59525.fb2 Пикассо - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 29

Пикассо - читать онлайн бесплатно полную версию книги . Страница 29

Как только началось вооруженное восстание, Пабло, считая, что он находится слишком близко к баррикадам и префектуре полиции, уже занятой бойцами Сопротивления, укрылся у Марии-Терезы на бульваре Генриха IV. Он считал себя там в безопасности… Не могло быть и речи о том, что он возьмется за оружие. Нужно признать, что он не был героем. А во время сражений в Париже, чтобы подавить в себе тревогу и страх, Пикассо исполняет акварель Вакханалия — вольную копию полотна любимого им Пуссена — в которой смешались в разнузданной оргии сладострастные козлы, сатиры и пастухи. Таков был способ Пикассо, которого постоянно преследовали навязчивые эротические идеи — забывать о страхах в трагические минуты жизни.

Как только Париж был освобожден и даже прежде, чем Пикассо вернулся в мастерскую на улицу Гранд-Огюстен, туда устремились многочисленные поклонники и просто любопытные. Среди них было много американцев и англичан из армий союзников, а также давних друзей Пабло, вернувшихся в Париж.

Одной из первых в мастерской Пикассо появилась красавица Ли Миллер в форме военного корреспондента журнала «Vogue», талантливый фотограф. Они не встречались со времен Мужена. Сохранилась фотография, где Пикассо трогательно поддерживает под руку Ли, которая выше его на голову… Пабло выглядит счастливым. Он кричит: «Это потрясающе, первый солдат союзных войск, которого я встретил, — женщина!» Благодаря Ли мы располагаем целой серией снимков, сделанных в сентябре 1944 года, где Пикассо окружают его друзья: Роланд Пенроуз, муж очаровательной Ли, Поль Элюар и Нюш, Луи Арагон и Эльза Триоле… К ним присоединяются Тристан Тцара, Оскар Домингес, Рене Шар, Жорж Юнье… Все вместе они отпраздновали освобождение…

Среди посетителей Пикассо был также Эрнест Хемингуэй, с которым Пабло познакомился еще до войны, когда тот был спортивным комментатором газеты «Торонто стар». Он уже успел «освободить» бар «Ritz», который до сих пор носит его имя, и славно отпраздновал свой «подвиг» большим количеством выпитого виски. Его появление на узкой улице Гранд-Огюстен, когда он вышел из джипа, увешанный револьверами, биноклем и фотоаппаратами, произвело большое впечатление… Когда консьержка сообщила ему, что художник отсутствует, он оставил ей подарок для Пикассо. Это был тяжелый деревянный ящик с загадочными надписями, открыв его, Пикассо обнаружил… гранаты. Было ли это досадной ошибкой, совершенной под воздействием чрезмерного количества алкоголя, или грандиозным фарсом, предназначенным для человека, любящего цирк и не раз разыгрывающего из себя клоуна? Мы не узнаем этого никогда…

К счастью, многочисленные американские офицеры оставляли Пабло гораздо более полезные подарки — сигареты, банки с сосисками или тушенку, порошковое молоко, кофе и шоколад. А Пабло угощал этим шоколадом тех дам, которые стремились ближе познакомиться с художником, хотя, впрочем, ему совсем не нужно было дарить им что-то, чтобы завоевать их… В то же время он должен был любезно отвечать на вопросы, какими бы нелепыми или наивными они ни были… Сколько времени он тратит на создание картины, сколько он зарабатывает в месяц, продавая их, почему выбирает в качестве моделей такие уродливые создания? Почему нарисовал три глаза, когда достаточно двух?

Иногда, отвечая на вопросы, он просто забавлялся.

— Мистер Пикассо, — спросила его однажды американка, — что представляет эта картина?

— Эта картина, мадам, — ответил он не моргнув глазом, — представляет… пятьсот тысяч долларов!

