В последних числах августа майор Бродский имел еще весьма смутное представление о том, что делалось в Севастополе. Он не получал ни от князя Меншико-ва, ни от кого бы то ни было никаких сведений и инструкций и знал лишь о том, что Россия объявила войну трем державам. Подобно большинству тогдашних русских людей, майор был вполне убежден, что мы вздуем всех троих разом. Особенно возросла в обществе эта уверенность с весны, после того как союзники предприняли постыдное бомбардирование мирной Одессы.
Подвиг Щеголева{56}, который со своей маленькой батарейкой проучил дерзких неприятелей, был у всех на устах.
В один августовский вечер майор, одетый по-домашнему, то есть в нанковых панталонах и без жилета, сидел на террасе, то есть на плоской кровле своего домика, находившегося подле так называемой крепости и построенного совершенно в татарском вкусе. С этой террасы, сквозь ветви белых акаций, посаженных близ дома, можно было видеть большой медный купол красивой мечети - памятника татарского владычества, массивное здание с узкими, стрельчатыми окнами и двумя минаретами. Майор, впрочем, мало интересовался этим зрелищем: он вел оживленную беседу с своим приятелем доктором Эдуардом Ивановичем, толстым немцем в золотых очках, с красными, грубыми, мясистыми руками. Они горячо спорили. По случаю внезапной болезни начальника карантинного порта майор исправлял и его должность. Из-за этого и вышел спор с доктором.
- Нет, как вам угодно, Эдуард Иванович, - говорил майор, - вы неправильно судите! В военное время карантинные правила остаются в полной силе и применяются ко всяким судам, как своим, так и неприятельским, буде они прибыли в гавань.
- Што вы такое рассказивайт; я нишего нэ понимай, - с жаром перебил немец. - Как это мошно, какой тут карантин, если вас нашнут бомбардирен? Никакой холера морбус нэйслишно, а ви говориль карантин. Ви не мэдик, ви нишего не понимайт. Ми долшни назначат карантин, а не ви.
- Медик я или не медик, а тут штука, батюшка, не мудреная... Да из-за чего вы кипятитесь, Эдуард Иванович! Какое вам дело?
- Как какой мой дэйло?! Скорей не ваша дэйло.
- Да уж не вас спросят. Прикажу, и конец делу.
- Это ми ешэ будэм посмотреть! Вшера один купейц хотель со мной нашать драка, всэ из-за этого.
- Да будет нам ссориться, Эдуард Иванович, не хотите ли лучше в картишки? Жену позову, да вот еще Вера Павловна у нас в гостях - партийку можно составить.
- Это с удофольстфием, а фсэ-таки карантин нелься! Ви не знайт закон. А доктор за всэ отфешайт!
- Ну, завтра потолкуем о карантине, а сегодня можно и в картишки.
Примирение, по крайней мере временное, состоялось и еще упрочилось тем, что эскулап - страстный картежник - удалился домой, выиграв два с полтиной, чего он никогда не получал за визит к больному.
Вера Павловна Папалекси, бывшая партнером доктора в этой игре, была толстая, с квадратными лицом, смуглая, черноволосая с проседью дама лет пятидесяти, в зеленом платье и чепце с лиловыми лентами. Происхождения она была бессарабского, имела небольшое именьице подле Контугана, почти на самом берегу моря, и другое, побольше, на реке Каче. Ее соседом по первому имению был богач Бенардаки, приезжавший в Крым не раньше октября и предложивший мужу Веры Павловны занять должность главного управляющего. Теперь, по словам Веры Павловны, из многих имений уезжали во внутренние губернии, сама же она переехала в имение Бенардаки: там спокойнее.
- И моя Натали ужас как боится! Постоянно говорит: а что, мама, если приедут турки и возьмут меня в плен?
- А ведь взяли бы, разбойники, - говорил майор. - Ваша Наташа брюнетка, и они, наверное, отправили бы ее в подарок самому султану!
- Что вы! Пожалуй, и я начну бояться. А скажите по совести, как перед Богом: ведь к нам они не могут прийти?
- Придут, непременно придут! - пугал майор Веру Павловну в твердой уверенности, что он только шутит.
- Слава Богу, что я продала караиму весь свой хлеб еще на корню... Сами-то мы успеем уехать, а вот с хлебом была бы беда.
- Ну да пусть приходят! Я с своими инвалидами задам им перцу! - хвастал майор.
В тот же вечер Евпаторию посетило одно начальствующее лицо, уверившее жителей, что все вздор и никакой высадки не будет. По случаю прибытия особы была иллюминация с фейерверком. Особа осталась в городе на несколько дней.
