Сначала отец стоял рядом и смотрел на него сверху, потом опустился на колени рядом с койкой и приблизил свое лицо к лицу сына. Он забыл о том, что стоит на коленях, и когда пришла молоденькая женщина-хирург, он отвечал на ее вопросы, все так же стоя на коленях.
Вслед за женщиной-врачом подошла курносая, толстая, рябоватая сестра. Она сняла с мальчика сначала левый сапог, потом взялась за правый.
Мальчик застонал, открыл глаза и снова закрыл их.
- Отойдите, - сказала женщина-врач, - я сама.
Вытащив из кармана халата большие хирургические ножницы, тем резким спокойным движением, которым она, наверное, оперировала людей, лежавших на операционном столе, она разрезала сверху донизу правое голенище и, придерживая ногу за колено, резким рывком сняла сапог.
Мальчик только глухо и коротко вскрикнул и замолчал. Пальцы на ноге у него побелели от потери крови, а пятка, куда попала пуля, вспухла и стала лиловой.
- Будете оперировать? - спросил отец у врача.
- Будем, - сказала врач, - но только не сейчас, попозже.
Она смочила ватку каким-то дезинфицирующим средством, обтерла вокруг рану, перевязала ее белым бинтом и отошла, сказав, что через час вернется старший хирург, который сделает операцию.
Отец и сын остались снова вдвоем.
- Больно было? - спросил отец.
- Больно, - ответил сын.
- Что же не заплакал? - первый раз за все время улыбнувшись, спросил отец.
- Нельзя, - серьезно сказал сын и не улыбнулся.
- Когда ранен? - спросил отец.
- Ночью, когда выходили на соединение.
- Пешком шел?
- Нет, сначала на лошади ехал, а немцы стали стрелять.
- А ты стрелял?
- Стрелял. Но они были далеко, и я не мог попасть, у меня пистолет. У меня лошадь ранило. И меня - тоже. Я соскочил, пошел пешком.
- А лошадь что?
- Лошади моей попало в глаз. Она упала и сразу подохла.
- Хорошая была лошадь? - спросил отец.
- Хорошая.
- Как ее звали?
- Дюри. Сивая. Грива стриженая, а хвост черный.
- Седло у тебя было?
- Было. Настоящее, военное.
- Как же ты шел, раненный, много?
- Восемь километров.
- Больно было?
- На морозе было не так больно, а как в хату вошел, стало больнее. И крови много. Как в хату по дороге зашел, так заболело.
- Заплакал? - спросил отец.
- Заплакал.
- А потом перестал?
- Перестал.
- Ты сейчас уйдешь? - вдруг спросил сын после паузы.
- Уйду.
- А какая твоя полевая почта?
- Сейчас еще не знаю, мы передвигаемся.
- Как же так не знаешь? - удивился сын.
- Не знаю, - ответил отец. - Да мне и писать некому было.
- Плохо, - сказал сын. - Ну ничего, я узнаю, напишу тебе.
- Хорошо, - согласился отец.
В дверях палаты показался один из чехословацких автоматчиков, сидевших в столовой вместе с подофицером.
- Штепан! - крикнул он. - Пойдем, машина готова!
Отец оглянулся, посмотрел на него и, сказав: "Сейчас, подождите", снова повернулся к сыну.
- Уезжаешь? - спросил сын.
- Да.