Уильям Батлер Йейтс
Воинство сидов
Я прячусь под столом, словно опять стала ребенком, а надо мной кипит веселье.
Прижимаю руку к груди — сердце колотится глухо и все быстрее и быстрее. Не могу собраться с мыслями. Не могу думать. Не могу думать.
На платье кровь — маленькие пятна, тающие в синеве неба.
Я думала, что смерть больше не может меня шокировать, но здесь ее так много. Невообразимо, смехотворно много. Перед мысленным взором снова и снова мелькают белые ребра принца Дайна, красный фонтан из горла Эловин и Верховный Король, который, умирая, отказывается признавать Балекина. Я думаю о бедняжках Таниоте, Кейлин и Рие, которым довелось убедиться в том, что корона Фейриленда значит больше, чем их жизни.
Думаю о Мадоке, все последние годы бывшего правой рукой Дайна. Быть может, фейри и не умеют врать в глаза, но в каждой улыбке Мадока, в каждом похлопывании по спине, в каждой совместно выпитой чаше вина таилась ложь. Мадок позволил нам нарядиться к этому вечеру, а мне дал прекрасный меч, словно мы действительно отправлялись на веселую вечеринку.
«Я знала, кто он такой, — твержу я себе. — Я видела кровь, засохшую на его красном берете. И буду дурой, если позволю себе забыть это».
По крайней мере рыцари увели мою семью до того, как началось смертоубийство. По крайней мере остальным не пришлось смотреть на это, хотя и вряд ли они ушли так далеко, чтобы не слышать пронзительные вопли. И по крайней мере Оук теперь не будет расти так же, как и я, со смертью у истоков своей жизни.
Сижу под столом и жду, когда сердце успокоится. Мне надо выбраться из холма. Веселье перерастает в буйство, а без нового Верховного монарха на троне гулякам вообще удержу не будет, и неизвестно, что еще они измыслят. Не самое удачное время для смертной оказаться в таком месте.
Пытаюсь вспомнить, как мы с Призраком рассматривали сверху расположение тронного зала. Пытаюсь восстановить в памяти, где входы в основные части замка.
Если бы мне удалось найти каких-нибудь стражников и убедить их, что я принадлежу к дому Мадока, они отвели бы меня к семье. Но я не хочу туда идти. Не хочу видеть Мадока, покрытого кровью, сидящего рядом с Балекином. Не хочу делать вид,
будто ничего ужасного не случилось. Не хочу прятать отвращение и омерзение к генералу.
Есть другой выход. Можно проползти под столами до ступенек и подняться на уступ, примыкающий к штабной комнате Мадока. Думаю, оттуда я спущусь прямо в ту часть замка, которая, скорее всего, сейчас безлюдна, к тому же там начинаются секретные туннели. И тогда я покину замок, не волнуясь ни о рыцарях, ни о страже, вообще ни о ком. От адреналина тело зудит, требуя действий, но то, что мне хотелось бы принять за план, еще не план. Я могу уйти из дворца, но мне некуда идти.
«Подумаешь об этом потом», — настаивает внутренний голос.
Ладно, пока хватит и половины плана.
На четвереньках, не обращая внимания на платье и волочащиеся по земляному полу ножны, не замечая боли в руке, я ползу и ползу. Надо мной играет музыка. Доносятся и другие звуки — треск, должно быть, костей, рыдания, вой. Мне не до них.
Потом скатерть поднимается, в глаза ударяет огонь свечи, и фигура в маске хватает меня за руку. Скрючившись под столом, я не могу достать меч, поэтому выхватываю спрятанный в корсаже нож. Уже собираюсь ударить — и тут узнаю нелепые башмаки с заостренными мысами.
Кардан. Единственный, кто мог законно короновать Балекина. Единственный, не считая Балекина, оставшийся в живых потомок рода Гринбриаров, Зеленого вереска. В Волшебной стране его ищут, должно быть, все, а он здесь — бродит в полумаске лисицы из серебряной фольги, хлопает глазами, уставившись на меня в пьяном раздумье и слегка пошатываясь на ногах. Я только что не смеюсь. Как мне повезло, что именно я его нашла.
— Ты смертная, — сообщает он. В другой руке у него опущенный вниз пустой кубок. — Тебе здесь небезопасно. Особенно если собираешься в каждого тыкать ножом.
— Мне небезопасно? — пропускаю мимо ушей нелепое заявление. Удивительно, он ведет себя так, словно всегда заботился о моей безопасности — в том смысле, чтобы обратить ее в опасность. Напоминаю себе, что сейчас он, должно быть, в шоке и сильно переживает и, возможно, поэтому ведет себя странно. Трудно лишь представить, что принц настолько неравнодушен к кому-то, что способен скорбеть. Сейчас ему, кажется, даже до себя нет дела. — Забирайся сюда, пока тебя не узнали.
— Играть в прятки под столом? Ползать в грязи? Типично для твоей породы, но ниже моего достоинства. — Он неуверенно смеется, словно ожидает, что я его поддержу.
Но мне не до смеха. Сжимаю кулак и бью его в живот — как раз туда, куда нужно. Он падает на колени. Кубок, глухо звякнув, катится в грязь.
— Оу! — громко стонет Кардан, и я, пользуясь моментом, затаскиваю его под стол.
— Мы выберемся отсюда, и никто не заметит, — говорю я. — Прячемся под столами и продвигаемся к ступенькам, потом на верхние уровни дворца. И не убеждай меня, что ползать — ниже твоего достоинства. Ты все равно такой пьяный, что едва держишься на ногах.
Слышу, как он фыркает.
— Ну, раз уж ты настаиваешь. — Разглядеть выражение лица трудно из-за темноты, к тому же он в маске.
Пробираемся под столами. Над головами звучат баллады и застольные песни, слышатся крики и шепоты, и все это на фоне приглушенного, как дождь, шороха ног танцующих. Сердце бешено колотится — оттого, что случилась резня, оттого, что Кардан рядом и я ударила его безнаказанно. Сосредоточиваюсь на шаркающих звуках, которые он производит, двигаясь следом за мной. Воздух пропитан запахами утрамбованной земли, пролитого вина и крови. Чувствую, что голова становится пустой, что меня начинает трясти. До боли закусываю губу, чтобы взять себя в руки.
Надо держаться. Нельзя распускать себя, только не сейчас, когда Кардан может увидеть.
Не сейчас, когда в голове начал складываться план. План, для которого потребуется этот последний принц.
Оглядываюсь и вижу, что Кардан остановился. Сидит на полу, рассматривает собственную руку. Кольцо на пальце.
— Он меня презирал. — Голос звучит спокойно, буднично. Принц будто забыл, где находится.
— Балекин? — спрашиваю я, думая о том, что видела в Холлоу-Холле.
— Мой отец. — Кардан фыркает. — Я почти не знаю остальных своих братьев и сестер. Разве это не забавно? Принц Дайн — тот и видеть меня не хотел во дворце, поэтому выгнал.
Не знаю, что сказать. Жду. Странно, что он ведет себя так, будто способен испытывать эмоции.
Мгновение спустя, кажется, приходит в себя. Взгляд, посверкивая в темноте, останавливается на мне.
— А теперь они все мертвы. Благодаря Мадоку. Нашему славному генералу. Зря они ему доверяли. Но твоя мать поняла это давным-давно, не так ли?
Я прищуриваюсь.
— Ползи.
У него опускаются уголки губ.
— Ты первая.
Мы ползем от стола к столу и наконец, похоже, подбираемся к ступеням достаточно близко. Кардан откидывает скатерть и протягивает мне руку — галантный жест, рассчитанный на зрителей, хотя мы оба знаем, что это лишь насмешка. Я выпрямляюсь, не коснувшись его руки.
Единственное, что сейчас важно, — это убраться из зала, пока веселье не переросло в кровавую баню, пока кто-то не решил, что я гожусь для забавы, и пока Кардану не вспорол живот любой, кто не желает власти Верховного монарха.
Делаю шаг к ступеням, но он меня останавливает.
— Не в таком виде. Рыцари тебя узнают.
— Я не единственная, кого они ищут.
Он хмурится, и, хотя маска скрывает большую часть лица, все же угадываю это по движению губ.
— Увидев твое лицо, они могут обратить более пристальное внимание на твоего спутника.
Как ни досадно, но он прав.
— Если бы они получше меня знали, то поняли бы, что я никогда не пошла бы с тобой. — Нелепо, потому что вот я стою рядом с ним, а с другой стороны, высказалась — и полегчало. Вздохнув, распускаю косы, пальцами взбиваю волосы, и они дикими космами падают на лицо.
— Ты похожа... — начинает Кардан, потом замолкает и несколько раз моргает, словно не в состоянии завершить фразу. Пожалуй, фокус с волосами сработал лучше, чем он ожидал.
— Подожди секунду. — Я ныряю в толпу. Не хочется рисковать, но лучше прикрыть лицо. Замечаю русалку в маске из черного бархата; она лакомится крошечным воробьиным сердечком, нанизанным на длинную булавку. Неслышно подкрадываюсь сзади, перерезаю ленты и подхватываю маску быстрее, чем та падает на пол. Русалка оборачивается, смотрит, куда делась маска, но меня уже нет. Искать ей скоро надоест, и она, надеюсь, вернется к деликатесам. В конце концов, это всего лишь маска.
Возвращаюсь. Кардан опорожняет бокал вина и сверлит меня горящим взглядом. Понятия не имею, что он видит и даже куда именно смотрит. По его щеке стекает струйка зеленой жидкости. Он тянет руку к тяжелому серебряному кувшину, словно хочет налить еще бокал.
— Идем, — хватаю его затянутую в перчатку ладонь.
Мы уже почти выходим из зала, когда дорогу преграждают три рыцаря.
— Поищите другое место для развлечений, — говорит один из них. — Это проход во дворец, для простого народа закрыт.
Чувствую, как напрягается Кардан, — этого идиота задевает, что его назвали простаком, но не беспокоит чья-то безопасность, даже собственная. Тяну его за руку.
— Мы сделаем как скажете, — заверяю я рыцаря и пытаюсь увести Кардана прежде, чем он сделает такое, о чем мы оба пожалеем.
Принц, однако, не двигается с места.
— Вы очень сильно ошибаетесь насчет нас.
Заткнись. Заткнись. Заткнись.
— Верховный Король Балекин — друг Двора моей госпожи, — сладкоречиво заявляет он из-под серебряной лисьей маски. На губах — непринужденная полуулыбка. Говорит как представитель знати: растягивает слова, держит себя раскованно, словно ему принадлежит все вокруг. Даже пьяный, он очень убедителен. — Вы, возможно, слышали о королеве Глитене с северо-запада. Балекин направил ей послание о пропавшем принце и ждет ответа.
— Не думаю, что у вас найдутся доказательства в подтверждение ваших слов, — говорит один из рыцарей.
— Конечно, найдутся. — Кардан протягивает руку, сжатую в кулак, раскрывает ладонь, и на ней оказывается королевское кольцо, мерцающее в свете факелов. Не знаю, когда он снял его с пальца, и понятия не имею, каким образом он, пьяный, продемонстрировал такую ловкость рук. — Мне дали эту вещь как пароль, чтобы вы смогли узнать меня.
При виде кольца они отступают.
С несносной, приторно-сладкой улыбкой Кардан хватает меня за руку и тащит мимо них. Стискиваю зубы и подчиняюсь. Мы на лестнице — благодаря ему.
— Что насчет смертной? — окликает один из стражников. Кардан оборачивается.
— Ах да, вы не совсем ошиблись во мне. Намерен урвать кое-что из наслаждений сегодняшнего праздника для себя, — объясняет он, и все они прыскают от смеха.
С трудом сдерживаюсь, чтобы не сбросить шутника со ступенек, но спорить бессмысленно, за словом он в карман не лезет. Согласно причудливым правилам, которым подчиняется язык фейри, все сказанное им достаточно правдиво — если иметь в виду только слова. Балекин — друг Мадока, а я — часть двора Мадока, если слегка покривить душой. Значит, я — «госпожа». А рыцари, конечно же, слышали о королеве Глитене — особа достаточно известная. Я уверена, что и Балекин ждет известий о пропавшем принце. Для него это вопрос первостепенной важности. И никто не спорит, что кольцо Кардана служит для того, чтобы его узнавали.
А что касается «урвать для себя», то это может быть что угодно.
Кардан хитер, но он отнюдь не умен. Его хитрость немного напоминает мою собственную предрасположенность к вранью, и это слегка успокаивает. Как бы там ни было, мы свободны. За нашими спинами продолжается оргия, знаменующая появление нового Верховного Короля: визги, вопли, звуки застолья, бесконечная круговерть танцев. По пути оглядываюсь разок, окидываю взором море тел и крыльев, чернильных глаз и острых зубов.
И содрогаюсь.
Мы вместе поднимаемся по лестнице. Я позволяю ему по-хозяйски держать меня за руку и вести. Позволяю открывать двери его собственными ключами, делать все, что он захочет. А потом, когда мы оказываемся в пустом коридоре на верхнем уровне дворца, я поворачиваюсь и приставляю острие ножа снизу к его подбородку.
— Джуд? — произносит он вопросительно, прижимаясь к стене и вытягиваясь. Мое имя он произносит отчетливо, словно боится смазать слово. Даже не знаю, слышала ли раньше мое настоящее имя в таком исполнении
— Удивлен? — спрашиваю я и хищно улыбаюсь. Самый важный парень во всем Фейриленде — и мой враг — наконец-то в моей власти. Это даже круче, чем я думала. — Не стоит.
Чтобы он почувствовал боль, вдавливаю острие ножа в кожу. Кардан напрягается, уставившись на меня черными глазами.
— Почему? — недоуменно спрашивает он. Нечасто мне доводилось испытывать такую пьянящую радость. Приходится сделать усилие, чтобы она не ударила в голову — это чувство крепче, чем вино.
— Потому что ты — неудачник, а мне везет. Делай что говорю, и тогда я отложу удовольствие заколоть тебя на потом.
— Собираешься пролить сегодня еще немного королевской крови? — издевается он, пытаясь увильнуть от лезвия ножа. Я двигаюсь за ним, не убирая лезвие от горла. При этом Кардан не умолкает. — Раздосадована? В той резне обошлись без тебя?
— Ты пьян.
— О, конечно. — Он прислоняется к каменной стене и закрывает глаза. В отблесках пламени горящего факела черные волосы отливают бронзой. — Неужели действительно думаешь, что я позволю тебе отвести меня к генералу как какого-нибудь жалкого...
Прижимаю чуть сильнее. Принц со свистом втягивает воздух и проглатывает конец фразы.
— Конечно, — с горьким смехом произносит он секунду спустя. — Когда убивали мою семью, я просто упал в обморок. Трудно пасть еще ниже.
— Прекрати болтать, — приказываю я, отгоняя от себя даже тень сочувствия. Он меня никогда не жалел. — Шевелись.
— Или что? — спрашивает Кардан, не открывая глаз. — Не зарежешь же ты меня в самом деле.
— Когда ты в последний раз видел своего дорогого друга Валериана? — шепчу я. — Я не про сегодняшний день, хотя его отсутствие задело тебя. Ты про него не думал?
Кардан открывает глаза. Смотрит так, словно получил пощечину.
— Думал. Где он?
— Гниет на конюшнях у Мадока. Я убила его, а потом закопала. Поэтому верь мне, когда я угрожаю. Как бы нелепо это ни звучало, но сейчас ты самая важная персона во всем Фейриленде. Тот, кто владеет тобой, владеет и властью. А я хочу власти.
— Думаю, ты права. — Он всматривается в мое лицо, ничем не выдавая своих чувств. — Признаюсь, даже я не подозревал, на что ты способна.
Стараюсь не подавать вида, что его спокойствие выводит меня из себя. Судя по всему, добиться послушания одним ножом не получится. Хочется причинить ему боль, просто чтобы убедиться, что и его можно напугать. Кардан только что потерял семью, но я не должна об этом думать.
Не могу отделаться от мысли, что он злоупотребит каждой ноткой жалости в моем голосе, любым проявлением слабости.
— Пора идти, — грубовато бросаю я. — Ступай к первой двери и открой ее. Когда войдем, направляемся в уборную. Там есть ход.
— Ладно, ладно, — раздраженно ворчит он, пытаясь пальцем отвести нож от горла.
Но я держу нож крепко, и лезвие разрезает кожу. Принц ругается и сует окровавленный палец в рот.
— Ну, зачем это?
— Для забавы, — отвечаю я и нарочито медленно убираю нож от его шеи. Невольно усмехаюсь, но в остальном мое лицо подобно маске, холодной и жестокой, какую мне случалось видеть в ночных кошмарах. И только теперь осознаю, кому подражаю, чье лицо пугало меня и вызывало желание быть похожей.
Его.
Сердце колотится с такой силой, что я чувствую тошноту.
— Скажи хотя бы, куда мы идем? — спрашивает Кардан, когда я свободной рукой подталкиваю его вперед.
— Нет. Шевелись, — угрожающе рычу я.
Он подчиняется и неуверенно, пошатываясь, идет по коридору, потом сворачивает к кабинету, на который я указываю. Оказавшись возле потайного туннеля, он забирается внутрь, напоследок обернувшись и бросив на меня загадочный взгляд. Возможно, он даже пьянее, чем я думаю.
Ну да неважно. Скоро протрезвеет.
Оказавшись в логове Двора теней, я первым делом привязываю принца к стулу, для чего отрываю полоски ткани от юбки собственного грязного платья. Потом снимаю с себя и с него маски. Он не сопротивляется, только странно на меня смотрит. Мы одни, и я понятия не имею, когда кто-нибудь появится, если появится вообще.
Впрочем, это не имеет значения. Могу обойтись и без них.
До сих пор же обходилась. Когда Кардан меня нашел, я поняла, что контроль над ним — единственный способ контролировать судьбу моего мира.
Я думаю обо всех клятвах, принесенных Дайну, в том числе и о той, которую никогда не произносила вслух: «Вместо того чтобы бояться, я стану тем, кого боятся». Если Дайн не собирался дать мне власть, то я сама ее возьму.
При Дворе теней я провела совсем немного времени и не знаю его секретов. Прохожу по комнатам, отворяю тяжелые деревянные двери, открываю шкафы, провожу инвентаризацию запасов. Обнаруживаю кладовую, полную ядов, а также сыров и колбас; комнату для фехтования с опилками на полу, оружием на стенах и новым деревянным манекеном в центре помещения. На физиономии грубо намалеван зловещий оскал. Захожу в заднюю комнату — там на койках четыре тюфяка, возле разбросана одежда и несколько кружек. Ни к чему не прикасаюсь, пока не попадаю в комнату с картами и большим письменным столом. Это стол Дайна, он завален свитками, перьями, ручками и воском для печатей.
В какой-то момент чувствую, что ошеломлена всем случившемся. Принц Дайн ушел, ушел навсегда. И с ним ушли его отец и сестры.
Я возвращаюсь в большую комнату и тащу Кардана вместе со стулом в кабинет Дайна, пропихиваю его в открытую дверь, чтобы он оставался в поле зрения. Снимаю со стены в фехтовальной комнате ручной арбалет и несколько стрел. Взвожу оружие, заряжаю, кладу на стол, усаживаюсь в кресло Дайна и подпираю голову ладонями.
— Теперь, когда я, к твоему удовольствию, связан, ты скажешь, где именно мы находимся?
Мне хочется лупить Кардана по самодовольной роже, пока с нее не сойдет эта ухмылка. Но если это сделать, он будет просто бояться меня.
— Это место, где собираются шпионы принца Дайна, — сообщаю я, стараясь стряхнуть страх. Мне надо сосредоточиться. Кардан ничтожество, инструмент, пешка.
Он смотрит недоверчиво и обеспокоенно.
— Откуда ты знаешь? Зачем привела меня сюда?
— Пытаюсь сообразить, что делать дальше, — честно отвечаю я, хотя это мне неприятно.
— А если один из шпионов вернется? — спрашивает он, выходя из ступора и, кажется, начиная волноваться. — Они найдут тебя в своем логове и...
Заметив ухмылку на моем лице, он прерывает фразу и замолкает. Наблюдаю, как до него доходит, что я — одна из них. Что здесь я у себя.
Кардан, онемев, откидывается на спинку стула.
Наконец-то, наконец-то я заставила его содрогнуться.
Я занята тем, чего никогда не смела делать. Разбираюсь с бумагами на столе принца Дайна. Здесь горы корреспонденции. Списки. Записки — не от Дайна и не к нему, вероятно, краденые. Еще больше того, что написано его рукой: заметки, загадки, проекты законов. Официальные приглашения. Неофициальные, но безобидные письма, в том числе несколько от Мадока. Сама не знаю, что ищу. Просто как можно быстрее просматриваю все в поисках чего-то — чего угодно, — что подскажет, почему его предали.
Всю свою жизнь, с малых лет, я думала о Верховном Короле и принце Дайне как о наших безусловных правителях. Я искренне считала, что Мадок полностью верен им, и сама верила им. Я знала, что Мадок жаждет крови. Догадывалась, что он хочет завоеваний, войн, сражений. Но я полагала, что он рассматривает войны как часть своих генеральских обязанностей, в то время как часть обязанностей Верховного Короля — держать в узде своего военачальника. Мадок говорил о чести, обязательствах, долге. Он воспитывал меня и Тарин на этих идеалах, и казалось логичным, что он готов мириться с недостатками, которые не противоречат данным понятиям.
Я никогда не думала, что Балекин может нравиться Мадоку.
Вспоминаю мертвого гонца, которого я застрелила, и содержание записки: убей предъявителя этого послания. Вот и пример отвлекающего маневра; все было нацелено на то, чтобы шпионы Дайна гонялись за собственным хвостом, пока Балекин и Мадок планировали нанести удар там, где никто не ждет — на глазах у всех.
— Ты знал? — спрашиваю я Кардана. — Ты знал, что собирается сделать Балекин? Поэтому тебя не было с семьей?
Он громко хохочет.
— Если ты так считаешь, то почему я не бросился прямо в любящие объятия Балекина?
— Все равно, скажи мне, — требую я.
— Я не знал. А ты? Ведь Мадок твой отец.
Я беру длинный брусок воска со стола Дайна — один конец оплавлен и почернел.
— Какое значение имеют мои слова? Я могу солгать.
— Все равно скажи, — говорит он и зевает.
Как же мне хочется отвесить ему оплеуху.
— Я тоже не знала, — признаюсь я, не глядя на него. Вместо этого рассматриваю стопку документов, восковые оттиски, глубокие отпечатки на реверсе. — А должна была бы.
Перевожу взгляд на Кардана. Подхожу к нему, наклоняюсь и начинаю стаскивать королевское кольцо с пальца. Он пытается вырвать руку, но путы не позволяют оказать сопротивление. Сдергиваю кольцо.
Мне противно находиться рядом с ним, а когда я касаюсь его кожи, меня охватывает чувство какой-то беспричинной паники.
— Я просто заимствую твое дурацкое кольцо, — говорю я. Печатка на кольце точно совпадает с оттиском на письме. Кольца всех принцев и принцесс должны быть идентичны. Это значит, что печать одного выглядит так же, как печать другого. Достаю чистый лист бумаги и начинаю писать.
— Наверное, у тебя здесь не найдется выпивки? — спрашивает Кардан. — Не думаю, что дальнейшие события доставят мне массу удобств, поэтому хотел бы оставаться пьяным, чтобы вынести их.
— Ты действительно думаешь, что мне есть дело до твоих неудобств? — с вызовом спрашиваю я.
Услышав шаги, встаю из-за стола. Из общей комнаты доносится звук бьющегося стекла. Опускаю кольцо Кардана в корсет, где он тяжело ложится на кожу, и направляюсь к двери. Таракан смахнул с книжной полки ряд кувшинов и крошит деревянную мебель. Каменный пол покрыт осколками стекла и разлитыми настойками. Мандрагора. Живокость. Раковые шейки. Призрак хватает Таракана за руку, оттаскивает, не дает продолжить разгром, хотя у него по ноге течет кровь и двигаться ему трудно. Призрак побывал в бою.
— Эй, — окликаю я.
Оба удивленно смотрят на меня. Еще больше удивляются, заметив сквозь дверной проем, ведущий в комнату с картами, принца Кардана, привязанного к стулу.
— Разве ты не должна быть с отцом и праздновать? — выплевывает Призрак. Я на шаг отступаю. Раньше он всегда служил образцом совершенного, даже противоестественного спокойствия. Теперь они не кажутся спокойными. — Бомба еще там, и эти двое едва не погибли, чтобы выручить меня из темницы Балекина, а ты сидишь тут и радуешься?
— Нет! — твердо отвечаю я. — Подумай вот о чем. Если бы я знала, что произойдет, если бы я была на стороне Мадока, то появилась бы здесь только в сопровождении рыцарей. Вас застрелили бы прямо в дверях. Вряд ли я пришла бы одна, волоча пленника, которому бы очень обрадовался мой отец.
— Успокойтесь оба. Мы все на взводе, — говорит Таракан, осматриваясь и оценивая причиненный им ущерб. Качает головой, потом его внимание привлекает Кардан. Он подходит к принцу, рассматривает его лицо. Черные губы расползаются, обнажая в довольной гримасе зубы. Он поворачивается ко мне. — Хорошо, что хоть кто-то из нас сохранил холодную голову.
— Привет, — произносит Кардан, поднимая брови и посматривая на Таракана так, словно они сидят за чашкой чая.
