Скоро я уеду, и всё превратится в прекрасные воспоминания.
Пусть будет так! Руки, блуждающие по телу. Ненасытные поцелуи. Страсть, обжигающая жарче южного солнца.
Пусть будет так! Стоны, заблудившиеся в его поцелуях. Точечные прикосновения к разгорячённой плоти. Горячая твёрдость у белёсых бёдер. Пальцы, сжимающие чувствительную кожу. Губы, смыкающиеся вокруг чувствительной кожи. Возносящие на самую вершину блаженства. Дарующие чудеса…
Искры из глаз. Мурашки по коже… О Боже! О Боже! О Боже!
Пусть будет так! Потерявшись во времени и пространстве, я представляю, что это не конец. А самое начало.
Словно совсем скоро мы не расстанемся навсегда. Словно всё только начинается.
Пусть будет так! Только, пожалуйста, никогда не заканчивается!
Если бы у нас было чуть больше времени, я бы не согласилась на выдвинутые условия. Но сегодня… Пусть будет так!
До самого последнего вздоха страсти, до сведённых кончиков пальцев, до пронзительной глубины поцелуев… Пусть будет так!..
Ранним утром я просыпаюсь, скованная крепкими мужскими руками. Только рассвело, а мне так не хочется прощаться с этим удивительным и прекрасным моментом нашей близости.
Я жадно изучаю черты лица мужчины, что спит безмятежным сном рядом со мной. Я уверена, что ничего не окончится между нами. Даже учитывая, что скоро я уеду.
Стук в дверь прерывает мои думы. И он же обрывает наше случайное счастье.
Мой отец врывается в комнату. Смотрит в неверии на развернувшуюся картину.
Я умоляюще смотрю на папу, но ему всё равно.
— Маша, оденься, — бросает холодно, и мужчина за моей спиной приходит в движение. — Живо!
Рука на моей талии на мгновение напрягается. Но Павел тут же берёт себя в руки.
— Ступай в душ, Машенька, — говорит мне. — Ничего не бойся.
Он протягивает мне плед, чтобы я прикрылась, и я застенчиво принимаю его. Выскальзываю из кровати. Подхватываю свои вещи. Скрываюсь за дверью ванной комнаты.
— У тебя большие проблемы, мужик, — говорит папа Павлу. — На хрена ты мне девочку попортил?
— Так получилось, Лёш, — отвечает тот, скорее успокаивая, чем оправдываясь.
— Твою мать, Паша! Я же просил просто за ней приглядеть! Просто приглядеть, — сокрушается отец. — Ну ты же женат… — в голосе папы слышится вся вселенская скорбь, и я разрушаюсь без единого шанса снова стать цельной.