Из воспоминаний меня выдернул звук шагов. Мелкий гравий хрустел под подошвами дорогих ботинок, которые остановились, приблизившись почти вплотную.
– Прошу прощения, но я не мог проигнорировать важный звонок, – почти по-человечески извинился Клаус.
Я медленно скользнула взглядом по длинным ногам и узким бедрам, облаченным в дорогие брюки. Оценила плоский живот и разворот плеч, а когда наконец миновала квадратный подбородок с сурово поджатыми губами и дошла до ярких голубых глаз, то получила восхитительную возможность осознать, что меня явно ненавидят.
Прелесть какая, а?
Вопрос, чем я ему так не угодила, так и вертелся на языке. В повседневной жизни никто не назовет меня грубиянкой, я прекрасно знаю, как себя вести, уважаю окружающих и их права. Но, наверное, еще больше уважаю себя. С чего он решил, что может смотреть на меня вот так и не слышать в ответ колкости?
Этот немец уже давно составил обо мне мнение и наслаждался выводами. И кто я такая, чтобы мешать ему в этом? Кроме того, не могу не признать, мне чрезвычайно нравится оправдывать его худшие ожидания и наслаждаться бешенством во взоре.
– Идем, – сухо проговорил светловолосый зазнайка и первым пошел вперед.
Мне, судя по всему, полагалось, теряя кеды и рюкзак, рвануть вслед за ним.
Я же не спешила. Нарочито медленно присев, начала с невероятной скрупулезностью проверять и затягивать потуже шнурки на кедах.
Мой трепетный ариец, ни капли не сомневающийся в том, что алчная девица из России бежит за ним, поднялся на крыльцо и даже нажал на звонок. Обернувшись, он приоткрыл рот, явно желая сказать мне очередную колкость, но, не обнаружив привезенную издалека пропажу, недовольно нахмурился.
– Уже бегу! – радостно оскалилась я, бухнула рядом рюкзак и с просто-таки маниакальной тщательностью занялась вторым ботинком.
Тем временем Клаус еще раз нажал на звонок и где-то в глубине дома раздалась мелодичная трель. Только сейчас немец соизволил поискать меня взглядом.
Я выпрямилась, одернула задравшуюся футболку и пружинистым шагом направилась к крыльцу.
– Рюкзак стоило оставить в машине, – окинув меня пристальным взглядом, проговорил ариец. – Да и одеться во что-то более приличное для встречи с пожилой леди.
Ух ты, какой строгий герр! Критиковать уже не стесняемся? А где же молчаливое осуждение, которым ты баловал меня все время знакомства?
– Это одни из самых приличных вещей, – нагло заявила я в глаза Клаусу, не испытывая ни малейшего сожаления из-за маленькой лжи.
На лице немца уже появилось выражение “собственно, я и не сомневался”, но озвучить очередную гадость он не успел – двери распахнулись и на пороге появился высокий, подтянутый и одетый с иголочки дворецкий. Он с одинаковым почтением кивнул и мне, и Клаусу, чем сразу завоевал мое уважение, и, отойдя в сторону, проговорил:
– Прошу, герр Сайн-Витгенштайн. Хозяйка уже ожидает в малой гостиной.
Плохие предчувствия окончательно подтвердились. Умирающая старушка в Германии “без никого” из родни оказалась очень даже состоятельной леди, которая могла принимать гостей в малой гостиной.
– Позвольте вашу сумку, фройляйн? – вежливо попросил дворецкий, и я неохотно отдала ему свой рюкзак.
– Вильгельм вас проводит, – любезно улыбнулся мне слуга и, как по волшебству, на том конце холла появился лакей. В ливрее, разумеется.
Я шла по большому светлому дому, где все детали дышали сдержанной роскошью, и с каждой секундой все больше понимала: мне тут не место. Неуютно, холодно… не мое.
Когда мы все же добрались до гостиной, то первый же взгляд на бабушку показал – до умирающей тут очень-очень далеко. Пожилая леди сидела в кресле у окна. На круглом столике рядом с ней стояла чашка, над которой вился легкий дымок. Тонкие руки с идеальным маникюром, аккуратная прическа и красивый светлый костюм, словно она только что вернулась с приема у английской королевы. Ну и, конечно же, пристальный, пронизывающий взгляд ясных голубых глаз без капли старческого маразма.
Очень странно смотреть на свою постаревшую на несколько десятков лет копию. Именно в этот момент, когда она внимательно разглядывала меня от растрепанной макушки и до запыленных кед, стало неловко за свой внешний вид.
– Ну, здравствуй… Хелена, – первой поприветствовала меня бабушка. – Я рада тебя видеть.
– Добрый день, – ровно проговорила я и, ощущая повисшую в комнате неловкость, переступила с ноги на ногу.
Она чуть заметно поморщилась от моего немецкого, но, стоит отдать старушке должное, попыталась скрыть свою реакцию. Ну что же, я вполне понимаю, что язык у меня не идеален, да и акцент, скорее всего, очень сильно режет чувствительный к любому несовершенству слух аристократов.
Клаус обошел меня, приблизился к хозяйке дома и, согнувшись в поклоне, коснулся поцелуем костяшек пальцев, затянутых в кружевные перчатки.
– Фрау Хильда, с каждым днем вы все краше.
– Льстец, – усмехнулась бабушка и, легко тронув светлые волосы Клауса, проговорила: – Останешься на чай?
Он кивнул, поправил и так идеально сидящий пиджак и опустился в кресло напротив пожилой леди. Мне оставалось место между ними, которое, надо признать, совсем не хотелось занимать. С каждым мигом крепло ощущение, что меня заманили в ловушку. Обманули и заманили! Не сдержав эмоций, я кинула на Клауса злой взгляд, но он лишь дернул уголком рта в подобии снисходительной усмешки.
Хотела я того или нет, а пришлось составить им компанию за столиком. Почти сразу двери неслышно отворились, и в комнате появилась девушка… я невольно во все глаза уставилась на нее, так как горничных в форме я видела только в кино или у нас в клубе, но там они совсем уж развратненько выглядели. Эта же служанка классическая: темное платье до колен, накрахмаленный воротничок и передник, а также нейтрально-вежливая улыбка на бледных, почти бесцветных губах без грамма помады.
На столе в мгновение ока появился пузатый белый чайник, три чашки и корзиночка с печеньем. Девушка попыталась было налить чай, но фрау Хильда покачала головой и, махнув рукой, сказала:
– Можешь быть свободна, Гретхен. Я сама поухаживаю за гостями.
Горничная только поклонилась, забрала полупустую чашку, из которой пила хозяйка перед нашим приходом, и с профессиональной сноровкой и скоростью неслышно испарилась из гостиной.
Надо полагать, даже служанки в этом доме чистокровные немки, чьи родственники известны до пятого поколения и, уж конечно, на роду нет каких-либо пятен. Вроде меня, например.
– Я рада, что ты наконец-то в отчем доме, – добро и ласково улыбнулась бабушка, не торопясь разливая чай. Я смотрела на нее сквозь легкую дымку пара, вдыхала запах дорогого молочного улуна и понимала, что надо из этого гостеприимного дома делать ноги, и как можно скорее. Интуиция буквально вопила о том, что ничем хорошим это не закончится, а я привыкла ей доверять.
Ну, ладно… Очевидно, что бабушка не торопится отходить в иной, лучший мир. Потому не нужно изображать из себя святую внучку у смертного одра и можно побыть собой. Прогибаться я тут ни под кого не буду!
Мне пододвинули чашечку. Я взяла и некоторое время помедитировала на переливы желто-зеленого напитка, но надолго погрузиться в прострацию мне не позволили:
– Ох, Хелена, я так рада, что ты приехала, – ясным солнышком светилась фрау Хильда. – Расскажи, как ты жила? На кого училась, где работаешь, есть ли молодой человек? Меня интересует все-все-все!
