Вернувшись на свое место и вслушиваясь в разговор членов бюро, Руднев сказал себе: "Да, сейчас, когда Родина в опасности, мое место - на фронте. Именно там я, кадровый армейский политработник, принесу больше пользы. Ведь у меня за плечами немалый военный опыт. Опыт, которого так не хватает сегодня многим из нашего командного состава... Да, именно опыта им не хватает сейчас! - повторил он мысленно, глянув в глаза секретаря райкома. - А борьба, по всему видно, будет нелегкая... Впрочем, а когда же собственно нам было легко?!"
И ему вдруг вспомнилась лунная апрельская ночь семнадцатого года в Петрограде - решающая в его жизни ночь, когда он семнадцатилетним парнем*, с винтовкой за плечом, вместе со своими боевыми побратимами, рабочими Русско-Балтийского вагонного завода шагал к Финляндскому вокзалу. Разве ждали они, что борьба за новую жизнь будет легка?.. Но вот на перрон вышел простой, такой дорогой всем Ильич; с помощью рабочих быстро взобрался на броневик, окруженный со всех сторон несокрушимой стеной вооруженных солдат и матросов, и, обращаясь к каждому, произнес свою знаменитую речь, ставшую затем боевой программой революции.
_______________
* С. В. Руднев родился в 1900 г. Но при получении паспорта вынужден был прибавить себе год, чтобы поступить на работу. - Прим. авт.
Разве легко было Семену Рудневу и всем, кто в темную холодную октябрьскую ночь того же семнадцатого года, под свинцовым ливнем юнкеров, засевших во дворце, решились штурмовать Зимний? Ведь юнкера сидели там, как в крепости! И патронов они не жалели: поливали атакующих из пулеметов. Но ничто не смогло остановить революционный народ! Взяли Зимний. Арестовали укрывшееся в нем Временное правительство...
Или, может быть, в бою под Пулковым было легче, когда малочисленным, слабо вооруженным революционным отрядам надо было любой ценой остановить корниловские казачьи полки, рвущиеся в красный Питер, чтоб потопить в крови революцию?.. Тогда, в бою, на юного, еще по-девичьи тонкого Семена Руднева коршуном бросился с лошади огромный казак; Руднев успел первым выбить из рук врага клинок. Вцепившись друг в друга, они покатились клубком по земле. Дважды Сене удалось вывернуться из-под жилистого, верткого казачины. Но силы были не равны. Верзила снова подмял под себя паренька и схватил его за горло здоровенными ручищами. У Сени уже перехватило дыхание, потемнело в глазах... "Хорошо, что на помощь подоспел друг, с которым вместе штурмовали Зимний - Виталий Примаков! Эх, Виталий, спасибо, вовремя опустил ты свой приклад на голову беляка. А то ведь мог бы стервец задушить..."
И не столько сама мысль о смерти испугала тогда Руднева, а боязнь, что вражья сила помешает главному в его жизни, тому, что для Руднева олицетворялось в Ленине, в Ильиче, с которым он встретился вскоре после жаркого боя в Пулково.
Отряд рабочих Русско-Балтийского авиационного завода, в котором сражался Семен Руднев, направили на охрану Смольного. И вот ночью, едва Руднев заступил на пост у двери с табличкой No 67, перед ним неожиданно появился Владимир Ильич Ленин. Спросил, не тяжело ли ему, такому молодому, дежурить в столь поздний час... "С тех пор уже прошло двадцать четыре года, а я помню каждое слово, - поразился Семен Васильевич. - И то, какой у него был грустный и проницательный взгляд, когда он сказал, что сохранить завоевания революции намного трудней, чем совершить ее!.."
А разве легко было им весной восемнадцатого года, когда Руднев, восемнадцатилетний коммунист, и такие же, как он, парни 1-го Выборгского революционного отряда вели ожесточенные бои за освобождение Украины от войск кайзера Вильгельма и погромщика Петлюры, с его предательской "Центральной радой"?.. Или в девятнадцатом году, когда шли кровопролитные оборонительные сражения с рвавшимися к Москве полчищами генерала Деникина - оплотом всей внутренней контрреволюции и интервенции?
Куда только не бросала военная судьба Семена Руднева в те тяжкие для молодой Советской республики дни!.. Сражался он под Донецком, под Старым и Новым Осколом. Стоял насмерть под Курском, Орлом и Кромами... Около пяти лет прошагал он с винтовкой по дорогам революции.
Да и после освобождения Донбасса от деникинцев, когда начали восстанавливать разрушенный войной угольный бассейн, было нелегко! Все приходилось делать вручную, жили впроголодь. К тому же и контрреволюция все еще продолжала сопротивляться... "Просто чудо, что мне в это опасное, тяжкое время вдруг так чертовски повезло!" - с теплотой вспомнил Семен Васильевич весну двадцатого года, когда он, работая инспектором политотдела трудармии Юго-Западного фронта, встретил в Кадиевке молодую учительницу-комсомолку, Домникию - свою Ньому...
