— Ремонт — это хорошо, — сказала тётка бодро. — Вот наше здание уже лет тридцать ремонта дожидается!.. И всё никак. А раз ремонт, значит, жизнь идёт.
Макс согласился, что идёт.
— По весне ещё ничего, а по осени это ужас что такое! На третьем этаже во всех комнатах с потолков течёт. И перед крыльцом лужа, хоть на лодке переплывай.
— Нужно жаловаться в инстанции, — посоветовал Макс, чувствуя себя членом Общественной палаты. — Требовать.
— Да мы и жаловались, и требовали, и в Думу писали! Ни-че-го. У вас в Москве с этим просто, надо денег — выделили, ещё надо — ещё выделили, а у нас!..
Она махнула рукой.
— Сюда проходите, только осторожно. Тут кабели кругом и темно.
Следом за тёткой Макс свернул в боковой коридор, тотчас же споткнулся о какие-то провода, нырнул в темноту и вынырнул на свет.
— Лизочка, это к тебе!..
В небольшой, плотно уставленной шкафами и столами комнате теснились люди, и казалось, что их очень много, гораздо больше, чем комната может вместить. Некоторые сидели за письменными столами и остервенело лупили по клавиатурам, другие разговаривали по телефонам, все разом. На диване пили чай, за дверью шкафа кто-то переодевался.
— Лизочка? Где Хвостова?
— В студию побежала, Тамара Павловна. Запись через десять минут!
— Сейчас прибежит, — сказала Максу тётка. — Вы проходите, не стесняйтесь! Вон на подоконнике стаканчики и кипяток, сделайте себе кофе, чего всухую-то сидеть!..
— Спасибо.
Тётка посмотрела на него и засмеялась.
— Да вы не обращайте внимания! На телевидении всегда так, всё вверх дном.
— Я понял.
Из-за шкафа выскочила девица. Кроме юбки и лифчика, на ней ничего не было, волосы стояли дыбом — в прямом смысле слова, они были зачёсаны вверх.
Макс опешил.
— Лена! — закричала девица. — Где Лена?
Какой-то парень поднял голову от компьютера:
— Она ещё не приходила.
— Как не приходила! Она мою блузку забрала гладить!
— Тогда чего ты спрашиваешь? — обиженно пробормотал парень. — Значит, гладит, раз забрала.
На девицу в неглиже никто не обращал внимания, и она ни на кого не обращала. Она подбежала к столу, распахнула сумку и стала остервенело в ней копаться.
— Кто взял мою помаду?! Сто раз просила, перед съёмкой у меня ничего не таскать! Ну?! Кто взял?!
И она вывернула содержимое сумки в кресло.
— Наташенька, вот она. Я утром без ничего выскочила, думаю, хоть губы накрасить! А у тебя «Диор»!
Тут полуголая Наташенька заметила Макса, который так и стоял посередине шурум-бурума, взвизгнула и умчалась за шкаф. Ремень сумки потянулся за ней, за сумкой поехало кресло, застряло и с шумом опрокинулось. С него посыпались расчёски, прокладки, тюбики, флаконы, деньги, бумажки, пудреницы, тёмные очки и ручки.
Макс кинулся собирать.
— У нас посторонний! — из-за шкафа закричала девица. — Я же голая!
— Да кто тебя голой не видел?!
— Кто пустил посторонних в гримёрку перед съёмкой?! Выйдите, выйдите!
Макс поднял кресло и положил на него пустотелую сумку.
— Я не знал, что нельзя, — пробормотал он. — Извините.
Самым удивительным ему показалось, что девица нисколько не стеснялась находящихся в комнате людей, должно быть, от того, что они были «свои». А «чужого» Макса застеснялась.
Он стал пробираться к выходу, и в дверях столкнулся с Елизаветой Хвостовой. Она его не узнала.
— Тамара Павловна, — заговорила она, обходя Макса, как неодушевлённое препятствие, затормозившее её стремительное движение, — гость готов, ему сейчас звук вешают, он чаю попросил и коньяку. Я не знаю, налить?
— Налей, конечно, Лизочка! Гость есть гость.
— Да в тот раз рокер, помните, как накидался? Потом в кадре икал!
— Лизочка, к тебе молодой человек пришёл.
Елизавета Хвостова оторвалась от бумаг, которые она зачем-то всё время быстро и бестолково листала, и посмотрела по сторонам. Ничего интересного не увидела и опять уткнулась в бумаги.
— Это я к вам пришёл, — сообщил Макс. — Мы с вами встречались.
Тут она подняла на него глаза и несказанно удивилась.
— Здравствуйте, — сказал вежливый Макс.
— Здравствуйте, — отозвалась вежливая Елизавета. — А… вы на съёмку?
— Я к вам.
Елизавета огляделась по сторонам, словно ища помощи и поддержки.
— А у меня съёмка.