Клаус хмыкнул, отпил из своей чашки и уставился на меня с неподдельным интересом во взгляде. Складывалось впечатление, что этот немец знает слишком много обо мне, гораздо больше, чем успел рассказать бабуле. И ему дико интересно, как я преподнесу тему о своем основном заработке.
Ну, а что?.. Мне скрывать особо нечего.
– Хорошо я жила, фрау Лихтенштайн, – сообщила с чистой совестью и потянулась к печеньке. – Закончила колледж, а работаю хореографом в ночном клубе.
– Как это? – ошеломленно воззрилась на меня старая немка, видимо, не понимая, что там можно делать в таком качестве.
– Танцы девушкам ставлю, – спокойно поделилась я и, поймав горящий ехидством взгляд герра Клауса, дополнила: – И сама иногда появляюсь на сцене, если нужно заменить кого-то из не вышедших на работу девочек.
Ну, и если деньги очень нужны. Девушкам на пилоне платят больше, чем тем, кто ставит для них номер.
Глаза у бабушки были большие-большие и голубые-голубые. Шокированные.
Я прямо видела, как в этой немецкой седой головушке крутятся шестеренки сложного механизма, и на чашу весов падают факты о новообретенной внучке. Девочка-огонек явно не предел мечтаний этой леди, так что я с огромным интересом наблюдала за сменой выражений на ее лице. Судя по вновь появившейся на губах улыбке, голубая кровь породистого щенка в моем лице все же играла решающую роль. В остальном, что называется: отмоем, откормим, блох вычешем!
– Тебе нравится твоя жизнь? – издалека зашла фрау Хильда.
– Мне вообще жизнь нравится, – спокойно отозвалась я, откусывая печеньку и зажмуриваясь от наслаждения. – В любом ее проявлении.
Фрау прикусила нижнюю губу, вновь расплылась в радушной улыбке и, тоже взяв кусочек выпечки, принялась нахваливать своего повара, который, по ее словам, готовил лучше всех в Кельне. Она еще немного порасспрашивала меня о России, а после у Клауса, как поживают его уважаемые родители. Ариец отвечал сухо и не совсем охотно, потому пожилая дама свернула тему на его работу в Штатах, о которой немец распространялся с заметным удовольствием.
Наконец, она попросила Клауса:
– Мальчик мой, оставь нас, пожалуйста, с Хеленой наедине. Нужно обсудить некоторые вопросы.
Блондин с готовностью поднялся, вновь галантно облобызал ручку фрау Хильды и покинул гостиную.
– Ну, что же… Пришла пора поговорить серьезно.
– И это замечательно.
– Итак, как уже наверняка говорил Клаус, ты моя единственная наследница. Оглянись… Елена, – мое имя ей далось с заметным трудом, но я оценила старания. – Оглянись, видишь этот дом? Таких еще несколько. У меня есть фирма, есть акции… я состоятельная женщина. Но не имею наследников. Твой отец, увы, несмотря на последующий брак и годы, прожитые в нем, так и не подарил мне внуков, а недавно трагическая случайность унесла его жизнь. У меня осталась только ты.
– Вы поверите, если я скажу, что мне не нужно ваше состояние? – тихо спросила я. – Вернее, деньги, конечно, никому не помешают, но я твердо уяснила одну истину: все имеет свою цену и ничего не дается нам просто так. Права накладывают еще и обязательства. Я не уверена, что мне по силам быть вашей внучкой.
– Ты умная девочка, – довольно усмехнулась старуха. – Умная, сильная, смелая… почти как я в молодости. И меня отдельно радует, что в тебе нет ни развязности матери, ни слабовольности отца. Достойная девочка.
– Вы меня слышали? – мягко уточнила я, не желая настаивать и обижать в общем-то очень симпатичную мне женщину.
– Слышала, – спокойно повела плечами она. – Хелен, давай не будем спешить? Обещаю, я не стану ничего от тебя требовать, но жизнь облегчить смогу. А ты сможешь помочь мне… ведь и правда у меня никого нет, кроме слуг. Я одна, девочка. Совершенно одна на склоне лет, и никакие деньги не заменят мне семью. Останься здесь погостить. Дай нам шанс узнать друг друга.