Жизнь, после долгих лет непрерывной борьбы и разрухи, стала постепенно налаживаться. Руднев знал, что такое любовь, семья, счастье. Но личное счастье для Руднева и его поколения было неотъемлемо от счастья Родины. И мирная армейская жизнь или, точнее говоря, армейская политработа, где главным оружием Семена Васильевича было острое, как клинок, и меткое, как пуля, слово, требовала от него полной самоотдачи.
Началась эта мирная политработа для Руднева с того дня, когда его из трудармии перевели в регулярную Красную Армию, в легендарную 15-ю Сивашскую стрелковую дивизию помощником военкома полка в город Николаев, а потом - в Херсон.
Казалось бы, наступило такое счастливое время: мир, хорошая семья, увлекательная учеба. А впереди - четко определившийся путь... И вдруг трагический удар: смерть самого дорогого для всех советских людей человека - Владимира Ильича Ленина!.. А для Семена Руднева тот день оказался тяжким вдвойне. В ту пору получил он из родной деревни Моисеевки, что затерялась в снегах где-то под Путивлем, весть о смерти отца. После траурного митинга в части Руднев, придя домой, обнял младшего, четырнадцатилетнего братишку Костю, который вот уже несколько месяцев гостил в молодой семье Семена Васильевича и, не скрывая слез, сказал:
- Все советские люди осиротели сегодня... А мы с тобой, Костик, осиротели вдвойне: умер и наш отец.
Тяжко переживали это горе. И все же - пережили. Жизнь шла дальше, вперед...
Учиться в Военно-политической академии, которая в те годы находилась еще в Ленинграде, Рудневу было интересно, но порою и очень не просто! Словно на клинках схватывались тогда в спорах недавние боевые друзья. В этих спорах Руднев часто вспоминал ленинские слова о том, как трудно сохранить подлинные завоевания революции.
Но вот уже и годы учебы остались позади. Севастополь, куда направили Руднева на должность военкома артполка, его первая после академии, настоящая, масштабная самостоятельная политическая работа. Молодая страна Советов росла и мужала в капиталистическом окружении: империалисты сколачивали агрессивные блоки, готовили армии для нового вторжения, и надо было как можно быстрее построить на нашей границе мощные оборонительные сооружения. Все это начиналось с азов. И во всем молодой политработник Руднев должен был являться образцом, примером для коллектива...
А когда все самое трудное по строительству укреплений в Севастополе осталось позади, Руднева направили на Дальний Восток: сначала комиссаром артбригады во Владивосток, а через полгода - комиссаром и начальником политотдела военно-строительной бригады. Снова, еще в более трудных условиях Рудневу пришлось начинать все сначала.
Полковой комиссар воодушевлял громадный коллектив строителей, возводивших фортификационные сооружения, чтобы сделать недоступным для врага "нашинский", как говорил Ленин, Дальний Восток, на который тогда с яростью точили зубы и Чан Кай-ши, и японские милитаристы...
Надо было не только строить укрепления, но и охранять границу от частых набегов врага. К тому же строить приходилось все вручную. И очень быстро. Поэтому трудились сообща и солдаты, и командиры, и их жены.
Ньоме с двумя ребятишками приходилось нелегко. Но она успевала думать не только о семье, но и о тех, кому посвящена была жизнь мужа - о солдатах, несших нелегкую свою службу, чтобы спокойно жилось и работалось всей стране.
У жены комиссара - как ни у кого в их военном округе - была образцово поставлена работа в красноармейской библиотеке. И самодеятельность она умела организовать, и стирку белья для личного состава, и закатить праздничный обед на всех военнослужащих части, подняв на это доброе товарищеское дело соседок - таких же, как она, командирских жен. Бывало, женщины лепили тысячи пельменей для красноармейского общего котла, и какой веселой казалась эта работа!..
А коллективная новогодняя елка? Своей, на всю жизнь родной, та дальневосточная - первая гарнизонная елка вошла в сознание всей семьи Рудневых потому, что сыновья вместе с отцом выбирали нарядное деревцо для всех ребят военгородка. "Напрасно некоторые наши командиры ополчились против новогодней елки. Владимир Ильич никогда не считал новогоднюю детскую елку предрассудком. Он даже встречал Новый год вместе с ребятами. Это общеизвестно!.." - доказывал тогда Руднев.
Собственно, это с них, с Рудневых, Семена Васильевича и его приветливой кареглазой Ньомы, ее подруги Валентины Хетагуровой и других командирских жен, и началось знаменитое патриотическое движение женщин, прогремевшее на всю страну и названное затем "Хетагуровским", так как о патриотическом начинании женщин-дальневосточниц отчитывалась перед советским правительством в Кремле боевая Валя Хетагурова - одна из активисток.
Для Руднева главным в жизни был не личный успех, не собственная слава, а ощутимый для всех результат общего дела.
Там, в гарнизоне довелось комиссару Рудневу познакомиться и с такими замечательными, государственного масштаба людьми, как маршал Василий Константинович Блюхер. Руднев восхищался военным талантом маршала Блюхера, начавшего свой путь с рядового бойца. Старался, насколько возможно, учиться у него, легендарного героя гражданской войны, науке побеждать врага "малой кровью", то есть щадя своих солдат и нанося максимальный урон врагу. Этот удивительный боевой опыт дала крупнейшим советским полководцам гражданская война, с ее подлинно новаторскими, партизанскими методами...
Председатель горисполкома Сидор Артемович Ковпак, уже седоватый, с небольшой остренькой бородкой, доброжелательно протянул свою твердую, грубоватую руку с перебитыми еще на гражданской войне двумя пальцами.
- Значить, в запас тэпэр? - понимающе спросил он; хотя видел Семена Васильевича впервые, но семью Рудневых он знал хорошо, особенно Василия Васильевича.
- Не люблю я в запасных игроках ходить, - ответил вроде шутя Руднев.
Ковпак одобрительно кивнул головой.
- Верно говоришь. Без роботы нэльзя. - И с интересом вглядываясь в энергичное, дышащее молодым задором лицо Семена Васильевича, откровенно спросил:
- Ищешь дело для души... Так кажи прямо: яка робота тоби по сэрцю?
- Куда партия пошлет, туда и пойду, - спокойно ответил Руднев.
Ковпак посмотрел ему прямо в глаза:
- Председателем районного совета Осоавиахима пойдешь работать?.. А то у нас некому обучать молодежь военному делу.
- В Осоавиахим?.. - бывший полковой комиссар, уже не скрывая любопытства, посмотрел на этого откровенного и, видно, толкового человека, окруженного ореолом героя гражданской войны. Потом, протягивая Ковпаку свой заветный портсигар, немало поездивший по свету вместе с хозяином, сказал:
- Конечно, пойду, Сидор Артемович!.. Готов учить молодежь военному делу... если доверите, конечно. Это может еще нам пригодиться!..
На том и порешили.
Работал Руднев с душой. Вообще он не умел работать кое-как, равнодушно. Вскоре Путивльская организация Осоавиахима загремела на всю область, заняв первое место по оборонной работе. Созданы были новые для того времени военные кружки во всех школах - не только в городе, но и в дальних селах. В кружках этих готовили Ворошиловских стрелков и медсестер.
Тир, приборы, макеты, регулярные занятия и даже свои осоавиахимовские маневры - все это заставляло молодежь жить какой-то новой, наполненной событиями жизнью.
Военные игры - зимняя и летняя - придуманные Рудневым, запомнились жителям надолго, как яркий праздник. "Даже брали приступом снежный городок!.." - вспомнил сейчас Руднев.
Но как далеко унесли его все эти мысли от того, что происходило сегодня - 22 июня сорок первого года - в кабинете секретаря райкома!..
Вдруг раздался знакомый короткий щелчок - включили радиоприемник.
Тревожный гул голосов сразу оборвался. Все как по команде повернули головы к приемнику и застыли в ожидании. Из динамика, нарастая, донеслась музыка военного марша. Затем голос диктора объявил о выступлении заместителя председателя Совета народных комиссаров и наркома иностранных дел Союза ССР Молотова.
"Вот это правильно! - подумал Семен Васильевич. - Надо сразу сказать народу единую правительственную точку зрения по такому важнейшему событию, как начало войны, чтоб исключить любые кривотолки..."
От имени Советского правительства Молотов обращался к народу с заявлением, в котором излагал обстоятельства вероломного нападения фашистской Германии на Советский Союз. В заявлении указывалось, что агрессия совершена несмотря на договор о ненападении и на миролюбивую позицию Советского Союза; что эта война навязана нам не немецким народом, а кликой кровожадных правителей гитлеровской Германии, уже поработивших почти всю Западную Европу, и у советского народа остается один выход вступить в смертельную схватку с врагом. Правительство призывало наши вооруженные силы самоотверженно сражаться с фашистскими захватчиками, а народ - теснее сплотиться вокруг своей партии и героическим трудом обеспечить победу армии и флота над врагом. Заявление заканчивалось словами, ставшими потом лозунгом советского народа: "Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами!".
- Ну вот, товарищи, - обращаясь к присутствующим, сказал первый секретарь, выключив приемник. - Теперь обстановка всем ясна?
- Да уж куда яснее! - ответил за всех Руднев.