Глава XIV РОЖДЕНИЕ МИФА

Сентябрь и октябрь 1944 года сыграли важную роль в жизни Пикассо. До сих пор он, конечно, был известным художником, особенно в Европе.

Но после освобождения Парижа мы присутствуем при рождении мифа Пикассо. В скольких музеях можно было познакомиться с его картинами? Существовал ли хотя бы один издатель, который захотел бы опубликовать подборку цветных репродукций его картин или напечатать его фотографии? И если клиенты «Дё маго», «Флоры» или даже «Липа» узнавали Пикассо, то по улицам столицы он мог прогуливаться, не опасаясь, что к нему будут приставать охотники за автографами…

Как ни странно, все изменилось в конце лета 1944 года. Похоже, что у истоков происходящего стали Соединенные Штаты Америки, где за четыре года до этого начиная с 15 ноября 1939 года проходила очень важная ретроспективная выставка «Пикассо: сорок летнего творчества» в Музее современного искусства в Нью-Йорке, где было представлено триста сорок четыре работы. Эта выставка демонстрировалась во многих американских городах, так же как и подготовительные этюды к Гернике за несколько месяцев до того.

Американские газеты и журналы, сообщая читателям новости из Франции, часто писали о Пикассо; его живопись поражала их. Так, журнал «Time» в разделе, посвященном искусству, наряду с сообщением о том, что знаменитый готический собор в Шартре уцелел при бомбардировках, сообщал читателям, что Пикассо в добром здравии, «что он оборудовал новую ванную комнату и что у него шестимесячный ребенок». Последняя новость — чистая фантазия. Напомним, что Пикассо во время операции по освобождению Парижа укрылся подальше от уличных боев у своей любовницы. Его отсутствие на улице Гранд-Огюстен пресса объясняла тем, что он, вероятно, убит, «расстрелян нацистами». А появление мировая пресса истолковала как своего рода чудо.

Хотя его живопись расценивалась нацистами как «искусство вырождения» и были запрещены выставки, оставшийся в Париже Пикассо в глазах американской интеллигенции выглядел героем, символом «освобождения», образцом Сопротивления. Сколько наивности и заблуждения было в подобной точке зрения. Однако мастерская Пикассо, как и Эйфелева башня, стала той достопримечательностью Парижа, которую обязательно следует посетить.

В этот период Пикассо превратился, по знаменитой формулировке Жана Кокто, в священного идола.

Какое впечатление производил он тогда на окружающих? Интересно свидетельство английского журналиста Найджела Гослинга, одного из многочисленных посетителей, осаждавших Пикассо: он был похож на «коренастого восточного божка. Гораздо более низкий, чем ожидалось, — это извечная проблема выдающихся людей — смуглый, твердо стоящий на ногах; черные, поразительно круглые и огромные глаза на лысом черепе, где сохранилось немного седых волос. Он был серьезным и любезным, излучал огромную жизненную силу и необычайную гениальность». А когда журналист был допущен в личные апартаменты художника, находящиеся над его мастерской, то у него создалось впечатление, что это — храм, «святая святых», как говорил Сабартес.

Четверг, 5 октября 1944 года. Утро. Раскрыв газету «Юманите», печатный орган французской коммунистической партии, читатели с удивлением обнаружили статью под заголовком «Самый выдающийся из ныне живущих художников, Пикассо, вступает в ряды Партии французского возрождения». В газете помещена большая фотография художника. Он несколько смущен, на коленях — шляпа, на нем — галстук в горошек; перед ним — Марсель Кашен, главный редактор газеты. Несколько позади — Жак Дюкло. Оба соратника счастливы, и не без причины: столь достойный новобранец еще более укрепит престиж партии. В том же номере «Юманите» — восторженная статья Поля Элюара: «Я был сегодня свидетелем того, как Пабло Пикассо и Марсель Кашен обнимали друг друга». Элюар счастлив, что художник «решительно встал на сторону рабочих и крестьян…», вступив в партию, члены которой мужественно сражались в рядах Сопротивления.

