Как только я вхожу в дом, в гостиную выглядывает отец и указывает на меня пальцем.
– В мой кабинет. Сейчас же.
Мы с Эллой обмениваемся тревожными взглядами. Не нужно быть гением, чтобы понять, что новость о моей драке с Ричмондом дошла и до отца. А я-то надеялся рассказать все сам.
– Мне пойти с тобой? – скорчив гримасу, спрашивает Элла.
Я почти сразу же качаю головой.
– Нет. Поднимайся наверх, поделай уроки или займись еще чем-нибудь. Здесь вряд ли будет весело. – Она медлит, и я легонько подталкиваю ее. – Давай же, я скоро приду.
Дождавшись, пока она исчезнет на втором этаже, я уныло вздыхаю – этот вздох рвался из моей груди уже давно. Сегодня в школе выдался препаршивый день, и не только потому, что я разбил нос своему товарищу по команде. Меня достали все эти шепотки и взгляды. Обычно я плевать хотел на то, что думают обо мне одноклассники, но сегодняшняя напряженная атмосфера была почти удушающей.
Все хотят знать, не я ли убил Брук. Многие уверены в этом, даже кое-кто из моей команды. Черт, иногда я думаю, что Элла тоже так считает. Она не говорила этого вслух, но во время ланча я поймал ее взгляд, когда она смотрела на меня, думая, что я не замечаю. У нее было такое выражение лица – не могу точно описать. Не то чтобы явное сомнение, а, наверное, опасение. И чуть-чуть грусти.
Я сказал себе, что она просто напугана всем происходящим, но часть меня в раздумьях: не сомневается ли она? Вдруг она смотрит на меня так, потому что пытается понять, не встречается ли с убийцей, ну или типа того.
– Рид.
Папин резкий голос заставляет меня сдвинуться с места. Я прохожу по коридору в его кабинет и, когда вижу за большим столом Гриера, совсем падаю духом. Папа сидит в стоящем рядом кресле.
– Что случилось? – тут же интересуюсь я.
– Ты еще спрашиваешь? – Папино лицо мрачнее тучи, и выглядит он весьма грозно. – Недавно мне позвонил директор и рассказал о твоей маленькой вспышке гнева в раздевалке.
Я возражаю.
– Это не было вспышкой гнева. Ричмонд нес всякую фигню про маму.
Но впервые за все время упоминание мамы не заставляет отца смягчиться.
– Мне плевать, даже если он оскорблял самого Иисуса Христа, – тебе нельзя драться в школе, Рид! Хватит уже, тем более когда тебя обвиняют в убийстве второй степени[1].
Во мне борются ярость и чувство стыда. Раскрасневшийся папа сжимает кулаки, но сквозь раздражение в его глазах я замечаю кое-что похуже: разочарование.
Трудно вспомнить, когда мне было не плевать, разочарован ли мною отец. Но сейчас мне, похоже, не все равно.
– Присядь, Рид, – приказывает Гриер, удерживая свою неизменную золотую ручку над блокнотом. – Нам нужно кое-что перепроверить.
Я неохотно подхожу к одному из стульев с мягким сиденьем и сажусь. Папа чопорно опускается на второй стул.
– Мы обсудим драку через минуту, – говорит Гриер. – А пока что ты должен рассказать мне, почему под ногтями Брук нашли твою ДНК.
Я чуть не подпрыгиваю от шока.
– Что?
– Сегодня я разговаривал с помощником окружного прокурора и с детективами, ведущими расследование. Они не хотели разглашать нам подробности до окончания анализа ДНК. Но результаты стали известны, и с нами с радостью ими поделились. – Лицо Гриера становится мрачным. – Они взяли у Брук соскоб подногтевого содержимого и обнаружили там частички кожи. ДНК совпала с твоей.
– Но откуда у них моя ДНК? – спрашиваю я. – Я не сдавал никаких образцов.
– У них все есть с прошлого ареста.
Я морщусь. Прошлый арест. Звучит не очень.
– Им так можно?
– Как только ты попадаешь в систему, то остаешься там навсегда. – Гриер перебирает бумаги, папа с хмурым видом наблюдает за ним. – Расскажи мне все про тот вечер, шаг за шагом, секунду за секундой. Не упускай ничего. Даже если ты выпустил газы, я должен об этом знать. Что ты делал после того, как встретился с Брук?
– Поехал домой.
– Сразу же?
– Да.
Черты лица Гриера заостряются.
– Ты в этом уверен?
Я хмурюсь.
– Я… наверное.
– Неправильный ответ. Судя по записям с камер наблюдения, ты приехал час спустя.
– Приехал куда?
– Сюда! – с раздражением рявкает адвокат. – В вашем доме установлено видеонаблюдение, Рид, или ты забыл?
Я смотрю на отца, который с мрачным видом кивает.
– Мы проверили пленки, пока ты был в школе, – говорит он мне. – Камеры показывают, что ты вернулся домой в двадцать два часа.
– То есть через целый час после того, как уехал из пентхауса О’Халлоранов, – подчеркивает Гриер.
Я снова напрягаю мозги, пытаясь вспомнить тот вечер.
– Я чуть-чуть покатался по городу, – медленно выговаривая слова, отвечаю я. – Я был зол из-за разговора с Брук и хотел немного успокоиться, прежде чем…
– Нет, – перебивает меня папа.
– Нет что? – Сейчас я вообще ничего не понимаю.
– Ты не должен говорить ничего такого, слышишь меня? Никаких намеков, даже между нами, что тем вечером ты был в таком состоянии, что хотел «успокоиться». Ты поругался с Брук, все как обычно, – твердым голосом говорит папа. – Ты был спокоен, когда входил туда, и так же спокоен – когда выходил.
От ощущения безысходности меня словно скручивает в тугой узел.
– И что с того, если я покатался на машине час или три, да хоть десять? – взрываюсь я. – На их пленках видно, как я выхожу из пентхауса через двадцать минут после того, как зашел туда. Так какая разница, что я приехал домой только час спустя?
– Они потребуют видеозаписи с твоих камер в качестве доказательства, – говорит Гриер отцу, как будто я не сказал ни слова. – Это лишь вопрос времени.
– И снова спрашиваю: что с того? – нажимаю я.
Гриер тычет ручкой в мою сторону.
– А то, что ты солгал. Если ты хоть раз скажешь неправду во время слушания, они смешают тебя с грязью.
– Слушания? Мне придется давать показания? – От волны смешанных эмоций меня начинает подташнивать. Все это время я говорил себе, что полиция вот-вот найдет настоящего убийцу, но, похоже, они считают настоящим убийцей меня.
– Во время допроса детективы заметили, что ты несколько раз касался своего бока и что на твоей футболке выступили пятна крови.
– Вот дерьмо, – бормочу я.
Такое ощущение, что на мою шею только что накинули веревочную петлю.
– Как это произошло? – Гриер продолжает забрасывать меня вопросами.
– Я не знаю. Может, когда я ехал в машине. Или, может, я потянулся, чтобы взять что-нибудь.
– И каким образом у тебя появилась эта рана?
Я и без адвоката понимаю, что мое следующее признание выставит меня не в лучшем свете.
– Меня пырнули ножом в доках.
– А что ты там делал?
– Дрался, – еле слышно бормочу я.
– Что?
– Дрался. Я дрался.
– Ты дрался? – повторяет Гриер.
– Нет закона, запрещающего драться.
Один из парней, с которыми я дрался в доках, – сын помощника генерального прокурора. Он заявил, что если все мы участвуем в боях по собственной воле, то не делаем ничего плохого. Желание врезать кому-нибудь по роже не является уголовно наказуемым правонарушением.
Но, похоже, это может быть доказательством того, что человек склонен к насилию и, возможно, способен на убийство.
– И не было никаких обменов деньгами? Я разговаривал с Франклином Дойтмейером, также известным как Толстый Дьюс, и он утверждает, что Истон Ройал делает ставки на футбольные матчи. Скажешь, он никогда не ставил на твои бои? – Гриер не дожидается моей лжи. – Мы допрашивали Джастина Марковитца, и он говорит, что там все время крутились деньги.
У меня складывается ощущение, что ему не нужны мои ответы, и я оказываюсь прав, потому что Гриер подается вперед, чтобы высказать заключительный довод, который отправит меня в тюрьму.
– Ты дерешься за деньги. Ты дерешься, потому что тебе это нравится. Ты без всяких на то причин отправил в больницу парня…
В этот раз я перебиваю его.
– Он оскорбил мою маму.
– Как и Ричмонд, которому ты сломал нос сегодня? Он тоже оскорбил твою маму?
– Да, – натянуто отвечаю я.
– А Брук? И она оскорбила твою маму?
– Что ты несешь? – рявкает мой отец.
– У твоего сына взрывной характер, вот что! – огрызается Гриер. – Достаточно дыхнуть на могилу его умершей матери…
Папа морщится.
– …и он теряет контроль. – Гриер бросает ручку на стол и пристально смотрит на меня. – Окружной прокурор прямо-таки зациклен на этом деле. Не знаю, почему. У них до хрена нераскрытых преступлений, убийств среди наркоторговцев, букмекеров типа Толстого Дьюса, которые забирают деньги у детей, но им нравится это дело, как и все, кто в нем замешан. Наши частные детективы копнули поглубже и прояснили кое-какие слухи о том, что у Дины О’Халлоран, судя по всему, была связь с окружным прокурором Пэтом Марольтом.
Папа ругается.
– Черт подери!
Веревка на моей шее затягивается все туже.
– Полиция будет допрашивать твоих одноклассников, всех до единого. Если у тебя были проблемы хоть с одним из них, лучше рассказать мне об этом прямо сейчас.
– Ты считаешься одним из лучших адвокатов штата, – раздраженно говорит папа.
– А ты просишь меня сотворить чудо, – так же раздраженно отвечает ему Гриер.
– Нет, – вмешиваюсь я. – Мы просим вас выяснить правду. Пусть я и не против получить удар в челюсть, но мне не хочется попасть в тюрьму за то, чего я не делал. Я еще тот засранец, но я никогда не поднимал руку на женщин и уж чертовски точно ни одну не убивал.
Папа встает рядом со мной и кладет ладонь мне на плечо.
– Ты выиграешь это дело, Гриер. Мне все равно, чем ты там еще занят. Все это не имеет никакого значения до тех пор, пока с Рида не будут сняты все подозрения.
Подразумевается: «А не то пеняй на себя».
Губы Гриера сжимаются в тонкую линию, но он не пытается возражать. Вместо этого он поднимается из-за стола, складывает все свои бумаги и говорит:
– Мне пора работать.
– Что мы должны делать, пока продолжается расследование? – провожая Гриера до дверей, спрашивает папа.
Я же словно приклеился к стулу и думаю только о том, как моя жизнь превратилась в этот ад. Я смотрю на свои руки. Это я убил ее? Может, мне приснилось, что я уходил из пентхауса? Может, я страдаю необъяснимыми провалами в памяти?
– Сделайте вид, что все хорошо, ведите себя как обычно, а ты притворяйся, что невиновен.
– Я невиновен, – огрызаюсь я.
Гриер останавливается в коридоре.
– Окружному прокурору, чтобы доказать преступление, нужны средства, мотив и возможность его совершения. Брук ударилась головой о камин с такой силой, что череп отделился от позвоночника. Ты большой и сильный, тебе нравится бить людей. У них есть видеозапись, на которой ты появляешься в нужный период. И у них есть мотив. О, кстати, и Элла Харпер.
Я напрягаюсь.
– Что с ней?
– Держись от нее подальше, – ровным голосом отвечает Гриер. – Она твоя самая большая слабость.
Убийство при смягчающих вину обстоятельствах. – Здесь и далее прим. переводчика.