VI
Настало первое сентября 1854 года. С площадки библиотеки, по обыкновению, наблюдали в телескоп офицеры, преимущественно с адмиральского корабля "Великий князь Константин". Корнилов, со дня на день ожидая неприятеля, приказал возобновить крейсерство, но с тем, чтобы пароходы совершали рекогносцировки, не удаляясь на значительное расстояние. В армии чуть не каждый день били тревогу. Князь Меншиков по-прежнему упорно твердил, что уже поздно и высадки не будет.
Наблюдавший в телескоп сигнальный офицер был на этот раз Евгений Лесли{57}, один из лучших моряков Черноморского флота.
- Васильев, - вдруг сказал он матросу-сигнальщику, - давай скорее сигнал: неприятельский флот показался в виду Севастополя.
В это же время князь Меншиков, спавший в своей комнате, в Екатерининском дворце, был разбужен камердинером, который доложил ему, что приехал какой-то грек, уверяющий, что имеет сказать князю нечто необычайно важное.
Князь велел принять грека, оказавшегося шкипером купеческого судна. Шкипер объяснил на ломаном русском языке, что вчера мимо мыса Тарханкут прошло более семидесяти неприятельских судов с очевидным намерением высадить войска где-нибудь подле Евпатории.
Между тем Корнилов, получив несколько сигналов с библиотеки, решил сам идти туда, но прежде чем отправиться, призвал к себе одного из своих офицеров, лейтенанта Стеценко{58}.
Стеценко был из числа лиц, не особенно долюбливавших Корнилова за его строгость и взыскательность по службе. Стеценко было поручено заведовать юнкерами со всех кораблей флота - обязанность щекотливая, так как многие из юнкеров, особенно из числа золотой молодежи, графские и княжеские сынки, были народ весьма беспокойный, любивший и выпивки, и бесчинство где-нибудь в ресторане или за Театральной площадью - в одном из увеселительных мест Севастополя. Сверх того, Стеценко хотелось поскорее составить себе карьеру, а у Корнилова этого можно было достичь только усердием, но не связями, давшими лейтенанту доступ к князю Меншикову.
Зато Меншиков протежировал лейтенанту.
Подозвав Стеценко, Корнилов сказал ему, что по желанию князя причисляет его к своему штабу, и прибавил, что считает его опытным по его прежней кавказской службе и будет употреблять его для разных поручений.
- Но вы все же не оставляйте ваших питомцев, - прибавил Корнилов. Прошу вас обедать у меня и переселиться ко мне на квартиру.
Между тем Меншиков спешил уже на библиотеку, где и встретился с Корниловым.
- Не говорил ли я еще зимою, что неприятель сделает высадку в Крыму! сказал он, увидев вице-адмирала.
- Как, ваша светлость? Где? Какая высадка?
- Я получил самые достоверные сведения, что неприятель готовится к высадке близ Евпатории, - сказал Меншиков, угрюмо глядя на Корнилова.
Корнилов был поражен этим известием. Появление неприятельского флота, числом больше противу обыкновенного, навело его на мысль, что союзники намерены атаковать Севастополь с моря, и вдруг ему говорят о высадке близ Евпатории!
Корнилов побледнел и сказал с жаром:
- Ваша светлость! Да ведь там шестьдесят тысяч четвертей пшеницы!
- Я знал их тайную цель! - вскричал Меншиков, совершенно забывший или не знавший до сих пор об этой пшенице.
- Теперь единственный способ помешать их высадке - это напасть на них, - сказал Корнилов.
- Я об этом подумал.
- Видите, ваша светлость, какой густой дым, - сказал Корнилов, всматриваясь в даль. - Жаль, он помешает сосчитать число судов.
Несколько времени все бывшие на площадке молчали, ограничиваясь тем, что слушали сообщения наблюдавшего в телескоп офицера. Вскоре можно было видеть и простым глазом, что к Севастополю приближался как бы целый фабричный город с множеством дымовых труб.
Корнилов отправил одного из ординарцев князя, юного мичмана Ухтомского, призвать Стеценко, которого князь решил послать на рекогносцировку с сухого пути.
При виде неприятельского флота у князя промелькнула мысль: что будет, если союзники высадят армию и отрежут Севастополь от сообщения с Внутренней Россией не только с моря, но и с суши?
Прибыв на площадку библиотеки, Стеценко увидел здесь Корнилова, Меншикова, его адъютантов и ординарцев и многих других лиц. Меншиков велел Стеценко взять в Кронентале казаков, сколько ему понадобится, и скакать к Евпатории, о результатах же своей рекогносцировки сообщать записками в конвертах с надписью: "По приказанию главнокомандующего". Такие конверты передавались без задержки, по летучей почте, учрежденной из казаков.
- Там, в Евпатории, - прибавил князь, - передайте воинскому начальнику, чтобы слабосильная команда отступала не на Симферополь, а на Перекоп.
Меншиков поспешил во дворец и немедленно велел написать распоряжение: сосредоточить все войска на реке Алме{59}, сделать на батареях перекличку и учение, на портовые работы не высылать и готовиться к военным действиям.