После прогулки под столами, после того, как я схватила его и связала, одежды принца не в лучшем состоянии, а его печально известный хвост выбился из-под белого батиста рубашки. Он тонкий, почти безволосый, с пучком черного меха на кончике. Пока я смотрю, хвост свивается дрожащими кольцами, трепыхается, как змея, и выдает главное: несмотря на надменный вид, Кардан ни в чем не уверен и испуган.
Теперь понятно, почему он прячет эту штуку.
— Надо его убить, — говорит Призрак, остановившись в дверном проеме; его светло-каштановые волосы беспорядочно падают на лоб. — Он единственный член королевской семьи, который может короновать Балекина. Без Кардана трон будет навеки утерян, и мы отомстим за Дайна.
Кардан делает быстрый вдох, потом медленно выпускает воздух.
— Я бы предпочел жить.
— Мы больше не работаем на Дайна, — напоминает Таракан, и крылья его носа, похожего на длинный зеленый нож, вспыхивают. — Дайн мертв, и ему дела нет до тронов и корон. Мы продадим принца Балекину за то, что сумеем выторговать, и уйдем. Затеряемся среди малых Дворов или в массе свободного народа. Там весело, и у нас будет золото. Можешь пойти с нами, Джуд. Если хочешь.
Соблазнительное предложение. Гори оно все огнем. Начать заново там, где меня никто не знает, кроме Призрака и Таракана.
— Я не хочу денег Балекина, — сплевывает на пол Призрак. — А больше этот принц-мальчишка ни на что не годен. Слишком юн, слишком слаб.
Если не из мести за Дайна, давайте убьем его во имя Волшебной страны.
— Слишком молод, слишком слаб, слишком спесив, — вставляю я.
— Погодите, — говорит Кардан. Я много раз воображала его испуганным, но действительность превзошла мои ожидания. С удовольствием наблюдаю, как учащается его дыхание, как он извивается в путах, которые я завязала надежными узлами. — Погодите! Я расскажу вам, что знаю про Балекина, про кого угодно. Если хотите золота, богатства, я могу достать их для вас. Я знаю путь в сокровищницу Балекина. У меня десять ключей от десяти дверей во дворце. Я могу быть полезен.
О таком Кардане я могла только мечтать. Умоляющем. Униженном. Беспомощном.
— Что ты знал о планах твоего брата? — спрашивает Призрак, отрываясь от стены, и хромает к принцу.
Кардан трясет головой.
— Только то, что Балекин презирал Дайна. Я тоже его презирал. Он был достоин презрения. Я не знал, что Балекин сумел убедить в этом и Мадока.
— Что ты имеешь в виду под словами «достоин презрения»? — возмущенно спрашиваю я, хотя рана на моей руке еще не зажила. Смерть Дайна смыла обиду на него.
Кардан загадочно смотрит на меня.
— Дайн отравил своего собственного ребенка, когда тот еще был в утробе матери. Он работал на нашего отца, потому что король доверял только ему. Спроси у них — наверняка шпионы Дайна знают, как он заставил Элдреда поверить, что Эловин плетет против него заговор, как он убедил короля, что Балекин — глупец. Дайн организовал мое изгнание из дворца, вынудил просить приюта у старшего брата либо остаться бездомным, без пристанища при Дворе. Он отравлял вино Элдреда — поэтому Король был таким усталым и больным — и убедил его отречься. Не помогло даже заклятие короны.
— Этого не может быть. — Я думаю о Лириопе, о письме, о том, как Балекин хотел узнать, кто добыл яд. Но Элдреда нельзя было отравить румяным грибом.
— Спроси своих друзей, — настаивает Кардан, кивая на Таракана и Призрака. — Один из них применил яд, убивший ребенка и его мать.
Я качаю головой, но Призрак отводит взгляд.
— Почему Дайн сделал это?
— Потому что зачал ребенка с супругой Элдреда и боялся, что Элдред узнает и назначит наследником другого из нас. — Похоже, Кардан доволен, что ему удалось удивить меня — удивить нас, как я понимаю по лицам Таракана и Призрака. Мне не нравится, как они теперь на него смотрят, хотя, в конце концов, он может чего-то стоить. — Даже Королю Волшебной страны не понравится, если сын займет его место на ложе возлюбленной.
Меня вроде бы не должно шокировать, что при Дворе Волшебной страны царят разврат и мерзость. Я знаю об этом, как и о том, что Мадок может творить отвратительные вещи с людьми, о которых должен заботиться. Насколько мне известно, и Дайн никогда не был добреньким. Он заставил меня насквозь пронзить собственную руку. Он ценил меня за полезные качества, только и всего.
Народ Волшебной страны, может быть, и красив, но его красота наводит на мысль о шкуре убитого золотистого оленя, под которой кишат трупные черви и которая вот-вот прорвется от гноя.
Меня тошнит от запаха крови. Она у меня повсюду — на платье, под ногтями, в ноздрях. Чем же я лучше фейри?
«Продать принца Балекину». Обдумываю эту мысль. Балекин будет у меня в долгу. Я буду принята при дворе, о чем некогда мечтала. Он даст мне все, что попрошу, любую из вещей, обещанных Данном, и даже больше: землю, рыцарство, любовную метку на челе, и каждый, кто посмотрит на меня, будет изнывать от желания; и меч, каждый удар которого налагает чары.
И все же ничего из этого больше не кажется желанным. Ни одна из этих вещей не заключает в себе подлинной власти. Подлинную власть нельзя подарить. Подлинную власть нельзя отобрать.
Я думаю о том, каким Верховным Королем будет Балекин, потому что Круг граклов поглотит все остальные круги влияния. Думаю о его голодных слугах, о том, как он подстрекал Кардана убить одного из них для тренировки, как, проповедуя любовь к семье, приказал избить Кардана.
Нет, не могу представить себя служанкой Балекина.
— Принц Кардан — мой пленник, — напоминаю я, прохаживаясь взад-вперед. Я во многом не разбираюсь, да и хорошим шпионом была очень недолгое время. Но я не хочу сдавать позиций. — Мне предстоит решать его участь.
Таракан и Призрак обмениваются взглядами.
— Конечно, если мы не хотим устроить драку, — говорю я, потому что они мне не друзья и нужно помнить об этом. — Но у меня есть доступ к Мадоку. У меня есть доступ к Балекину. У меня наилучшие шансы уладить это дело.
— Джуд, — предостерегающе произносит Кардан со своего стула, но я не нуждаюсь в предостережениях, особенно от него.
Наступает напряженный момент, но потом Таракан криво ухмыляется.
— Нет, девочка, мы не будем драться. Если у тебя есть план — я рад. Я не мастак по части планов, если только речь не идет о том, как стащить камень из красивой оправы. Ты стащила мальчишку — принца. Это твоя игра, если считаешь, что сумеешь выиграть.
Призрак хмурится, но не возражает.
Я должна собрать части головоломки в целое. Вот чего я не могу понять: почему Мадок поддерживает Балекина? Балекин жесток и непостоянен, эти два качества нежелательны для монарха. Даже если Мадок верит, что Балекин разрешит ему воевать, то этого можно было добиться другими способами.
Я думаю о письме, найденном на столе Балекина и адресованном матери Никасии: «Я знаю, где найти румяный гриб, о котором вы спрашиваете». Зачем, спустя столько времени, Балекину потребовались доказательства, что Дайн организовал убийство Лириопы? И если он их нашел, то почему не предоставил Элдреду? Или предоставил, но Элдред ему не поверил. Или... Если только доказательства не уличали кого-то другого.
— Когда отравили Лириопу? — спрашиваю я.
— Семь лет назад, в месяц бурь, — отвечает Призрак, кривя губы. — Дайн сказал мне, что его посетило предвидение насчет этого ребенка. Это важно или тебе просто любопытно?
— Что за предвидение?
Он трясет головой, словно не желая вспоминать, но отвечает.
— Если бы мальчик родился, принц Дайн никогда бы не стал королем.
Надо же быть таким дураком, чтобы разрабатывать стратегию, основываясь на загадках.
— Значит, это правда, — спокойно говорит Таракан. — Ты ее убил. — Призрак мрачнеет еще сильнее. Мне раньше и в голову не приходило, что они могут не знать о заданиях друг друга.
Заметно, что оба чувствуют себя неловко. Интересно, Таракан пошел бы на такое? И как мне теперь относиться к Призраку? Смотрю на него и не знаю, кто передо мной.
— Сейчас я иду домой. Сделаю вид, что потерялась на пирушке. Постараюсь выяснить, какую ценность для них представляет Кардан. Вернусь завтра и изложу подробности вам обоим и Бомбе, если она здесь. Дайте мне один день разобраться, что я могу сделать, и поклянитесь не принимать решений до моего возвращения.
— Если у Бомбы больше ума, чем у нас, она затаилась и выжидает удобного момента. — Таракан показывает на шкаф. Призрак молча подходит и достает из него бутылку, которую ставит на обшарпанный деревянный стол. — Откуда нам знать, что ты нас не предашь? Даже если сейчас ты считаешь, что на нашей стороне, то, побывав в доме Мадока, можешь изменить решение.
Я задумчиво смотрю на Таракана и Призрака.
— Оставляю Кардана под вашим присмотром, значит, доверяю вам. Обещаю, что не предам, а вы пообещайте, что принц будет здесь, когда я вернусь.
Кардан заметно повеселел, поняв: что бы ни случилось дальше, оно откладывается. А может, он почувствовал облегчение при виде бутылки.
— Ты можешь стать творцом королей, — замечает Призрак. — Это соблазнительно. Балекин останется в еще большем долгу перед твоим отцом.
— Он мне не отец, — резко бросаю я. — И даже если я решу объединиться с Мадоком, какое вам дело — он заплатит.
— Полагаю, никакого, — неохотно отвечает Призрак. — Однако если ты вернешься с Мадоком или кем-нибудь еще, мы убьем Кардана. А потом убьем тебя. Поняла?
Я киваю. Если бы не заклятие принца Дайна, они могли бы меня принудить. Конечно, я не знаю и знать не хочу, действует ли заклятие принца Дайна после его смерти.
— И если ты не уложишься в один день, который просишь, и не вернешься, мы тоже его убьем,
чтобы застраховаться от ущерба, — продолжает Призрак. — Пленники — как спелые плоды чернослива: чем дольше их хранишь, тем меньше они стоят. И, в конце концов, портятся. Один день и одна ночь. Не опоздай.
Кардан вздрагивает и старается поймать мой взгляд, но я будто не замечаю его.
— Согласна, — отвечаю я, потому что не дура. Никто из нас сейчас не доверяет друг другу. — Тогда клянитесь, что Кардан будет здесь целый и невредимый, когда я завтра вернусь сюда одна.
Они тоже не дураки, поэтому клянутся.
Я не знаю, что увижу, когда вернусь домой. ДОЛГО иду через лес, обхожу те места, где расположились палатки приехавших на коронацию гостей. Платье покрыто грязью, подол истрепался, ноги замерзли и болят. Наконец добираюсь. Владения Мадока выглядят, как всегда.
Думаю о платьях, висящих в моем шкафу в ожидании, когда их наденут, о туфлях, ждущих, что в них станут танцевать. Думаю о будущем, каким я его представляла раньше, и о пропасти, разверзшейся у меня под ногами в настоящем.
В холле замечаю, что рыцарей больше, чем обычно, они входят и выходят из кабинета Мадока. Туда-сюда снуют слуги, носят кружки, чернильницы и карты. Лишь немногие обращают на меня внимание.
По залу проносится крик. Это Вивьен. Они с Орианой появились в гостиной. Виви бросается ко мне, обнимает.
— Я уже хотела его убить, — говорит она. — И убила бы, если бы ты пострадала из-за его глупого плана.
Стою неподвижно. Потом поднимаю руку, касаюсь ее волос, кладу ладонь на плечо.
— Я в порядке. Просто затерялась в толпе. Все нормально.
Само собой, далеко не все нормально. Но никто мне не возражает.
— Где остальные?
— Оук в постели, — говорит Ориана. — Тарин где-то у кабинета Мадока. Будет через минуту.
При этих словах в лице Виви что-то меняется, но я не могу понять его выражения.
Поднимаюсь по лестнице в свою комнату, смываю краску с лица и грязь с ног. Виви следует за мной, устраивается на табурете. В солнечном свете, льющемся с балкона, ее кошачьи глаза горят золотым огнем. Она молчит, а я беру гребень и принимаюсь расчесывать свалявшиеся волосы. Потом одеваюсь в темные цвета — синюю тунику с высоким воротником и узкими рукавами, блестящие черные сапожки, на руки натягиваю новые перчатки. Затягиваю тяжелый пояс, пристегиваю к нему меч и незаметно опускаю в карман кольцо с королевской печаткой.
Кажется нереальным, что я снова в своей комнате с ее мягкими игрушками, книгами и коллекцией ядов. С экземпляром «Алисы в Стране чудес» и «Алисы в Зазеркалье», принадлежавшим Кардану, на прикроватном столике. На меня накатывает приступ паники. Предполагается, что я должна выяснить, как обратить себе на пользу захват пропавшего принца Фейриленда. Здесь, в доме, где прошло мое детство, мне уже хочется смеяться над собственной дерзостью. За кого я себя принимаю, в конце концов?
— Что с твоим горлом? — интересуется Виви, нахмурившись. — И чем ты повредила левую руку?
Я забыла о том, что раньше тщательно скрывала эти раны.
— Это неважно по сравнению с тем, что произошло. Почему он это сделал?
— Ты имеешь в виду, почему Мадок помог Балекину? — спрашивает она, понижая голос. — Не знаю. Политика. Его не волнуют убийства. Ему наплевать, что по его вине погибла принцесса Рия. Ему все равно, Джуд. Ему всегда было все равно. Поэтому он — чудовище.
— Мадок не может на самом деле желать, чтобы Балекин правил Эльфхеймом, — говорю я. — Балекин станет вмешиваться во взаимодействие Волшебной страны с миром смертных, решать, сколько крови должно пролиться и чьей, и это растянется на века. Вся Волшебная страна станет похожа на Полый зал.
Снизу доносится голос Тарин:
— Локк с Мадоком уже много лет. Но ему ничего не известно о том, где прячется Кардан.
Виви замолкает, смотрит мне в лицо.
— Джуд... — произносит она. Голос ее больше похож на тихий выдох.
— Возможно, Мадок просто пытается его напугать, — говорит Ориана. — Ты знаешь, ему не по душе устраивать свадьбу в разгар всей этой неразберихи.
Виви не успевает ничего сказать, не успевает остановить меня — я бросаюсь из комнаты к лестнице.
Мне вспоминаются слова Локка после турнира, на котором я сражалась и победила Кардана: «Потому что ты, как история, которая еще не случилась и частью которой я хочу быть. Потому что хочу видеть, что ты будешь делать».
Имел ли он в виду, что его интересует, как я поведу себя, если он разобьет мое сердце?
«Когда найти интересную историю не удается, я создаю ее».
Когда-то я спросила Кардана, достойна ли Локка. Его ответ эхом звучит в моей голове. «Вы идеально подходите друг другу». А фраза на коронации... Как он там сказал: «Пора менять партнеров. О... украл твою реплику?»
Он знал. Как, должно быть, смеялся. Как смеялись они все.
— Кажется, я догадываюсь теперь, кто твой возлюбленный, — громко говорю я своей сестре-близняшке.
Тарин поднимает голову и бледнеет. Я медленно и осторожно спускаюсь по ступеням.
Интересно, когда Локк смеялся со своими приятелями, она смеялась вместе с ними?
Ее странные взгляды, напряжение в голосе, когда я заговаривала о Локке, ее озабоченность, когда мы вместе были на конюшне или в его доме, — все вдруг обрело ясный и зловещий смысл. Я ощущаю резкую боль от предательства.
И обнажаю Закат.
— Вызываю тебя, — кричу я Тарин. — На дуэль. За мою оскорбленную и униженную честь.
Тарин недоуменно смотрит на меня.
— Я собиралась рассказать, — выговаривает она. — Много раз собиралась, но как-то не смогла. Локк сказал, что если я вытерплю, то это будет проверка любви.
Вспоминаю его слова перед коронацией: «Достаточно ли сильно ты любишь, чтобы отказаться от меня? Разве это не испытание любви?»
Кажется, она прошла проверку, а я провалила.
— Значит, он сделал тебе предложение. Пока убивали королевскую семью. Как романтично.
Ориана негромко охает — наверное, боится, что меня услышит Мадок и сделает замечание. Тарин тоже слегка бледнеет. Раз никто из них произошедшего не видел, им могли рассказать все, что угодно. И даже лгать бы не пришлось.
Я крепче сжимаю рукоять меча.
— После каких слов Кардана ты заплакала в тот день, когда мы вернулись из мира смертных? — Я помню, как взяла его за грудки, сминая бархат камзола, и ударила спиной о дерево. А потом она отрицала, что это имело ко мне отношение. И позже не хотела говорить правду.
Несколько долгих мгновений она молчит. По выражению ее лица я вижу, что ей не хочется говорить правду.
— Он говорил про это, не так ли? Он знал. Они все знали. — Я думаю о Никасии, сидевшей тогда за обеденным столом Локка; в какой-то момент она, похоже, решила мне довериться. «Он все портит. Ему так нравится. Все портить».
Тогда я подумала, что речь идет о Кардане.
— Он сказал, что это из-за меня он испачкал твой бутерброд, — кротко говорит Тарин. — Локк хитростью заставил их думать, что это ты увела его у Никасии. Поэтому тебя они и наказывали. Кардан говорил, что ты страдаешь за меня и, если бы ты узнала почему, уступила бы, но я не смогла тебе рассказать.
Я долго молчу, просто вдумываюсь в ее слова. Потом бросаю свой меч между нами. Он с лязгом падает на пол.
— Подними, — требую я.
Тарин качает головой.
— Я не хочу с тобой драться.
— Уверена? — Я стою прямо перед ней. Совсем близко. Знаю, как ей хочется схватить меня за плечи и оттолкнуть. Должно быть, ее бесит, что я целовала Локка, спала в его постели. — А мне кажется, хочешь. Думаю, ты с удовольствием ударила бы меня. А я точно знаю, что хочу ударить тебя.
На стене, высоко над камином, под шелковым стягом с перевернутым месяцем, гербом Мадока, висит меч. Я забираюсь на стул, с него шагаю на каминную полку и снимаю оружие с крюка. Подойдет.
Спрыгиваю на пол и иду к ней, нацелившись клинком в сердце.
— Я не упражнялась, — говорит она.
— В отличие от меня. — Я подхожу ближе. — Но у тебя меч лучше и право первого удара. Это честно, даже более чем честно.
Тарин смотрит на меня, потом поднимает Закат. Делает несколько шагов назад, потом идет на сближение.
На другом конце зала Ориана вскакивает с кресла и ахает, но к нам не подходит. И даже не останавливает нас.
Столько всего порушилось, что я не знаю, как это собрать. Но я знаю, как драться.
— Не будьте идиотками! — кричит Виви с балкона. Я не могу себе позволить обращать на нее внимание. Я слишком сосредоточена на Тарин. Мадок учил нас обеих, и хорошо учил.
Тарин наносит удар.
Я отбиваю, наши мечи скрещиваются. Металл поет, по залу идет звон, как от удара в колокол.
— Приятно было обманывать меня? Нравилось чувствовать, что ты чем-то лучше? Нравилось, что он флиртует со мной, целует меня, а на тебе обещает жениться?
— Нет! — Она с некоторым усилием парирует серию моих ударов, но тело ее помнит, как надо пользоваться мечом. Тарин скалится. — Мне это было ненавистно, но я не такая, как ты. Я хочу принадлежать этому миру. Противиться им — значит делать все хуже. Ты не спрашивала меня перед тем, как выступила против принца Кардана — может, он начал это из-за меня, а ты просто продолжала делать свое дело. Тебя не заботило, что это навлечет неприятности на наши головы. Мне пришлось доказывать Локку, что я другая.
Несколько слуг собрались поглазеть.
Игнорирую их, не обращаю внимания на ломоту в руках после рытья могилы прошлой ночью, на боль в пронзенной ладони. Мой клинок разрезает юбку Тарин, едва не задев кожу. Она таращит глаза и отшатывается назад.
Мы обмениваемся сериями быстрых ударов. Тарин начинает задыхаться — не привыкла к такому напору, но не уступает.
Я наседаю и наношу удар за ударом, так что ей не остается ничего другого, как защищаться.
— Значит, это была месть? — Еще девчонками мы устраивали схватки на палках. С тех пор ограничивались тасканием за волосы, оскорбительными криками и игнорированием друг друга. Никогда не сражались вот так — настоящей сталью.
— Тарин! Джуд! — пронзительно кричит Виви, сбегая по винтовой лестнице. — Остановитесь, или я вас остановлю.
— Ты ненавидишь фейри. — Глаза Тарин горят, она делает элегантное движение и наносит удар. — Тебя никогда не волновал Локк. Просто еще одна вещь, которую нужно отобрать у Кардана.
Эти слова так поражают меня, что Тарин удается пробить мою защиту. Ее меч касается моего бока прежде, чем я успеваю уклониться. — Думаешь, я слабая?
— Ты слабая, — говорю я. — Слабая и жалкая, а я...
— Я зеркало, — кричит она. — Зеркало, в которое ты не хочешь смотреться.
Снова замахиваюсь, стараясь вложить в удар весь свой вес. Я так зла, так зла на очень многое. Ненавижу свою глупость. Злюсь, что меня обманули. Во мне рычит ярость — достаточно громко, чтобы заглушить все посторонние мысли.
Мой меч по сверкающей дуге устремляется к ее боку.
— Я сказала: прекратить, — кричит Виви, и я слышу, что ее голос пронизан чарами. — Прекратить сейчас же!
Тарин словно сдувается, опускает руки, Закат безвольно свисает из ее внезапно ослабевших пальцев. На лице отсутствующая улыбка, словно она прислушивается к звукам далекой музыки. Я пытаюсь контролировать движение меча, но уже слишком поздно. Вместо этого выпускаю рукоять. Клинок по инерции летит по залу, ударяется о книжную полку и сбивает на пол бараний череп, а я растягиваюсь на полу.
Поворачиваю голову и ошеломленно смотрю на Виви.
— Ты не имела права. — Слова слетают с моих губ прежде, чем я понимаю, что могла разрубить Тарин надвое.
Она тоже потрясена, как и я.
— Ты не поддалась моим чарам! Я же видела, что ты переменила одежду, и думала, что ягод рябины у тебя нет.
Заклятие Дайна. Оно не потеряло силу с его смертью.
Колени у меня ослабли. Руки трясутся. Бок саднит в том месте, где его задел Закат. Я в ярости от того, что она остановила бой, что применила магию против нас. Рывком поднимаюсь на ноги. Дыхание у меня сбилось. На лбу пот, руки и ноги дрожат.
Сзади меня хватают чьи-то руки, еще трое слуг вклиниваются между нами; меня держат за запястья. Двое оттаскивают от меня Тарин. Виви дует ей в лицо, и Тарин понемногу приходит в себя.
В этот момент я вижу, как из своей приемной появляется Мадок в сопровождении лейтенантов и рыцарей. И Локк с ними.
Сердце мое сжимается.
— Да что с вами обеими? — кричит Мадок; таким разгневанным я его никогда не видела. — Разве мало сегодня смертей?
Слова его звучат парадоксально, ведь именно он и явился причиной того, что так много фейри сложили головы.
— Вы обе будете ждать меня в игровой комнате. — У меня перед глазами встает сцена: Мадок на помосте с хрустом вонзает меч в грудь принца Дайна. Я не могу смотреть на него. Меня всю трясет. Хочется закричать. Броситься на него. Снова чувствую себя ребенком, беспомощным ребенком в доме смерти.
Хочу сделать хоть что-нибудь, но не делаю ничего.
Мадок поворачивается к Гнарбону.
— Ступай с ними. Присмотри, чтобы держались подальше друг от друга.
Меня уводят в игровую комнату; я опускаюсь на пол и закрываю лицо ладонями. Когда отнимаю их, они мокрые от слез. Быстро отираю пальцы, чтобы Тарин не увидела.
Мы ждем не меньше часа. Все это время в комнате царит молчание. Немного похныкав, Тарин вытирает нос и больше не плачет.
Думаю о Кардане, которого привязала к стулу, чтобы потешить себя. Вспоминаю его взгляд сквозь спутанные, черные, как вороново крыло, волосы, кривую пьяную улыбку, и мне нисколько не легче.
Чувствую себя измотанной, потерпевшей полное и окончательное поражение.
Ненавижу Тарин. Ненавижу Мадока. Ненавижу Локка. Ненавижу Кардана. Всех ненавижу. Просто моя ненависть недостаточно сильна.
— Что он тебе подарил? — спрашиваю у Тарин, наконец нарушая молчание. — Мадок дал мне меч, который изготовил наш отец. Тот самый, которым мы сражались. Он говорил, что кое-что приготовил и для тебя.
Тарин долго молчит, мне уже кажется, что она так и не ответит.
— Набор столовых ножей. Якобы они режут даже кости. Меч лучше. У него есть имя.
— Думаю, ты можешь дать имена своим столовым ножам. Мясоруб Старший, Хрящерез, — говорю я, и она тихо прыскает, приглушая смех.
Потом мы снова погружаемся в молчание.