Откровенно говоря, это «событие» было тщательно подготовлено. Уже давно Элюар подталкивал Пабло к подобному поступку. Кроме того, большинство тех, кто окружал художника, — Лейрисы, Арагон, Зервосы, Жан Кассу, Жан Марсенак, не считая его друзей — испанцев, уже стали коммунистами или поддерживали компартию. Более того, весной 1944 года Пикассо познакомился у Лейрисов с членом компартии Франции, который укрывался у них, — Лораном Казановой и имел с ним продолжительные беседы…

Сам Пабло прекрасно знал, что никогда не был героем Сопротивления, что главная его забота — сохранение душевного спокойствия, столь необходимого для творчества. Он осознает также, что больше не относится к таким новаторам, как Кандинский или Дюшан. Скоро ему — шестьдесят три. Как преодолеть этот послевоенный период, полный неопределенности? Как отнесутся к его произведениям торговцы картинами, любители живописи, пресса, публика? А тут ему предоставляется возможность возродиться с новой силой, он найдет в лице компартии мощного защитника, партию, которая сумела завоевать авторитет и всеобщее уважение активным участием в движении Сопротивления. И наконец, Пикассо знает, что партия обеспечит ему мощную рекламу: она будет с гордостью прославлять талант одного из наиболее выдающихся ее членов. И в самом деле, его вступление в ряды компартии внесло значительный вклад в создание мифа Пикассо.

Художник успешно справляется с новой ролью. Он неоднократно заявляет о своей любви к народу, но в то же время признается Франсуазе Жило: «Я пришел в коммунистическую партию как жаждущий к источнику». Не вызывали сомнения его любовь к людям и искреннее желание вступить в компартию. Он объясняет Андре Дюбуа, которого удивил этот неожиданный шаг художника, что сделал это в обстановке продолжающейся нацистской угрозы. «Надвигаются страшные события, — заявил он, — и вы хотите, чтобы в это время я оставался на балконе, как на спектакле? Нет, это невозможно. Я буду с народом на улице». И Дюбуа, хорошо знающий Пикассо, слишком умен, чтобы поверить «этому блестящему комедианту», которым тот стал, может, потому, что это было выгодно, а может, потому, что это забавляло его.

Возможно, более серьезное и более откровенное объяснение дает Пикассо молодому американцу Джеймсу Лорду. «Каждый должен принадлежать чему-то, иметь связи, взять на себя обязательства. Одна партия стоит другой, я же вступил в партию своих друзей, которые стали коммунистами». Таким образом, в компартию его привели не столько политические убеждения, сколько потребность в защите и страх перед изоляцией в современном обществе. Он скажет позже: «Я верил, что она станет для меня большой семьей». Это высокопарное заявление, сделанное Джеймсу Лорду, он завершил своей излюбленной формулировкой: «В любом случае, моя партия — это моя живопись…» Но в то же время верно, что его антифранкизм и его позиция в общем соответствовали внутренним убеждениям…

7 октября 1944 года, через два дня после появления статьи в «Юманите», открылся Осенний салон. По инициативе Жана Кассу оргкомитет салона выделил огромный зал для семидесяти четырех картин Пикассо, большинство из которых написано в годы оккупации, кроме того, были представлены некоторые его скульптуры. С 7 октября литературный еженедельник компартии «Les Lettres françaises» помещает хвалебную статью о Пикассо. «Закономерно, — пишет Луи Парро, — что художники Парижа, помогавшие освобождению столицы, решили воздать должное мастеру, который наиболее ярко символизирует дух Сопротивления». К сожалению, публика была мало подготовлена к подобной живописи, которую она практически не имела возможности увидеть, особенно в годы оккупации. Эти изуродованные тела, измученные, искаженные лица Доры Маар публика расценила как необузданную, немотивированную жестокость, как посягательство на природу человека, на человеческое существо. Раздавались возмущенные выкрики: «Верните деньги!», «Снимите немедленно!» И действительно, группы возмущенных молодых людей, многие из которых были учениками Школы изящных искусств, сорвали со стены несколько картин. Другие посетители заставили их вернуть картины на место. Пришлось призвать полицию, чтобы навести порядок. Очевидно, недавнее вступление Пикассо в компартию сыграло свою роль в происходящем. Еще никогда настолько тесно не переплетались артистическая манифестация — выставка — с политической, так как этот салон был представлен прессой как Салон освобожденной живописи… что могло означать: концепции строго классического искусства вызывают сомнение… Это стало причиной горячей полемики. Часть прессы, особенно коммунистическая печать, увидела в этом чисто политическое выступление «безрассудной молодежи» или «слишком благонамеренной публики», или просто «фашистов». Национальный комитет писателей пошел еще дальше, охарактеризовав произошедшее, как «происки врагов»… Но «враг» через два дня появился снова, в лице команды учеников Школы изящных искусств. Некоторые газеты выступили против восхваления человека, чье участие в Сопротивлении сводилось к рассматриванию сражений из-за закрытых ставень, как, впрочем, и большинства его собратьев-художников и парижан. Неизвестно, насколько сильно повлияла подобная реакция на художника. Одному англичанину, который сообщил Пикассо о том, что его картины охраняются полицией, он ответил, смеясь: «Я счастлив: меня теперь будут охранять как Букингемский дворец!» С другой стороны, ему сообщают, что группы молодежи, среди которой есть и художники, выразили добровольное желание охранять его картины.

Париж. Двор лицея «Фенелон» на улице Эперон в 6-м округе. Первые дни октября. Ученики оживленно обсуждают что-то…

Это активисты Национального фронта студентов, коммунисты или сочувствующие им: они только что узнали о том, что происходит в Осеннем салоне. Они возмущены… Оказывается, они выпускают газету «Голос Фенелона». Они решают написать статью, которая покажет реакционерам и «фашистам», на чьей стороне молодежь. Но кто осмелится взять интервью у художника, который отличается довольно непредсказуемым поведением? Выбор пал на президента секции Национального фронта студентов «Фенелона» — Женевьеву Лапорт. Высокая стройная блондинка семнадцати лет, очень привлекательная, о чем свидетельствуют ее фотографии и особенно рисунки, которые затем сделает Пикассо, подчеркнув ее грациозные линии. Впоследствии Женевьева написала прекрасную книгу воспоминаний «Тайная любовь Пикассо», выпущенную издательством «Rocher» в 1989 году.

Во время первого посещения художника Женевьева принимает Сабартеса за Пикассо. Вернувшись на следующий день, она наконец видит «две руки, протянутые навстречу, улыбку на лице и сияющие глаза. Это он — Пикассо».

Вдохновленная подобным приемом, она наконец может рассказать о лицеистах, их газете, о том, что они хотели бы делать. Очень любезный Пикассо показывает ей свои рисунки, картины, более ранние работы… Но в этот момент Женевьева вспоминает о том, зачем она пришла: ее товарищи и она хотели бы получить разъяснение эстетики Пикассо, которую они не всегда хорошо понимают. Но как только прозвучало слова «понять», художник «взорвался»: «Понять! Вы хотите понять… С каких это пор картина — математическое выражение? Она предназначена не для того, чтобы объяснять, а для того, чтобы зарождать эмоции в душе того, кто смотрит на картину. Недопустимо, чтобы зритель оставался безразличным перед произведением искусства, чтобы он проходил мимо, бросая небрежный взгляд […]. Необходимо, чтобы он взволновался, чтобы заработало его воображение. Зритель должен быть введен в состояние оцепенения, схвачен за горло, необходимо, чтобы он осознал мир, в котором живет, но для этого надо сначала из него выйти».

Постепенно Пабло успокаивается, и Женевьева удовлетворена: ей удалось заставить его объяснить свое искусство, сделать то, к чему, казалось, он питал отвращение.

Пикассо приглашает ее прийти снова и показать статью… Постепенно у него вошло в привычку принимать ее каждую среду после полудня, что было чрезвычайной любезностью с его стороны, так как обычно в это время он работал. Они проводили время в непринужденной беседе, часто смеялись… Пабло угощал ее шоколадом. Когда становилось прохладно, они поднимались в помещение над мастерской. Там было несколько небольших комнат, которые обогревались печкой. Пол из красной плитки покрыт циновкой. Обращает на себя внимание наброшенная на кровать шкура быка, белая с черными пятнами. Женевьева садится на нее, а Пабло готовит чай. Он показывает свои последние работы, продолжая говорить ей «вы», и совершенно не пытается овладеть ею, как поступал с юными восторженными поклонницами. Для Пабло Женевьева еще ребенок. Все же однажды он предложит ей остаться, так как ей так нравится его оригинальное покрывало из шкуры… Но она воспринимает это предложение как шутку… А он не настаивает, и их отношения останутся платоническими до конца зимы 1945 года, когда Женевьева покинет Францию, чтобы продолжить обучение в США, о чем давно мечтала. Она всегда будет крайне признательна Пабло, который помог ей осуществить эту мечту.

Но на этом не заканчивается история Женевьевы и Пабло… Будет продолжение, несколько лет спустя.

Конец войны вернет на сцену персонажи, которые вынуждены были покинуть Париж. Один из них — Канвейлер, он осудит вступление Пикассо в компартию. Он снова займется своей галереей на улице Асторг, которая теперь называется галерея Луизы Лейрис. Как ему убедить своих многочисленных клиентов-американцев, что Пикассо вовсе не является поклонником коммунистов? Что это всего лишь каприз слишком избалованного художника!

Гертруда Стайн и Алис снова в Париже, эта неразлучная пара поселилась на улице Кристин, в двух шагах от Пикассо. Это соседство их обяжет довольно часто встречаться… без особого удовольствия для Пабло, он уже забыл, чем обязан Гертруде. Кроме того, он обижен на нее за ту поддержку, которую она оказывала Матиссу и Хуану Грису. Гертруда, со своей стороны, как, впрочем, и многие его друзья до 1939 года, едва ли понимала его политическую ангажированность. Тем более, она восхищалась Петеном до такой степени, что была готова сделать перевод его высказываний… Им ничего не остается, как вернуться к «кисло-сладким» беседам, которые они вели на улице Флерюс непосредственно перед войной. Это была своего рода дуэль, когда они пускали друг в друга отравленные стрелы. Но так продолжалось недолго. Гертруда постарела и сдала. Она уже тогда страдала от рака (скончалась в 1946 году). Стайн завещала, чтобы ее портрет, написанный Пикассо, был передан Музею современного искусства в Нью-Йорке — это последний жест Гертруды в пользу своего протеже и трогательное напоминание о том времени, когда они были добрыми друзьями.

Андре Мальро[89] тоже посетил Пикассо: во время войны он, став «полковником Бержером», командовал танковой бригадой Эльзас-Лотарингия. Когда он появился у Пикассо 15 мая 1945 года, Пабло радостно обнял его, он не забыл, что Мальро сражался в составе интернациональных бригад во время гражданской войны в Испании, пытавшихся спасти республику. О своей беседе с Пикассо Мальро рассказал в книге «Голова из обсидиана».

Больше они не встречались. Что их разделяло? Коммунизм. Мальро, хотя и поддерживал какое-то время коммунистов, затем изменил свою позицию. Кроме того, Пикассо не любил де Голля, а Мальро, автор «Удела человеческого», восхищался им. Можно упомянуть еще несколько фактов, не способствовавших улучшению их отношений. Так, во время визита Мальро Пикассо, указав ему на одну из небольших картин в мастерской, спросил:

— Что вы думаете об этом?

— О! Эта та, которая мне нравится меньше всего…

— Но это не моя, — сказал Пикассо, улыбаясь, — это ее, — и он указал на Франсуазу Жило…

Мальро не понял эту ловушку, расставленную Пикассо, по меньшей мере, она унижала его любовницу. Он расценил этот поступок как недостойный…

И это не все. Мальро подарил Пикассо рукопись романа «Надежда», опубликованного в 1937 году и посвященного гражданской войне в Испании. Пикассо был растроган этим жестом и пообещал отправить Мальро одну из своих картин, забыв о своем обещании.

Но Мальро не забыл…

Франсуаза Жило, ставшая любовницей Пикассо в феврале 1944 года, часто посещает его, показывает свои рисунки и картины. Иногда она работает в его мастерской. Но не решается жить с ним. Ее пугают частые смены его настроения. Художник может неожиданно стать совершенно несносным. Заботясь о своей независимости, Пабло мог заявить: «Не стоит рассчитывать, что я привяжусь к вам навсегда». — «Это именно то, что думаю я», — говорит девушка, сохраняя самообладание, и не появляется у него две недели. Когда они снова встречаются, Пабло — сама любезность и деликатность. А через какое-то время он снова демонстрирует невероятное хамство. «Я не знаю, — заявляет он, — почему я позволил вам вернуться. Лучше бы я сходил в бордель». Вызывает удивление: почему эти грубые оскорбления не заставили Франсуазу покинуть Пикассо раз и навсегда? Как мог Пабло уважать ее, если она позволяла так обращаться с собой?

Франсуаза предпочитала верить — какая наивность! — в то, что это всего лишь игра, как она позже напишет об этом. И она принимает эти условия игры. «В таком случае, — ответила она, не растерявшись, — почему же вы не пошли туда?» — «Вот именно, — ответил он. — Из-за вас мне не захотелось идти туда. Вы отравляете мою жизнь».

Именно Франсуаза, как нельзя более, соответствовала часто цитируемому высказыванию в испанском духе: «Для меня существует два вида женщин: богиня или „половик“». И всякий раз, когда Франсуаза пыталась претендовать на роль «богини», Пабло делал все возможное, чтобы превратить ее в «половик».

Молодая женщина восхищается художником, но совсем не собирается превратиться в олицетворение страданий, какой была Дора Маар. В самом деле, Пикассо превратил Дору в свою рабыню, которая всегда была к его услугам, а он вовсе не отвечал ей такой же привязанностью, какую Дора испытывала к нему. Он все больше пренебрегал ею. Когда Пикассо стал изображать ее на картинах как «плачущую женщину», она не сомневалась, что хоть это и фантазия художника, подобный портрет в недалеком будущем станет соответствовать реальности.

В первые месяцы после освобождения Парижа произошло несколько инцидентов, заставивших усомниться в психической уравновешенности Доры. Однажды она заявила, что какой-то мужчина украл ее собаку. Через два дня у нее якобы украли велосипед, и полицейский обнаружил Дору на набережной Сены в таком отчаянном состоянии, что был вынужден сопроводить ее домой. Через несколько часов был обнаружен ее велосипед недалеко от того места, где ее встретил полицейский. Очевидно, никто не похищал его. Дора просто бросила его там. Затем в ресторане «Каталонец» Дора, необычайно возбужденная, яростно критикует образ жизни Пабло и советует ему покаяться, пока не поздно. А на следующий день, встретив у Пикассо Поля Элюара, она закричала: «Вы оба должны упасть на колени, безбожники!» — и пыталась силой заставить их сделать это.

Элюар стал обвинять Пикассо в том, что тот своим жестоким отношением довел молодую женщину до такого состояния.

Художник отвечает, что скорее друзья-сюрреалисты, проповедующие сверхъестественные силы, расшатали ее психику. Этот аргумент настолько возмутил Элюара, что он в сердцах сломал стул, яростно ударив им по плиточному полу…

Дора погружается в состояние глубокой депрессии. Обеспокоенный Пикассо вызывает доктора Лакана, которого он знал со времен сотрудничества с журналом «Минотавр». Лакан, как мы помним, присутствовал при читке пьесы Пикассо «Желание, схваченное за хвост». Врач помещает Дору в клинику святой Анны, а затем ее переводят в частную клинику. Позже, с помощью доктора Лакана, ее подвергают психоаналитическому лечению, которое, впрочем, оказалось малоэффективным. Дора увлекается буддизмом и погружается в полное одиночество. Пабло огорчен ее состоянием, но признать, что он в этом хотя бы частично виноват, отказывается. Пикассо, наделенный очень сильным характером, не может понять, что не все отличаются подобной стойкостью. Он придерживается идеи, близкой Ницше, которую можно сформулировать следующим образом: «Тем хуже для слабых». Несмотря на это, он не воспользовался обстоятельствами, чтобы окончательно порвать с несчастной. Многие его друзья, нередко среди других достоинств, называют доброту, но в то же время они видят и отрицательные качества его личности, которые могут неожиданно проявляться, когда, казалось, ничто этого не предвещает.

В феврале 1945 года Пикассо начинает работать над большим полотном, которое он назовет Бойня, это своего рода реквием в память о всех невинных жертвах войны. Чудовищное нагромождение растерзанных человеческих тел на кухонном столе, а рядом с ними кастрюля и пустой кувшин. В отличие от Герники, где, несмотря на весь ужас изображенного, все-таки был небольшой проблеск надежды, Бойня — это самая трагическая, полная отчаяния и безысходности картина во всем творчестве Пикассо. Может быть, поэтому ему трудно было завершить это полотно? Картина не будет готова для Осеннего салона в 1945 году и даже для выставки «Искусство и Сопротивление», организованной в феврале 1946 года. Картина все же представлена там, но, на взгляд художника, она никогда не будет завершена.

Вопреки ожиданиям Пикассо и несмотря на официальные заявления Лорана Казановы, товарищи по партии были крайне разочарованы этим полотном и с трудом сдерживали гнев. Им хотелось, чтобы художник изобразил не только ужасы кровавой бойни, но и показал, что Сопротивление не было напрасным и что после победы над фашизмом придет новое время и наступит утопическое «завтра». Именно в этом довольно деликатно упрекнул его Луи Арагон.

Впрочем, Пикассо не был уверен в том, что товарищам по партии настолько не понравилась его работа. В декабре 1945 года, чтобы выяснить реакцию активных членов партии, Пикассо попросил Поля Элюара привести к нему в мастерскую молодого коммуниста, бежавшего из Маутхаузена, — Пьера Дэкса. Дэкс станет одним из ближайших друзей Пикассо и одним из лучших специалистов по его творчеству (он напишет многочисленные работы, посвященные жизни и творчеству Пикассо).

12 мая 1945 года — важная дата в жизни Пикассо. Почему? Мы узнаем об этом из книги Эдгара По, которую художник хранил в картонном ящике, служившем ему библиотекой. На первой странице можно прочесть загадочную надпись: «Нет больше пряди! Париж, 12 мая 1945». Что ж это за загадочная «прядь», которая исчезла? Да просто это прядь черных волос, которая прежде ниспадала на его лоб. К этому времени большинство волос, образующих эту прядь, уже выпало, и в таком виде она стала раздражать его. Пикассо решил, что, как ни печально, придется с ней расстаться, и он ее остриг… Но его очень беспокоит, как это отразилось на его внешнем облике. Вот почему, как только Мальро появился в его мастерской, он с волнением спросил его: