Утренний осмотр прошел примечательно. Та же самая смена охраны, что и привела меня в камеру, по очереди давала команду на открытие дверей и осматривала камеры. Экипированы они были все так же основательно: доспехи, электродубинки, шлемы. Разве что без щитов.
— Ого, — сказал старшой. — Трёх чикалок прикончил? Силен. Петров, вызывай уборщиков. Алёшин — оформишь документы, отправишь тела доку, пусть составит свидетельства о смерти. А этот пащенок опять выжил? Умеет, гнида, мимикрировать.
Интересно, в каком он звании? Старший сержант, прапорщик, старшина? Никаких нашивок видно не было — щитки закрывали рукава. И я не знал, чему удивляться больше — тому, что тюремный охранник знает термин «мимикрия», или тому, что им тут, похоже, в принципе было насрать на гибель заключенных? Или не насрать, и я чего-то не понимал? Пять пар наручников мне пристегивать не стали — довольствовались одной, ну, и на ноги — тоже.
— На завтрак — марш! — и мы, весь наш четвертый этаж, пошли на завтрак, шоркая дурацкими тапками на манер балетных чешек.
Топ-топ, шорк-шорк, вереница идиотов в красных комбезах продвигалась вперед. Люди, эльфы, гномы, снага. Передо мной двигался ледащий сосед, хромая на обе нижние лапы и поскуливая. Мне в спину дышал какой-то тролль из лесных, не такой здоровенный, как Хурджин, гораздо более тощий и ростом пониже, но зато — лохматый и клыкастый.
— Так-то думаешь, ты — крутой? Ушатал чекалок и думаешь — крутой, однако? — гудел инфразвуком он. — Чекалки — шваль. Я съем твои мозги.
— Каннибализм — не наш метод, — отбрил я, глядя в затылок последнего выжившего песьеглавца, который шевелил волосатыми собачьими ушами, сутулился и вздрагивал.
Меня всегда умиляло местное бесстрашие. Здоровье умственное и физическое народ на Тверди ценил, похоже, куда меньше, чем на Земле. Может быть, кроме эльдаров — те, наоборот, всячески холили и лелеяли свои тушки. А тут… Ну, вот знают они, что за чудище представляет собой черный урук. Образ это растиражированный, особенно в Государстве Российском. Каждый людь и нелюдь в курсе про таких страшных клыкастых и длинноволосых варваров, которые жрут врагов на завтрак, а вместо зубочисток используют берцовые кости тех, кто посмел встать у них на пути. И всё равно — лезут!
Интересно, а забреди на старушке-Земле, например, огромный изукрашенный маори с выпученными глазами и высунутым языком на сельскую дискотеку в средней полосе России — его местные деревенские пацаны попытались бы дрыном по голове приложить или нет?
Зависит от деревни, конечно, и от самогоноварительного искусства тамошних бабок. Ежели димедрол добавлять и головы с хвостами не отсекать — тогда, пожалуй, что и попытались бы… Но в целом — процент безбашенных тут явно был больше, чем в постиндустриальном обществе знакомого мне двадцать первого века. Отбуцкать меня тут не пытался только ленивый! Получалось, правда, у них не очень.
Но каково же приходилось другим попаданцам, которые не в черных уруков залетали?
Вообще, что касается безбашенного поведения — примеров хватало! Те же сталкеры в Хтони, Формация, Зоотерика, Скоморохи, расовые банды и иррегулярные отряды на войне. Народ Государства Российского не берег свои жизни, не слишком-то у большей части населения страны было комфортное и благополучное существование, чтобы за него цепляться. Так, что ли, получается? По крайней мере, в сервитуте в принципе — как будто на войне каждый день, если и не на полномасштабной, так на партизанской — точно. А в земщине — мрак, тлен и мерзость запустения, какие-то махровые недокиберпанковые девяностые. В юридиках тоже — техномагический феодализм, хорошего мало!
В опричнине, правда, еще не бывал. Может, там вольготно, весело живется на Руси?
— Четвертый сектор, четвертый этаж — марш на раздачу, — рявкнул охранник, и мы зашевелили ногами интенсивнее.
Конвоир остался у дверей, как и еще трое его товарищей. Вообще в столовой было как-то посвободнее, хоть все вокруг и щеголяли в наручниках. Высокие потолки, длинные столы, стойка, за которой орудовали черпаками человек десять, раскладывая из бадей еду в подносы. Подносы были разделены на секции, выполняли роль тарелок для всех блюд. Компот полагался отдельно, для стакана с напитком в подносе предусматривалось специальное гнездо.
Похоже, чем выше располагался этаж, тем более серьезные отморозки там проживали.
По крайней мере, когда в столовую пришаркали мы, три этажа, которые уже трапезничали, сунули рожи в свои пластиковые подносы, разделенные на секции, и посматривали испуганно, исподлобья. Зашуганнее всех выглядели эльфы. Они сидели за крайним столом и ели руками. Руками! Остальные хоть пластмассовыми ложками управлялись, а эти… Тут что, своя иерархия какая-то? И эльфы — в самом низу?
Наконец дело дошло до раздачи, и мохнатый шмель… То есть — мохнатый тролль, он попытался сунуться вперед меня к стопке с подносами. А я наступил ему на ногу, взял поднос сверху и двинул дальше, за песьеглавцем. Синий клыкач явно был сегодня на нервах: за компотом в стакане из твердого пластика он снова сунул свою лапу первым. И за ложкой. А потом и вовсе сказал небритому мужику, который накладывал еду за стойкой:
— Батончик урука — мне, — и пошевелил клыками.
Похоже, тролли тут кое-что из себя представляли, так что мужик только вздохнул тяжко и положил синему две шоколадки вместо одной. Ну, а я просто обернулся и забрал свою себе. Шоколадки тут были что надо, пятьдесят процентов какао минимум! И какие-то фрукты: бананы и, кажется, финики. В общем — даже странно, какая вкуснотища для тюряги! Отдавать всяким потерявшим берега синюкам дополнительные калории мне и нахрен не впилось.
— Э-э-э! Все видели? Он сунул руку мне на поднос так-то! — быканул тролль. — Однако, батончик — на базу!
— Иди в жопу, — сказал я. — Я срал на твои закидоны. Это мой батончик.
Понятно ведь было, что пожрать мне не удастся, и ща буит мясо, так что на рагу из гнилых овощей и тефтели из жил можно было не рассчитывать. И в этой связи я просто не имел никакого морального права расставаться с шоколадкой: единственным перекусом!
— В жопу? Ты так-то щас сам жопой станешь! — заорал тролль и уже не стесняясь кинулся на меня, оскалившись и воздев над головой свои синие мохнатые руки-крюки.
А я навстречу двинул ему по хлебалу подносом — вместе с рагу, тефтелями и компотом. Кто вообще придумал давать на завтрак тефтели и рагу? Клыки тролля меж тем продырявили пластик, поднос четко обрисовал рельеф тролячьей рожи, сбив агрессора с толку и позволив мне сначала оприходовать его подъемом стопы по яйцам — они у троллей там же, где и у всех, находятся, а потом от души попрыгать по синему телу и пнуть раза четыре по голове ногами. Тролли — народ крепчайший! Даже лесные. Так что пришлось и клыки ему вырвать, вручную. Хрустело отвратительно!
— Вот так как-то… — сплюнул на пол я, вытер руки об его комбез и огляделся.
Похоже, окружающие с одной стороны были впечатлены, а с другой — думали, что мне кабздец. По крайней мере, даже ледащий сукин сын из моей камеры куда-то слился вместе с подносом и своей пайкой. Ну, и остальные с нашего этажа — тоже. Оно и понятно — ко мне двигалась четверка троллей — два лесных и два горных. Гораздо быстрее, чем охранники, которые неспеша задвигали забрала шлемов и ме-е-едленно доставали шоковые дубинки из поясных креплений.
Тяжко ступая, прямо как стадо молодых слонят, мерной трусцой тролли приближались ко мне. Вся столовая следила за этой миграцией живой бронетанковой колонны. Шаг, другой, третий…
— Падажжите! — заорал я, разорвал цепи наручников и кандалов и лупанул сальтуху через стойку раздачи, прямо на головы удивленным зекам, которые выполняли роли кухонных рабочих и поваров.
— А-а-а-а-а-а!!! — они прыснули в стороны, а я ухватил огромный чан с исходящим паром компотом и крякнул — тяжело!