Наконец в комнату входит Мадок; ему предшествует его тень, которая ложится на пол, как ковер. Он бросает ножны с Закатом на пол передо мной и усаживается на диван с ножками в форме птичьих лап. Непривычный к такому весу, диван стонет. Гнарбон кивает Мадоку и уходит.
— Тарин, я должен поговорить с тобой о Локке, — говорит Мадок.
— Ты не причинил ему вреда? — В ее голосе слышны еле сдерживаемые рыдания. Я недобро думаю, уж не допускает ли она, что у Мадока есть такое право.
Он фыркает, словно подумал о том же.
— Когда он просил твоей руки, то сказал мне, что, хотя фейри непостоянны, он все-таки хотел бы взять тебя в жены. Как я полагаю, это значит, что особой верности ты от него не дождешься. Тогда он ничего не сказал о флирте с Джуд, но, когда я через минуту спросил, Локк ответил, что «чувства смертных настолько переменчивы, что невозможно удержаться, чтобы не поразвлечься с ними». Он сказал, что ты, Тарин, показала ему, что можешь быть такой, как мы. Нет сомнения — что бы ты там ни сделала, именно это стало причиной конфликта между тобой и сестрой.
Платье Тарин возвышается вокруг нее, как гора. Она выглядит сдержанной, хотя на боку у нее неглубокий порез, а юбка порвана. Она выглядит как местная леди, если не обращать внимания на закругленные кончики ушей. Когда я позволяю себе честно оценить ситуацию, то понимаю, что не могу винить Локка за его выбор. Я склонна к насилию. Я неделями отравляла себя ядами. Я убийца, лгунья и шпионка.
Я понимаю, почему он выбрал ее. Просто я хотела бы, чтобы она не предавала меня.
— Что ты ему ответил? — спрашивает Тарин.
— Что я никогда не считал себя таким уж непостоянным, — говорит Мадок. — И что я нахожу его недостойным любой из вас.
Пальцы Тарин сжимаются в кулаки, но только это выдает ее чувства. Она овладела искусством придворного самообладания, а я нет. Меня обучал Мадок, а ее наставницей была Ориана.
— Ты запрещаешь мне принять его предложение?
— Это хорошим не закончится, — вздыхает Мадок. — Но я не буду становиться на твоем пути к счастью. Даже не встану на пути к страданиям, которые ты для себя выбираешь.
Тарин ничего не отвечает, но по ее взгляду понятно, что она чувствует облегчение.
— Иди, — говорит ей Мадок. — И больше никаких поединков с твоей сестрой. Чем бы ни одарил тебя Локк, верность семье прежде всего.
Что он подразумевает под верностью? Я считала, что он верен Дайну. Ведь он присягал ему.
— Но она... — начинает Тарин, и Мадок поднимает руку с изогнутыми черными ногтями в предупреждающем жесте.
— Бросила вызов? Она что, вложила меч в твою руку и заставила замахнуться? Ты действительно думаешь, что у твоей сестры нет чести, что она изрубила бы тебя на куски, если бы ты стояла безоружная?
Тарин вспыхивает, ее подбородок вздрагивает.
— Я не хотела драться.
— Значит, тебе надлежит и дальше так поступать, — заявляет Мадок. — Нет смысла биться, если не намереваешься победить. Можешь идти. Оставь меня для разговора с сестрой.
Тарин встает и идет к двери. Положив руку на тяжелый бронзовый засов, она оборачивается, словно хочет сказать что-то еще. От духа товарищества, сохранявшегося до прихода Мадока, не осталось и следа. По ее лицу вижу, как ей хочется, чтобы Мадок меня наказал, и как она почти уверена, что не накажет.
— Лучше спроси у Джуд, где принц Кардан, — советует она, сузив глаза. — В последний раз, когда я его видела, он с ней танцевал.
Она распахивает дверь и оставляет меня с бешено бьющимся сердцем и королевской печаткой, жгущей мой карман. Она не знает. Просто провоцирует, пытается ввергнуть меня в неприятности, пустив стрелу напоследок. Не могу поверить, что она сказала бы такое, если бы действительно знала.
— Давай поговорим о твоем сегодняшнем поведении, — говорит Мадок, наклоняясь вперед.
— Давай поговорим о твоем поведении, — возражаю я.
Он вздыхает и проводит широкой ладонью по лицу.
— Ты там присутствовала, не так ли? Я старался удалить вас всех, тебе не следовало этого видеть.
— Я думала, ты любишь принца Дайна, — говорю я. — Думала, что ты его друг.
— Я его достаточно любил, — отвечает Мадок. — Больше, чем Балекина. Но есть другие, которые рассчитывают на мою верность.
Снова думаю о кусочках головоломки, об ответах, за которыми вернулась домой. Что Балекин мог дать или обещать Мадоку, чтобы убедить его выступить против Дайна?
— Кто же? — требовательно спрашиваю я. — Чем можно оправдать все эти смерти?
— Хватит, — рявкает он. — Ты пока не на моем военном совете. Узнаешь все, что тебе положено знать, когда настанет время. А до тех пор позволь мне заверить тебя, что, хотя дела пришли в расстройство, я от своих планов не отказываюсь. Сейчас мне нужен самый младший принц. Если тебе известно, где Кардан, я посоветую Балекину щедро вознаградить тебя. Получишь положение при дворе. И любого жениха, какого захочешь. Или еще бьющееся сердце того, кого ненавидишь.
С удивлением смотрю на него.
— Думаешь, я отберу Локка у Тарин?
Мадок пожимает плечами.
— Похоже, тебе больше хочется снять голову Тарин с плеч. Она обманула тебя. Не знаю, что ты сочтешь достаточным для нее наказанием.
С минуту мы просто смотрим друг на друга. Мадок — чудовище, поэтому, если я захочу сотворить что-то очень плохое, он не будет меня за это осуждать. Почти.
— Если хочешь моего совета, — с расстановкой произносит он, — то любовь, выросшая на страдании, не цветет буйным цветом. Поверь мне, уж я-то знаю. Я люблю тебя, люблю Тарин, но не думаю, что она подходит Локку.
— А я? — Не перестаю думать о том, что мысль Мадока о любви совсем не кажется безобидной. Он любил мою мать. Любил принца Дайна. Похоже, его любовь к нам гарантирует не больше безопасности, чем любому из них.
— Не думаю, что Локк подходит тебе. — Он скалится в ехидной улыбке. — И если твоя сестра права и тебе известно, где находится принц Кардан, отдай его мне. Он просто фатоватый мальчишка, не умеющий владеть мечом. В каком-то смысле он мил и сообразителен, но не заслуживает, чтобы его защищали.
«Слишком молод, слишком слаб, слишком спесив».
Опять возвращаюсь мыслями к перевороту, устроенному Мадоком и Балекином, гадаю, как он должен был происходить по плану. Убить двух старших принцев, самых влиятельных. Тогда, конечно, Верховный Король уступит и возложит корону на голову самого сильного принца, имеющего поддержку военных. Быть может, неохотно, но под угрозой расправы Элдред должен был короновать Балекина. Однако не стал. Балекин пытался его принудить, а потом началась резня. И все умерли.
Кроме Кардана. За столом почти не осталось игроков.
Вряд ли Мадок рассчитывал, что дело обернется именно так. Но я все еще помню его уроки стратегии. Любой результат плана должен вести к победе.
Хотя никто не способен предусмотреть всех неожиданностей. Это невозможно.
— Я думала, ты прочитаешь мне нотацию о недопустимости поединков на мечах в доме, — говорю я, стараясь увести разговор от опасной темы про местонахождение Кардана. У меня уже есть то, что я обещала Двору теней — предложение. Теперь остается только решить, что с ним делать.
— Должен ли я убеждать тебя в том, что если бы твой меч действительно нанес удар и ты поранила бы Тарин, то жалела бы об этом до конца своих дней? Из всех уроков, преподанных тебе, был один, кажется, который ты усвоила лучше всего. — Он в упор смотрит на меня. Мадок говорит о моей матери. О том, как он убил мою мать.
Мне на это нечего сказать.
— Жаль, что не излила свой гнев на того, кто больше всего этого заслуживает. В такие времена некоторые пропадают без вести. — Он бросает на меня многозначительный взгляд.
Неужели благословляет меня на убийство Локка? Интересно, что он сказал бы, узнав, что я уже убила одного дворянина? Если бы я показала ему тело? Хотя, возможно, и поздравил бы.
— Как тебе спится по ночам? — спрашиваю я. Это плохой вопрос, и не успеваю его задать, как понимаю, что во мне уже полно всего, что я презираю в Мадоке.
Он хмурит брови, оценивающе смотрит на меня, словно размышляет, какой ответ дать. А я представляю, какой он меня видит — угрюмая девчонка, сидящая перед ним, как перед судьей.
— Некоторым удается игра на флейте или живопись. Некоторые искусны в любви, — наконец говорит он. — Мой талант — ведение войны. Единственная вещь, которая способна лишить меня сна, — невозможность заниматься любимым делом.
Я медленно наклоняю голову.
Мадок встает.
— Подумай о том, что я сказал, а после подумай, в чем ты талантлива.
Мы оба знаем, в чем я сильнее, кто я такая. Я только что с мечом в руке гоняла сестру вокруг лестницы. Но что делать с этим талантом — вопрос.
Покидая игровую комнату, вижу прибывшего Балекина. В приемной стоят навытяжку рыцари в камзолах с его гербом — тремя смеющимися черными дроздами. Проскальзываю мимо них вверх по лестнице, волоча ножны с мечом за собою — на большее у меня сил не осталось.
Понимаю, что проголодалась, но чувствую себя слишком уставшей, чтобы поесть. Может, про такое состояние говорят — убитый горем? Не уверена, что тоскую по Локку, скорее, по тому миру, в котором жила до коронации. Если бы могла отмотать назад прошедшие дни... Тогда почему не отмотать назад убийство Валериана, почему не вернуть то время, когда мои родители были живы, почему не отмотать все к самому началу?
В дверь стучатся, я не успеваю подать никакого ответного сигнала, как она открывается. Заходит Виви, несет деревянную тарелку с бутербродом и закупоренную бутыль из янтарного стекла.
— Я — ничтожество. И дура, — заранее соглашаюсь я. — Признаю. Можешь не читать мне лекций.
— Думала, ты устроишь мне скандал из-за того, что я применила магию, — говорит она. — Ту, которой ты сопротивлялась.
— Не надо применять магию против своих сестер, — откупориваю бутылку и делаю большой глоток. Даже не думала, что у меня такая жажда. Пью еще, почти осушаю бутылку одним духом.
— А тебе не следовало пытаться разрубить сестру надвое. — Виви устраивается на подушках напротив моих старых мягких игрушек. Лениво подбирает змею и щелкает ее по раздвоенному языку. — Я думала, что это рыцарство и звон мечей — всего лишь игра.
Помню, как она злилась, когда мы с Тарин поддались очарованию фейри и принялись, забавляясь, подражать им. Венки на головах, стрельба из луков в небо. Поедание засахаренных фиалок и сон с бревном под головой вместо подушки. Мы были всего лишь детьми. Дети могут весь день смеяться, а по ночам плакать, прежде чем заснут. Но увидеть меня с таким же, каким убили моих родителей, мечом в руках и решить, что это шутка... Должно быть, она думает, что у меня нет сердца.
— Нет, не игра, — наконец отвечаю я.
— Не игра, — повторяет Виви, обертывая плюшевую змею вокруг плюшевого кота.
— Она тебе про него говорила? — спрашиваю я, устраиваясь рядом с сестрой на кровати. Так хорошо прилечь. Даже слишком хорошо. Меня сразу же клонит в сон.
— Я не знала, что Тарин с Локком, — отвечает Виви, невольно развеивая мои опасения, что она станет хитрить. — Но я не хочу говорить о Локке. Забудь его. Я хочу, чтобы мы удрали из Волшебной страны. Сегодня ночью.
Эта новость заставляет меня сесть.
— Что?
Моя реакция вызвала ее смех. Какой естественный звук, как он не вписывается в трагедию последних двух дней.
— Я так и думала, что ты удивишься. Послушай, что бы тут дальше ни произошло, ничего хорошего не будет. Балекин — негодяй. И, кроме того, он тупой. Ты бы слышала, как отец ругался по дороге домой. Просто давай убежим.
— Что насчет Тарин? — интересуюсь я.
— Я уже спрашивала у нее и не могу сказать, что она согласна бежать с нами. Хочу, чтобы ты дала мне свой ответ. Послушай, Джуд. Я знаю, что у тебя есть секреты. Ты почему-то болеешь. Ты стала бледнее и похудела, и глаза как-то странно блестят.
— Я в порядке, — возражаю я.
— Лжешь, — отвечает она, но без особого пыла. — Я знаю, что ты застряла здесь, в Волшебной стране, из-за меня. Понимаю, что все самое дерьмовое в твоей жизни случилось тоже из-за меня. По доброте своей ты никогда не говорила об этом, но я все знаю. Тебе пришлось превратиться во что-то другое, и ты это сделала. Я иногда смотрю на тебя и думаю, а помнишь ли ты, что значит быть человеком.
Не знаю, как относиться к ее словам — комплимент и оскорбление в одном предложении. Но в подтексте звучит какое-то пророчество.
— Ты здесь прижилась лучше, чем я, — продолжает Виви. — Но готова поклясться, что тебе это чего-то стоит.
С трудом представляю себе жизнь, которую могла бы вести там — жизнь без волшебства. Ходила бы в обычную школу, изучала обычные предметы. Там у меня были бы живы отец и мать, а моя старшая сестра считалась бы довольно странной. Я не была бы такой раздражительной. И на моих руках не осталось бы крови. Я рисую себе этот мир и чувствую странное напряжение во всем теле, а желудок сводит спазмом.
Паника охватывает меня.
Когда за той Джуд приходили волки, то они ее сразу съедали, а приходили они всегда. Меня пугает сама мысль о том, что я была такой уязвимой. Но теперь я уверенно следую по тропе, на которой сама превращусь в волчицу. Какая-то неотъемлемая составная часть прежней Джуд утеряна безвозвратно. Виви права; мне приходится платить за то, какой я стала. Только не знаю чем. Не знаю, могу ли повернуть назад. Даже не знаю, хочу ли.
Но, вероятно, могла бы попробовать.
— Что мы станем делать в мире смертных? — задаю я ей вопрос.
Виви улыбается и подталкивает ко мне тарелку с бутербродом.
— Ходить в кино. Ездить по городам. Научимся водить машину. Очень многие из фейри не появляются при Дворе и не занимаются политикой. Мы можем жить как захотим. На чердаке. На дереве. Где захочешь.
— С Хизер? — беру бутерброд и откусываю большой кусок. Ломтики баранины с квашеной зеленью одуванчика. В животе у меня урчит.
— Надеюсь, — отвечает она. — Поможешь мне объяснить ей, что к чему.
До меня впервые доходит, что она, сама того не зная, бежит не для того, чтобы жить по-человечески. Она полагает, что мы станем жить как лесные феи среди смертных, но не с ними. Будем снимать сливки с их чашек и таскать монетки из карманов. Но не станем устраиваться на нудную работу и оседать на одном месте. По крайней мере, она не станет.
Интересно, что об этом подумает Хизер?
Так или иначе с Карданом мы разберемся, а что потом? Даже если я разгадаю загадку писем Балекина, то для меня все равно нет хорошего места. Двор теней будет распущен. Тарин выйдет замуж. Виви убежит. Я могу исчезнуть вместе с ней. Может, попробую узнать, что потеряла, и начать заново.
Надо подумать о предложении Таракана отправиться с ними к другому Двору. Начать заново, но в Фейриленде. Оба варианта мне не очень нравятся, но что еще здесь делать? Я думала, когда окажусь дома, у меня появится план, а его до сих пор нет.
— Никак не могу бежать сегодня ночью, — поколебавшись, сообщаю Виви.
Она охает и кладет ладонь на сердце.
— Ты должна все серьезно обдумать.
— Есть кое-какие дела, которые надо закончить. Дай мне один день. — Я снова торгуюсь из-за одной и той же вещи — из-за времени. Через день я улажу дела с Двором теней. Будет достигнуто соглашение по поводу Кардана. Так или иначе, все утрясется. Выжму из эльфов плату, какую смогу. И если план так и не появится, придумывать его будет поздно. — Что такое один-единственный день в твоей вечной, бесконечной жизни?
— Один день для решения или один день, чтобы собрать вещи?
Снова откусываю от бутерброда.
— И то и другое.
Виви закатывает глаза.
— Но помни, в мире смертных не будет тех путей, которыми ты ходишь здесь. — Она идет к двери. — Ты не сможешь жить там, как здесь.
Слышу ее шаги в коридоре. Жую бутерброд. Глотаю, но вкуса больше не чувствую.
А что, если путь, которым я иду, — мой путь? Что, если у меня свой путь, не похожий на другие?
Достаю из кармана королевское кольцо Кардана и держу на ладони. У меня не должно быть этого кольца. Смертные руки не должны его касаться. Даже смотреть на него вот так, вблизи, кажется неправильным, хотя я все равно смотрю. Золото наполнено насыщенным красноватым оттенком, а ободок кольца отполирован от постоянного трения о пальцы. В печатке застрял крошечный кусочек воска, и я пытаюсь ногтем выковырять его. Интересно, сколько это кольцо может стоить в мире людей?
И не успев подумать, что не стоило этого делать, надеваю его на свой недостойный палец.
На следующий день просыпаюсь после полудня со вкусом яда во рту. Я уснула прямо в одежде, обняв ножны с Закатом.
Хотя мне этого делать и не хочется, крадусь к двери Тарин и стучусь. Нужно сказать ей кое-что до того, как мир опять перевернется. Хочу, чтобы между нами все стало ясно. Однако никто не отзывается, а когда я поворачиваю ручку двери и заглядываю, то вижу, что комната пуста.
Спускаюсь вниз, в покои Орианы, в надежде, что она подскажет мне, где Тарин. В открытую дверь вижу, что она на балконе, смотрит на деревья и озеро за ними. Ветер раздувает полы тонкого платья и взбивает ее волосы, и они трепещут за спиной, как бледное знамя.
— Что вы делаете? — спрашиваю я, заходя в комнату.
Ориана удивленно оборачивается. Легко понять — як ней раньше не заходила.
— Когда-то у моего народа были крылья, — отвечает она, и в ее голосе сквозит тоска. — И хотя я никогда крылья не носила, чувствую, как их не хватает.
Уж не хочет ли она подняться в небо и улететь подальше от всего этого, раздумываю я.
— Вы видели Тарин? — Столбы возле ложа Орианы обвивает виноград, стебли у лозы ярко-зеленые. Над постелью, источая насыщенный аромат, висят охапки голубых цветов. Кажется, и присесть некуда — повсюду растения. Трудно представить, что Мадоку здесь удобно.
— Она уехала в дом своего суженого, но завтра они прибудут в усадьбу Верховного Короля Балекина. Ты тоже там будешь. Он устраивает пир для твоего отца и нескольких правителей. Мы рассчитываем, что вы не будете проявлять такой враждебности друг к другу.
Даже думать не могу обо всем этом ужасе и несуразице — платья из паутины, тяжелый запах эльфийских фруктов, висящий в воздухе, не говоря уже о том, что придется делать вид, будто Балекин нечто большее, чем убийца и чудовище.
— Оук поедет? — спрашиваю я и тут же чувствую укол боли и сожаления. Если я убегу, то не увижу, как вырастет мальчонка.
Ориана стискивает ладони, подходит к туалетному столику. Здесь висят ее драгоценности: длинные бусы из необработанного хрусталя, перемежаемого пластинками агата, ожерелье из лунного камня и кровавика, опаловая подвеска, горящая на солнце, как огонь. А на серебряном подносе рядом с парой рубиновых сережек в форме звезд лежит золотой желудь.
Золотой желудь, близнец того, что я нашла в кармане платья, которое мне дал Локк. То платье принадлежало когда-то его матери. Лириопе. Матери Локка. Думаю о ее сумасбродствах, веселых нарядах, о ее покрытой пылью спальне. О том, как желудь раскрылся и в нем оказалась говорящая птичка.
— Я пыталась убедить мужа, что Оук слишком мал и будет очень скучать на обеде, но Мадок настоял, чтобы он ехал. Может, тебе удастся сесть возле него и занять чем-то интересным.
Размышляю об истории Лириопы, которую рассказала мне Ориана, когда поверила, что я стала достаточно близка к принцу Дайну. Вспоминаю, что Ориана, до того, как стать женой Мадока, была супругой Верховного Короля Элдреда. Почему ей пришлось так быстро снова выходить замуж? Что она хотела утаить или спрятать?
Я думаю о записке, найденной на столе Балекина, о той, что была в руке у Дайна, о сонете, воспевающем даму с волосами цвета утренней зари и глазами, как звезды.
Вспоминаю, что сказала птичка:
Друг мой дражайший, ты слышишь прощальные слова Лириопы. У меня три золотые птички. Три попытки доставить хотя бы одну в твои руки. Принимать противоядие уже поздно, а потому, если ты слышишь это, я оставляю тебе бремя моих секретов и последнее желание моего сердца. Защити его. Увези подальше от опасностей этого двора. Сбереги его и никогда, никогда не рассказывай правду о том, что случилось со мной.
Я снова думаю о стратегии, о Дайне, Ориане и Мадоке. Вспоминаю, как Ориана впервые появилась у нас. Как быстро родился Оук и как нам месяцами не позволяли видеть его, потому что он оказался очень болезненным. Как она постоянно ограждала мальчика от нашего присутствия, и, возможно, по другой причине.
Тогда я решила, что ребенок, которого Лириопа просит забрать и защитить, это Локк. А что, если ребенок, которого она носила, не погиб вместе с ней?
Чувствую, что мне не хватает воздуха, не могу вымолвить ни слова, потому что они застревают у меня в горле. Даже не до конца уверена, о чем сейчас спрошу, хотя знаю — это единственное объяснение, имеющее смысл.
— Оук — не ребенок Мадока, ведь так? По крайней мере не больше, чем я?
«Если мальчик родится, принц Дайн никогда не будет королем».
Ориана зажимает мне рот ладонью. От ее кожи исходит запах воздуха после снегопада.
— Не говори этого, — шепчет она мне прямо в лицо, и голос ее дрожит. — Никогда больше не говори этого. Если ты когда-нибудь любила Оука, не произноси этих слов.
Я отталкиваю ее руку.
— Принц Дайн был его отцом, а Лириопа — матерью. Оук — вот причина, по которой Мадок поддержал Балекина и решил убить Дайна. А теперь он — тот ключ, который открывает дорогу к трону.
Глаза ее расширяются, она берет мою прохладную ладонь в свои руки. Ориана всегда казалась мне странной — существо из сказок, бледное, как привидение.
— Как ты можешь это знать? Откуда тебе это известно, человеческое дитя?
Не принц Кардан самая ценная персона в Волшебной стране. Я ошибалась.
Быстро закрываю дверь и запираю балкон. Ориана наблюдает за мной и не выражает протеста.
— Где он сейчас? — спрашиваю я.
— Оук? С няней, — шепчет она и ведет меня к маленькому угловому дивану, обитому парчой с изображениями змей и застланному мехами. — Быстро рассказывай.
— Сначала вы расскажите, что случилось семь лет назад.
Ориана глубоко вздыхает.
— Ты можешь подумать, что я ревновала Лириопу как новую супругу Элдреда, но это не так. Я ее любила. Она всегда была весела, и не любить ее было невозможно; хотя ее сын встал между тобой и Тарин, я любила и его, пусть и не так сильно, — ради его матери.
Интересно, что чувствовал Локк, когда его мать стала возлюбленной Верховного Короля. Я разрываюсь между симпатией к нему и желанием превратить его жизнь в сплошное страдание.
— Мы стали наперсницами, — рассказывает Ориана. — Когда у нее начались отношения с принцем Даином, она рассказала мне. Казалось, она не воспринимает их всерьез. Думаю, она очень любила отца Локка. Дайн и Элдред стали для нее развлечениями. Как тебе известно, наш народ не сильно беспокоится, что могут случиться дети. У фейри жидкая кровь. Полагаю, ей и в голову не приходило, что она может зачать второго сына, ведь после рождения Локка прошло всего десять лет. У некоторых из нас от родов до родов проходят века. А некоторые никогда не рожают.
Я киваю. Поэтому им необходимы люди — мужчины и женщины. Без притока свежей крови фейри вымрут, как бы бесконечно ни продолжалась их жизнь.
— Отравление румяным грибом — ужасная смерть, — говорит Ориана, поднося руку к горлу. — Ты начинаешь медленнее двигаться, руки и ноги дрожат, потом вообще пошевелиться не можешь. Но остаешься в сознании, пока все в тебе не замрет, как остановившийся часовой механизм. Вообрази весь ужас подобного положения, безуспешные попытки пошевелиться, угасающую надежду, что еще поживешь. К тому времени, как я получила послание, она уже умерла. Я разрезала... — Голос Орианы срывается. Нетрудно догадаться, чем должен кончиться рассказ. Она вырезала ребенка из утробы Лириопы. Не могу представить, как чопорная, аккуратная Ориана отважилась на такое страшное и необычайное дело, как она вдавливала острие ножа в плоть, отыскивая нужное место, а потом резала. Доставала ребенка из чрева и держала его мокрое тельце перед собой. А кто еще мог такое сделать?
— Вы спасли его, — говорю я, потому что если ей трудно рассказывать про это, то не надо и заставлять.
— Имя подсказал желудь Лириопы, — произносит она еле слышным шепотом. — Мой маленький Оук, золотой Дубок. Мне очень хотелось верить, что служба Дайну — большая честь, что за такими, как он, стоит идти. Вот что бывает, когда слепо стремишься к чему-то: сначала с жадностью пожираешь плод, а потом оказывается, что он гнилой.
— Вы знали, что Лириопу отравил именно Дайн?
Ориана качает головой.
— Долгое время не знала. Это могла быть одна из любовниц Элдреда. Или Балекин — ходили слухи, что виновен он. Я даже думала, уж не Элдред ли это устроил — за то, что она флиртовала с его сыном. А потом Мадок узнал, что Дайн добыл ядовитые грибы. Он строго-настрого запретил мне подпускать Оука к принцу. Пришел в страшную ярость, таким обозленным я его никогда не видела.
Нетрудно догадаться, почему Дайн вызвал гнев Мадока. Мадок тоже когда-то думал, что его жена и ребенок погибли. Мадок любил Оука. И постоянно напоминал нам, что семья — прежде всего.
— И вы вышли замуж за Мадока, потому что он способен защитить вас? — У меня остались лишь смутные воспоминания, как он ухаживал за Орианой, а потом, когда ребенок уже был на подходе, они принесли обеты. Может, тогда мне это показалось необычным, но каждый имеет право на счастье.
В то же время для меня это событие могло обернуться несчастьем, потому что мы с Тарин беспокоились, как новый ребенок повлияет на нашу судьбу. Мы допускали, что Мадок захочет избавиться от нас — отправит куда-нибудь с карманами, набитыми золотом, и с записками, приколотыми к платью. Однако наши опасения не оправдались.
Сквозь стеклянные двери балкона Ориана смотрит, как ветер качает деревья.
— Мы с Мадоком нашли взаимное понимание. И не претендуем друг на друга.
Понятия не имею, что это значит, но, похоже, она говорит о браке по холодному расчету.
— Какую лее игру он ведет? — спрашиваю я. — Не думаю, что он позволит Балекину долго удерживать трон. С точки зрения стратегии непозволительно упускать такую возможность.
— О чем ты говоришь? — Ориана искренне недоумевает. Подумать только, у них нет претензий друг к другу.
— Он собирается посадить Оука на трон, — объясняю я как нечто само собой разумеющееся. Потому что это очевидно. Не знаю, как он намерен сделать это и когда, но уверена, что намерен. Конечно, намерен.
— Оук, — шепчет Ориана. — Нет, нет, нет. Джуд, он всего лишь ребенок.
«Увези подальше от опасностей этого двора». Вот что сказано в послании Лириопы. Возможно, Ориане следовало прислушаться к этим словам.
В голове всплывает воспоминание, как несколько лет назад за обеденным столом Мадок говорил о том, насколько уязвим трон в период смены власти. Что бы он ни замышлял против Балекина, Мадок должен ясно видеть открывшиеся перед ним возможности, потому что из королевской семьи уцелели только трое. Теперь я почти уверена, что таков был его замысел: Дайн погибает, Балекин тоже, короновать на трон Верховного Короля некого, и Мадок ведет самостоятельную игру. Если Оук — единственный претендент на престол, то Мадок может стать регентом. И будет править Волшебной страной, пока мальчик не станет взрослым.
А потом — кто знает, что может случиться? Если Мадок сумеет контролировать Оука, то будет править королевством вечно.
— Я тоже когда-то была всего лишь ребенком, — возражаю Ориане. — И Мадока совершенно не заботили мои переживания; не думаю, что теперь он будет волноваться из-за кого-то.
Это вовсе не означает, что он не любит Оука. Конечно, любит. И меня тоже любит. Он любил мою мать. Но он таков, каков есть. Мадок не может противиться своей натуре.
Ориана хватает мою руку, крепко стискивает, ее ногти впиваются мне в кожу.
— Ты не понимаешь. Дети-короли долго не живут, а Оук — хрупкий мальчик. Он явился в этот мир слишком слабым. Ни один король, ни одна королева любого Двора не склонит перед ним головы. Он не предназначен для такой ноши. Ты должна остановить это.
Что может сделать Мадок, располагая такой огромной властью? Что могу сделать я, имея брата на троне? А ведь я могу посадить его на трон. У меня на руках козырная карта, потому что если Балекин воспротивится коронации Оука, то, готова поклясться, Кардан спорить не станет. Я могу сделать своего брата Верховным Королем, а сама стану принцессой. И эта власть лежит прямо передо мной. Все, что мне нужно — протянуть руку и взять.
Странная вещь — амбиции. Их можно подхватить, как лихорадку, но избавиться от них непросто. Когда-то я довольствовалась надеждами на дворянство и мечтала обрести такое влияние, чтобы Кардан и его друзья оставили меня в покое. Я хотела всего лишь найти уютное место здесь, в Волшебной стране.
А теперь уже раздумываю, каково это будет — выбирать следующего короля.
Мне вспоминается волна крови, хлынувшая на каменный помост и стекающая на утрамбованный земляной пол холма. Она залила корону, и, когда Балекин поднял ее, кровь обагрила его руки. Представляю себе эту корону на голове Оука и вздрагиваю.
Вспоминаю и то, как малыш околдовал меня однажды и как я шлепала себя по щекам, пока кожа на них не покраснела и едва не вспыхнула. На следующее утро на щеках выступили синяки, которые не проходили целую неделю. Вот на что способны дети.
— Почему ты думаешь, что я способна это остановить? — задаю Ориане вопрос.
Ориана не отпускает мою руку.
— Однажды ты сказала, что я ошибаюсь в тебе, что ты никогда не сможешь навредить Дубку. Скажи, ты можешь что-нибудь сделать? Есть хоть какой-то шанс?
Помню, я сказала, что я не чудовище и никогда не смогу сделать ему больно. Но, возможно, стать чудовищем — мое предназначение?
— Может быть, — отвечаю ей, хотя это вовсе не ответ.
По пути из покоев Орианы замечаю своего младшего брата. Он снаружи, в саду, собирает букет наперстянок. Смеется, каштановые волосы на солнце отливают золотом. Когда появляется няня, мальчишка стремглав убегает от нее.
Готова спорить, Оук даже не знает, что эти цветы ядовиты.
Во Дворе теней меня встречают раскаты смеха. Ожидаю увидеть Кардана в том же виде, в каком его оставила, запуганного и обездвиженного, может быть, в еще более жалком состоянии, чем день назад. Но вместо этого вижу, что руки его развязаны, он сидит за столом, играет в карты с Тараканом, Призраком и Бомбой. В центре стола куча драгоценностей и кувшин вина. Под столом — две пустые бутылки, в зеленом стекле отражается пламя свечей.
— Джуд, — радостно зовет Бомба, — садись! Присоединяйся.
Увидев ее здесь, живой и невредимой, чувствую облегчение. Но больше в этом живописном застолье нет ничего хорошего. Кардан ухмыляется мне, словно всю жизнь мы с ним были закадычными друзьями. Я забыла, насколько он может быть обаятельным и как это опасно.
— Вы что делаете? — взрываюсь я. — Он должен быть связан! Он наш пленник.
— Не беспокойся. Куда он денется? — успокаивает меня Таракан. — Ты действительно думаешь, что он способен убежать от нас двоих?
— Не возражаю, если привяжете одну руку, — вмешивается Кардан. — Но если собираетесь связать обе, то вам придется лить вино прямо мне в рот.
— Он показал, где старый король хранил по-настоящему хорошее вино, — говорит Бомба, откидывая назад свои белые волосы. — Не говоря уже о тайнике с драгоценностями, принадлежавшими Эловин. Решил, что в такой неразберихе никто не заметит, если их забрать. Никто и не заметил. Ничего легче Таракан за всю жизнь не делал.
Мне хочется кричать от отчаяния. Не ожидала, что Кардан так им понравится, но почему бы и нет? Он принц, уважительно с ними обращается. Он брат Дайна. И он фейри, как и они.
— Все равно все катится в хаос, — говорит Кардан. — Можно и позабавиться. Тебе не кажется, Джуд?
Делаю глубокий вдох. Если он подорвет мой авторитет, если сумеет сделать меня аутсайдером, я никогда не уговорю Двор теней действовать в соответствии с планом, который, правда, еще не до конца сложился у меня в голове. Пока я не сумела понять, как извлечь из ситуации пользу. И меньше всего мне нужно, чтобы Кардан усугубил положение вещей.
— Что он вам предложил? — интересуюсь я, словно все мы участвуем в розыгрыше. Да, это рискованная игра. Может, Кардан им вообще ничего не предлагал.
Сдерживаю дыхание, чтобы не выдать волнения. Стараюсь не показывать, что Кардан заставил меня чувствовать себя такой незначительной.
Призрак одаряет меня одной из своих редких улыбок.
— В основном золото, но и власть тоже. Положение.
— Множество вещей, которыми он не располагает, — добавляет Бомба.
— Я думал, мы друзья, — нерешительно произносит Кардан.
— Хочу убрать его отсюда, — говорю я и кладу руку на спинку стула как хозяйка. Надо увести принца из комнаты, пока он не перехватил инициативу. Увести сейчас же.
— И что ты с ним сделаешь? — интересуется Таракан.
— Он мой пленник, — напоминаю я, наклоняюсь и разрезаю полосы собственного платья, которыми ноги принца до сих пор привязаны к стулу. Видно, он так и спал, сидя, если вообще спал. Но усталым Кардан не выглядит. Он улыбается мне сверху вниз, словно я склонилась перед ним из учтивости.
Хочется стереть ухмылку с его рожи, но не получится. Похоже, он так и будет улыбаться до самой могилы.
— А здесь мы не можем остаться? — спрашивает Кардан. — Здесь есть вино.
Эти слова заставляют Таракана хихикнуть.
— Тебя что-то беспокоит, маленький принц? Вы с Джуд до сих пор не поладили?
Выражение лица Кардана меняется; похоже, он встревожен. Хорошо.
Веду его в кабинет Дайна, который, кажется, превращается в мой командный пункт. Шагает он неуверенно, ноги одеревенели от пут. Наверное, сказываются и несколько бутылок вина, которые он помог опорожнить членам шайки. Однако никто не помешал мне забрать его. Захлопываю дверь и запираю замок.
— Садись, — командую я, указывая на стул.
Он подчиняется.
Огибаю стол и усаживаюсь напротив. Мне приходит в голову, что если убью его, то наконец перестану о нем думать. Убью и больше никогда не буду себя так чувствовать.
Но без него не останется простого способа посадить Оука на трон. Придется надеяться, что Мадок каким-нибудь образом вынудит Балекина его короновать. Не будет Кардана, и я останусь без козырей. Без плана. Не смогу помочь брату. Ничего не смогу.
Может, оно того стоит.
Арбалет лежит там, где я его оставила. В выдвижном ящике стола Дайна. Я достаю его, взвожу и целюсь в Кардана. Он судорожно сглатывает.
— Собираешься меня убить? — Он хлопает глазами. — Прямо сейчас?
Я кладу палец на спусковой крючок. Чувствую себя спокойно, восхитительно спокойно. Это слабость — позволить страху возобладать над амбициями, над интересами семьи, над любовью. Приятно чувствовать себя всесильной.
— Понимаю, почему тебе хочется это сделать, — говорит он, словно прочитал мои мысли и принял какое-то решение. — Но я бы предпочел, чтобы не делала.
— Тогда прекрати постоянно ухмыляться. Ты думаешь, я сюда пришла, чтобы ты надо мной смеялся? До сих пор так уверен, что лучше меня? — Голос мой слегка дрожит, и за это я ненавижу Кардана еще сильнее. Я ежедневно упражнялась, чтобы стать опасной, и он полностью в моей власти, хотя испугана именно я.
У меня привычка его бояться, и избавиться от нее я могу, лишь всадив стрелу ему в сердце.
Кардан протестующе поднимает руки с длинными пальцами. Королевское кольцо у меня.
— Я нервничаю, — объясняет он. — А когда нервничаю, постоянно улыбаюсь. Это мне помогает.
Совсем не ожидала услышать такие слова. Помедлив, опускаю арбалет.
Принц продолжает говорить, словно не хочет, чтобы у меня осталось время на раздумье.
— Ты меня ужасаешь. Почти вся моя семья погибла, а поскольку они не особенно меня любили, я не захотел за ними последовать. Всю ночь я провел, прикидывая, что ты собираешься делать, и точно знаю, чего заслуживаю. У меня есть причина нервничать. — Он говорит так, словно мы друзья, а не враги. И это срабатывает: я расслабляюсь. А когда замечаю, что расслабилась, психую, и меня тут же тянет его пристрелить.
— Я расскажу тебе все, что захочешь, — говорит он. — Все.
— Никаких уверток? — Соблазн невероятно велик. У меня в голове до сих пор шумит от рассказа Тарин, показавшего, насколько мало я знаю.
Кардан кладет ладонь туда, где должно находиться сердце.
— Клянусь.
— А если я все равно выстрелю?
— Можешь, — кривясь, говорит он. — Но хочу, чтобы ты дала слово, что не выстрелишь.
— Мое слово дешево стоит, — напоминаю я.
— Ты всегда так говоришь. — Он поднимает брови. — Это не утешает, должен сказать тебе.
Я смеюсь от удивления. Арбалет прыгает у меня в руке. Кардан не сводит с него глаз. Нарочито медленно кладу оружие на стол.
— Ты расскажешь мне все, что я хочу узнать, а я не стану стрелять в тебя.
— И что я должен сделать, чтобы ты не отдала меня Мадоку и Балекину? — спрашивает он, приподнимая бровь. Мне не по себе: я не привыкла, чтобы он вот так разглядывал меня. Сердце начинает учащенно стучать.
Все, на что я способна, — ответить сердитым взглядом.
— Может, сосредоточишься на том, чтобы остаться в живых?
Кардан пожимает плечами.
— Что ты хочешь узнать?
— Я нашла обрывок бумаги со своим именем, — говорю я. — Исписан моим именем вдоль и поперек — больше ничего.
Он слегка вздрагивает, но молчит.
— Итак? — поторапливаю я.
— Это не вопрос, — ворчит он, словно рассержен. — Задай настоящий вопрос, и я отвечу.
— Ты мне надоел со своим «задай вопрос, и я отвечу». — Моя рука тянется к арбалету, но я пока не касаюсь его.
Он вздыхает.
— Просто спроси меня о чем-нибудь. Спроси про мой хвост. Хочешь на него посмотреть? — Он опять поднимает брови.
Я видела его хвост, но не доставлю ему удовольствия, признавшись в этом.
— Хочешь, чтобы спросила? Ладно. Когда у Тарин с Локком все это началось?
Он довольно смеется. Кажется, этой темы избегать не собирается. Типичный случай.
— О, я ждал, когда ты про это спросишь. Все началось несколько месяцев назад. Он нам все рассказывал — как бросал камешки в ее окно, оставлял записки о свидании в лесу, обхаживал ее при свете луны. Он взял с нас клятву молчания, но все это выглядело как забава. Думаю, сначала он просто хотел вызвать ревность Никасии. Но потом...
— Как он узнал, что это ее комната? — спрашиваю я, нахмурившись.
Он улыбается еще шире.
— Может, и не узнал. Возможно, любая из вас годилась для того, чтобы стать его первой жертвой среди смертных. Думаю, в итоге он хотел соблазнить вас обеих.
Оба варианта мне не нравятся.
— А как насчет тебя?
Кардан бросает на меня странный взгляд.
— Пока что Локк не пробовал меня соблазнить, если ты об этом. Думаю, я счел бы это оскорблением.
— Я не это имела в виду. Вы с Никасией были... — Не знаю, как назвать. «Вместе» не совсем подходящее слово для этой зловещей и красивой пары, разрушающей чужие жизни и наслаждающейся этим.
— Да, Локк увел ее у меня, — признается Кардан, играя желваками. Он не улыбается, не фыркает. Ясно, ему непросто признаться мне в этом. — Не знаю, чего хотел Локк — разбудить ревность какой-то другой любовницы, разозлить меня или просто не смог устоять перед изумительной красотой Никасии. Не знаю и того, какой мой недостаток заставил ее сделать выбор в пользу Локка. Теперь ты веришь, что я готов отвечать на твои вопросы, как и обещал?
Мысль о том, что Кардану можно разбить сердце, почти не доступна моему пониманию. Я киваю.
— Ты любил ее?
— Это что за вопрос? — негодует он.
Я пожимаю плечами.
— Хочу знать.
— Да, — отвечает он, уставившись на мою руку, лежащую на столе. Внезапно мне в голову приходит мысль, что ногти я обгрызла до основания. — Я ее любил.
— Почему ты хотел меня убить? — спрашиваю я, желая напомнить нам обоим, что ему предстоит отвечать и на трудные вопросы. Сколько бы он ни шутил, как бы дружелюбно ни пытался себя вести, мы враги. Фейри обаятельны, они все такие.
Кардан тяжело вздыхает и опускает голову на руки, почти не обращая внимания на арбалет.
— Ты говоришь о случае на реке? С никсами? Ты же сама шумела и бросала в них чем попало. Они невероятно ленивые создания, но, думаю, ты до такой степени досадила им, что они были готовы тебя покусать. Я, может быть, и гадкий, но у меня есть одно достоинство — я не убийца. Просто хотел напугать тебя, но никогда не хотел убивать. Я никогда никому не желал смерти.
Я думаю о реке и о том, как одна никса отделилась от остальных, а Кардан наблюдал, как она, помедлив, уплыла, так что мы смогли выбраться из воды. Смотрю на него, на следы серебра на лице, оставшиеся от маски, в его чернильно-черные глаза. Внезапно вспоминаю, как он стаскивал с меня Валериана, когда я подавилась эльфийским фруктом.
«Я никогда никому не желал смерти».
Против воли мне вспоминается, как он держал меч в учебном поединке с Балекином, какая неуклюжая у него техника. Я думала тогда, что он делает это специально, чтобы разозлить брата. Сегодня мне впервые пришло в голову, что, возможно, ему вообще не нравятся схватки на мечах. Что он никогда по-настоящему этому не учился. И что, если бы мы с ним сразились, я одержала бы верх. Размышляю обо всех вещах, которые совершила, чтобы стать ему достойным соперником, и о том, что, вероятно, бросала вызов вовсе не Кардану. Быть может, я сражалась с собственной тенью.
— Валериан предпринимал попытку убить меня. По-настоящему. Дважды. Сначала в башне, потом в моей комнате, в нашем доме.
Кардан поднимает голову и застывает в напряженной позе, как будто только что узнал неприятную правду.
— Когда ты сказала, что убила его, я подумал, что ты выследила его и... — Голос его прерывается, и он начинает снова: — Только дурак станет вламываться в дом генерала.
Я оттягиваю ворот рубахи, чтобы он увидел следы пальцев Валериана, пытавшегося задушить меня.
— И на плече метка осталась — он ударил меня, и я упала на пол. Теперь веришь?
Он тянется ко мне, словно хочет коснуться синяков пальцами. Поднимаю арбалет, и он садится на место.
— Валериану нравилась боль. Чья угодно. Даже моя. Я знал, что он хочет причинить боль тебе. — Он замолкает, похоже, вслушивается в собственные слова. — И это ему удалось. Думаю, он был бы доволен.
Никогда не задумывалась, что это значит — иметь такого друга, как Валериан. Кажется, все равно что иметь его врагом.
— Значит, для тебя не имело значения, что Валериан намерен мне сделать? — интересуюсь я. — Ничего страшного, только бы не убивал?
— Ты должна признать, что лучше оставаться в живых, — возражает Кардан, и в его голосе звучат удивленные нотки.
Я кладу обе руки на стол.
— Теперь скажи, почему ты меня возненавидел? Раз и навсегда.
Длинными пальцами он гладит стол Дайна.
— Ты в самом деле хочешь, чтобы я ответил честно?
— А ты как думаешь? У меня арбалет, и я не стреляю только потому, что ты обещал отвечать.
— Очень хорошо. — Он сверлит меня злым взглядом. — Я ненавижу тебя потому, что твой отец тебя любит, хотя ты человеческое отродье, произведенное на свет его неверной женой, в то время как мои родители никогда обо мне не заботились, хотя я принц Волшебной страны. Я ненавижу тебя потому, что Локк использовал тебя и твою сестру, заставив Никасию плакать после того, как увел ее у меня. Кроме того, после турнира Балекин никогда не упускал случая бросить мне в лицо, что смертная оказалась лучше, чем я.
Не знала, что Балекину известно, кто я такая.
Мы смотрим друг на друга через стол. Кардан развалился в кресле и выглядит точь-в-точь как злобный принц. Интересно, он ждет, что я выстрелю?
— Это все? — требовательно спрашиваю я. — Потому что все, что ты сказал, нелепо. Ты не можешь меня ревновать. Тебе не пришлось жить по милости того, кто убил твоих родителей. Ты не лелеял свой гнев, без которого у тебя под ногами разверзается бездонный колодец страха. — Я резко замолкаю, удивляясь самой себе.
Думала, что не поддамся его чарам, но он заставил меня открыться перед ним.
Пока я об этом размышляю, улыбка Кардана превращается в более знакомую ухмылку.
— Ах, вот как? Значит, я не знаю, что такое гнев? Не знаю, что такое страх? Не ты здесь торгуешься за свою жизнь?
— И поэтому ты меня ненавидишь? — настаиваю я. — Только поэтому? Лучшей причины не нашел?
Сначала мне кажется, что он не собирается отвечать, но потом догадываюсь, что он не может лгать, а правду говорить не хочет.
— Итак? — спрашиваю я, снова поднимая арбалет, очень довольная тем, что у меня есть повод еще раз подчеркнуть, кто здесь главный. — Скажи мне!
Он наклоняется и закрывает глаза.
— Больше всего я ненавижу тебя за то, что думаю о тебе. Часто. Это отвратительно, но я ничего не могу поделать.
Я немею от удивления.
— Может, тебе действительно стоит меня застрелить, — говорит он, закрывая лицо ладонью.
— Ты меня разыгрываешь, — заявляю я. Не верю ему. Если он думает, что я дура, способная из-за красоты потерять голову, то я не поддамся на столь грубую лесть. Иначе я и дня не выжила бы в Волшебной стране. Готовая изобличить его обман, я встаю.
Арбалет для стрельбы в упор не очень подходит, поэтому я достаю кинжал.
Кардан не поднимает взгляд, когда я обхожу стол и приближаюсь к нему. Упираюсь острием под подбородок, как делала это днем раньше в зале, и заставляю поднять голову вверх. Он неохотно смотрит мне в глаза.
По его лицу видно, что ему на самом деле и стыдно, и страшно. И тут я понимаю, что и сама не знаю, чему верить.
Я наклоняюсь к нему так близко, что могу поцеловать. Глаза его распахиваются. В них смешались паника и желание. Пьянящее чувство — обладание властью над кем-то. Над Карданом, про которого я никогда бы не подумала, что он вообще способен на чувства.
— Ты действительно хочешь меня, — говорю я, чувствуя тепло его дыхания. — И тебе ненавистна эта мысль. — Я изменяю угол наклона клинка, и теперь он упирается ему в горло. Вопреки ожиданиям, его совсем не пугает это движение кинжала.
Не сильнее, чем прикосновение моих губ к его губам.
По части поцелуев у меня опыт небольшой. Целовалась с Локком, а до него ни с кем. Но целовать Кардана — совсем другое дело; это все равно что бежать по лезвию бритвы, когда адреналин ударяет в голову; все равно что заплыть далеко в море и понять, что возврата нет, нет ничего, кроме холодной черной воды, смыкающейся у тебя над головой.
Жестокие губы Кардана оказываются неожиданно мягкими. Но сам он какое-то время остается неподвижным, как стул. Глаза закрыты, ресницы касаются моей щеки. Я содрогаюсь — наверное, так корчится мертвец, когда на его могилу наступают. Потом его руки поднимаются и трепетно скользят по моим ладоням. Если бы я в таких вещах не разбиралась, то назвала бы это движение благоговейным, но я разбираюсь. Скользят медленно, потому что он сдерживает себя. Он этого не хочет. Он не хочет этого хотеть.
На вкус — кислое вино.
Наступает момент, когда он сдается и привлекает меня к себе, несмотря на кинжал. Он целует меня крепко, с каким-то исступленным отчаянием, погрузив пальцы в мои волосы. Наши уста сливаются, языки переплелись. Это как борьба. Только мы боремся за то, чтобы проникнуть внутрь друг друга, влезть в чужую кожу.
И в этот момент меня охватывает ужас. Что за безумная мысль — наслаждаться его отвращением? Но что еще хуже, гораздо хуже — мне нравится это. Мне все нравится в этом поцелуе — знакомый зуд страха, осознание того, что я наказываю его, подтверждение, что он меня хочет.
Кинжал в руке становится ненужным. Бросаю его на стол, краем глаза отметив, что острие втыкается в дерево. При этом звуке Кардан пугается и отстраняется от меня. Губы у него розовые, глаза темные. Он видит клинок и разражается испуганным лающим смехом.
Этого достаточно, чтобы я отступила. Мне хочется посмеяться над ним, указать на его слабость, не проявляя своей, но я не доверяю своему лицу — на нем написано слишком много.
— Ты это себе воображал? — спрашиваю я и чувствую облегчение, потому что вопрос звучит достаточно резко.
— Нет, — отвечает он бесцветным голосом.
— Скажи мне, — требую я.
Принц как-то печально качает головой.
— Не скажу, разве что ты действительно соберешься заколоть меня. И даже тогда, наверное, не скажу.
Я иду к столу Дайна, чтобы нас разделяло какое-то расстояние. Кажется, меня распирает изнутри, а комната внезапно словно стала меньше. Своим ответом он чуть не заставил меня расхохотаться.
— Хочу сделать предложение, — говорит Кардан. — Я не собираюсь возлагать корону на голову Балекина, чтобы потерять свою. Проси что хочешь для себя, для Двора теней, но потребуй что-нибудь и для меня. Пусть даст мне земли подальше отсюда. Скажи, что вдали от него я буду вести восхитительно безответственную жизнь, и ему не придется даже вспоминать обо мне. Может произвести на свет какое-нибудь отродье, назначить его наследником и передать корону Верховного Короля. Скорее всего, его ублюдок перережет папочке горло, согласно новой семейной традиции. Мне все равно.
С удивлением приходится признать, что ему удалось продумать достаточно приемлемую сделку, хотя он и провел ночь пьяным и привязанным к стулу.
— Поднимайся, — говорю я ему.
— Значит, не боишься, что я убегу? — спрашивает он, вытягивая ноги. От его остроносых башмаков отражается свет, и я подумываю, не отобрать ли их, потому что их можно использовать как оружие. Потом вспоминаю, насколько плохо он владеет мечом.
— После нашего поцелуя я так околдована тобой, что едва держусь, — отвечаю я со всем сарказмом, на который способна. — Моя единственная забота — сделать все, чтобы ты был счастлив. Конечно, я потребую для тебя всего, что угодно, если ты меня снова поцелуешь. Давай беги. Стрелять тебе в спину я точно не стану.
Кардан хлопает ресницами.
— Ты лжешь прямо в глаза, и это несколько обескураживает.
— Тогда позволь сказать правду. Ты потому никуда не собираешься бежать, что бежать тебе некуда.
Иду к двери, открываю и заглядываю в соседнюю комнату. Бомба лежит на койке в спальне. Таракан смотрит на меня, подняв брови. Призрак дремлет в кресле, но сразу просыпается, когда я вхожу. Чувствую, что вся горю, но надеюсь, что по мне не видно.
— Допросила маленького принца? — спрашивает Таракан.
Киваю.
— Кажется, теперь я знаю, что делать.
Призрак бросает на Кардана пристальный взгляд.
— Так мы продаем? Покупаем? Или выпотрошим?
— Я собираюсь прогуляться, подышать свежим воздухом, — отвечаю я.
Таракан вздыхает.
— Мне просто надо привести мысли в порядок, — добавляю я. — Потом все объясню.
— Объяснишь? — Призраку хочется знать, он сверлит меня взглядом. Кажется, он думает о том, что обещания слишком легко слетают с моих губ. Я разбрасываю их, как заколдованное золото, которое во всех кассах города неизбежно снова превратится в пригоршни сухих листьев.
— Я говорила с Мадоком, и он предложил мне все, что захочу, в обмен на Кардана. Золото, магию, славу, что угодно. Первая часть сделки заключена, а я даже не сказала ему, что знаю, где находится потерянный принц.
При упоминании о Мадоке Призрак кривит губы, но молчит.
— Так за чем задержка? — спрашивает Таракан. — Мне все эти вещи нравятся.
— Как раз сейчас я обдумываю детали. А вы должны сказать мне, чего хотите. Только точно — сколько золота, чего еще. И запишите.
Таракан кряхтит, но, похоже, не собирается возражать. Своей когтистой рукой делает Кардану знак, приглашая вернуться к столу. Я убеждаюсь, что все острые предметы лежат там, где я их оставила, и направляюсь к двери. У порога оглядываюсь и вижу, что Кардан проворно собирает карты со стола, но не сводит с меня мерцающих черных глаз.
Иду к Озеру масок и сажусь на один из черных валунов у кромки воды. Заходящее солнце заливает небо огнем, пламенеет на верхушках деревьев.
Довольно долго просто сижу и наблюдаю, как волны плещутся о берег. Дышу глубоко, чтобы мысли улеглись и в голове прояснилось. Надо мной птицы щебетаньем созывают друг друга, устраиваются на ночевку; я замечаю, как в дуплах деревьев зажигаются мерцающие огни — просыпаются феи.
Если только я смогу что-нибудь сделать, Балекин не станет Верховным Королем. Он жесток и ненавидит смертных. Из него получится ужасный властитель. Сейчас существуют правила, которые регулируют взаимодействие с миром смертных, но эти правила можно изменить. Что, если отменят обязательные сделки и людей начнут просто воровать? Забирать кого угодно и когда угодно? Некогда так и было; кое-где и сейчас так делают. Верховный Король способен изменить оба мира к худшему, он может благоволить Невидимым Дворам, может на тысячи лет посеять раздор и ужас.
Что случится, если я передам Кардана Мадоку?
Он посадит Оука на трон и станет править как регент, склонный к тирании и жестокости. Начнет войну против Дворов, которые откажутся присягнуть трону. Воспитает Оука на кровопролитиях, и тот превратится в подобие Мадока или, возможно, в подобие Дайна, более скрытного, но такого же жестокого. И все равно Мадок будет лучше Балекина. Он заключит честную сделку со мной и с Двором теней — хотя бы ради меня. А я, что буду делать я?
Например, исчезну вместе с Виви.
Или выторгую себе рыцарство. Останусь и буду защищать Оука, попробую оградить его от влияния Мадока. Конечно, у меня мало возможностей для этого.
Что случится, если я удалю Мадока из этой схемы? Тогда Двор теней не получит золота, торговаться будет не с кем. Придется как-то добывать корону и возлагать ее на голову Оука. И что потом? Мадок все равно станет регентом. Я не сумею остановить его. И Оук будет слушаться его. Мальчик станет марионеткой, жить ему придется в условиях постоянной опасности.
Если только каким-то способом не короновать его и увезти из Волшебной страны. Он станет Верховным Королем в изгнании. А когда вырастет и будет готов, может вернуться в ореоле власти, символом которой является корона Зеленого вереска. До возвращения Оука Мадок сумеет справиться с Волшебной страной, но у него не будет возможности воспитать мальчика таким же кровожадным и воинственным. Не будет абсолютной власти, которую он получит в качестве регента при Верховном Короле. А если бы Оук получил поддержку мира людей, то можно надеяться, по возвращении в Волшебную страну сохранил бы доброе отношение к тому месту, где вырос, и к тем людям, с которыми там встретился.
Десять лет. Если мы удалим Оука из Волшебной страны на десять лет, то он вырастет такой личностью, какой и должен быть.
Конечно, к тому времени может получиться и так, что ему придется отвоевывать трон. Кто-нибудь — вероятно, Мадок или Балекин, или даже кто-то из малых королей и королев, — сумеет засесть на троне, как паук, и сплести паутину собственной власти.
Искоса смотрю на черную поверхность воды. Если бы только существовал способ сохранить трон незанятым достаточно долго, пока Оук не достигнет зрелого возраста вдали от всех этих войн, планируемых Мадоком, вдали от всяких регентов.
Я встаю, потому что приняла решение. К добру или ко злу, теперь я знаю, что делать. У меня есть план. Мадок мою стратегию не одобрил бы. Ему нравятся планы, в которых победы можно достичь разнообразными способами. В моем случае способ только один, и применяется он с дальним прицелом.
Выпрямляясь, я случайно замечаю в воде свое отражение. Всматриваюсь и понимаю, что это не я. Озеро масок никогда не отражает твое собственное лицо. Я подкрадываюсь поближе к воде. В небе ярко светит полная луна, света хватает, чтобы я рассмотрела образ моей матери, смотрящей на меня. Она моложе, чем мне помнится. И она хохочет, зовет кого-то, но я пока не вижу кого.
Мама показывает кому-то на меня сквозь время, разделяющее нас. Что-то говорит, и я читаю по губам. «Смотри! Человеческая девочка». Кажется, я ей нравлюсь.
Потом к ней присоединяется отражение Мадока, и он обнимает ее за талию. Он не выглядит моложе, чем сейчас, но я никогда не видела такой открытости в его лице. Мадок машет мне рукой.
Я для них чужая.
Мне хочется крикнуть: «Беги!» Но, конечно, такого совета ей давать не следует.
Когда я вхожу в комнату, Бомба поднимает взгляд. Она сидит за деревянным столом и отмеривает порции сероватого порошка. Перед ней несколько стеклянных шаров, закрытых пробковыми затычками. Ее великолепные белые волосы собраны на макушке и перевязаны обрывком грязной бечевки. Нос вымазан сажей.
— Остальные в задней комнате, — говорит она. — Вместе с маленьким принцем, легли поспать.
Вздыхая, сажусь за стол. Я перенапряглась, обдумывая план действий, и теперь сил не осталось.
— Найдется что-нибудь поесть?
Заполняя очередной шар и осторожно укладывая его в корзину возле своих ног, она мимоходом ухмыляется.
— Призрак нашел где-то черного хлеба и масла. Мы ели колбасу, а вино кончилось, но сыр еще должен остаться.
Я шарю в кухонном шкафу, достаю еду и машинально жую. Наливаю себе чашку бодрящего, крепкого чая с фенхелем. Самочувствие немного улучшается. Некоторое время наблюдаю, как она готовит свои боеприпасы. Во время работы Бомба негромко насвистывает и при этом фальшивит. Мне странно это слышать — большая часть фейри одарена музыкальным слухом, но мне нравится ее исполнение. Оно веселее, легче и не так навязчиво.
— Куда ты направишься, когда все это закончится? — интересуюсь я.
Она смотрит на меня с озадаченным видом.
— С чего ты решила, что я куда-то собираюсь?
Глядя в свою почти пустую чашку, хмурюсь.
— Потому что Дайна больше нет. И разве Призрак с Тараканом не собираются уходить? Ты с ними не пойдешь?
Бомба пожимает своими худенькими плечами и показывает босой ступней на корзину.
— Видишь это?
Киваю головой.
— С ними неудобно путешествовать. Я хочу остаться здесь, с тобой. Ведь теперь у тебя есть план, верно?
Я слишком смущена и не знаю, что сказать. Открываю рот и принимаюсь что-то лепетать. Она смеется.
— Кардан сказал, что есть. Что если бы ты была готова совершить сделку, то уже совершила бы ее. И если бы собиралась предать нас, то тоже уже сделала бы это.
— Но, гм... — начинаю я и тут теряю мысль. Что-то насчет того, что не надо придавать его словам большого значения...— А что остальные думают?
Бомба снова принимается заряжать свои шары.
— Они не сказали, но никому из нас Балекин не нравится. Если у тебя есть план, что ж, тем лучше для тебя. Но если хочешь заполучить нас на свою сторону, то тебе не следует быть такой скрытной.
Глубоко вздохнув, я решаю, что мне может потребоваться помощь, если действительно решусь на это дело.
— Что ты думаешь насчет того, чтобы украсть корону? Прямо под носом у королей и королев Волшебной страны?
Уголки ее губ приподнимаются.
— Просто скажи, что я должна взорвать.
Двадцатью минутами позже я зажигаю огарок свечи и направляюсь в комнатушку с койками. Как и говорила Бомба, на одной из них вытянулся Кардан, он выглядит до отвращения привлекательным. Перед сном он умыл лицо, снял камзол, свернул его и положил под голову вместо подушки. Я трогаю его за руку, он мгновенно просыпается и делает движение ладонью, словно отгоняет меня.
— Ш-ш-ш, — шиплю я. — Не разбуди остальных. Надо поговорить.
— Уходи. Ты обещала, что не убьешь меня, если отвечу на твои вопросы, и я ответил. — Он больше не говорит как мальчик, который меня целовал, изнемогая от желания; это было всего несколько часов назад. Теперь его голос звучит сонно, надменно и рассерженно.
— Я хочу предложить тебе кое-что получше жизни, — говорю я. — А теперь пойдем.
Он встает, надевает камзол и следует за мной в кабинет Дайна. Там он прислоняется плечом к дверному косяку. Веки опухли, волосы спутались. Смотрю на него, и меня бросает в жар от стыда.
— Уверена, что привела меня сюда только для разговора?
Оказывается, если кто-то поцеловал, то мысль о возможности новых поцелуев становится навязчивой, как бы страшно ни было в первый раз. Прямо между нами в воздухе повисает воспоминание о губах.
— Я привела тебя, чтобы заключить сделку,
Его брови ползут вверх.
— Звучит интригующе.
— Что, если тебе не потребуется прятаться в глуши? Что, если есть альтернатива Балекину на троне?
Кардан явно не ожидал услышать такое. Все равнодушие и развязность моментально слетают с него.
— Такая альтернатива есть, — медленно произносит он. — Я. Только из меня получится никудышний король, и мне эта мысль очень не нравится. Кроме того, Балекин вряд ли возложит корону на мою голову. Мы с ним никогда особо не ладили.
— Кажется, ты жил в его доме. — Я складываю руки на груди, стараясь выглядеть неприступной, и гоню от себя воспоминание о том, как Балекин наказывал Кардана. Сейчас мне не до сочувствия.
Он вскидывает голову и смотрит на меня сквозь темные пряди волос.
— Может, мы потому и не ладили, что вместе жили.
— Мне ты тоже не нравишься, — напоминаю я.
— Ты уже говорила, — лениво усмехается он. — Итак, если не я и не Балекин, то кто?
— Мой брат, Оук, — говорю я. — Не стану вдаваться в подробности, но у него правильная родословная. Такая же, как и у тебя. Он имеет право на корону.
Кардан мрачнеет.
— Ты уверена?
Кивком головы подтверждаю свои слова. Не хотелось говорить об этом заранее, до того, как я объясню, что от него требуется, но он мало что может сделать с этим знанием. Я никогда не продам его Балекину. И сообщить он никому не сможет, только Мадоку, а тот все знает.
— Значит, Мадок станет регентом, — делает вывод Кардан.
Я качаю головой.
— Вот почему мне нужна твоя помощь. Я хочу, чтобы ты короновал Оука Верховным Королем, а потом собираюсь отослать его в мир смертных. Дать ему возможность побыть ребенком. Дать возможность когда-нибудь стать хорошим королем.
— Оук может сделать другой выбор, не тот, который ты готовишь для него, — возражает Кардан. — Например, он может предпочесть Мадока тебе.
— Меня саму украли еще ребенком. Выросла я на чужбине, и причины этого были куда страшнее. Виви о нем позаботится. И если ты согласишься с моим планом, я дам тебе все, что попросишь, и даже больше. Но мне нужно кое-что от тебя — клятва. Я хочу, чтобы ты поклялся мне служить.
Он снова раздражается лающим смехом, как тогда, когда кинжал вонзился в дерево стола.
— Ты хочешь, чтобы я отдал себя в твое распоряжение? Добровольно?
— Думаешь, я шучу, но я серьезна. Серьезнее некуда. — Руки у меня сложены на груди, но я незаметно себя щипаю, чтобы не сделать ненужного движения, не сказать лишнего слова. Я должна выглядеть абсолютно собранной и уверенной в себе. Сердце бьется учащенно. Чувствую себя как во время игры в шахматы с Мадоком, когда еще была ребенком: вижу выигрышные ходы, забываю об осторожности — и меня застает врасплох его комбинация, которую я не смогла предугадать. Напоминаю себе, что надо успокоить дыхание и сосредоточиться.
— Наши интересы совпадают, — соглашается Кардан. — Зачем тебе моя клятва?
Набираю в легкие воздуха.
— Я должна быть уверена, что ты меня не предашь. С короной в руках ты слишком опасен. Что, если, в конце концов, ты возложишь ее на голову брата? Или вдруг захочешь ее для себя?
Похоже, он обдумывает мои слова.
— Могу тебе точно сказать, чего я хочу. Поместья, в которых живу. Хочу, чтобы мне их отдали вместе со всем содержимым и населением. Холлоу-Холл. Я его хочу.
— Договорились, — соглашаюсь я.
— Хочу все до последней бутылки в королевских подвалах, вне зависимости от того, насколько они старые и редкостные.
— Они будут твоими, — обещаю я.
— Хочу, чтобы Таракан научил меня воровать, — заявляет он.
Я удивлена и какое-то время не знаю, что сказать. Он шутит? Не похоже.
— Зачем? — наконец спрашиваю я.
— Может пригодиться. Кроме того, Таракан мне нравится.
— Отлично, — не совсем уверенно говорю я. — Постараюсь найти способ договориться с ним.
— Ты действительно уверена, что можешь обещать все это? — Кардан испытующе смотрит на меня.
— Уверена. Обещаю. И обещаю, что мы помешаем Балекину. Мы захватим корону Волшебной страны, — небрежно бросаю я ему. Сколько обещаний еще раздам, прежде чем меня призовут к ответу? Надеюсь, не очень много.
Кардан бросается в кресло Дайна. С этого начальственного места он хладнокровно рассматривает меня, по-хозяйски расположившись за столом. Внутри у меня что-то сжимается, но я не обращаю внимания. Я сделаю это. Стараюсь умерить дыхание.
— Я могу поступить к тебе на службу на год и один день, — говорит он.
— Этого мало, — заявляю я. — Не могу...
— Уверен, что к тому времени твой брат будет коронован и уедет. Или мы проиграем, несмотря на все твои обещания, и уже ничто не будет иметь значения. От меня ты лучшего предложения не дождешься, особенно если снова примешься угрожать.
По крайней мере у меня будет запас времени. Я вздыхаю.
— Прекрасно. Мы договорились.
Кардан направляется ко мне через комнату, и я понятия не имею, что он собирается сделать. Если снова поцелует, то, боюсь, меня опять охватят желание и унизительная дрожь, как в первый раз. Но он опускается передо мной на колени; я так поражена, что у меня в голове вообще не остается мыслей. Кардан берет мою руку в свою, его длинные прохладные пальцы обвивают мою ладонь.
— Очень хорошо, — нетерпеливо говорит он, голос его звучит совсем не так, как у вассала, присягающего госпоже. — Джуд Дуарте, дочь смертной плоти, я клянусь, что буду служить тебе. Я стану твоей рукой. Стану твоим щитом. Я буду действовать в согласии с твоей волей. И да будет так в течение одного года и одного дня... и ни минутой дольше.
— Ты даже усовершенствовал клятву, — замечаю я, хотя шутка получается неловкой. Когда принц произносил обет, то, как мне показалось, словно стал выше. Будто это он тут командует.
Кардан поднимается, одним текучим движением отдаляясь от меня.
— Что дальше?
— Возвращайся в постель, — велю я. — Позже я разбужу тебя и объясню, что мы должны сделать.
— Как прикажешь, — отвечает Кардан, насмешливо улыбаясь. Потом удаляется в комнатку с койками, наверное, чтобы завалиться на одну из них. Я думаю: как странно, что он находится здесь, спит на домотканых простынях, день за днем носит одни и те же одежды, ест хлеб, сыр и ни на что не жалуется. Я почти уверена, что он предпочитает гнездо шпионов и убийц своей роскошной кровати.
В самой восточной части острова разбили стоянки монархи Благого и Неблагого Дворов, там же раскинули палатки дикие несоюзные эльфы, прибывшие на коронацию. Все пространство покрывают пестрые шатры и сооружения из прозрачного шелка. Подойдя ближе, вижу костры. В воздухе пахнет медовухой и подпорченным мясом.
Кардан стоит рядом; на нем простые черные одежды, темные волосы аккуратно расчесаны, чисто выбритое лицо открыто. Выглядит он бледным и усталым, хотя я позволила ему поспать подольше.
После того как Кардан принес мне клятву, я не стала будить Призрака и Таракана. Вместо этого больше часа обсуждала план действий с Бомбой. Именно она нашла смену одежды для Кардана, согласилась, что он может быть полезен. А потом я направилась сюда, чтобы найти монарха, готового поддержать другого претендента на престол и помешать Балекину. Чтобы план удался, мне нужно найти на этом празднике того, кто выступит на стороне нового короля, желательно достаточно могущественного правителя, который не позволит устроить еще одну бойню, если что-то пойдет не так.
При неудачном раскладе придется приложить массу усилий, чтобы вытащить отсюда Оука. Стеклянных шаров Бомбы будет явно недостаточно. Даже думать не хочу, что могу предложить в обмен на помощь. Все свои обещания я уже израсходовала; теперь пора раздавать авансы за счет короны.
Я глубоко вздыхаю. Когда встану перед лордами и владычицами Волшебной страны и объявлю о своем намерении выступить против Балекина, обратного пути не будет — не убежишь и под одеяло не спрячешься. Если я это сделаю, то окажусь привязанной к Волшебной стране, пока Оук не сядет на трон.
До торжества у нас есть ночь и завтрашний день, а потом я должна буду явиться в Холлоу-Холл, и там мои планы либо сбудутся, либо рассыплются прахом.
Есть только один способ сохранить Волшебную страну для Оука. Я должна остаться. Придется использовать все, чему учил меня Мадок, что я узнала при Дворе теней, манипулировать, убивать, лишь бы сохранить для него трон. Скажем, лет десять, но, может, хватит и семи. Это не так много. Семь лет пить яды, не спать, быть постоянно начеку. Всего семь лет, а потом, быть может, Волшебная страна станет более безопасным и приятным для жизни местом. И я заслужу право жить здесь.
Большая игра, как сказал однажды Локк, намекая, что я в нее играю. Тогда я еще в ней не участвовала, включилась только сейчас. Возможно, чему-то я у него научилась. Он втянул меня в историю, а теперь я собираюсь втянуть в историю кого-то еще.
— Значит, я сижу здесь и снабжаю тебя информацией, — говорит Кардан, прислоняясь к стволу орешника. — А ты идешь околдовывать королей? Это пахнет полным провалом.
Пристально смотрю на него.
— Я умею околдовывать. Тебя же околдовала?
Он закатывает глаза.
— Не рассчитывай, что у остальных такой же извращенный вкус.
— Мне надо отдать тебе распоряжение, — сообщаю я. — Ты не против?
Кардан играет желваками на скулах. Не сомневаюсь, что принцу трудно кому-то подчиняться, тем более мне, но он соглашается.
Тщательно подбираю слова.
— Велю тебе оставаться здесь, пока не вернусь из леса, или не наступит непосредственная опасность, или не пройдет целый день. Пока остаешься здесь, велю не привлекать внимания ни голосом, ни знаком. Если появится прямая угроза для тебя или пройдет день, а я не вернусь, велю тебе возвращаться ко Двору теней и спрятаться как можно надежнее.
— Что ж, совсем неплохо, — отзывается он, снова напуская на себя спесивый, царственный вид.
Он меня бесит.
— Ладно, — говорю я. — Расскажи, что можешь, про королеву Аннет.
Самой мне известно следующее: она покинула церемонию коронации раньше всех остальных лордов и королев. Это означает, что ей ненавистен либо Балекин, либо сам титул Верховного монарха. Мне просто предстоит выяснить, чем она недовольна.
Кардан хмурит брови.
— Двор Бабочек — разветвленный, традиционно относится к Неблагим Дворам. Она очень практична и прямолинейна, всему остальному предпочитает грубую силу. Также я слышал, что она съедает любовников, которые ей надоели. — Он вопросительно смотрит на меня.
Против моей воли на лице появляется улыбка. Мне кажется дикостью, что я нахожусь здесь именно с Карданом. Еще более странно, что он разговаривает со мной вот так, словно с Никасией или Локком.
— Тогда почему же она ушла с коронации? — задаю я вопрос. — Ведь они, получается, с Балекином родственные души.
— У нее нет наследников, — поясняет Кардан. — И она уже потеряла надежду, что будет хоть один. Думаю, ей не понравилось такое расточительство, как убийство целого рода. Кроме того, полагаю, на нее произвело неблагоприятное впечатление то, что Балекин их убил, но спустился с помоста без короны на голове.
— Понятно, — говорю я, вздыхая.
Он хватает меня за запястье. Я ошеломлена прикосновением его теплой руки к моей коже.
— Будь осторожна, — говорит он и улыбается. — Скучно будет просидеть здесь целый день только ради того, чтобы тебя убили.
— Напоследок я подумаю о том, как тебе скучно, — обещаю я и отправляюсь в расположение королевы Аннет.
Здесь не горят костры, все палатки из грубого сукна окрашены в болотный цвет. Меня встречает караул из гоблина и тролля. На тролле доспехи, выкрашенные чем-то темным, похожим на свернувшуюся кровь.
— Гм, привет, — замечаю, что слова приходится из себя выдавливать. — Я посланница. Мне нужно увидеть королеву.
Тролль меня рассматривает с высоты своего роста, он явно удивлен тем, что видит здесь человека.
— И кто посмел направить такую вкусную посланницу к нашему Двору? — Вероятно, он хочет мне польстить.
— Верховный король Балекин, — лгу я. Мне кажется, что с помощью этого имени я сумею пройти.
В ответ тролль улыбается, но совсем не по-дружески.
— Что за король без короны? Вроде загадки, на которую все знают ответ: никакой он не король.
Второй часовой хохочет.
— Мы тебя не пропустим, лакомый кусочек. Беги к своему хозяину и скажи, что королева Аннет его не признает, хотя и оценила его страсть к представлениям. Королева не будет с ним ужинать, сколько бы он ни упрашивал и какие бы лакомые закуски ни отправлял со своими посланиями.
— Это не то, что вы думаете, — возражаю я.
— Очень хорошо, давай с тобой поболтаем. Готов спорить, косточки твои будут хрустеть так сладко. — Тролль оскаливает в улыбке все свои зубы и делает угрожающее движение. Я знаю, что пугаться нечего — если бы он хотел меня съесть, то не стал бы тратить лишних слов и просто проглотил.
Я разворачиваюсь и бреду прочь. На всех, кто прибыл на коронацию, распространяются законы гостеприимства, но они настолько затейливы, что я не уверена, защитят ли они меня.
Принц Кардан ждет меня на опушке, лежа на спине, как будто звезды считает.
Он вопросительно смотрит на меня, я качаю головой и без сил опускаюсь на траву.
— Меня даже не пустили поговорить с ней, — сообщаю я.
Когда принц поворачивается ко мне, свет луны озаряет черты его лица, острые скулы, кончики ушей.
— Значит, ты что-то сделала неправильно.
Хочется поспорить, но он прав. Я оплошала.
Надо было держаться более официально, демонстрировать свою уверенность в своем праве предстать перед монархом, словно я к этому привычна. Я упражнялась в том, что скажу королеве, и не подумала, как до нее доберусь. Эта часть казалась легкой. Теперь я вижу, что ошиблась.
Ложусь рядом с Карданом и гляжу на звезды. Будь у меня время, составила бы гороскоп и проследила свою удачу.
— Прекрасно. На моем месте ты к кому бы обратился?
— К лорду Ройбену и Северину, сыну Алдеркинга. — Его лицо совсем близко.
Мрачно смотрю на него.
— Но они не относятся к Верховному Двору. Они не присягали короне.
— Точно, — соглашается Кардан, протягивая палец и скользя им по кромке моего уха. Оно округлое, понимаю я. Меня передергивает, от стыда я прикрываю глаза. Он продолжает говорить, но спохватывается и отдергивает руку. Нам обоим неловко. — Они ничего не теряют, но могут многое получить, примкнув к выступлению, которое некоторые сочтут изменой. Северин, по слухам, благоволит к рыцарям из смертных, и любовница у него смертная, так что он будет говорить с тобой. Отец его подвергся изгнанию, поэтому само признание его Двора уже станет достижением. Что касается лорда Ройбена, то рассказы изображают его чуть ли не трагической фигурой. Рыцарь из Благих, его десятилетиями унижали и держали слугой при Неблагом Дворе, которым он пришел править. Не знаю, что ты можешь предложить такому лорду, но у него настолько большой Двор, что если ты заручишься его поддержкой для Оука, то даже Балекин занервничает. С другой стороны, мне известно, что у него есть супруга, которой он благоволит, хотя она и низкого рождения. Постарайся не раздражать ее.
Вспоминаю, как по пути с коронации пьяный Кардан простыми разговорами обеспечил нам проход через охрану. Он знает этот народ, знает их обычаи. Независимо от его спесивой манеры давать советы и несмотря на то, что он зануда, я буду дурой, если не послушаюсь его. Надеясь, что пятна румянца от стыда у меня на щеках не очень заметны, поднимаюсь на ноги. Кардан садится и, похоже, хочет что-то сказать.
— Я знаю, — бросаю на ходу, уже направляясь к лагерю. — Не досадить тебе своей смертью.
Решаю для начала попытать счастья с сыном Алдеркинга, Северином. Лагерь у него небольшой, как и домен, — просто кусок перелеска сбоку от Двора Термитов Ройбена. Сам Северин не принадлежит ни к Благим, ни к Неблагим Дворам.
Его шатер сделан из какой-то плотной и тяжелой материи, расписанной в серебристый и зеленый цвета. Рядом с ним вокруг веселого костерка сидят несколько рыцарей. Ни на одном нет доспехов, они в кафтанах из плотной кожи и в сапогах. Один возится с треногой, пристраивая над огнем чайник. Мальчишка из смертных, которого я видела с Северином на коронации — его рыжая голова и привлекла мое внимание, — негромко разговаривает с кем-то из рыцарей. Через секунду оба они смеются. Никто не обращает на меня внимания.
Направляюсь прямо к костру.
— Прошу прощения, — говорю я, прикидывая, не слишком ли вежлива для королевской посланницы. Однако делать нечего — только продолжать. —
У меня послание для сына Алдеркинга. Новый Верховный Король хочет заключить с ним соглашение.
— Ого, в самом деле? — спрашивает мальчик, удивляя меня тем, что заговорил первым.
— Да, смертный, — лицемерно подтверждаю я. Но именно так должна отвечать ему одна из служанок Балекина.
Он закатывает глаза и говорит что-то другому рыцарю, который как раз встает со своего места. Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что передо мной лорд Северин. Волосы цвета осенней листвы, глаза зеленые, как мох, и рога, растущие изо лба над бровями и загибающиеся к кончикам ушей. Меня поражает, что он сидит у костра со своей свитой, но я быстро спохватываюсь и отвешиваю поклон.
— Я должна поговорить с тобой наедине, — говорю я.
— О? — удивляется он. Я молчу, и он поднимает брови. — Конечно. Сюда.
— Ты за ней смотри, — говорит мальчик нам вслед. — Серьезно, очаровательные служанки из людей опасны.
Северин не отвечает.
Иду за ним в шатер. Остальные продолжают сидеть у костра; когда мы заходим внутрь, вижу нескольких женщин, расположившихся на подушках. Негромко играет флейта. Здесь же сидит женщина-рыцарь с мечом на коленях. Клинок настолько красив, что притягивает взгляд.
Северин ведет меня к невысокому столу, окруженному мягкими табуретами и заваленному за кусками: серебряный графин для воды с ручкой из рога, блюдо с виноградом и абрикосами и тарелка с мелким медовым печеньем. Лорд жестом приглашает меня присесть и сам опускается на табурет.
— Ешь что захочешь, — говорит он, скорее предлагая, чем приказывая.
— Я хочу попросить тебя засвидетельствовать церемонию коронации, — сообщаю я, не обращая внимания на еду. — Но короновать будут не Балекина.
Он почти даже и не удивлен.
— Значит, ты не его посланница?
— Я посланница следующего Верховного Короля, — отвечаю я и достаю из кармана кольцо Кардана как доказательство того, что связана с королевской семьей и действую не самочинно. — Балекин не станет следующим Верховным Королем.
— Понятно. — Лицо его бесстрастно, но взгляд прикован к кольцу.
— И я могу обещать, что твой Двор будет признан суверенным, если ты поможешь нам. Никаких покушений на твои владения со стороны Верховного Короля. Вместо этого мы предлагаем тебе союз. — Мне настолько страшно, что горло сжимается, и я едва выговариваю последние слова. Если он не захочет помочь, то есть риск, что выдаст меня Балекину. Если подобное случится, все станет намного труднее.
У меня многое под контролем, но здесь я бессильна.
Лицо у Северина невозмутимое.
— Я не стану оскорблять тебя, выспрашивая, кого ты представляешь. Есть только один вариант — молодой принц Кардан, о котором я слыхал разное. Но я не самый лучший кандидат на роль помощника, хотя условия, которые ты предлагаешь, весьма заманчивы. Мой Двор почти не имеет влияния. И более того, я сын изменника, поэтому моя честь вряд ли добавит вам веса.
— Ты все равно собираешься на торжество к Балекину. Все, что мне от тебя требуется, — помощь в критический момент. — Он колеблется, но признает, что мое предложение заманчиво. Быть может, мне следует быть более убедительной. — Что бы ты ни слыхал про принца Кардана, он будет лучшим королем, чем его брат.
По крайней мере сейчас я не лгу.
Северин окидывает взглядом шатер, словно проверяет, кто его слышит.
— Я помогу тебе, если увижу, что не одинок. И выдвигаю это условие скорее ради тебя, чем заботясь о себе, — с этими словами он встает. — Желаю тебе и твоему принцу удачи. Если я вам понадоблюсь, сделаю, что смогу.
Вставая с табурета, я еще раз кланяюсь.
— Ты очень великодушен.
Когда покидаю стоянку, голова идет кругом. С одной стороны, я это сделала. Сумела переговорить с одним из правителей Волшебной страны и в грязь лицом не ударила. Вроде даже убедила его действовать в соответствии с моим планом. Но мне нужно согласие еще одного монарха, гораздо более могущественного.
Это то самое место, которого я старалась избегать. Самая большая стоянка, разбитая Двором термитов Ройбена. Известный своей кровожадностью, он захватил обе свои короны в сражениях, поэтому у него нет причин возражать против кровавого переворота, устроенного Балекином. И все-таки, похоже, Ройбен придерживается того же мнения, что и Аннета из Двора Бабочек: Балекин без короны — пустое место.
Возможно, он тоже не захочет видеть одну из служанок Балекина. А учитывая размеры его палаточного городка, мне даже трудно представить себе, сколько караулов придется миновать, чтобы поговорить с ним.
Но, возможно, я сумею проскользнуть. В конце концов, вокруг столько народа, что значит одна-единственная девушка?
Я набираю охапку хвороста — достаточно большую, чтобы сошла за хорошую вязанку для костра, и, опустив голову, двигаюсь в сторону лагеря Термитов. По его периметру расставлены рыцари, но они и в самом деле почти не обращают на меня внимания.
От радости слегка кружится голова. Когда я была ребенком, Мадок иногда на середине останавливал игру «Девять пляшущих мужчин». Доска оставалась нетронутой и ждала, пока мы к ней вернемся. Весь день и всю ночь я воображала собственные ходы и ответные действия, и потом, когда мы снова усаживались за доску, игра уже шла совсем по-другому. Чаще всего у меня не получалось предугадать следующий ход Мадока. Я была захвачена собственными замыслами и не замечала, как складывается игра.
Вот и сейчас, входя в лагерь, я чувствую то же самое. Я веду игру против Мадока, прокручиваю в голове планы и схемы, но, если не сумею правильно угадать его намерения, мне конец.
Бросаю охапку хвороста возле костра. Женщина с синей кожей и черными зубами мгновение смотрит на меня, потом возвращается к разговору с козлоногим мужчиной. Отряхивая одежду от коры, бреду к самому большому шатру. Стараюсь переставлять ноги неспешно, легко и свободно. Нахожу участок, на который падает густая тень, и ныряю под натянутую ткань. На минуту замираю, так и лежу — половина тела в шатре, половина снаружи, ни там, ни здесь полностью не спряталась.
Внутреннее пространство шатра освещается лампами, горящими зеленым алхимическим огнем, и все залито каким-то болезненным светом. Но в остальном интерьер просто роскошный. Повсюду в несколько слоев разложены ковры. На них установлены тяжелые деревянные столы, стулья и кровать, заваленная мехами и покрытая парчовыми одеялами с вышитыми на них гранатами.
А на столе, к моему удивлению, стоят картонные коробки с едой. Зеленокожая пикси, которая присутствовала на коронации вместе с Ройбеном, палочками отправляет еду в рот. Сам он сидит рядом, аккуратно разламывая печенье с предсказанием.
— Что это значит? — спрашивает девушка. — Как насчет «путешествия, про которое ты говорила своей подруге, что оно будет веселым, но закончится кровопролитием, как обычно»?
— Это значит, что «твои туфли сегодня сделают тебя счастливой», — отвечает он сухо и подает через стол маленькую карточку, чтобы она удостоверилась.
Она смотрит вниз на свои кожаные башмаки. Пожимает плечами, по ее губам скользит слабая улыбка.
Потом меня грубо вытаскивают из моего укрытия. Я перекатываюсь на спину и вижу перед собой женщину в доспехах и с обнаженным мечом. Кроме самой себя винить некого. Надо было лезть дальше и прятаться в шатре. Не следовало останавливаться и слушать их разговор, каким бы поразительным он ни был.
— Поднимайся, — приказывает женщина-рыцарь. Это Дулкамара. Однако на лице ее написано, что она меня не признает.
Встаю, она ведет меня в шатер и, когда заходим, делает подсечку, так что я валюсь на ковры. Хорошо, что мягко. Лежу и не двигаюсь. Она ставит ступню мне на спину, словно я ее добыча.
— Я поймала шпионку, — объявляет она. — Сломать ей шею?
Есть возможность перекатиться на спину, захватить ее колено и бросить на пол. Тогда у меня будет достаточно времени, чтобы спокойно подняться. А если вывихнуть ей колено и броситься бежать, то я вполне сумею уйти. В самом худшем случае, будучи на ногах, схвачу оружие и смогу сражаться.
Но я пришла сюда для аудиенции с лордом Ройбеном и уже достигла этого. Поэтому продолжаю лежать — пусть Дулкамара и дальше недооценивает меня.
Лорд Ройбен выходит из-за стола и склоняется надо мной. Его белые волосы свисают ему на лицо, серебряные глаза смотрят безжалостно.
— И к какому же Двору ты принадлежишь?
— Ко Двору Верховного Короля. Настоящего Верховного Короля, Элдреда, убитого собственным сыном.
— Кажется, я тебе не верю. — Он удивляет меня и мягкостью своих слов, и предположением, что я лгу. — Иди сядь с нами и поешь. Я хочу послушать продолжение твоей истории. Дулкамара, можешь оставить нас.
— Ты собираешься это кормить? — сердито спрашивает она.
Лорд Ройбен не отвечает, и в шатре повисает мертвая тишина. Мгновением позже, опомнившись, Дулкамара кланяется и уходит.
Я подхожу к столу. Пикси рассматривает меня своими чернильно-черными, как у Таттерфелл, глазами. Потом тянет руку за яичным рулетом, и я замечаю, что у нее на пальцах суставов больше, чем у меня.
— Угощайся, — предлагает она. — Здесь много. Правда, пакетики с горчицей я почти все использовала.
Ройбен ждет, наблюдает за мной.
— Еда смертных, — говорю я, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно.
— Мы ведь живем рядом со смертными, не так ли? — произносит лорд.
— Я думаю, она не только живет рядом с ними, — замечает пикси, продолжая разглядывать меня.
— Прошу прощения, — говорит Ройбен и снова замолкает. Я наконец понимаю, что они действительно ждут, когда я что-нибудь съем. Накалываю на палочку китайский дамплинг и отправляю его в рот.
— Вкусно.
Пикси снова принимается за лапшу.
Ройбен делает жест рукой в ее сторону.
— Это Кайе. Полагаю, ты знаешь, кто я, раз проникла в мой лагерь. Каким именем можно называть тебя?
Я не привыкла, чтобы ко мне обращались с такой изысканной вежливостью: он поступает весьма учтиво, не спрашивая моего настоящего имени.
— Джуд, — просто отвечаю я, потому что имена не властны над смертными. — Я пришла увидеться с вами, так как могу посадить на трон вместо Балекина кое-кого другого, но чтобы совершить это, мне нужна ваша помощь.
— Кое-кого получше Балекина или просто кое-кого? — интересуется он.
Как ответить на этот вопрос, я не знаю, поэтому хмурюсь.
— Того, кто не убивал почти всю свою семью у всех на виду. Разве такой претендент автоматически не становится лучше?
Пикси — то есть Кайе — фыркает.
Лорд Ройбен разглядывает свою ладонь, опускает взгляд на стол, потом поднимает на меня. Ничего не могу прочитать на его мрачном лице.
— Балекин не дипломат, но может со временем научиться. Он явно амбициозен и сумел осуществить переворот. Не у каждого хватит смелости на такую жестокость.
— У меня едва хватило духа, даже чтобы просто посмотреть на это, — говорит Кайе.
— Он справился только отчасти, — напоминаю я. — Учитывая ваши слова на коронации, не думаю, что он вам нравится.
Уголки губ у Ройбена приподнимаются. Это едва заметный жест в миниатюре.
— Не нравится. Я думаю, что он трус, погубивший своих сестер и отца из-за уязвленного самолюбия. И он спрятался за своих вояк, предоставив генералу прикончить выбранного Верховным Королем наследника. Это свидетельствует о его слабости, а такое качество рано или поздно кто-нибудь использует.
От плохого предчувствия по моей спине пробегает холодная дрожь.
— Мне нужен правитель, который засвидетельствует коронацию, монарх достаточно сильный, чтобы с его свидетельством считались. То есть вы. Все произойдет завтра вечером, на празднике, который готовит Балекин. Если вы просто позволите этому случиться и присягнете новому Верховному Королю...
— Без обид, — вмешивается Кайе, — но тебе какое до всего этого дело? Почему тебя беспокоит, кто займет трон?
— Потому, что я здесь живу. Я здесь выросла. И пусть я полжизни ненавидела эту страну, она моя.
Лорд Ройбен кивает.
— А ты не собираешься рассказать мне, кто твой кандидат и как вы собираетесь возложить корону на его голову?
— Предпочла бы не рассказывать, — отвечаю я.
— Можно приказать Дулкамаре пытать тебя, пока не начнешь умолять, чтобы выслушали твои секреты. — Он говорит тихо, словно между прочим, но эти слова заставляют меня вспомнить о его ужасной репутации. Несмотря на все эти блюда китайской кухни и вежливое обращение, я не должна забывать, с кем и о чем договариваюсь.
— А это не сделает вас таким же трусом, как Балекин? — спрашиваю я, стараясь говорить с той уверенностью, которая помогла мне убедить Двор теней и Кардана. Не могу позволить ему увидеть, что мне страшно и насколько мне страшно.
Несколько долгих мгновений мы изучающе смотрим друг на друга, а пикси наблюдает за нами обоими. Наконец Лорд Ройбен тяжело вздыхает.
— Возможно, даже большим трусом. Что ж, очень хорошо, Джуд — творец королей. Сыграем с тобой в эту игру. Возложим корону на голову другого претендента, а не Балекина, и я помогу тебе удержать ее там. — Он делает паузу. — Но ты сделаешь кое-что для меня.
Я напряженно жду.
Ройбен сплетает свои длинные пальцы.
— Придет день, когда я попрошу твоего короля об одолжении.
— Вы хотите, чтобы я согласилась, даже не зная, о чем идет речь?
Его невозмутимое лицо слегка смягчается.
— Теперь мы правильно понимаем друг друга.
Я опускаю голову. А какой у меня выбор?
— Что-то равноценное, — добавляю я для ясности. — И то, что в нашей власти.
— Это была очень интересная встреча, — говорит лорд Ройбен с едва заметной загадочной улыбкой.
Когда я поднимаюсь, чтобы уйти, Кайе подмигивает мне своим чернильным глазом.
— Удачи, смертная.
С этим напутствием, эхом летящим мне вслед, я покидаю лагерную стоянку и шагаю назад, к Кардану.
Призрак уже на ногах. Он успел отлучиться и вернулся, доставив горсть мелких яблок, немного сушеной оленины, свежего масла и еще пару дюжин бутылок вина. Также он приволок несколько предметов мебели, как я заметила, из дворца — обитый шелком диван, атласные подушки, мерцающее покрывало из паучьего шелка и чайный сервиз из халцедона.
Он сидит на диване и смотрит на меня; в нем угадывается и напряжение, и усталость. Мне кажется, он огорчен, но не так, как люди.
— Итак. Помнится, мне обещали золото.
— А что, если я предложу тебе месть? — спрашиваю я, вновь ощущая тяжесть обязательств, уже лежащих на моих плечах.
Призрак обменивается взглядами с Бомбой.
— Значит, у нее все-таки есть какой-то замысел.
Бомба устраивается на подушке.
— Секрет, который гораздо лучше любого замысла.
Беру яблоко, подхожу к столу и усаживаюсь на него.
— Мы заявимся прямо на празднество Балекина и украдем у него королевство. Как тебе эта месть?
Решительной — вот какой я должна быть. Будто это мой дворец. Будто я генеральская дочь. Будто я действительно сумею с этим справиться.
Призрак улыбается краешком губ. Он достает из шкафа четыре серебряных кубка и ставит их на стол передо мной.
— Выпьешь?
Я качаю головой и наблюдаю, как он наливает вино. Призрак возвращается к дивану, но садится на самый край, словно готовится в любой момент вскочить. Делает большой глоток вина.
— Ты говорил об убийстве не рожденного ребенка Дайна, — напоминаю я.
Призрак кивает.
— Видел твое лицо во время рассказа Кардана о Лириопе, когда ты поняла, что я участвовал в этом.
— Ты меня удивил, — честно признаюсь я. — Мне хотелось думать, что Дайн другой.
Кардан фыркает и берет серебряный кубок, предназначавшийся мне, как свой собственный.
— Убийство — жестокое ремесло, — произносит Призрак. — Я верил, что из Дайна получится порядочный Верховный Король, как из любого принца нашего Народа. Но мой отец был смертным. Он считал, что от Дайна не будет добра. И от меня добра не ждал. Прежде чем зайти по дороге шпионажа достаточно далеко, надо решить, есть ли тебе дело до добра.
Вероятно, Призрак прав, но у меня сейчас нет времени обсуждать это.
— Ты не понимаешь. Ребенок Лириопы выжил.
Он потрясенно смотрит на Бомбу.
— Это и есть секрет?
Та самодовольно ухмыляется.
— И замысел.
Призрак долго смотрит на нее, потом поворачивается ко мне.
— Я не хочу искать новое место. Хочу остаться здесь и служить новому Верховному Королю. Поэтому «да» — давайте украдем королевство.
— Нам не нужно быть добрыми, — говорю я Призраку. — Но давайте попробуем быть честными. Честными, как любой принц Волшебной страны.
Призрак улыбается.
— А может, даже немного честнее. — Я перевожу взгляд на Кардана.
— Мне это нравится, — соглашается Призрак, кивая.
Потом он оправляется будить Таракана. Мне приходится все объяснять заново. Когда я дохожу до банкета и того, что, по моему мнению, случится, Таракан начинает перебивать на каждом слове, не давая закончить предложение. Когда я наконец выкладываю все, он приносит из какого-то кабинета свиток пергамента и перо и записывает, кто где должен находиться, чтобы план сработал.
— Ты переиначил весь мой план, — укоряю я его.
— Совсем немного, — отвечает он, облизывает перо и снова пишет. — Ты подумала про Мадока? Ему это не понравится.
Конечно, я подумала о Мадоке. Если бы не подумала, то вообще этим не занималась бы. Просто вручила бы ему живой ключ от королевства.
— Понимаю, — отвечаю я, глядя на винный осадок в кубке Призрака. В тот момент, когда я войду в зал вместе с Карданом, Мадок поймет, что я веду свою игру. А когда он осознает, что я хочу лишить его регенства, придет в ярость.
А в ярости он особенно кровожаден.
— У тебя есть что-нибудь приличное из одежды? — спрашивает Таракан. Увидев мой удивленный взгляд, он всплескивает руками. — Ты занимаешься политикой. На этот банкет вы с Карданом должны явиться во всем великолепии. Твоему новому королю требуется, чтобы все выглядело, как положено.
Мы снова возвращаемся к плану, и Кардан помогает начертить схему Холлоу-Холла. Я стараюсь не смотреть на его длинные пальцы, скользящие по пергаменту, и борюсь с приступами слабости, когда он глядит на меня.
На рассвете выпиваю три чашки чаю и отправляюсь на встречу с Вивьен — сестра осталась последней, с кем я должна переговорить перед банкетом.
Иду назад, к своему дому — дому Мадока, поправляю себя; он никогда не был по-настоящему моим и после сегодняшней ночи никогда не будет. В золотом сиянии встает солнце. Поднимаясь по спиральной лестнице, проходя по комнатам, в которых выросла, чувствую себя тенью. В своей спальне собираю сумку. Яды, ножи, платье, драгоценности, которые, надеюсь, Таракан сочтет экстравагантными. С неохотой оставляю на кровати свои мягкие игрушки. Оставляю туфли и любимые безделушки. Расстаюсь со своей второй жизнью так же, как расставалась с первой, забирая с собой немногие вещи и полную неопределенность насчет того, что случится дальше.
Потом иду к двери Виви. Тихонько стучу. Через несколько секунд сонная сестра впускает меня к себе.
— О, хорошо, — бормочет она, зевая, — ты уже собралась, — потом замечает выражение моего лица и трясет головой. — Пожалуйста, не говори, что ты остаешься.
— Кое-что произошло, — говорю я, осторожно опуская сумку на пол. Серьезных причин скрывать, что я в доме, нет, но скрытность уже стала привычкой. — Просто выслушай меня.
— Ты исчезла, — начинает она. — Я тебя ждала, ждала, делала перед отцом вид, что все прекрасно. Ты заставила меня беспокоиться.
— Знаю, — соглашаюсь я.
Виви смотрит на меня задумчиво, словно гадает, не дать ли мне подзатыльника.
— Боялась, что ты уже мертва.
— Нисколько не мертва, — беру ее за руку и притягиваю поближе к себе, чтобы говорить шепотом. — Но я должна рассказать кое-что и знаю, тебе это не понравится: я работала шпионом на принца Дайна. Он наложил на меня заклятие, и до его смерти я не могла никому ничего рассказать.
Сестра изящно подносит пальцы к глазам.
— Шпионила? И в чем это выражалось?
— Шныряла повсюду, собирала информацию. Даже убивала. И что бы ты сейчас ни сказала, я в этом преуспела.
— Понятно. — Вивьен видела, что со мною что-то не так, но и за миллион лет не догадалась бы, в чем дело. — И я узнала, что Мадок собирается произвести политический переворот, используя Оука. — Снова рассказываю про Лириопу, Ориану и Дайна. Теперь мне легко выделять только самое необходимое, подавать информацию быстро и доходчиво — ведь я излагала эту историю уже несколько раз. — Мадок хочет сделать Оука королем, а себя — регентом. Не знаю, всегда ли он хотел этого, но уверена, сейчас у него именно такой план.
— И поэтому ты не отправишься в мир людей со мной?
— Я хочу, чтобы вместо меня ты взяла Оука, — отвечаю я. — Сохрани его вдали отсюда, пока немного подрастет и станет достаточно взрослым, чтобы обходиться без регента. Я останусь здесь и позабочусь о том, чтобы ему было к чему вернуться.
Виви упирает руки в бока, и я сразу вспоминаю нашу мать.
— И как именно ты собираешься действовать?
— Предоставь это мне. — Я понимаю, что Вивьен видит меня насквозь. Чтобы отвлечь ее, рассказываю про банкет Балекина, про то, что Двор теней поможет мне заполучить корону. Мне нужна ее помощь, чтобы подготовить Оука к коронации. — Тот, кто контролирует корону, контролирует королевство, — твердо заявляю я. — Ты знаешь, если Мадок станет регентом, Волшебная страна погрузится в войны.
— Теперь позволь мне высказаться напрямую, — говорит Виви. — Ты хочешь, чтобы я забрала Оука из Волшебной страны, подальше от всех знакомых, и научила его быть хорошим королем? — с горечью спрашивает она. — Наша мать украла однажды ребенка у фейри — меня. Ты знаешь, чем это кончилось. Разве в этот раз может быть иначе? Разве ты можешь помешать Мадоку и Балекину, которые будут преследовать Оука хоть до края земли?
— Можно послать кого-нибудь для его защиты, для защиты всех вас, но вообще-то у меня есть план. Мадок за вами не последует. — С Виви я всегда обречена чувствовать себя младшей сестрой, глуповатой и готовой споткнуться на ровном месте.
— Может, мне не нравится роль няньки, — заявляет Виви. — Может, я потеряю его на парковке или забуду забрать из школы. А может, научу ужасным штукам. И он станет винить во всем меня.
— Предложи другое решение. Думаешь, я действительно всего этого хочу? — Знаю, что мой голос звучит умоляюще, но ничего не могу с этим поделать.
Наступает напряженный момент; мы смотрим друг на друга. Наконец она решительно опускается в кресло и откидывает голову на мягкую спинку.
— Как мне все объяснить Хизер?
— Я думаю, Оук — не самое шокирующее, что тебе придется ей объяснять. И это всего на несколько лет. Ты же бессмертная. А это, кстати, самый потрясающий факт, который предстоит ей сообщить.
Она бросает на меня испепеляющий взгляд.
— Поклянись, что это единственный способ сохранить жизнь Оуку.
— Клянусь.
— И еще поклянись, что это не будет стоить тебе жизни.
Согласно киваю.
— Не будет.
— Лгунья. Ты грязная лгунья, я ненавижу ложь и ненавижу эту затею.
— Конечно, — соглашаюсь я. — Знаю.
По крайней мере она не сказала, что ненавидит и меня тоже.
Когда Тарин открывает дверь своей спальни, я как раз направляюсь к выходу из дома. На ней юбка с оборками цвета плюща, повторяющими каскад падающих листьев.
От неожиданности у меня перехватывает дыхание — я не рассчитывала встретить ее.
Долгое мгновение мы смотрим друг на друга. Она замечает, что я с сумкой через плечо и в той же одежде, что и во время нашего поединка.
Потом она затворяет дверь, оставляя меня наедине с моей судьбой.
Я никогда не попадала в Холлоу-Холл через парадный вход. Раньше, переодевшись служанкой, проникала сюда через кухни. Теперь стою перед полированными деревянными створками, освещенными двумя лампами, внутри которых заключены лесные феи, летающие беспорядочными кругами. Они озаряют громадное зловещее лицо, вырезанное на дверях. Роль дверного молотка исполняет кольцо, продетое в нос маски.
Кардан протягивает руку к кольцу, и поскольку я выросла в Волшебной стране, то умудряюсь сдержать крик ужаса, когда на лице поднимаются веки.
— Мой принц, — произносит маска.
— Моя дверь, — с улыбкой отвечает он. В ней читается и симпатия, и дружеские чувства. Дико видеть, что его несносное очарование действует даже на неодушевленный предмет.
— Привет и добро пожаловать, — говорит дверь и распахивается, а перед нами возникает один из фейри, служащих у Балекина. Он, раскрыв рот, глазеет на Кардана, пропавшего принца Волшебной страны, потом изрекает:
— Остальные гости уже здесь.
Кардан решительно берет мою руку, мы шагаем вперед, и меня окатывает теплой волной, когда мы нога в ногу вступаем в зал. Должна быть честной перед собой: несмотря на мое предвзятое отношение, несмотря на то, что он несносен, Кардан все-таки радует меня.
Может, мне не стоит придавать этому большого значения.
Но пока я сильно нервничаю из-за него. Он в костюме из гардероба Дайна; сначала его выкрали из дворца, а потом умелец-брауни за карточный долг Таракану перекроил его для Кардана. В наряде из разных оттенков кремового цвета принц выглядит величественно: плащ поверх жилета и рубашка навыпуск, бриджи, шейный платок, те самые башмаки с серебряными мысами, в которых он был на коронации, и одинокий сапфир, сияющий в левом ухе. Он и должен выглядеть величественно. Я помогала подбирать одежды, помогала наряжать его, и все равно внешность принца производит на меня впечатление.
На мне платье цвета бутылочного стекла, в ушах сережки в форме гроздьев ягод. В кармане золотой желудь Лириопы, на бедре отцовский меч. Под платьем спрятан набор ножей. Мне не кажется, что я взяла с собой лишнее.
Пока мы идем по залу, все оборачиваются и смотрят на нас. Властелины и властительницы Волшебной страны. Короли и королевы прочих Дворов. Прибыла повелительница Подводного королевства. Моя семья. Оук, стоящий с Орианой и Мадоком. Я замечаю лорда Ройбена, его легко найти в толпе по белым волосам, но он ничем не выдает, что мы знакомы: лицо неподвижно, как маска.
Мне остается только надеяться, что он выполнит свою часть сделки. Никогда не любила заниматься подобными домыслами. Я выросла на понимании стратегии как на поиске слабых мест и умении их использовать. В этом я разбираюсь. Но подстраивать людей под себя, заставлять их становиться на твою сторону, делить с тобой участь — в этом я гораздо менее искушена.
Взгляд скользит от стола с закусками к изысканным нарядам, от них — к королю гоблинов, грызущему кость. А потом останавливается на Кровавой короне Верховного Короля, лежащей на подушечке на каменном выступе у нас над головами. Оттуда она сияет зловещим светом.
При виде короны я воображаю, как все наши планы пойдут прахом. Меня пугает мысль, что ее предстоит украсть на глазах у всех собравшихся. И все же разыскивать ее в Холлоу-Холле было бы не легче.
Балекин заканчивает разговор с незнакомой мне женщиной. На ней платье, сотканное из морских водорослей, и жемчужное ожерелье. Черные волосы собраны в корону и тоже украшены жемчугами; диадема, собранная из этих же камней, лентой охватывает возвышающуюся над головой прическу. Мне требуется мгновение, чтобы понять, кто эта женщина. Королева Орлаг, мать Никасии. Балекин покидает ее и через зал направляется к нам.
Кардан замечает Балекина и уводит меня к столу с винами. Здесь бутылки и графины — светло-зеленые, золотисто-желтые, красные, как кровь моего сердца. Напитки благоухают розами, одуванчиками, измельченными травами и смородиной. От одного запаха голова идет кругом.
— Маленький брат, — говорит Балекин Кардану. Он с головы до ног одет в черное с серебром, бархатный камзол так густо расшит изображениями корон и птичек, что выглядит тяжелым, как доспехи. На челе серебряный венец, оттеняющий цвет его глаз. Это не та корона, но это корона. — Я тебя повсюду искал.
— Не сомневаюсь. — На лице Кардана улыбка негодяя, каковым я его всегда считала. — В конце концов оказалось, что я могу быть полезен. Какой неприятный сюрприз.
Принц Балекин улыбается в ответ — они словно начинают дуэль, но пока без применения физической силы. Уверена, он с удовольствием бросился бы на Кардана и принялся лупить, заставляя сделать то, что ему хочется, но поскольку остальная семья уничтожена, Балекин нуждается в добровольном участнике коронации.
Во всяком случае, присутствие Кардана добавляет собравшимся уверенности, что Балекин скоро станет Верховным Королем. Если он сейчас схватит
Кардана за грудки или позовет стражников, то эта иллюзия рассеется.
— А ты? — Балекин обращает внимание на меня, и глаза его злобно сверкают. — Какое отношение к делу имеешь ты? Оставь нас.
— Джуд, — доносится голос Мадока. Он подходит к нам и останавливается возле принца Балекина, который сразу понимает, что я все-таки имею отношение к делу.
У Мадока вид недовольный, но отнюдь не встревоженный. Кажется, он считает меня дурой, которая нашла потерянного принца и ждет, что ее за это погладят по головке. Сейчас он клянет себя за то, что четко не разъяснил мне, как я должна распорядиться Карданом, то есть привести его к нему, а не к Балекину. Я улыбаюсь Мадоку своей самой жизнерадостной улыбкой, словно девчонка, которая считает, что решила проблемы, заботившие всех.
Какое, должно быть, разочарование — настолько приблизиться к цели, собрать в одном месте и Оука, и корону, лордов и властителей Волшебной страны. А потом отродье твоей первой жены вставляет палку в крутящееся колесо — приводит того, кто, похоже, возложит корону на голову твоего соперника.
И тут я замечаю, что Мадок оценивающе посматривает на Кардана. Он на ходу перекраивает свой план.
Мадок опускает мне на плечо свою тяжелую руку.
—Ты его нашла. — Он поворачивается к Балекину. — Надеюсь, ты вознаградишь мою дочь. Уверен, ей пришлось использовать всю силу убеждения, чтобы привести принца сюда.
Кардан бросает на Мадока странный взгляд. Мне вспоминается, как он жаловался, что Мадок заботится обо мне, а Элдред на него почти не обращает внимания. Но по взгляду Кардана я догадываюсь, что ему странно видеть рядом бравого генерала и его человеческую дочь.
— Я дам ей все, что попросит, и даже больше, — с напыщенным видом заявляет Балекин. Вижу, что Мадок хмурится, быстро улыбаюсь ему и наливаю два бокала вина — в один светлого, в другой темного. Наливаю очень бережно, используя всю ловкость, на которую способны мои пальцы. Не проливаю ни капли.
Вместо того чтобы протянуть один бокал Кардану, предлагаю оба Мадоку — на выбор. Улыбаясь, он берет тот, в котором вино цвета крови из сердца. Второй я оставляю себе.
— За будущее Волшебной страны, — провозглашаю я и чокаюсь с Мадоком; бокалы звенят, как колокольчики. Мы пьем. Эффект я ощущаю сразу же — что-то вроде волны, которая несет меня по воздуху. На Кардана мне даже смотреть не хочется; он примется хохотать, если решит, что я опьянела от нескольких глотков вина.
Кардан наливает бокал себе и осушает его.
— Возьми сразу бутылку, — советует Балекин. — Сегодня я буду щедр. Давай обсудим, чего бы тебе хотелось — я готов на что угодно.
— К чему такая спешка? — лениво спрашивает Кардан.
Балекин зло смотрит на него; заметно, что его терпение иссякает.
— Я думаю, всем хотелось бы увидеть, что дело улажено.
— И тем не менее, — отвечает Кардан, берет бутылку вина и пьет прямо из горлышка. — У нас вся ночь впереди.
— Власть в твоих руках, — коротко бросает Балекин, но всем понятно, что он не договаривает одно слово — «пока».
Я замечаю, как желваки ходят на скулах Кардана. Уверена, Балекин сейчас представляет, как накажет Кардана за задержку. Это звучит в каждом его слове.
Мадок, напротив, уже оценил ситуацию и сейчас, похоже, прикидывает, что он может предложить Кардану. Когда он отпивает вина и улыбается мне, это уже настоящая улыбка. Зубастая и спокойная. Я вижу его насквозь — думает о том, что манипулировать Карданом будет несравненно легче, чем Балекином.
Внезапно мне становится ясно, что, будь мы в другой комнате, меч Мадока уже оказался бы в груди Балекина.
— После ужина я сообщу тебе мои условия, — говорит Кардан. — Но до той поры я собираюсь наслаждаться праздником.
— Мое терпение не безгранично, — рычит Балекин.
— Работай над ним, — советует Кардан и с легким поклоном уводит меня от Балекина и Мадока.
Я оставляю свой бокал возле блюда с воробьиными сердечками, нанизанными на длинные серебряные спицы, и плыву сквозь толпу рядом с принцем.
Нас останавливает Никасия; она кладет на грудь Кардана ладонь с длинными пальцами, ее лазурные волосы ярко контрастирует с платьем цвета бронзы.
— Где ты был? — спрашивает она, бросая взгляд на наши сцепленные руки. Никасия морщит свой изящный носик, но в ее голосе угадывается паника. Она только притворяется спокойной, как и все мы.
Уверена, она думала, что Кардан мертв, если не случилось что-нибудь похуже. У Никасии, должно быть, много вопросов к принцу, но в моем присутствии она задавать их не станет.
— Джуд сделала меня пленником, — говорит он, и я подавляю желание наступить ему на ногу. — Она вяжет очень тугие узлы.
Никасия явно не может понять, следует ли ей смеяться. Почти испытываю к ней сочувствие: сама не знаю, смеяться или нет.
— Хорошо, что ты наконец сбросил ее путы, — решается заметить моя соперница.
Кардан морщит лоб.
— Ты полагаешь, сбросил? — спрашивает он надменно и одновременно снисходительно, словно она показала себя менее умной, чем он рассчитывал.
— Неужели даже теперь ты не можешь вести себя по-другому? — спрашивает она, решив не замечать намека, и протягивает руку к его ладони.
Лицо его смягчается — таким я его никогда не видела.
— Никасия, — говорит он, отстраняясь. — Сегодня держись от меня подальше. Ради твоего же блага.
Меня слегка ранит, что он так добр с нею. Видеть это не могу.
Она смотрит на меня — пытается понять, почему это пожелание распространяется только на нее. А потом Кардан двигается прочь, и я с ним вместе. На другом краю зала замечаю Тарин, рядом с ней Локк. Глаза ее расширены, она пожирает глазами того, кто шагает рядом со мной. По ее лицу пробегает что-то очень похожее на негодование.
У нее есть Локк, но я здесь с принцем.
Так вообще-то нечестно. Я не могу по одному взгляду судить, о чем она думает.
— Часть первая завершена, — говорю я едва слышно, отводя взгляд от сестры. — Мы прибыли, вошли и до сих пор не в кандалах.
— Да, — отвечает Кардан. — Помнится, Таракан сказал об этой части плана «проще простого».
План, который я ему изложила, состоит из пяти частей: первая — войти; вторая — запустить остальных; третья — завладеть короной; четвертая — возложить корону на голову Оука; пятая — выйти.
Я извлекаю ладонь из его руки.
— Никуда один не уходи.
Он отвечает натянутой улыбкой покинутого на произвол судьбы и кивает.
Я направляюсь к Ориане и Оуку. Вижу, как на другом краю зала Северин прерывает с кем-то разговор и идет к принцу Балекину. На верхней губе у меня выступает пот, ладони тоже влажные. Если Северин скажет что-нибудь лишнее, придется отказаться от промежуточных звеньев плана и сразу переходить к последнему, то есть убираться отсюда.
При моем приближении Ориана кладет обе руки на плечи Оука. Он поднимает руки к ее ладоням. Хочется схватить его, обнять. Надо бы спросить, объяснила ли Виви, что здесь произойдет. Заверить, что все будет прекрасно. Но Ориана сжимает его пальцы, привлекает мальчика к себе, избавляя меня от необходимости лгать.
— Что это значит? — спрашивает Ориана, кивая в сторону Кардана.
— То, о чем вы просили, — отвечаю я, проследив за ее взглядом. Балекин каким-то образом вовлек Кардана в разговор с Северином. Кардан хохочет и ведет себя вызывающе нагло. Я шокирована осознанием того, что если всю жизнь проводить в страхе, с постоянной оглядкой за спину, то легко делать вид, что не замечаешь даже серьезной опасности. Мне удивительно, что Кардан способен на это. Балекин кладет ладонь ему на плечо. Кажется, что его пальцы вот сейчас вопьются в шею Кардана.
— Придется нелегко, — говорю я Ориане. — Надеюсь, вы понимаете, что за все надо платить...
— Я заплачу, — быстро говорит она.
— Никто из нас не знает цену, — бросаю я, затем спохватываюсь, не услышал ли кто мой резкий тон. — Но всем нам придется заплатить.
От вина я разрумянилась, а во рту чувствуется металлический привкус. Наступает время перехода к следующей части плана. Оглядываюсь в поисках Виви, но она в другом углу зала. Сейчас не время с ней разговаривать, даже если бы я придумала о чем.
Улыбаюсь Оуку и надеюсь, что улыбка у меня ободряющая. Часто думаю вот о чем: виновато ли мое прошлое в том, какой я стала, не оно ли превратило меня в чудовище? Если да, то не сотворю ли я чудовище из этого мальчика?
Виви на такое не способна, говорю я себе. Ее дело — научить его думать о других вещах, кроме власти, а мое — заботиться только о власти, чтобы приготовить место к его возвращению. Набрав в грудь побольше воздуха, направляюсь к дверям, ведущим в коридор. Прохожу между двумя рыцарями и сворачиваю за угол, чтобы уйти из их поля зрения. Перевожу дыхание и открываю окна.
Вся в нетерпении, жду несколько долгих мгновений. Если Таракан с Призраком сейчас запрыгнут в окно, я объясню, где находится корона. Но вместо этого открывается дверь в банкетный зал, и я слышу, как Мадок велит рыцарям удалиться. Я перехожу на другое место, чтобы оказаться на виду. Заметив меня, Мадок быстро подходит.
— Джуд. Я так и думал, что ты здесь.
— Мне захотелось свежего воздуха, — объясняю я, делая вид, что нервничаю. Отвечаю на вопрос, который еще не прозвучал.
Похоже, ему дела нет до моих объяснений.
— Когда ты нашла принца Кардана, тебе следовало идти сразу ко мне. И тогда мы могли бы вести переговоры с позиции силы.
— Я предполагала, что ты скажешь нечто подобное.
— Поэтому сейчас мне нужно переговорить с ним наедине. Я хотел бы, чтобы ты сходила за ним и привела сюда. Тогда мы втроем и все и обсудим.
Я иду от окна на открытое место. Призрак и Таракан могут появиться в любой момент, и я не хочу, чтобы Мадок их заметил.
— Об Оуке? — спрашиваю я.
Как я и рассчитывала, Мадок, заметно помрачнев, идет за мной от окна.
— Ты знала?
— Что у тебя есть план самому править Эльфхеймом? Догадалась.
Он смотрит на меня как на чужую, хотя я никогда с такой силой не чувствовала, что я здесь своя. Мы впервые глядим друг на друга, сбросив маски.
— И все-таки привела принца Кардана сюда, к Балекину. Или ко мне? Если ко мне, значит, будем договариваться?
— Либо первое, либо второе, правильно?
Мадок начинает злиться.
— Может, ты предпочитаешь, чтобы Верховного Короля не было вовсе? Если уничтожить корону, начнется война, а если будет война, я ее выиграю. Так или иначе, я захвачу власть, Джуд. И когда это произойдет, тебе останется только извлекать выгоду. Нет смысла мешать мне. Ты получишь рыцарство. Получишь все, о чем когда-либо мечтала. — Он делает еще один шаг. Сейчас мы на расстоянии удара.
— Ты говоришь: «я захвачу власть». Ты, — напоминаю я ему и тянусь к рукояти меча. — Ты даже не вспоминаешь о Оуке. Он лишь средство на пути к цели, и эта цель — власть. Власть для тебя.
— Джуд... — начинает он, но я перебиваю:
— Я заключу с тобой сделку. Поклянись, что никогда не поднимешь руку на Оука, и я помогу. Обещай, что, когда он вырастет, ты незамедлительно сложишь полномочия регента. Передашь ему всю власть, которой будешь располагать, и сделаешь это добровольно.
Мадок кривит губы. Сжимает руки в кулаки. Знаю, он любит Оука. Любит меня. Уверена, что и мою мать любил, но по-своему. Он тот, кто он есть. Я знаю, он не сможет дать таких обещаний.
Вытаскиваю меч, и Мадок тоже обнажает клинок, от стен отражается скрежет металла. Слышится далекий хохот, но здесь, в коридоре, мы одни.
У меня потеют ладони, но чувство такое, что все происходящее было предрешено, словно я все время шла к этому моменту всю свою жизнь.
— Ты не сможешь со мною справиться, — предупреждает Мадок, становясь в боевую позицию.
— Уже справилась, — возражаю я.
— Ты никоим образом не победишь. — Он делает клинком приглашающее движение, подбадривая меня и предлагая напасть первой, словно это всего лишь учебный бой. — На что ты надеешься здесь, в твердыне Балекина, располагая одним пропавшим принцем? Я разберусь с тобой, а потом отниму у тебя принца. Ты могла иметь все, что захочешь, но теперь у тебя не останется ничего.
— Ах да, позволь мне изложить весь мой план. Ты как раз подталкиваешь меня к его осуществлению. — Я делаю решительное лицо. — Давайте не будем тянуть. В этой части мы деремся.
— По крайней мере ты не из трусливых. — Он бросается на меня и наносит удар с такой силой, что, даже блокируя его, я лечу на пол. Перекатываюсь через голову и становлюсь в позицию, но я ошеломлена. Мадок никогда не бился со мной вот так, в полную силу. Меня ожидает отнюдь не обмен элегантными выпадами.
Он — военачальник Верховного Короля. Я знала, что он лучше меня, но не знала насколько.
Искоса бросаю взгляд на окна. Я не могу быть сильнее него, но мне это и не нужно. Просто требуется продержаться на ногах еще немного. Делаю выпад, надеясь застать его врасплох. Он парирует, снова отбрасывая меня назад. Увертываюсь и бью с разворота, но он угадывает, и я опять неуклюже отшатываюсь, едва успевая отразить тяжелый рубящий удар. От силы его ударов у меня болят руки.
Все происходит очень быстро.
Я перехожу в нападение, используя серию приемов, которым он меня научил, а потом применяю уловку, которую показал Призрак. Я наношу обманный удар слева, потом меняю направление клинка и задеваю его бок. Удар получается слабый, и мы оба удивлены, когда на его камзоле проступает мокрая красная линия. Он бросается на меня. Прыгаю в сторону; он наносит удар локтем мне в лицо, и я падаю спиной на пол. Из носа прямо в рот льется кровь.
Шатаясь, поднимаюсь на ноги.
Как бы я ни старалась изображать из себя героиню, мне страшно. Я вела себя дерзко, пыталась выиграть время. Сейчас он одним ударом может разрезать меня пополам.
— Сдавайся, — командует он, нацеливая меч мне в горло. — Достойная получилась попытка. Я прощу тебя, Джуд, и мы вместе вернемся на банкет. Убедишь Кардана сделать то, что мне требуется. Все будет так, как должно быть.
Я сплевываю кровь на каменные плиты.
Меч в его руке слегка дрожит.
— Сам сдавайся, — отвечаю я.
Мадок хохочет, словно мне удалась особенно веселая шутка. Потом замолкает, его лицо искажает гримаса.
— Мне кажется, что ты не совсем чувствуешь свое тело, — замечаю я.
Меч Мадока понемногу опускается, и он смотрит на меня, внезапно понимая, что что-то не так.
— Ты что сделала?
— Отравила тебя. Не бойся. Доза достаточно маленькая. Будешь жить.
— Чаша вина, — понимает он. — Но откуда ты знала, какую выберу я?
— Я не знала, — отвечаю и одновременно думаю, что ответ ему понравится, несмотря на его самочувствие. Как раз такую стратегию он ценит превыше всего. — Яд был в обеих.
— Ты сильно пожалеешь, — выдавливает он. Теперь у него дрожат ноги. Это мне известно. Я чувствую отзвук этой дрожи в собственных икрах. Но я-то уже привыкла употреблять яды.
Вкладывая меч в ножны, я заглядываю ему в глаза.
— Отец, я то, что ты из меня сделал. В конце концов я стала твоей дочерью.
Мадок снова поднимает клинок, будто собирается напасть на меня в последний раз. Но меч выпадает из его руки, он падает и простирается на каменном полу.
Когда после нескольких минут ожидания появляются Призрак и Таракан, они обнаруживают, что я сижу возле Мадока, слишком уставшая, чтобы убрать его тело.
Таракан молча протягивает платок, и я принимаюсь вытирать текущую из носа кровь.
— Переходим к третьей части, — говорит Призрак.
Я возвращаюсь в банкетный зал, когда все усаживаются на свои места за длинным столом. Иду прямиком к Балекину и делаю глубокий реверанс.
— Мой лорд, — негромко обращаюсь к нему, — Мадок просил передать, что он задерживается, и просит начинать без него. Серьезных причин для беспокойства нет, но сюда проникли несколько шпионов Дайна. Он известит вас, когда поймает или перебьет их.
Балекин смотрит на меня, слегка поджав губы и сузив глаза. Он замечает следы крови из носа и изо рта, которые я не до конца стерла, бисеринки пота на лице. Мадок спит в старой комнате Кардана, и, по моим расчетам, у нас по крайней мере час до того, как он придет в себя. Мне кажется, если бы Балекин смотрел повнимательнее, он все прочел бы по моему лицу.
— Ты оказалась более полезной, чем я предполагал, — говорит он, легко касаясь моего плеча. Похоже, он запамятовал, как был спесив, когда мы с Карданом только вошли в зал, и рассчитывает, что я тоже забуду. — Продолжай в том же духе, и будешь вознаграждена. Хочешь жить, как одна из нас? Хочешь стать, как одна из нас?
Может ли Верховный Король Волшебной страны на самом деле дать мне это? Неужели он в состоянии превратить смертное человеческое существо в нечто другое?
Вспоминаются слова Валериана, когда он колдовством пытался заставить меня выпрыгнуть из башни: родиться смертным все равно что родиться уже мертвым.
Он видит выражение моего лица и улыбается, уверенный в том, что угадал мое сокровенное желание.
Неприятное чувство охватывает меня, пока я иду к своему месту. Должна бы ощущать себя победительницей, но вместо этого меня тошнит. Перехитрив Мадока, я не испытываю того удовлетворения, которого ожидала: ведь он не мог даже предполагать, что я способна на предательство. Возможно, пройдут годы, и мои надежды на этот план оправдаются, но до тех пор мне придется жить с этой горечью в сердце.
Будущее Волшебной страны зависит от моего замысла и от того, насколько полно мне удастся его осуществить.
Заметив Виви, сидящую между Никасией и лордом Северином, на ходу улыбаюсь ей. Она отвечает мне мрачной усмешкой.
За мной искоса наблюдает лорд Ройбен. Сидящая рядом с ним зеленая пикси шепчет что-то ему на ухо, и он качает головой. На другом конце стола Локк целует руку Тарин. Королева Орлаг с любопытством смотрит на меня. Здесь всего трое смертных — Тарин, я и рыжий мальчишка из свиты Северина, и королеве Орлаг, по-моему, я кажусь мышкой, за которой наблюдает целое сборище котов.
Под потолком висит люстра из тонких слюдяных пластин. В ней заключены крошечные светящиеся феи, от которых по залу идет ровное теплое сияние. Иногда они летают внутри, и тогда по стенам зала пляшут тени.
— Джуд, — зовет Локк, неожиданно касаясь моей руки, так что я вздрагиваю. Его лисьи глаза от удивления сощурены. — Кажется, я немного ревную тебя к Кардану, с которым вы шествовали рука об руку.
Я на шаг отступаю.
— У меня нет времени на такие разговоры.
— Сама знаешь, ты мне нравилась, — говорит он. — И до сих пор нравишься.
В этот момент в голову приходит мысль: а что, если я сейчас размахнусь и ударю его?
— Уходи, Локк.
В ответ он улыбается.
— Больше всего мне нравится в тебе то, что никогда не угадаешь твой следующий шаг. Я, например, и подумать не мог, что вы из-за меня устроите дуэль.
— Я не устраивала, — отворачиваюсь от него и иду к столу, слегка неуверенно держась на ногах.
— Вот и ты, — говорит Кардан, пока я устраиваюсь возле него. — Как проводишь праздничную ночь? Моя наполнена скучными разговорами о том, как голова принца Кардана будет смотреться на пике.
У меня дрожат руки. Говорю себе, что это всего лишь яд. Во рту сухо. Для состязания в остроумии просто нет сил. Слуги разносят блюда: жареный гусь в блестящей смородиновой глазури, устрицы и тушеное мясо с овощами, торты из желудей и полная рыбина, фаршированная плодами шиповника. Разливают вино — темно-зеленое, с плавающими в нем золотыми блестками. Я наблюдаю, как они опускаются на дно стакана, образуя сверкающий осадок.
— Я тебе уже говорил, как отвратительно ты сегодня выглядишь? — интересуется Кардан, откидываясь на спинку стула, покрытую искусной резьбой. Слова он произносит с теплой улыбкой, отчего вопрос кажется мне похожим на комплимент.
— Нет, — отвечаю я, радуясь, что своим замечанием он вернул меня к действительности. — Скажи.
— Не могу, — возражает он, потом хмурится. — Джуд... — Кажется, никогда не привыкну к тому, как из его уст звучит мое имя. Кардан сдвигает брови. — У тебя на подбородке проступает синяк.
Делаю большой глоток воды.
— Все в порядке.
Осталось недолго.
Балекин встает и поднимает свой стакан.
Отодвигаю стул, поэтому, когда раздается взрыв, я уже на ногах. В какое-то мгновение кажется, что от оглушительного грохота помещение наклоняется набок. Гости вопят. Падают и бьются хрустальные бокалы.
Бомба сделала свое дело. В полной сумятице из затененной ниши в стене вылетает и впивается в деревянный стол прямо перед Карданом черная стрела.
Балекин вскакивает на ноги.
— Там! — кричит он. — Там убийца! — Из темноты выскакивает Таракан, снова стреляет, и рыцари кидаются к нему.
Еще одна стрела несется в сторону Кардана, который делает вид, что остолбенел от испуга, и не двигается, как мы и договаривались. Таракан доходчиво объяснил ему, что гораздо безопаснее будет не шевелиться, так легче в него не попасть.
Кого мы не взяли в расчет, так это Балекина. Он сшибает Кардана со стула, бросает его на пол и закрывает своим телом. Смотрю и понимаю, насколько же плохо разбираюсь в их отношениях. Теперь Балекин не видит, что Призрак уже забрался на выступ, где покоится кровавая корона. Да, он вынудил рыцарей отправиться вдогонку за Тараканом, Бомба воспользовалась этим и закрыла за ними дверь на засов.
А еще своим поступком Балекин напомнил Кардану, почему не стоит спешить с реализацией нашего плана.
Я полагала, что для Кардана Балекин — человек, которого он ненавидит, убийца его семьи. Забыла, что Балекин и есть семья Кардана. Именно он вырастил Кардана, пока Дайн плел против него заговоры, когда собственный отец удалил его из дворца. Балекин — все, что у него осталось.
И хотя я уверена, что из Балекина получился бы ужасный король, от которого мог пострадать и Кардан, и многие другие, я равно уверена, что Балекин поделился бы с Карданом властью. Он разрешил бы ему быть жестоким — при условии, что сам Балекин будет проявлять еще большую жестокость.
Возложить корону на голову Балекина — вот какой вариант был бы для Кардана самым выигрышным. Гораздо надежнее, чем служить мне и верить в какого-то будущего Оука. Он поклялся мне в верности. Остается только позаботиться, чтобы не уклонялся от исполнения моих распоряжений.
Я зажата в толпе, и мне труднее выбраться из нее, чем я рассчитывала, поэтому я нахожусь не там, где, по мнению Призрака, должна находиться. Смотрю вверх, на выступ — он там, появляется из тени. Бросает корону, но не мне. Призрак кидает корону моей сестре-близнецу. Она падает к ногам Тарин.
Виви берет Оука за руку. Сквозь толпу проталкивается лорд Ройбен.
Тарин поднимает корону.
— Отдай ее Виви, — говорю я ей. Призрак, поняв свою ошибку, поднимает арбалет и целится в мою сестру, но этот выстрел ничем нам не поможет. Тарин устремляет на меня испуганный преданный взгляд.
С трудом поднимается на ноги Кардан. Балекин тоже встает и шагает через зал.
— Дитя, если ты не отдашь мне это, я разрублю тебя пополам, — говорит он Тарин. — Я буду Верховным Королем и, когда стану им, накажу всех, кто мне не подчинялся.
Сестра держит корону перед собой и переводит взгляд с Балекина на Виви, потом на меня. Смотрит на всех присутствующих лордов и дам, наблюдающих за нею.
— Отдай мне корону, — приказывает Балекин, подходя к ней.
На его пути встает Ройбен и упирается ладонью в грудь Балекина.
— Подожди. — Он не обнажает меча, но я вижу, как у него под плащом посверкивают ножи.
Балекин пытается оттолкнуть руку Ройбена, но у него ничего не получается. Призрак переводит прицел на Балекина; за ним наблюдают все глаза в зале. Королева Орлаг стоит в нескольких шагах от Ройбена и Балекина.
В воздухе явственно пахнет бедой.
Двигаюсь в сторону Тарин, чтобы оказаться прямо перед ней.
Если Балекин обнажит клинок, если отбросит дипломатию и просто нападет, то в зале, похоже, начнется резня. Кто-то будет сражаться на его стороне, кто-то против. Сейчас обеты короне не имеют значения; после того, как он убил свою собственную семью, никто не чувствует себя в безопасности. Балекин собрал в этом зале правителей Волшебной страны, чтобы подчинить их, но, кажется, даже Балекин понимает, что еще одним кровопролитием этого вряд ли добьешься.
Кроме того, Призрак может застрелить его прежде, чем Балекин доберется до Тарин, ведь у него под нарядом нет доспехов. Как бы богато ни был расшит камзол, он не спасет от стрелы, пущенной в сердце.
— Она всего лишь смертная девчонка, — произносит Балекин.
— Чудесный банкет, Балекин, сын Элдреда, — вмешивается королева Орлаг. — Но, к сожалению, до сего момента не хватало забав. Давайте развлечемся. В конце концов, в этом зале короне ничего не грозит, не так ли? Позволим девочке выбрать, кому она ее отдаст. Какая разница, если ни один из вас не хочет короновать другого?
Я удивлена. Думала, она союзница Балекина, но теперь допускаю, что дружба Никасии с Карданом повлияла на расположение Орлаг в пользу последнего. А может, она никому не симпатизирует, просто хочет усилить власть моря и ослабить влияние земли.
— Ерунда, — возражает Балекин. — А как же взрыв? Неужели он недостаточно тебя развлек?
— Это определенно возбуждает мой интерес, — замечает лорд Ройбен. — Кажется, ты где-то потерял своего генерала. Формально твое правление даже не началось, но, похоже, сулит полный хаос.
Поворачиваюсь к Тарин и сжимаю пальцами холодный металл короны. Вблизи она выглядит восхитительно. Кажется, что листья, словно живые, растут прямо из темного золота, их черенки изящно переплетаются друг с другом.
— Прошу тебя, — обращаюсь я к Тарин. Между нами еще много всего плохого. Столько злости, предательства и ревности.
— Что ты делаешь? — шипит на меня Тарин. Со странным мерцанием в глазах из-за ее спины на меня смотрит Локк. Моя история становится все интереснее, а я знаю, что больше всего он любит истории.
— Наилучшее из того, что можно сделать, — отвечаю я.
Тяну корону на себя, и несколько долгих мгновений Тарин крепко держит ее. Потом разжимает пальцы, и я отшатываюсь с короной в руке.
Виви осмеливается подвести Оука поближе. Ориана остается с толпой; она стискивает ладони. Должно быть, заметила отсутствие Мадока и пытается понять, что я имела в виду, когда говорила, что придется заплатить.
— Принц Кардан, — зову я. — Это для вас.
Толпа расступается перед ним — еще одной ключевой фигурой этой драмы. Он идет, чтобы встать рядом со мной и Оуком.
— Стойте! — кричит Балекин. — Остановите их немедленно! — Он больше не собирается играть в политику и вытаскивает меч. По всему залу со зловещим скрежетом из ножен выползают мечи. Я слышу, как заколдованная сталь стонет в воздухе.
Тяну руку к Закату, и в этот миг Призрак стреляет еще раз.
Балекина отбрасывает назад. По залу проносится глубокий потрясенный вздох. Застрелить короля, пусть еще не коронованного, нешуточное дело. Потом, когда меч Балекина падает на старинный ковер, я вижу, куда угодила стрела.
Арбалетная стрела пригвоздила к праздничному столу его руку. Ту самую, которая казалась твердой как сталь.
— Кардан, — зовет Балекин. — Я тебя знаю. Знаю, ты предпочел бы, чтобы я занимался нелегкой работой правителя, а ты наслаждался бы властью. Знаю, ты презираешь смертных, негодяев и глупцов. Подойди! Я никогда не плясал под твою дудку, но у тебя кишка тонка, чтобы противостоять мне. Принеси корону.
Я подзываю Оука поближе и вкладываю корону в его руки, чтобы он рассмотрел ее и привыкал держать. Виви ободряюще похлопывает его по спине.
— Принеси мне корону, Кардан, — требует Балекин.
Принц Кардан бросает на своего старшего брата такой же холодный расчетливый взгляд, которым Балекин смотрел на тех, кому обламывал крылья, кого бросал в реки или навсегда прогонял от Двора.
— Нет, брат. Я этого не сделаю. Если бы у меня не было другой причины, чтобы выступить против тебя, я бы выступил тебе назло.
Оук смотрит на меня снизу вверх — ждет подтверждения, что он все делает правильно перед лицом стольких зрителей. Я подбадриваю его улыбкой.
— Покажи Оуку, — шепчу я Кардану. — Покажи ему, что надо делать. Опустись на колени.
— Они подумают... — начинает он, но я перебиваю.
— Просто сделай это.
Кардан опускается на колени, и толпа замолкает. Мечи возвращаются в ножны. Движение замирает.
— О, это занятно, — негромко говорит лорд Ройбен. — Кем может быть этот ребенок? Или чей он? — Ройбен обменивается с королевой Аннет почти незаметной улыбкой.
— Видишь? — спрашивает Кардан у Оука и делает нетерпеливый жест рукой. — Теперь корону.
Я смотрю вокруг, на лордов и дам Волшебной страны. Ни одного дружелюбного лица. Все насторожены и ждут. У Балекина дикое от ярости лицо, он дергает стрелу, словно готов разорвать себе руку, лишь бы этого не случилось. Оук делает к Кардану неуверенный шаг, потом другой.
— Часть четвертая, — шепчет мне Кардан, все еще ни о чем не подозревая.
Думаю о Мадоке, спящем наверху и видящем сны про убийство. Думаю об Ориане и Оуке, которым предстоит разлука на годы. О Кардане и о том, как он будет меня ненавидеть. Думаю о том, что веду себя как последняя негодница.
— Велю тебе всю следующую минуту не шевелиться, — шепчу я ему в ответ.
Кардан замирает.
— Давай, — говорит Виви Оуку. — Как мы делали.
И с этими словами Оук возлагает корону на голову Кардана и надвигает на брови.
— Короную тебя. — Детский голос звучит неуверенно. — Королем. Верховным Королем Волшебной страны. — Он смотрит на Виви, потом на Ориану. Ждет, пока кто-нибудь скажет, что он все сделал хорошо, что он справился.
Все дружно ахают. Балекин рычит от злости. Раздаются хохот и радостные крики. Всем понравился сюрприз, а фейри больше всего по душе сюрпризы.
Кардан в бессильной ярости смотрит на меня. Потом, когда минута истекает, встает на ноги. В глазах горит знакомый гнев — ярко, как сигнальный костер, жарко, как угли, которые горячее любого пламени. На этот раз я заслужила гнев. Ведь обещала, что он удалится от Двора со всеми его махинациями. Обещала, что будет свободен от всего этого. И солгала.
Не то чтобы я не хочу видеть Оука Верховным Королем. Хочу. И он им станет. Но есть только один способ сохранить трон к его возвращению, когда он научится всему, что должен знать, а именно — посадить на трон кого-то еще. Семь лет — и Кардан сможет его оставить, отречься в пользу Оука и жить так, как он хочет. А до тех пор ему придется греть трон моего брата.
Лорд Ройбен опускается на одно колено, как и обещал.
— Мой король, — произносит он. Интересно, чего будет стоить его обещание. Он помог короновать Кардана, но неизвестно, чего попросит.
А потом все в зале, начиная с королевы Аннет, королевы Орлаг и лорда Северина, принимаются радостно кричать. На другом конце зала Тарин потрясенно таращится на меня. Наверное, считает меня сумасшедшей: ведь я посадила на трон Кардана, которого презирала. У меня нет возможности объясниться с ней. Вместе со всеми опускаюсь на колени, и Тарин тоже.
Все мои обещания выполнены.
Кардан долго глядит на присутствующих, но выбора у него нет, и он это знает.
— Встаньте, — произносит он, и мы повинуемся.
Я делаю шаг назад и растворяюсь в толпе.
Кардан всю жизнь был принцем Волшебной страны. О чем бы он ни мечтал, он знает, чего от него ждут. Он умеет очаровывать толпу, веселить ее. Кардан тут же приказывает убрать битую посуду, принести новые стаканы и налить вина. Он произносит тост, от которого хохочут все лорды и дамы — «за сюрпризы и за преимущества появления на коронации в стельку пьяным». Я замечаю, что костяшки пальцев на руке, которой он держит кубок с вином, побелели от напряжения, но, кажется, на это обратила внимание только я.
Все же я удивлена, когда он поворачивается и находит меня горящим взглядом. Кажется, что во всем зале нас только двое. Он снова поднимает кубок и кривит губы в подобие улыбки.
— И за Джуд, сделавшую мне сегодня подарок. За который я намерен ее отблагодарить.
Вокруг меня поднимают бокалы, а я надеюсь, что вздрогнула не слишком заметно. Звон хрусталя. Снова льется вино. Опять звучит смех.
Бомба толкает меня локтем в бок.
— Мы вошли сюда, назвав твое кодовое имя, — шепчет она. Я даже не видела, как она прошла сквозь запертые двери.
— Какое? — чувствую себя как никогда уставшей, и в ближайшие семь лет мне вряд ли удастся по-настоящему отдохнуть.
Жду, что сейчас она скажет: «Лгунья». Она загадочно улыбается.
— Как какое? «Королева».
Оказывается, я до сих пор не знаю, как смеяться.
Я стою с тележкой посреди «Таргета», пока Оук с Виви выбирают комплекты постельного белья, коробки с завтраками, джинсы и сандалии. Оук оглядывается вокруг в некотором замешательстве, но не без удовольствия. Берет с полок товары, рассматривает их и кладет на место. В ряду с конфетами он выбирает и приносит в тележку плитки шоколада, желейные бобы, леденцы и пакетики с засахаренным имбирем. Виви его не останавливает, я тоже.
Странно видеть Оука без его рожек, которые по волшебству сделались невидимыми, с круглыми ушками, как у меня. Странно наблюдать за ним в отделе с игрушками, когда он, с рюкзаком в форме совы через плечо, пытается забраться на самокат.
Я знала: нелегко будет уговорить Ориану отпустить его с Виви, но после коронации Кардана она согласилась, что Оуку лучше побыть вдали от Двора несколько лет. Балекин заключен в башню. Мадок очнулся вне себя от ярости — только для того, чтобы обнаружить, что момент для захвата власти упущен.
— Значит, он и правда твой брат? — спрашивает Хизер, пока Оук, отталкиваясь ногой, катит через отдел с поздравительными открытками. — Если сын, то могла бы мне и признаться.
Виви от удовольствия хохочет.
— У меня свои секреты, но это не один из них.
Хизер не испугалась, когда появилась Виви
с ребенком и принялась путано объяснять, почему они должны пожить у нее, и, конечно же, пустила их. Диван у Хизер раскладывается в кровать, и они согласились, что могут спать на нем, пока Виви не подыщет работу и они смогут снять жилище попросторнее.
Знаю, что Виви не намерена устраиваться на обычную работу, но у нее все будет нормально. И даже лучше. В другом мире, учитывая наше прошлое и то, кем были наши родители, я собиралась убеждать Виви сказать Хизер всю правду. Но теперь, если она считает, что ее лучше утаить, я не в том положении, чтобы спорить.
Мы становимся в очередь в кассу. Виви расплачивается за покупки листьями, заколдованными так, что они выглядят как купюры, а я думаю о банкете, превратившемся в коронацию. Перед глазами встает зал с пирующими фейри. Все восхищаются Оуком, который выглядит и довольным, и немного испуганным. Ориана явно не поймет, благодарить меня или дать оплеуху. Спокойная, внимательная
Тарин крепко держится за руку Локка. Никасия страстно целует Кардана в королевскую щеку.
Дело я сделала и теперь должна с этим жить.
Я лгала, предавала и достигла триумфа. Хоть бы кто поздравил меня.
Хизер вздыхает и мечтательно улыбается Виви, когда мы грузим покупки в багажник ее «Приуса». По возвращении в квартиру Хизер достает из холодильника несколько кусков готового теста для пиццы и объясняет, как приготовить пироги каждому на его вкус.
— Мама ко мне приедет, правда? — спрашивает Оук, укладывая кусочки шоколада и зефира на свой кусок теста.
Я пожимаю его руку, пока Хизер ставит пироги в духовку.
— Конечно, приедет. Считай, что ты здесь с Виви на учебе. Научишься тому, что тебе следует знать, и вернешься домой.
— Как я узнаю, что всему научился, если сейчас ничего не знаю? — спрашивает он.
Вопрос звучит как головоломка.
— Вернешься, когда возвращение станет для тебя нелегким выбором, — наконец отвечаю я. Виви наблюдает за нами и прислушивается к моим словам. У нее задумчивое лицо.
Беру ломтик пирога у Оука, пробую его и слизываю шоколад с пальцев. Он до того сладкий, что я морщусь, но это ничего. Просто мне хочется посидеть с ними еще немного, прежде чем в одиночестве возвращаться назад, в Волшебную страну.
Спешиваюсь со своего скакуна и направляюсь во дворец. Там у меня теперь есть покои: большая гостиная, спальня за двойными, запирающимися на замок дверьми, гардеробная с пустыми шкафами. Мне нечего в них повесить, кроме немногих вещей, взятых из дома Мадока и выбранных в «Таргете».
Буду жить здесь — поближе к Кардану, использовать свое влияние на него, чтобы дела шли гладко. А под замком станет возрождаться Двор теней, разведывательная и охранная служба Верховного Короля.
Они получат свое золото — прямо из его рук.
Чего я пока что не сделала, так это не поговорила с Карданом. Покинула его, отдав короткие распоряжения, а он смотрел со знакомой неприязнью в глазах, достаточно сильной, чтобы почувствовать беспокойство. Но я с ним обязательно переговорю. Мне невыгодно и дальше оттягивать нашу встречу.
И все же к королевским палатам я подхожу с тяжелым сердцем, а ноги будто свинцом налиты. Стучусь, и чопорный камердинер с вплетенными в светлые волосы цветами извещает меня, что Верховный Король пошел в большой зал.
Нахожу его там, развалившегося на престоле Волшебной страны, смотрящего на меня с тронного возвышения. В зале никого, кроме нас двоих. Иду через огромное помещение, и звук шагов эхом отражается от стен.
Кардан одет в бриджи и жилет, сверху сюртук, подогнанный по плечам, резко сужающийся в талии и доходящий примерно до середины бедра. Одежды пошиты из неразрезанного бархата насыщенного бордового цвета; на лацканах и плечах отделка из бархата цвета слоновой кости, жилет выполнен из того же материала. Весь наряд покрыт золотым шитьем, высокие сапоги украшены золотыми пуговицами и пряжками. Вокруг шеи брыжи из светлых совиных перьев.
Черные волосы обрамляют лицо Верховного Короля роскошными кудрями. Игра теней помогает заметить его худобу, длинные ресницы, безжалостную красоту лица.
Я поражаюсь тому, насколько сильно он похож на настоящего короля Волшебной страны.
И пугаюсь, потому что мне невольно хочется преклонить колени; я мечтаю лишь о том, чтобы он коснулся моей головы своей унизанной кольцами рукой.
Что же я наделала? Долгое время он оставался тем, кому я доверяла гораздо меньше других. А теперь должна с ним возиться, согласовывать его желания с моими. И вряд ли клятва послужит надежным противоядием от его сообразительности.
Что же, во имя всего святого, я натворила?
Между тем продолжаю шагать к трону. Стараюсь сохранить холодное, как лед, выражение лица. Он улыбается, но улыбка невероятно надменная и застывшая.
— Год и один день, — напоминает он. — И моргнуть не успеешь, как пройдет. И что ты будешь делать потом?
Я подхожу поближе.
— Рассчитываю уговорить тебя остаться королем, пока Оук не будет готов вернуться.
— Может, я войду во вкус и стану править, — вызывающе говорит он. — Может, я вообще никогда не отрекусь.
— Я так не думаю, — отвечаю я, хотя всегда знала, что такая вероятность существует. Возможно, убрать его с престола будет труднее, чем посадить на него.
У меня с ним договор на год и один день. Один год и один день для того, чтобы заключить сделку на более длительный срок.
«И ни минутой дольше».
Он широко ухмыляется, скаля зубы.
— Не думаю, что стану хорошим королем. Никогда этого не хотел. Ты сделала из меня марионетку. Прекрасно, Джуд, дочь Мадока, я буду твоей марионеткой. А ты правь. Разбирайся с Балекином, с Ройбеном, с Орлаг — владычицей подводной. Ты будешь моим сенешалем, то есть станешь делать всю работу, а я буду пить вино и заставлять подданных смеяться. Может, в качестве прикрытия для твоего брата я и бесполезен, но не жди от меня, что я попробую стать полезным.
Я ожидала чего-то другого, возможно, прямой угрозы. Почему-то мне кажется, что это еще хуже.
Кардан поднимается с трона.
— Иди занимай место.
Голос его исполнен угрозы, от него прямо исходит опасность. Цветущие ветви так густо выпустили шипы, что лепестков почти не видно.
— Ты этого хотела, не так ли? — спрашивает он. — Ради этого всем пожертвовала? Ну, давай. Все это твое.