Я несколько секунд пристально смотрела в ее глаза, а после медленно кивнула.
– Хорошо. Но я не останусь в этом доме.
– Не переживай об этом. У меня были предположения, что ты не согласишься сразу жить со мной, потому я арендовала номер в уютной гостинице неподалеку. Клаус отвезет тебя.
– Спасибо, – немногословно, но очень искренне проговорила я.
– Пожалуйста, – в том же тоне ответила мне она и, чуть помедлив, вкрадчиво добавила: – Хелен, я бы попросила тебя о сущем пустяке. Тест ДНК. Сама понимаешь, я должна точно знать, плоть ли ты от плоти моей. Увы, твоя мать не отличалась… м-м-м… постоянством.
Как она ее элегантно гулящей назвала. Я поморщилась. Мама у меня была не из лучших, и это факт, но безусловная дочерняя любовь диктовала мне защищать ее от любых нападок и находить оправдания.
– У нее была сложная жизнь.
Судя по недовольному огоньку в глазах фрау Хильды, у нее были свои взгляды на тяжелую мамину жизнь. Но, к чести пожилой дамы, она удержала свое честное мнение при себе.
Она проводила меня до двери, сдав с рук на руки Клаусу, и радушно попрощалась, сообщив, что уже завтра со мной свяжется ее секретарь и отвезет в клинику для сдачи крови и проверки родства.
***
/Клаус Сайн-Витгенштайн/
Я редко молился. Разве что в детстве, когда мы сидели за столом в огромной пустынной трапезной родового замка и благодарили Бога за ниспосланный хлеб. Матушка – ярая католичка – требовала соблюдения правил, а отцу было проще согласиться, чем спорить.
И с тех пор ничто не заставляло меня вспомнить о высших силах, но за последние дни я был на грани и не единожды! И все дело в этой чертовке, которая раздражала меня одним своим присутствием. Ей даже рот не нужно было открывать. Меня бесило все. Совершенно все. От “а” до “я”. Красные волосы, неформальная одежда и, конечно же, чересчур острый язык.
Поэтому когда на горизонте появилась гостиница, я выдохнул с облегчением и испытал настойчивое желание вознести Господу хвалу и перекреститься в надежде на то, что больше наши пути никогда не пересекутся.
– Вот место назначения. Я помогу с вещами.
– Не стоит, – мотнула головой Елена, и яркие локоны расплескались по черной футболке с черепами на груди. С двумя черепами на каждой груди… Я вновь задержал взгляд на “дивном” рисунке и мысленно дорисовал то, что было под ним. Упругую, красивую грудь не меньше третьего размера. Притом зуб даю – на девчонке было бюстье без обожаемого дамами поролона, так как временами от холода у нее твердели соски, и это было прекрасно видно. От такого привлекательного зрелища у меня твердело кое-что другое. И этому органу было глубоко плевать на то, что Елена Успенская – самый неподходящий объект для влечения, который только можно вообразить.
– Прощайте, господин Сайн-Вишген… Витгеш…
Меня передернуло. В жизни было вообще мало вещей, которые безоговорочно бесили меня. Но одна из них – это коверкание фамилии!
– Сайн-Витгенштайн, – холодно поправил я, вышел из машины и открыл дверь перед девушкой. По совести, наглую девицу стоило проводить до ресепшена и отнести ее багаж, несмотря на все протесты.
– Тогда я буду звать вас Клаус, – усмехнулась мне в лицо Елена. – Вы же не против?
Я? О нет, я против. Настолько против, что хочется заткнуть этот наглый красный ротик, потому что у девочки Лены из России есть потрясающая суперспособность – раздражать меня каждой произнесенной фразой.
– Не придется, – сухо ответил я, доставая ее рюкзак и маленький чемодан и направляясь в сторону гостиницы.
– Почему это? – осведомилась едва поспевающая за мной поганка.
– Потому что мы с вами больше не встретимся, – я широко, от всей души улыбнулся, глядя прямо в голубые, как летнее небо, глаза девушки. – Не буду скрывать, что просто счастлив от этого факта.
