Миша говорил, что ты зимою побываешь в Москве. Буду очень рад и употреблю все силы, чтобы тебе не показалось скучно.
Не знаешь ли чего о докторе Еремееве?
Поклон всем. Твоей мамаше целую руку и желаю здоровья. Будь счастлив, и да хранят тебя ангелы небесные.
Твой А. Чехов.
480. А. С. СУВОРИНУ
11 сентября 1888 г. Москва.
11 сент.
Думаю, что это мое письмо застанет еще Вас в Феодосии, уважаемый Алексей Сергеевич.
Корректуру московской эскулапии для вашего календаря я возьму с удовольствием и буду рад, если угожу. Мне еще не высылали ее, но, вероятно, скоро вышлют. Я буду хозяйничать в ней и сделаю, что сумею, но боюсь, что она выйдет у меня не похожа на петербургскую, т. е. будет полнее или тоще. Если эту мою боязнь Вы находите основательной, то телеграфируйте типографии, чтобы мне для соображения выслали и петербургскую корректуру. Нехорошо, если в одном и том же отделе Петербург будет изображать тощую корову, а Москва тучную, или наоборот; обеим столицам должна быть воздаваема одинаковая честь или, по крайности, Москве меньшая...
Воспользуюсь случаем и вставлю "Дома умалишенных в России"- вопрос молодой, для врачей и земцев интересный. Дам только краткий перечень. В будущем году, если позволите, я возьму на себя всю медицинскую часть вашего календаря, теперь же я только волью новое вино в старые мехи - больше сделать не сумею, ибо у меня нет пока ни плана, ни материала под руками.
Вы советуете мне не гоняться за двумя зайцами и не помышлять о занятиях медициной. Я не знаю, почему нельзя гнаться за двумя зайцами даже в буквальном значении этих слов? Были бы гончие, а гнаться можно. Гончих у меня, по всей вероятности, нет (теперь в переносном смысле), но я чувствую себя бодрее и довольнее собой, когда сознаю, что у меня два дела, а не одно... Медицина моя законная жена, а литература - любовница. Когда надоедает одна, я ночую у другой. Это хотя и беспорядочно, но зато не так скучно, да и к тому же от моего вероломства обе решительно ничего не теряют. Не будь у меня медицины, то я свой досуг и свои лишние мысли едва ли отдавал бы литературе. Во мне нет дисциплины.
В своем последнем письме к Вам я написал много несообразностей (был в грустях), но, уверяю Вас честным словом, говоря о своих отношениях к Вам, я имел в виду не Вас, а только одного себя. Ваши предложения аванса, расположение ко мне и прочее всегда имели для меня свой настоящий смысл; надо плохо знать Вас и в то же время быть психопатом 84 пробы, чтобы в предлагаемом Вами хлебе подозревать камень. Распространяясь о своей мнительности, я имел в виду только свою собственную милую черту, при которой я, напечатав в газете один рассказ, стесняюсь вскоре печатать другой, чтобы такие же порядочные, как я, люди не подумали, что я печатаюсь слишком часто ради частой мзды... Простите бога ради, что я ни к селу, ни к городу затеял эту неловкую и ненужную "полемику".
Сегодня я получил письмо от Алексея Алексеевича. Передайте ему мой совет, основанный на опыте: держать гг. художников в ежах и в постоянном подозрении, как бы они милы и красноречивы ни были. Передайте ему и, кстати, Боре, что наездницу Годфруа я знаю. Она вовсе не хороша. Кроме езды "высшей школы" и прекрасных мышц, у нее ничего нет, всё же остальное обыкновенно и вульгарно. Если судить по лицу, то, должно быть, милая женщина.
Та барышня (сумская), которая просила меня не ездить к Вам, имела в виду "направление" и "дух", а вовсе не ту порчу, о которой Вы пишете. Она боялась политического влияния на мою особу. Да, эта барышня хорошая, чистая душа, но когда я спросил ее, откуда она знает Суворина и читает ли она "Новое время", она замялась, пошевелила пальцами и сказала:
"Одним словом, я вам не советую ехать". Да, наши барышни и их кавалеры-политики чистые души, но 9/10 их душевной чистоты не стоит и яйца выеденного. Вся их недеятельная святость и чистота основаны на туманных и наивных антипатиях и симпатиях к лицам и ярлыкам, а не к фактам. Легко быть чистым, когда умеешь ненавидеть чёрта, которого не знаешь, и любить бога, сомневаться в котором не хватает мозга.
Поклоны всем.
Ваш А. Чехов.
481. Ал. П. ЧЕХОВУ
11 сентября 1888 г. Москва.
Сейчас получил твое письмо, ю небнЯб! * Прежде всего считаю приятным долгом сказать несколько лестных слов по адресу твоего последнего субботника. Он очень хорош, хотя и писан с первого лица. Лизавета - настоящая Лизавета, живой человек; язык прелестен, сюжет симпатичный.
Рукоплещу твоим покушениям на маленький фельетон. Только избери какой-нибудь постоянный псевдоним, ибо одна буква не годится. К псевдониму редакторы и читатели привыкают, а к литерам нет. Не мешало бы тебе также мало-помалу перейти к коротеньким заметкам на первую страницу на сюжеты Скальковского. Почему бы тебе не ругать, например, нижегородских купцов за их петиции, полные безнадежной глупости и жалких фраз?
Вчера получил от старичины длинное письмо. Будет в Москве около 20-го. Он пишет мне: "У меня нет свободного отношения к кассе, я беру оттуда деньги всегда с каким-то несвободным, тяжелым чувством, как не свои. До прошлого года у меня было своих 10 тысяч р., оставшихся от продажи имения. Так мне и сказали, что они мои, и я был очень рад, но в прошлом году я до трех тысяч роздал без отдачи, а остальными заплатил за феодосийскую землю. Теперь строю дом, и для меня это мука брать на него деньги из кассы. Я Вам нимало не преувеличиваю, хотя не могу хорошенько разобраться в этом странном чувстве. Иногда я начинаю храбриться и кричать: ведь могу же я за свой каторжный труд позволить себе эту роскошь, эту блажь! и мне ужасно хочется, чтоб мне поддакивали, но когда я слышу "конечно, это другое дело, об этом и речи нет", я начинаю злиться, ибо в этих фразах чувствую, что ко мне только снисходят. Строилась типография, строят теперь дом в Петербурге, но всё это без меня, ни расчетов, ни счетов не знаю, но в Феодосии я строю дом, для себя. Всё прочее как будто не для меня, а для всех, а это как будто лишнее, ибо это моя фантазия, моя блажь. Блажи у меня много, но она в голове и остается. Я бы желал выиграть 200 тысяч, ибо это считал бы своими деньгами, и я бы ими тряхнул и никто бы не смел и поморщиться, что бы я из них ни сделал, хоть бы с кашей съел"...
И всё письмо такое. Необычайно симпатичные письма, рисующие этого хорошего человечину.
Сегодня получил громадное, в 6-7 листов, письмо и от Суворина-фиса. Решаем с ним в письмах разные высокой важности вопросы. Вообще семья Сувориных великолепная, теплая; я к ней сильно привязался, а что дальше будет, не знаю.
Выписка из письма - секрет. Порви. Мать бы поехала к тебе, да денег нет. Справку в своем архиве насчет цуцыка сделаю, а ты за это поскорее вышли мне отчет о сумасшедших домах д-ра Архангельского, возвращенный тебе Поповым. Этот отчет нужен мне для суворинского календаря. Не отдал ли ты его осколочным дамам? Вышли заказной бандеролью - без атласа, который я увезу из Питера сам.
Поклоны всем и от всех.
Женитьба не уйдет, была бы охота и ... Начинаю писать для "Нового времени". Твой А. Чехов.
* о, юноша! (греч.)
482. И. Л. ЛЕОНТЬЕВУ (ЩЕГЛОВУ)
14 сентября 1888 г. Москва.
14 сент.
Ах, милый Жан, да проглотит Вас ад за Ваш возмутительный, святотатственный почерк! Я не разобрал пяти слов... Воображаю же, во что обходится Ваш почерк наборщикам и переписчикам!
Я жив и здрав, живу в Москве. Больше о себе ничего не имею сказать. Не в обиду будь мне сказано, природа и абсолютное безделье бесконечно удовлетворяли меня: я был доволен и покоен; теперь же, когда мне lege necessitatis * приходится садиться за обязательный труд и по-людски в поте лица есть свой хлеб, я недоволен, вдаюсь в хандру, ною, читаю мораль, мизантропствую и строю в своей башке такие конечные выводы, что упаси боже. За 10 дней, пока я живу в Москве, из дому я выходил только 2 раза, на минутку, а то всё время сижу в четырех стенах, понукаю себя к работе и жду весны, когда бы мне опять можно было бездельничать, шататься, есть, писать длинные письма и спорить с либеральными девицами.
Моя мечта: заработать к весне возможно больше денег, каковые нужны мне для осуществления моих планов, в тиши задуманных. Буду стараться писать вовсю, семо и овамо, вкривь и вкось, не щадя живота, пока не опротивею; вернусь в "Петербургскую газету", в "Осколки" и в прочие колыбели моей славы, пойду в "Север", в "Ниву" и куда хотите... Денег, денег!
Жениться мне, что ли???
Вам нравится "Медведь"? Коли так, пошлю его в цензуру. Воображаю, сколько деньжищ заработали Вы Вашими "Горами Кавказа"! Я сижу с 15 рублями, а будущее, когда я начну получать гонорарий, представляется мне таким же отдаленным, как страшный суд. Задолжал я за лето более 500 рублев. Ну, не курицын ли я сын?
Чтобы освежить и обновить воздух в своей квартире, взял к себе в жильцы молодость в образе гимназиста-первоклассника, ходящего на голове, получающего единицы и прыгающего всем на спины, Как идет Ваша книжная торговля? Если будете в Москве, то милости просим в мою берлогу. Буде увидите Тихонова, передайте и ему мое приглашение. Про "Дачного мужа"- пьесу - я еще ничего не слышал и не читал; если буду у Корша, то порасспрошу его насчет новых пьес, кину камешек в Ваш огород и о результатах беседы сообщу Вам. Но это едва ли случится раньше 2-3 недель.
Суворин еще в Феодосии, где воздвигает себе замок. Ну, будьте счастливы.
Ваш А. Чехов.
А что мы теряем жизнь - это так же верно, как то, что Вы носите очки. Впрочем, чёрт его знает!
* по закону необходимости (лат.).
483. А. Н. ПЛЕЩЕЕВУ
15 сентября 1888 г. Москва.
15 сент.
Милый Алексей Николаевич, не велите казнить, велите слово вымолвить! Теперь вижу, что, когда я обещал Вам рассказ для октябрьской книжки, в моей голове перепуталась вся арифметика. Едучи в Москву, я решил в сентябре писать для "Северного вестника", кончить к 1-2 октября и послать не позже 5-го октября... Вот это-то канальское "октября" и перепуталось в моей башке с "октябрьской" книжкой. Начав писать в начале сентября, я никоим образом не мог бы поспеть к той книжке, которая печатается в сентябре! Прошу убедительно Вас и Анну Михайловну простить меня за рассеянность. В ноябрьской книжке рассказ мой будет - это вне всякого сомнения (если не забракуете его). Я пишу его помаленьку, и выходит он у меня сердитый, потому что я сам сердит ужасно...
Что касается гаршинского сборника, то не знаю, что и сказать Вам. Не дать рассказа - не хочется. Во-первых, таких людей, как покойный Гаршин, я люблю всей душой и считаю своим долгом публично расписываться в симпатии к ним; во-вторых, Гаршин в последние дни своей жизни много занимался моей особой, чего я забыть не могу; в-третьих - отказаться от участия в сборнике значит поступить не по-товарищески, сиречь по-свински. Всё это я чувствую до мозга костей, но представьте мое нелепое положение! У меня решительно нет тем, сколько-нибудь годных для сборника.
Всё, что есть, или очень пошло, или очень весело, или очень длинно... Был один неважный сюжетец, да и тот я уже пустил в дело и в образе небольшого очерка послал в "Новое время", где я по уши залез в долги... Впрочем, есть у меня еще одна тема: молодой человек гаршинской закваски, недюжинный, честный и глубоко чуткий, попадает первый раз в жизни в дом терпимости. Так как о серьезном нужно говорить серьезно, то в рассказе этом все вещи будут названы настоящими их именами. Быть может, мне удастся написать его так, что он произведет, как бы я хотел, гнетущее впечатление; быть может, он выйдет хорош и сгодится для сборника, но поручитесь ли Вы, милый, что цензура или сама редакция не выхватят из него то, что в нем я считаю за важное? Ведь сборник иллюстрированный, стало быть, цензурный. Если поручитесь, что ни одно слово не будет вычеркнуто, то я напишу рассказ в два вечера; если же ручаться нельзя, то погодите недельку, я дам Вам мой окончательный ответ: авось надумаю сюжет!
Исполать многопишущим Щедрину и Щеглову! Конечно, много работать лучше, чем ничего не делать, и Ваш упрек по адресу молодых писателей вполне заслужен. С другой же стороны, многописание к лицу не всякому писателю. Взять бы хоть меня, к примеру. В истекший сезон я написал "Степь", "Огни", пьесу, два водевиля, массу мелких рассказов, начал роман... и что же? Если промыть 100 пудов этого песку, то получится (если не считать гонорара) 5 золотников золота, только.
Все-таки мне и в предстоящий сезон не избежать многописания. Буду во все лопатки стараться заработать возможно больше денег, чтобы опять провести лето, ничего не делая... Ах, как мне опостылела Москва! Осень еще только началась, а уж я помышляю о весне.