— Лок-тар огар! — с боевым ордынским кличем, примерившись, я плеснул обжигающее варево навстречу наступающему противнику…
Конечно, развернуться во всю мощь и начать полномасштабную войну с применением кухонной утвари мне не дали. Клацанье помповых ружье возвестило, что лучшим вариантом сражения будет окопная тактика, так что я нырнул за стойку, пригнувшись. Похоже — убивать заключенных можно было только втихую, на публичные инциденты охрана была готова реагировать жестко, пусть и не сразу.
Но и пахнущим не то сухофруктами, не то — ошпаренной скотиной троллям добраться до меня тоже не позволили — настреляли им резиновыми пулями по ногам, пока олог-хай пытались своими синими тушами перебраться через стойку. Охранники навалились на них всей толпой — и уволокли куда-то. А потом — нагнали еще человек двадцать охраны, вступили со мной в переговоры и предложили добровольно сдаться:
— Мы будем вынуждены применить силу, если вы не выйдите с поднятыми руками! — заявил старшой. — Заключенный Хероплетов, у вас почти нет времени на раздумья! Мы будем действовать решительно!
— А что ж вы ее не применили, когда меня ночью четыре каннибала сожрать пытались? — не смог удержаться я. — Как-то не очень решительно вы действовали!
— Разговорчики! Руки за голову и выходите! — послышалось клацанье затворов помповых ружей.
— Дайте мне две минуты! — я лихорадочно оглядывался. — Я щас выйду!
И вдруг — передо мной предстало мимолетное виденье, не ангел чистой красоты, но тоже — кое-что стоящее! Тут была целая металлическая бадья с тефтелями! Фигня, а не тефтели, одни жилы и сало, но жрать хотелось страшно. Одними шоколадками сыт не будешь! Знаете, сколько тефтелей может проглотить один капитально голодный урук, если в его распоряжении есть две минуты? Правильно — бадью!
— На выход, Хероплетов! — голос раздался совсем близко. — Или мы закинем на кухню гранаты со слезоточивым газом. Пятый этаж не обрадуется, если вместо гранаты получит конъюнктивит и воспаление слезных желез!
Он еще и слово «конъюнктивит» знает! Определенно — прапорщик, не какой-то сержантишка. Интеллектуал!
— Обрыдаемся вместе! — я запихнул еще четыре тефтели за щеки и выглянул наружу, стараясь прожевать и проглотить их как можно быстрее. — Ну, фяжыте меняф!
— Он жрет! Какой дурдом… — закатил глаза старшой вроде-как-прапорщик. — Ты совсем больной, да? Руки сюда… А! Наручники, значит, порвал… И что с тобой делать?
— Ничего, — пожал плечами я. — Я с милицией не воюю. И с мирными гражданами — тоже. И хрен об занавески не вытираю, и при дамах не матерюсь. Я культурный. Сам пойду.
— Гос-с-спади… В камеру его! Кухонные — навести порядок! Остальные заключенные — продолжить прием пищи!
Порядочки у них тут, конечно, аховые. Но взгляды, которые я на себе ловил, перешагивая через поверженного лесного тролля, казались уже довольно осмысленными и местами — уважительными.
Один эльф, волосы которого были выкрашены черно-белыми прядями, одобрительно оскалился и показал мне оттопыренный большой палец. И продолжил есть — ложкой! У него была ложка — в отличие от зачмыренных соплеменников, и сидел он отдельно от остальных — в одиночестве за охренительно длинным столом. Какой, однако, интересный тип!
Раздумывать было некогда — «коробочка» из охраны вела меня прочь. Уже в коридоре у старшого что-то зашипело в рации и на тарабарском радиолюбительском языке что-то там ему скомандовали.
— В допросную! — изменил решение он. — Храпов приехал.
Грохотали подошвы тяжелых ботинок по бетонным плитам, посверкивали красными лампочками допотопные камеры, местами — капала с потолка сырость… Тоска! Лифт — и тот был как из фильмов ужасов: открытого типа, местами ржавый, лязгающий и скрипучий.
— Кто такой Храпов? — спросил я.
— Следователь по особо важным делам, — решил ответить вроде-как-прапорщик.
— Земский?
— Нет, ять, опричный! Кому ты нахрен сдался, орчина? — рявкнул конвоир. — Конечно, земский! Иди давай!
А я снова задумался над тем, что почему-то решил не убивать тут всех подряд. Я что — мягкотелый? Нецелеустремленный? Определенно — я сделаю им завтра еще одно последнее ордынское предупреждение, и, если не увижу перед собой Риковича — то устрою тут «Последний замок», «Побег из Шоушенка» и «Второе восстание Спартака» в одном флаконе. Еще б узнать, где держат мои вещи… Без стилоса я чувствовал себя слегка неуютно.
— Почему заключенный без на-руч-ни-ков⁈ — взвился уже знакомый мне усатый рябой тип, когда мы прошли в допросную.
— Встать, когда разговариваешь с под-по-ру-чи-ком! — передразнил я, а потом повертел перед его лицом запястьями с браслетами, на которых болтались остатки цепочек. — То, что я тут сижу — это потому, что во мне слишком много доброты. А не потому, что вы такие лихие дяди, которые упекли меня за решетку и удерживаете против моей воли. Мне нужно поговорить с Иваном Ивановичем Риковичем, целовальником сыскного приказа. И сразу все прояснится. Не усложняйте жизнь себе и мне, сделайте как я вас прошу, а?
— Охрана, взя-а-а-ать!!! — надрывался усатый.
— Ацетонов, не шелести. Сядь! — хриплый надтреснутый голос раздался из самого темного угла. — А лучше свали нахрен. Мельтешишь!
— Храпов, не забывайся! — обернулся на каблуках усатый Ацетонов. — Тут — не твоя вотчина.
— Ять, просто — свали нахрен, коллега, а? — хриплый явно сильно устал. — Ты этому Риковичу звонил?
— Ага! Двадцать раз! Буду я тут со всякими уруками… Политесы разводить! Да ты посмотри на него — хамло и быдло, паясничает еще! Вообще — у него тройное убийство, можно не выпускать! — разорялся усатый. — Его любой суд по щелчку пальцев…
— Вот как? Всего-то тройное? Это у черного урука при татау? — глазастым дядькой оказался этот Храпов, а я еще обмотки старался-делал…
— Разрешите, господин подполковник? — влез старшой из охраны. — Он Таджина-Тролля убил. Подносом. И клыки ему вырвал. А потом еще четырех из Лесной банды компотом ошпарил и кухню начал громить. И сожрал бадью тефтелей!
Последнее прозвучало особенно досадливо.
— Вот! — усмехнулся Храпов. — Это уже похоже на правду. Когда Маухура Поджигателя в Москве в Бутырское СИЗО по ошибке поместили — после межэтнических беспорядков между рекрутами Гренадерского корпуса и кхазадами из тамошней общины — он в первые сутки убил десятерых. Тамошние идиоты его на пресс-хату упекли. Ну, и получили то, что получили. Этюд в багровых тонах!
— В моем случае — это были собаки Баскервилей, сэр! — усмехнулся я.
— Увлекаетесь авалонскими детективами? — прозвучало из полумрака. — Начитанный урук?
— Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам… — сделал небрежный жест рукой я. — Мне нужно связаться с Иваном Ивановичем Риковичем…
— … Целовальником сыскного приказа. Я уже понял. И я сделаю это, если вы мне расскажете, как вас зовут по-настоящему, каким образом оказались на мосту через Бирюсу и что там произошло. Погодите-ка! Да вы — полукровка! А й-о-о-о-оп твою мать… Ацетонов! Дай сюда свою лампу, посвети ему в лицо! А йо-о-о-оп… Вы — тот Сан-Себастьянский бариста!
Я осклабился и принял горделивую позу.
— Все вон! — крикнул Храпов. — И тебя, Ацетонов, это тоже касается. Все — вышли отсюда, оставьте нас наедине. Прапорщик! Проследите, чтобы ни одна скотина не подслушивала! Даже господин майор!
Старшой — всё-таки прапорщик! — козырнул и с большим удовольствием вытолкал майора Ацетонова за дверь.
— Я закурю, вы не против? — Храпов наконец высунулся из тени, и я увидел мощного мужчину в помятой милицейской форме, небритого, явно — капитально задолбанного, но все еще производящего впечатление очень, очень серьезного специалиста.
Волевой подбородок, глубоко посаженные карие глаза, короткий ёжик волос, узкие губы — с такого можно лепить идеального чекиста. Или — эсэсовца. Зависит от фасона фуражки и материала для кителя. Этот был ментом — целым подполом, и это казалось мне не самым худшим вариантом.
— Значит, тот самый полукровка, — почесал голову он и затянулся сигаретой.
— Бабай Сархан — к вашим услугам!
— Подполковник Храпов — к вашим… У меня сын смотрит ваши видосы. Хочет стать сталкером, записаться в это ваше… Общество самопомощи. Они с матерью живут в Саянах, там… Тоже проблем с Хтонью хватает. В общем — идеалы нам близки. Мне нравится то, что вы делаете, — говоря это, Храпов выпускал вонючий дым в пространство.
Дым завивался причудливыми загогулинами и тянулся к разбитому окну. Так и не заменили стекло? Бардак хуже, чем на Маяке! Я поморщился. Может — он играет в доброго полицейского, а может — и на самом деле неплохой мужик. Почему бы не рассказать ему о произошедшем на мосту? В конце концов — тех сволочей, что устроили над Бирюсой скотобойню, надо ловить за жабры, и если не он и не Рикович — то кто тогда? Ацетонов?
— Так что, по-вашему, произошло на мосту через Бирюсу? — он затушил бычок об открытую ладонь и не поморщился.
И тут же закурил новую сигарету. Мощный! Или — психически и нервно ушатанный.
— Теракт, — пожал плечами я. — Подстава. Эльфы-киборги атаковали гражданские авто каким-то энергетическим оружием. Такое вообще существует? Да и вообще… Эльфы-киборги! Это же бред, вы понимаете? Кто-то хочет подставить лаэгрим.
— На мосту были не лаэгрим, — кивнул он.
— Уманьяр? — тут же сориентировался я. — Но обывателям насрать. Эльфы есть эльфы. Погромы будут…
— Уже, — на его челюстях заиграли желваки. — Давайте, рассказывайте в деталях.
— Нет проблем! — я взял себе стул, развернул его и уселся верхом. — Я выиграл байк на Осеннем чемпионате по боям без правил в Орске и решил обкатать технику, понимаете?.. Дальняя разведка в отрыве от основных кулинарных сил Орды! Ехал себе, ехал по великому тракту и наткнулся на здоровенную такую пробку из машин, как раз у моста через Бирюсу…
Конечно, хрена с два я рассказал ему про то, что стрелял из плазмомета. И про то, что этот самый плазмомет сейчас валяется на дне речном у шестой опоры моста. Это я только Риковичу скажу, когда увижу. Почему уверен, что увижу? Потому что этот Храпов при мне достал из кармана простой кнопочный мобильный и набрал чей-то номер:
— Доброго утра, Храпов у аппарата, — сказал он. — По вашему ведомству информация. Для некоего Ивана Ивановича Риковича, целовальника. Какого полета? Да любого полета, тут у меня сидит какой-то урук из Сан-Себастьяна, который едет какого-то хрена на Байкал… Да-да! Не напился. В здравом уме и трезвой памяти! Записывай. Да, урук! Полукровка. Он говорит, что Риковича это заинтересует. Бурдугуз, где! Два дня? Два дня придержим. Наверное. Но это не точно. Ну, мое дело передать. Да, понимаю. Да, спасибо. Отбой.
— Два дня? — спросил я.
— Только не калечь охрану, ладно? — попросил Храпов. — Тебя переведут с четвертого этажа. Не будут сажать к троллям. На это я смогу повлиять. Остальное… Не моя это юрисдикция. Другое ведомство, другие порядки. Идиоты они, что тебя сюда посадили, если честно. Теперь пускай сами разгребают. Но Бурдугуз — это Бурдугуз. Здесь хреново!
— Не хреновей, чем в Хтони, — откликнулся я. — Два дня — это максимум, господин подполковник. Не сдержите обещание — разнесу всю хату.
— Договорились, — кивнул он. — Если через два дня я не смогу тебе помочь — помогай себе сам. И узнай, как именно меня отстранили. Или прикончили. Отомстить не прошу — будут и без тебя желающие, но чтоб ты думал обо мне как о бесчестном человеке — этого бы мне не хотелось.
— Даже так? — поднял бровь я.
— Даже так. В страшное время живем! — развел руками он и закурил еще одну сигарету. Затянулся и крикнул, выпуская изо рта и носа клубы дыма: — Охрана! Забирайте… И определите его в какую-нибудь двушку поприличнее.
Я всё думал про этого Храпова, пока мы поднимались на лифте на пятый этаж, и не мог понять, как к нему относиться. Друг он или враг? Полезный или вредный? Так или иначе — этот матерый мужик казался человеком слова и дела, а значит — два дня я потерпеть мог. Наверное.