Да, я не удержался. Да, это непрофессионально.
И именно поэтому стоит как можно скорее отсюда уйти.
Я поставил на пол сумки, коротко поклонился и, не сказав больше ни слова, вышел из холла. Дверь хлопнула, отрезая меня от невероятно раздражающего фактора, и я в самом приподнятом настроении сел в машину, выжал газ и рванул вперед.
Через полчаса нужно прибыть на встречу с родителями, так что не помешает немного поторопиться.
Вот и все. Очередное задание выполнено, круглая сумма получена, и я могу смело закрыть эту страницу и отодвинуть память о ней как можно дальше.
И все вроде бы хорошо. Все правильно. Все как всегда.
Но кое-что не давало покоя.
Девчонка из России оказалась слишком резонансной. Затронула струны глубоко внутри, и теперь они вибрируют. Даже сейчас, когда мы расстались.
Я никогда не понимал значения слова “притяжение”. И никогда не понимал, почему достойные, образцовые мужчины ведутся на всяких наглых и распущенных особ.
Никогда раньше.
А теперь у меня вставало при одной мысли о черепушках на упругой груди, перекрестье костей на задних карманах джинс, обтягивающих красивую, круглую попку. Проклятье, сколько таких попок было в моей жизни?! В штанах, в платьях, да и без оных.
Я никогда не думал о сексе больше отпущенного на это времени и уж тем более не мучался от стояка на неподходящую даже для мимолетных отношений девицу.
Девицу, которая танцует в стрип-клубах! И в ее трусиках однозначно побывало до черта народу. Я всегда брезговал такими женщинами.
Но при воспоминании о том, как она извивалась у шеста, не мог сдержать естественной для мужчины реакции. У меня стояло так, что это отзывалось болью.
Есть ли больший позор для достойного немецкого аристократа?!
Хоть в наш стрип-бар иди, снимай первую попавшуюся рыжую шлюшку и трахай всю ночь, чтобы выбить мысли о совершенно другой женщине. Совершенно другом теле…
Я же не сразу пошел общаться с наследницей. Действовал по отработанной схеме. Сначала собрал на нее всю возможную информацию и посмотрел со стороны в естественной, так сказать, среде обитания.
Видел ее в клубе, где она подрабатывала танцовщицей. И, надо заметить, на ее шоу приходило дохрена народа. Уйма разгоряченных мужиков, шарящих глазами по красивому подтянутому телу с шикарной грудью и упругой попкой.
Поправочка: таких же, как и я, разгоряченных мужиков, жадно смотрящих на то, как она танцует. К ней тянули руки с купюрами, в стремлении засунуть деньги в маленькие трусики или в топ, но девчонка ловко уворачивалась от непрошенных прикосновений, позволяя ласкать себя только взглядом. Изображала недотрогу.
Именно тогда я впервые ощутил несвойственное мне желание утащить девицу в подсобку, нагнуть, стянуть невесомое белье и трахнуть прямо там. Перед этим как следует отшлепав за плохое поведение. Очень плохое поведение…
Я опустил взгляд на штаны, под тонкой тканью которых было отчетливо видно, что основной мужской орган равнодушным к воспоминаниям не остался.
Надо заканчивать с этим. Еще не хватало на встречу с родителями прибыть со стояком.
Ровно без двух минут шесть я подъехал к ресторану. Еще раз взглянул на часы, убеждаясь в точности, и вышел из автомобиля.
“Lommerzheim” был одним из лучших заведений в Кельне. Прекрасная немецкая кухня, правильная атмосфера, разве что излишне шумная в последние годы из-за наплыва туристов. Я бы предпочел более тихое место, особенно если родители собирались говорить о важных делах, но вкусы отца были непоколебимы. Здесь подавали лучшие сосиски во всем городе.
Внутри царил полумрак, обшарпанные стены под старину дышали колоритом, а интерьер казался вырванным века из шестнадцатого. Но я не обманывался. На всю эту стилизацию хозяева ресторана ежегодно тратили не одну тысячу евро. Даже девушка за импровизированным ресепшн была облачена в национальный костюм.
– У вас забронировано?
– Сайн-Витгенштайн, – назвался я.
Администратор взглянула в толстую книгу с отметками, а после, подняв глаза, фактически пропела:
– Герр Витгенштайн! Пройдемте, вас уже ожидают.
Она повела меня меж широких деревянный столов вглубь зала. В этот час здесь было весьма и весьма людно. Но среди шумных посетителей, распивающих эль, за десяток метров я приметил свою семью.
В полном составе.
Шайсе!
Какого черта?!
Рядом с матерью и отцом сидел Дитрих! Брат, близнец и редкостный мудак по совместительству. Если бы сказали, что он здесь будет, я бы точно не пришел. Слишком странные у нас с ним сложились отношения.
Но поздно было уже что-то предпринимать. Поправив очки и не снижая темпа, миновал оставшееся расстояние до столика.
– Клаус, сын мой, – заприметив меня, матушка весьма сдержанно поздоровались, даже не потрудившись подняться и приобнять.
Впрочем, я и не требовал.
Отец обошелся приветственным кивком, а заодно и жестом, указывающим в сторону, куда мне следует сесть. Несмотря на завидное для многих богатство, отец был скуп. Это сквозило во всем, от денег и эмоций до движений. Иногда у меня возникало ощущение, что он бы даже не вставал, если бы не насущная необходимость прогуляться до ресторана с любимыми колбасками.
– Сколько лет, сколько зим, Клаус! – Поднимаясь из-за стола, Дитрих ослепительно улыбнулся, сверкая идеально белыми зубами, и протянул руку. – Как Штаты? Слышал, твоя карьера пошла в гору?
Я смерил его жест пренебрежительным взором. Вот уж нет. А после, проигнорировав рукопожатие, сел на предназначенное место и с вызовом пронаблюдал, как моя “практически точная копия” чувствует себя идиотом с протянутой ладонью, потому что пожать ее меня не заставят даже боги.
Дитрих не носил очков, предпочитая контактные линзы, терпеть не мог классические костюмы, вне работы одеваясь в джинсы и майки, из-под рукавов которых торчали татуированные руки. А еще он был на редкость беспринципной адвокатской сволочью. Способной за бабки защищать отпетых подонков, на которых я рыл досье компромата толщиной с руку Шварцнеггера.
Надо же было судьбе послать мне именно такого близнеца!
– Моя карьера в Нью-Йорке прекрасна, – сдержанно ответил я. – А как твоя адвокатская практика? Совесть еще не заела?
– Клаус! – предостерегающие одернула матушка, предчувствуя опасность темы. – Мы с отцом позвали вас не для того, чтобы вы поубивали друг друга.
Мои зубы невольно скрипнули друг о друга. Убить брата было бы, конечно, идеей заманчивой, но противоречащей моему жизненному кредо.
– И зачем же мы здесь собрались? – переспросил я, переводя взгляд с матери на отца.
– Поговорить о наследстве, – скупо ответил он. – А именно о мебельной фабрике, фамильном имении и баронском титуле.
В этот момент подошла официантка, она предложила мне меню, но я и без него озвучил заказ:
– Пэффгеновский кельш и сосиски с печеным картофелем.
Девочка умчалась исполнять, а разговор с родителями продолжился.
– Почему именно сейчас? – спросил Дитрих, откидываясь на спинку стула. – Разве это требовало той срочности, с которой вы выдернули меня из Берлина?
– Это же совершенно очевидно, Дит. – Мать гневно сверкнула очами. – Мы с твоим отцом уже не молоды! А вы с братом явно не сможете договориться мирно, когда этот вопрос станет актуален!
– Генриетта, не нервничай, – отец положил руку на ладонь матери, и она тут же умолкла. – Итак, наследство. Совершенно очевидно, что поделить имущество пополам между вами двумя это стратегически неверный ход. Активы должны увеличиваться, но ни в коем случае не дробиться. Это главное правило рода Сайн-Витгенштайн.
Боковым зрением я видел, как Дитрих возвел глаза к потолку. Неблагодарная сволочь. Он, как и я, был всем обязан семье: образованием, положением, финансами. Но он ни капли не уважал род. Вероятно, деньги были вообще единственной вещью, которую он ценил.
– Поэтому мы с Генриеттой приняли решение, что все, начиная от бизнеса и заканчивая титулом, получит только один из вас, если… – отец взял театральную паузу, что было для него совершенно нехарактерно.
– Если? – выжидательной переспросил братец. Я видел, как при слове “бизнес” у него зажглись глаза.
Прибыльнейшая мебельная мануфактура. Авторские работы из красного дерева, сотни заказов по всему миру и баснословный доход.
Меня же никогда не прельщали эти опилки, но вот честь рода… Разве мог я позволить этой беспринципной сволочи получить официальный титул барона?
– Если, – продолжила мать, – вы женитесь!
– Что?!
Я не сдержался и все же повысил голос. Слишком уж шокирующими оказались новости.
– И всего-то? – хохотнул братец.
В попытке вернуть чувства под контроль, я снял очки и принялся их тщательно протирать. Это успокаивало.
Шайсе!
Но если моим родителям так нужна невестка, то это действительно не столь сложно. Я могу завтра же вернуться в Штаты и найти способы склонить к браку Алисию Николс. Девочка хорошая, проверенная, а на остальных нужно время. Из нее вышла бы вполне неплохая, совершенно ненавязчивая, а главное, удобная жена. Видимо, придется наплевать на дружбу с Томасом. Найдет себе другую мышь.
– Все не так просто, дорогие, – продолжила мать. – Рудольф уже упомянул, что семейные активы должны только расти и, кроме того, наш род не может позволить принять в семью какую-нибудь простолюдинку. Поэтому идеальную во всех смыслах невесту мы с отцом вам уже подобрали.
Я напрягся. Дитрих тоже. Впервые за долгие годы наши эмоции совпадали.
– И кто же эта счастливица? – поинтересовался он, в уме явно прикидывая всех незамужних немецких аристократок.
Я занимался тем же и, как назло, не мог вспомнить ни одной.
– Елена Успенская, – гордо возвестила матушка. – Внучка почтенной баронессы Лихтенштайн, которая после смерти фрау получит все ее огромное состояние.
– Шайсе! – я выматерился вслух, чего не позволял себе при родителях никогда. – Да вы с ума сошли! Вы хотя бы видели это недоразумение?!
В памяти всплыло красноволосое и пирсингованное чудище с черепами на майке. Курящее, танцующее стриптиз в русских клубах, говорящее с кошмарным акцентом и имеющее совершенно невыносимый характер. Как она меня обозвала? Фашистом?
– Нет, мы ее не видели, – ровно отозвался отец. – Но это совершенно неважно. Конечно, ее немного подпортило русское воспитание, но немецкую породу ничем не перебить. Но что самое главное, тебя, Клаус, видела ее бабушка и одобрила вашу с братом кандидатуру в качестве женихов.
– А меня-то за какие заслуги? – кажется, такое отношение зацепило даже Дитриха.
– Ни за какие. Вы с Клаусом близнецы, и фрау Хильду полностью устроила ваша внешность. Ей плевать, кто из вас женится на ее внучке, лишь бы немец, аристократ, и чтобы фамильное состояние после ее смерти не было увезено в Россию или, того хуже, разбазарено попусту.
Вот так практично, цинично и с немецкой прагматичностью родители решили устроить нашу с братом личную жизнью.
– А больше баронесса Лихтенштайн ничего не хочет? – в моем голосе проступили несвойственные мне раздражение и язвительность.
– Разумеется, хочет, – спокойно ответил отец. – Гарантий продолжения рода, а именно внуков. Ее условия сотрудничества с нашей семьей весьма прозрачны: все имущество в качестве приданного отпишется тому, кто женится на Елене и сделает ей ребенка в течение года. Чуть позже к этому мы приложим титул, дом и фамильный бизнес. Весьма выгодное вложение сил, сыновья мои.
В моей душе все кипело. Хотелось встать и уйти из ресторана сейчас же. Я уже порывался это сделать, когда пришла официантка и поставила передо мной дымящуюся порцию сосисок и пиво.
– Вы не находите странным, – хищно вонзая вилку в еду, произнес я, – жениться в двадцать первом веке по указке родителей на первой встречной? Вы серьезно хотите заставить одного из нас связать жизнь с… этой, – я попытался найти подходящие слова, – Еленой?
– Никто и не заставляет вас связывать с ней жизнь, – в разговор вновь вступила мать и произнесла слова, которые от нее я ожидал услышать меньше всего: – Хранить верность до гроба тоже необязательно! Свяжите с ней только документы и первенца, большего от вас никто не требует.
За столом повисла тягостная пауза. Я отложил приборы в сторону, а аппетит пропал окончательно, к пиву же я и вовсе не притронулся.
Мои родители хотели, чтобы мы с братом не просто переспали с поганкой, а сделали ей ребенка и надели обручальное кольцо на палец. Воображение быстро представило ее рядом со мной у алтаря. Изящную фигурку, обтянутую белым тонким кружевом платья, соблазнительные изгибы ее тела, упругую грудь, перетянутую корсетом, делающим ее еще выше… А потом я откину белоснежную фату с лица и увижу эти раздражающие яркие волосы и безвкусный макияж!
Наваждение тут же исчезло. Поганка из фантазии показала мне длинный пирсингованный язык с камушком-стразиком, и меня вновь передернуло. Потому что свадебное видение тут же перекрылось другим. Как ярковолосая зараза скользит этим язычком по длинному стволу члена, самым кончиком дразнит уздечку, а потом берет в рот, так глубоко, как только сможет, а я зарываюсь рукой в ее невыносимого цвета локоны и помогаю насаживаться губками на член.
– Надеюсь, она хотя бы симпатичная? – выдрал из мыслей голос братца. – Не хотелось бы постоянно отворачивать ее лицом к стенке, работая над продолжением рода.
– Дитрих! – осуждающе протянул отец. – Не при матери же!
– А что я такого сказал? – братец возмущался удивительно наигранным образом. – Это же ваша идея сделать из меня и Клауса племенных жеребцов-аристократов. Заметьте, я даже почти не возражаю против этой жуткой идеи селекции, а всего лишь интересуюсь, какую кобылу подкинула мне судьба.
Мстительный план мгновенно созрел в моей голове. Я потянулся к кейсу, щелкнул замками, вытащил оттуда самую провокационную фотографию, которую успел сделать в клубе, где работала русская, а после демонстративно медленно положил на стол перед братом и родителями. Дитрих пораженно присвистнул.
Мать схватилась за сердце, отец нервно сглотнул.
– Знакомьтесь, ваша будущая невестка, – с нескрываемым удовольствием протянул я, сам же сверлил снимок взглядом, чувствуя, как в штанах опять стало неуютно.
Блестящее от масла тело в свете софитов, обнимающее ногами тонкий шест. Вытянутое словно струна, притягательно соблазнительное в тех трех нитках белья, которые были на девушке.
– Горячая крошка. Пожалуй, я передумал оборачивать ее к стенке, – Дитрих расплылся в довольном оскале кота, сожравшего литр сметаны, и перевел взгляд на меня. Уверенный в собственной победе взгляд. И с вызовом произнес: – Что, Клаус, как я понимаю, ты с гонки выбываешь уже сейчас?
– Это еще почему? – вопрос прозвучал сквозь зубы.
– Ну, как же? Девочка явно не в твоем вкусе. Так может не стоит и пытаться?
Он говорил это специально, провоцируя на определенную реакцию. Дитриху хотелось соревнования. Добавить в гонку за наследство дополнительного азарта.
– Я не отдам тебе баронский титул, – скрестив руки на груди, ответил ему. – Даже не надейся. Что же касается моего вкуса, это ты правильно заметил. В крайнем случае – отверну к стенке.