Но неожиданным образом "адольфяне" - это новое словечко я подхватил здесь - застряли в черноморском флотском городе надолго. Выяснилось, что Цемесская бухта непроходима ни по побережью, ни по воде. Обнаружился какой-то "девятый километр", а на нем - разбитый железнодорожный вагон.
Казалось бы, пустяк в громадной войне - вагон. Но он вырос в некий символ. Застряли тут гитлеровцы. Бьются, бьются, а пройти не могут, хоть брось. И не пройдут. Вот так и сидят тут они, бывшие завоеватели Европы, со страхом оглядываясь на черные от трупов снега под Сталинградом. Сидят и ждут у моря погоды. А погода на море для них оказалась неблагоприятная.
В ночь на четвертое февраля на побережье Новороссийска (которому фашистская газетка уже придумывала новое имя: "Адольфштадт" или "Кауказусзиг" - "Кавказская победа") внезапно высадился десант черноморских моряков. С помощью десятиминутного точного и обильного огня зубковской батареи они овладели крохотным участком берега возле мыса с романтическим названием мыс Любви. Вернее было бы именовать его "мыс Смерти", потому что за несколько дней до этого была попытка высадить разведчиков, и этот лирический мыс дал такой пулеметный, автоматный и орудийный огонь, который никак не соответствовал его наименованию.
На этот раз высадка была произведена в другом месте. Первый бросок флотского десанта под командованием майора Цезаря Куникова закрепился в немецких береговых траншеях, проник в кварталы Станички - и крошечная Малая земля, маленькая-премаленькая, величиной в сотни квадратных метров, была отнята у проклятых фашистов. За ночь на нее были переброшены новые десантные силы, и вот они уже проникли в другие кварталы, захватили Станичку и осели в ней крепко, по-флотски: всерьез и надолго.
Десант в Станичку был лишь частью большого плана. В другом, далеком отсюда месте побережья должны были высадиться основные силы, которым была поставлена задача освобождения Новороссийска, важного стратегического пункта обороны Кавказа. Но случилось так - чего в войне не бывает! - что демонстративная высадка, которая должна была только отвлечь внимание противника, превратилась в главнейшую.
Кто же осуществил эту высадку? Кто же перебросил первый героический отряд на весьма укрепленный берег и потом переправлял на него все новые и новые сотни бойцов?
Черноморская морская сила. Но на этот раз в поразительном качестве: не было тут ни гигантских линкоров, ни красавцев крейсеров, ни быстрых эсминцев, ни таинственных подлодок, - в Цемесской бухте нет для них ни глубин, ни простора.
Сделали это маленькие корабли с большой морской душой. Сделали это СК и ПК (сторожевые и пограничные катера), РТЩ и КТЩ (рейдовые и катерные тральщики), "кимки" и "зисёнки" (катера морские или с моторами ЗИС), мотоботы, рыбачьи сейнеры (которые в свое время ловили в Черном море тюльку-сельдь), самоходные баржи и даже просто двадцативесельные баркасы, которых брали на буксир их разношерстные товарищи. Эта москитная флотилия совершила первый опасный рейс к сильно укрепленному берегу и под огнем высадила на него первый десант, а затем до утра перевозила подкрепления, боезапас, провизию, показав такое мужество и выдержку, какие стали потом нормой поведения в Цемесской бухте всего этого "Тюлькиного флота" - так добродушный и ласковый краснофлотский юмор окрестил это удивительное сборище водоплавающих храбрых малюток...
В линзы стереотрубы я вижу некое ничто: плоский рельеф разрушенных домов, щемящее душу несуществование города. Но я знаю, что где-то в подвалах, в землянках, в окопах -не вообразишь даже, где и в чем, существует, дерется, ужасает и побеждает врага могущественной силы силища: флотская, морсовфлотская, краснофлотская силища - добровольцы с боевых кораблей, бойцы из одесской и севастопольской морской пехоты, большевики, партийные и непартийные, комсомольцы горячего сердца, советские мужчины, все, в ком яростно рвется к подвигу неуемная морская душа...
Я медленно провожу волшебный взгляд стереотрубы вдоль берега бухты. Вот тот сгоревший танк, о котором мне успели рассказать: его убило прямой наводкой то орудие, рядом с каким я стою... Знакомый пирс... Возле него из воды торчат мачты - лежит на боку полузатопленный транспорт. Это "Украина", которая спасла столько человеческих жизней в осажденных Одессе и Севастополе. А за ней нашел вечный покой в родной черноморской воде дорогой моему сердцу лидер "Ташкент". Видеть его я не могу. Я только знаю, что он здесь.
Над кварталами Станички стали прорастать бурые разрывы крупных мин. Тотчас зубковская батарея приходит в свое опасное для врага действие. Двухминутный огонь. Запылал домик. От него отъехали три машины. Снаряд упал возле них, и две остались рядом с костром, переняв на себя языки пламени.
На Станичку начался налет - семь "юнкерсов". От Мысхако до цементного завода мечется в небе окаянная стая, то и дело опуская хищные клювы в стремительном пикировании. Тогда из земли встает очередной желто-черный столб. Вокруг самолетов возникают цветные облачка зенитных разрывов. Один из "юнкерсов" вдруг выпускает длинный черный хвост дыма и идет на посадку. Это тем более неожиданно, что около него не было ни одного цветного пушка он был ниже их, ближе к земле. Тут его и сразила автоматная очередь. Автоматная!.. Он потянул в сторону, дымя и пылая, и наконец врезался в склон горы и долго еще горел там.
Я думаю о том, какой же нравственной силой наделены эти люди, которые находятся сейчас на крохотном кусочке отвоеванной советской земли, бьются там в полной уверенности, что дождутся в своих разбитых кварталах прихода победы.
Здесь, в Станичке, чье имя войдет в историю, я вижу тот же бессмертный огонь, какой видел я в Одессе и в Севастополе. Этот огонь - безмерная любовь к своей стране и безмерная ненависть к врагу. Он маленький еще, этот огонек, вспыхнувший две недели тому назад в Станичке. Но будет время, когда он встанет огненным столбом и сольется с тем ураганом беспощадного, всесжигающего пламени, которое испепелит последние остатки осквернившей нашу землю военной силы проклятого фашизма.
24 февраля 1943 года
На Западном фронте наши войске продолжали вести наступательные бои.
Из сообщения Совинформбюро
24 марта 1943 г.
Лев Славин
Дороги идут на запад
Дорога на фронт разделяется на несколько неравных частей. Первый отрезок ее, что начинается у Москвы и летит сверкающей стрелой на запад, никогда не был занят немцами и сохранил все великолепие мирного времени. Зеркальной гладкости асфальт, цветущие деревни по сторонам, кирпичные аллеи заводских корпусов, щегольские коттеджи санаториев, яблоневые сады, дачные автобусные станции. Забывшись на минуту, можно вообразить, что путешествуешь в обильном и счастливом мирном времени.
Потом въезжаешь на вторую часть этой дороги. Она пролегает по земле, откуда немцы были выгнаны еще прошлой зимой. Здесь видна могучая восстановительная сила советского народа. Раны залечены, хоть рубцы и остались. Сорванный асфальт заменен отлично укатанным гравием, местами булыжником. Развалины убраны, многие дома восстановлены. Сверкают новые кровли. Дети идут в школы. Дымят заводские трубы. Погоняя сытых лошадей, колхозники везут продукты в город.
Вдруг машина делает прыжок, переходя с гравия на обнаженную землю. И так без перехода начинается третья часть дороги, освобождаемая от немцев в эти дни.
Граница между этим отрезком и предыдущим обозначается линией фронта, передвинувшейся на запад, - поваленные, растоптанные колья с колючей проволокой, разбросанные противотанковые "ежи" и "пауки", извилистые нити опустелых окопов.
А по бокам - пустыня современной войны. Временами машина взлетает на пригорок, и открываются широкие горизонты. Но, насколько хватает глаз, видна все та же ужасающая пустыня, которую оставляют после себя немцы. Слышен только гул военных машин, да в поредевшем лесу поют птицы. На всем протяжении пути по освобожденной Смоленщине, некогда столь густо застроенной, я встретил в колхозах не более десятка уцелевших домов. По исковерканной дороге идут женщины, волоча за собой тележки с жалким скарбом. На месте изб своих они находят только неясные пятна на снегу. Все сровняли с землей фашистские палачи!
Уходя, немцы старались поставить возможно больше препятствий на пути наступления наших войск. Дорога эта славилась своими превосходными мостами. Сейчас на их месте - железобетонный хаос. Рядом - свежие бревенчатые мостики, быстро и прочно наведенные нашими саперами.
Дорога истыкана продолговатыми дырками, откуда извлечены мины. Вот они, обезвреженные, лежат грудами за обочиной. Кое-где торчат шесты с надписью, наскоро набросанной заботливой рукой сапера: "Здесь мины". Мы стараемся ехать по накатанным колеям.
Вдоль дороги валяются немецкие боевые машины. Вот куча обгорелого металлического хлама - то, что некогда было тяжелым танком. Толстая броня его скомкана, как бумага. Исковерканные пушки. Офицерский автобус, оттянутый в сторону, чтобы не мешать движению. Он лежит на боку дверцей в землю. 'Как же из него вышли немцы?" -интересуется проходящий мимо боец. "Так и ушли: в землю", - отвечает другой. Могилы, березовые кресты, на них - немецкие каски. Новенький, только что сколоченный барак с вывеской: "Пункт отогрева". Озябшие автоматчики забегают туда погреться горячим чаем. Рядом со своими шлангами и бочками располагается пункт заправки горючим. Полуразрушенные дзоты. Вороны взлетают над раздутым трупом лошади. Кости, черепа. А над всем высокое звучное небо.
У перекрестка валяется немецкий самолет. Обгорелые лохмотья дюраля, свернувшиеся от нестерпимого жара. Мотор с вывалившимися поршнями. Мальчуган лет двенадцати, с грустным лицом, с котомкой за плечами задумчиво смотрит на него. Внезапно охваченный мальчишеской страстью к сувенирам, он тянется к полуразбитому альтиметру, виднеющемуся в обломках кабины, и вдруг с отвращением отшатывается: из кабины торчит обугленная нога в нерусском сапоге.
- Чего грустишь, мальчуган? - кричит кавалерист в помятой каске, тут же остановивший коня.
- Что вы меня в армию не берете, - угрюмо отвечает мальчик, - оттого я грущу.
- Вырастешь, возьмем, - отвечает кавалерист и трогает коня.
- Да! Покуда я вырасту, вы всю немецкую сволоту сами перебьете, отвечает мальчуган и с жадностью смотрит вслед машинам.
Вот шагает группа автоматчиков. Слышны разрывы снарядов. Автоматчики идут с оружием наперевес. Посреди них знаменосец Никитин. В руках у него аккуратно закутанное в чехол знамя полка. Никитин крепко сжимает древко. Это люди из взвода командира Ткаченко. Им приказано принести знамя туда, к переднему краю, где сражается часть.
Все ближе район боевых действий. Временами снаряды разрываются совсем недалеко. Взлетающие комья земли ударяют бойцов.
И вдруг снаряд ударил близко. Полетели осколки. Никитин упал. Кровь потекла по снегу. Знаменосец лежал, не выпуская древка из рук. Он умирал. Автоматчик Краснощеков поднял пробитое знамя и пошел вперед своей развалистой походкой сибирского охотника. Автоматчики двинулись за ним, по-прежнему окружая знамя. Они прошли сквозь огонь и доставили знамя в часть.
Здесь пролегает четвертый отрезок дороги. Он идет сквозь места, где сражаются. Все покрыто талым мартовским снегом. Иные воронки полны водой, мутной, глинистой. Весенний тревожный воздух полон пронзительной сырости. Меж деревьев торчат опустелые фрицевские шалаши с оконными отверстиями. Из них несет всей вонью войны. Регулировщики на перекрестках становятся строже. Особенно придирчивы девушки-регулировщицы. Одна из них, в тулупе, с винтовкой, с косами, выбивающимися из-под каски, долго вглядывалась в наш пропуск.
- Гербовая печать должна быть, - строго сказала она. Бах! Невдалеке разорвалась мина. Мы вскочили в окопчик. Еще мина. Жужжали иззубренные осколки. А девушка, стоя в щели, тыкала пальцем в пропуск и назидательно говорила:
- А у вас печать обыкновенная, а не гербовая. Это непорядок.
* * *
Современная война поставила саперов в авангарде армии. Саперы впереди. Они возрождают к жизни дороги, взорванные немцами. В освобождаемых населенных пунктах первыми проникают они в подвалы и чердаки домов и по еле слышному тиканью часового механизма находят и разряжают вражеские мины замедленного действия. Они прокладывают пути сквозь поля и леса, утыканные фугасами и минами. Они делают это, проявляя поразительную самоотверженность, ловкость и быстроту. Гвардейцы-саперы подразделения лейтенанта Полякова в течение одного дня обезвредили двести мин. Саперы стали героями армии.
Пятый отрезок дороги пролегает сквозь места, еще занятью противником, пронизывая далекие вражеские тылы. Бойцы наши проникают и туда.
Недавно наши войска брали деревню Л. Немцы отступили к ней, предварительно они подожгли соседнее село. Главную свою оборону немцы организовали на дороге, уверенные, что по ней-то мы и будем наступать.
Командир наших наступавших подразделений предпочел обходной маневр. Понадобился проводник через лес. Им вызвался быть житель подожженного села старик Иван Борунов.
Он совсем уже было собрался идти, как вдруг оглянулся и замер в молчании.
- Ну, что же вы? - сказал командир.
Борунов помолчал и сказал глуховато:
- Идти сейчас надо? Или можно погодить малость? - Идти нужно немедленно, - нетерпеливо сказал командир, - или вы передумали?
Старик помолчал еще немного, потом повернул лицо свое, озаренное пожаром, и решительно сказал: