59525.fb2
Помимо утраты Нюш Пабло тяжело переживает разрыв с Андре Бретоном. Пикассо встретился с ним в Гольф-Жуане, они горячо спорили… Революционно настроенный, но крайне независимый Бретон сурово осуждает Пикассо за вступление в компартию. Он даже отказывается пожать протянутую ему руку. И хотя Пабло призывал его поставить дружбу выше политических разногласий, Бретон остается непреклонным.
— Я боюсь, что ты не только потерял друга, — заявил он Пабло, — но я не хочу более даже видеть тебя…
И он сдержит свое слово.
А в квартире на Гранд-Огюстен Франсуаза пытается наладить добрые отношения с мрачным Сабартесом, который опасается потерять одну из своих привилегий — близость с мэтром. Этот неисправимый женоненавистник не может понять Пабло. Зачем ему еще одна женщина? Но постепенно, несмотря ни на что, он вынужден признать, что присутствие молодой и очаровательной девушки привносит элемент радости в мрачный декор, окружающий его друга. Франсуазе нужно было также добиться признания Инес, которая в 1939 году уехала в Мужен, вышла замуж, но в 1942 году Пикассо снова пригласил ее к себе, поместив супружескую пару в небольшую квартиру этажом ниже. Она одновременно выполняла обязанности его гувернантки, кухарки и экономки. Красивая молодая женщина с пышной шевелюрой черных как смоль волос, она походила на субретку из комедии дель арте. К каждому Рождеству Пабло писал, в качестве подарка, ее портрет. Постепенно у нее собралась целая коллекция Пикассо, что вызывало зависть у любителей живописи. Но с появлением Франсуазы она почувствовала себя притесненной, особенно после рождения Клода; жаловалась на усталость, так как была вынуждена заботиться о младенце. Нет уверенности в том, что Франсуаза сумела вести себя достаточно дипломатично, утверждая собственный авторитет.
1947-й — важный год во взаимоотношении французских музеев и Пикассо. Жан Кассу, назначенный директором Музея современного искусства, хотел бы приобрести для музея две или три картины Пикассо, но располагал очень ограниченными средствами. Когда же он обратился к Пикассо, то художник решил подарить музею двенадцать картин из своих запасов, среди которых Ателье модистки и Утренняя серенада. Этот жест был настолько щедрым, что поверг всех в изумление. До сих пор государству принадлежала всего одна картина Пикассо — Портрет Гюстава Кокио, написанная в 1901 году.
А между тем слава Пикассо росла. Книга Сабартеса «Пикассо, портреты и воспоминания», хотя и была полна неточностей и умолчаний, сделала славу художника всемирной. В предшествующий год состоялась ретроспективная выставка в Музее современного искусства в Нью-Йорке. Ее организатор, Альфред Барр-младший, опубликовал книгу «Пикассо, пятьдесят лет его искусства».
Посещение хранилища полотен Пикассо в Национальном банке на бульваре Итальянцев стало своего рода «обрядом посвящения» для каждой новой возлюбленной художника. Визит Франсуазы достоин упоминания как несколько комический и в то же время показательный. Охранник комнаты-сейфа, принимавший Пикассо с почтением, не удержался от улыбки.
— Что вас заставило так улыбнуться? — спросил несколько озадаченный Пикассо.
— Везет же вам! — простодушно ответил охранник. — Почти все клиенты, приходящие сюда годами, появляются всегда в сопровождении одних и тех же женщин, которые, увы, видно, как стареют. Тогда как вы появляетесь каждый раз с новой женщиной, и она всегда моложе, чем предыдущая…
Пабло расхохотался. Франсуаза тоже засмеялась, но не так радостно…
Пикассо показывает ей две комнаты, в которых хранится его коллекция: Сезанн, Ренуар, Руссо, Матисс, Миро и, естественно, его собственные картины. Как заметила Франсуаза, все они были подписаны, тогда как в мастерской на картинах не было подписи Пикассо.
— Почему? — спрашивает она художника.
— Неподписанную картину, — объясняет он, — гораздо сложнее сбыть, если ее украдут. К тому же подпись — это своего рода прощание… Я подписываю картину только тогда, когда чувствую, что я все сказал, что на ней больше ничего нельзя изменить, что она может с этого момента жить самостоятельно… тогда я отправляю ее сюда.
Другие ритуальные визиты — улица ля Боэти и Буажелу. В квартире на улице ля Боэти все сохранилось в том состоянии, в каком ее покинул Пабло в 1942 году. Закрытые ставни, скопившаяся пыль на оставленных здесь предметах. Это похоже на дворец Спящей красавицы. Зрелище, навевающее меланхолию. Франсуаза настаивает на том, чтобы поскорее покинуть это место.
Буажелу производит еще более тягостное впечатление. За массивными стенами старого замка тоже все покрыто пылью. В огромных помещениях — сыро и холодно, и Франсуазу охватывает озноб… и снова они спешат поскорее покинуть это грустное место…
Не столь неприятным было посещение в 1945 году Бато-Лавуар и его окрестностей. Пабло воскрешал в памяти былые времена, считая их счастливым периодом своей жизни.
Взволнованный и улыбающийся, он показывал Франсуазе, где была его мастерская, где — Хуана Гриса, комнату Макса Жакоба, вспоминал своего друга Аполлинера. Все они, увы, уже покинули этот мир. Затем они прошли на улицу Соль. «Постучав в дверь дома, — рассказывала Франсуаза, — он вошел, не ожидая ответа. Худенькая старушка лежала на кровати. Я осталась стоять у двери, а Пабло говорил с ней тихим голосом. Через несколько минут он положил на стол немного денег. Она поблагодарила его со слезами на глазах, и мы ушли. Пабло не сказал ни слова». Через какое-то время, овладев собой, он наконец объяснил: «Эта женщина — Жермен Пичот. Когда она была молодой и красивой, она доставила столько страданий одному из моих друзей, что он покончил с собой. Она вскружила голову многим. А теперь она старая, бедная и несчастная».
Бывали и забавные сцены, свидетельницей которых стала Франсуаза, — это встречи с торговцами картин. В этот период Пикассо, не порывая сотрудничества с Канвейлером, стал продавать свои картины одному из его конкурентов Луи Карре, чья галерея на авеню Мессин процветала. В это время популярность Пабло чрезвычайно возросла, но цены на его картины оставались примерно на одном и том же уровне. Его вступление в коммунистическую партию сильно охладило энтузиазм заокеанских торговцев, а они были его основными покупателями. И тогда он решил сыграть на соперничестве этих двух конкурентов. Принимая Луи Карре, он вынуждал Канвейлера ожидать часами в приемной, что заставляло торговца изрядно нервничать… и наоборот. Но подобная тактика едва ли была эффективной, тем более что Пикассо значительно поднял цены…
И тут появляется американец Сэм Кутц, сорока восьми лет, настоящий «дьявол», куритель толстых сигар, вытаскивающий из портфеля не менее толстые пачки долларов. Он поддерживает молодых художников нью-йоркской школы. Но чтобы показать себя серьезным ценителем и знатоком живописи, он намерен выставить значительное число работ Пикассо. Пабло ликует: он отыскал человека, который поднимет его котировку. И действительно, Кутц знакомится с работами мэтра и, рассматривая каждую из них и уточняя ее цену, очень завышенную, произносит: «Я покупаю» между двумя затяжками сигары.
Хитрый Пабло, изображая полное безразличие, скрывает свой восторг и ограничивается тем, что предлагает приехать через несколько месяцев. Теперь он вооружен против Канвейлера. Но упрямый, неуступчивый торговец отказывается платить более высокую цену. Ну что же, решает Пабло, тем хуже для него и продает Кутцу сразу девять полотен по ценам, которые обескураживают его противника. В конце концов Канвейлер вынужден сдаться, но ему нечего жаловаться, так как он остался основным торговцем картин Пикассо. Взаимоотношения Пикассо и Канвейлера всегда были очень сложными: привязанность смешивалась с недоверием, каждый пытался обвести другого… и не стоит забывать, что позже Канвейлер, помимо монографии «Скульптура Пикассо» (1948), опубликует «Мои галереи и мои художники» и «Эстетические признания», где поделится интересными воспоминаниями о своем клиенте, который был также его другом.
Гольф-Жуан. Июль 1947 года. Перед домом Луи Форта останавливается роскошная машина, на которой прибыл Пабло из Парижа. Позднее к нему присоединится Франсуаза, предпочитающая ездить на поезде, а с ней няня и маленький Клод — крепкий малыш с живыми черными глазами, поразительно похожий на отца. Пабло очень гордится сыном, делает много его портретов.
Каждое утро, около одиннадцати часов, Пабло с семьей отправляется на пляж Гольф-Жуана, там у них свой угол, который не занимают другие отдыхающие из уважения к выдающемуся художнику. А после обеда Марсель везет Пикассо в замок в Антибе, где он работает, как и в предыдущем году, над огромной композицией Улисс и сирены.
Дор де ля Сушер мечтает создать в замке Музей Пикассо. Но замок находится в столь бедственном состоянии, что он не решается даже пускать публику в залы, декорированные художником. С огромным трудом он добивается небольших кредитов, а затем сталкивается с Управлением музеев Франции, которое горит желанием переправить произведения Пикассо в Париж, в Музей современного искусства на авеню Президента Вильсона.
— Не может быть и речи! — категорически заявляет Пабло. Он настаивает на том, чтобы все его произведения остались именно в том окружении, которое их вдохновило.
Несколько позже в ресторане на пляже Тету, в Гольф-Жуане, куда художник пригласил супругов Кулотти, произошла бурная сцена между ним и сенатором. Сенатор имел неосторожность предложить Пикассо передать музею в Антибе все произведения, которые он там написал. Более того, Кулотти советует ему принять французское гражданство, чтобы упростить административные процедуры. Пабло пришел в ярость: он топал ногами, стучал кулаком по столу и, потеряв всякий контроль над собой, швыряет свою тарелку в море… Своим отношением к подобному предложению он напомнил Коко Шанель. Конечно, не столь щедрый, как она (одна из крупнейших меценаток XX века), Пикассо, как и Шанель, приходил в ужас, когда у него требовали что-либо. Он всегда предпочитал, чтобы инициатива исходила от него, а потерять принадлежность к Испании было равнозначно тому, чтобы вырвать сердце, отказаться от родины, своих предков, своего прошлого, своей чести…
В конце концов он успокоился. А сенатор, тонкий политик, предложил компромисс. Пабло передает на хранение свои произведения, причем гарантируется, что они остаются его собственностью, а государство обеспечивает их защиту. Их можно будет перемещать только при двойном согласии — Пикассо и администрации. В результате подобного компромисса художник не только сохранит добрые отношения с сенатором, но несколько позднее передаст и другие картины в замок Гримальди. Время от времени Пикассо будет приезжать сюда с друзьями, наносить визит Дору де ля Сушеру и показывать им залы замка со своими произведениями…
Тем же летом 1947 года к Пабло, Франсуазе и Клоду присоединились Майя, тогда ей было уже двенадцать лет, и Пауло, двадцати шести лет. В результате проживание у Форта стало не столь комфортным.
Однажды утром Пабло, прогуливаясь по пляжу Гольф-Жуана, встретил супругов Рамье, владельцев мастерской керамики «Мадура» в Валлорисе, которых он навещал прошлым летом. Рамье были родом из Лиона, а во время оккупации, оставшись без работы, перебрались на юг в надежде заняться художественным ремеслом. Мадам Рамье, бывшая художница по тканям, обладала хорошим вкусом. Она создавала в Валлорисе керамические изделия чистых и элегантных форм, которые контрастировали с ужасно вульгарной продукцией местных гончаров, как, например, глиняные сиденья для туалетов с непристойными надписями или ночные горшки, на дне которых в качестве украшения был нарисован глаз…
Мадам Рамье приглашает Пикассо приехать посмотреть, какими стали после обжига те фигурки, которые он слепил из гончарной глины прошлым летом. Пабло едет в Валлорис по живописной дороге, которая вьется среди холмов к северу от Гольф-Жуана. Сначала он немного разочарован, увидев результат своей работы. Но затем в нем просыпается любопытство: он осознает, что открыл новый способ самовыражения, новые возможности для воплощения собственных идей. Он слишком напряженно работал предыдущие годы и немного устал от живописи. А ведь искусство керамиста гармонично объединяет мастерство художника, рисовальщика и скульптура. Более того, искусство керамиста практически полезно и потому сближает мастера с повседневной реальностью. Вазы, тарелки, кувшины, горшки — прекрасный способ войти в простую жизнь современников, сделав ее одновременно более приятной.
И тогда он заявляет Рамье, что, если они предоставят ему в помощники гончара, он с удовольствием станет работать с ними… На основе созданных им моделей мастерская «Мадура» смогла бы изготавливать копии и продавать их, подобно тиражам офортов и литографий. Он покидает без сожаления замок Гримальди, который практически стал музеем. А Пабло не намерен жить в музее.
Каждый день он появляется в Валлорисе, выходит из «испано-сюиса» в шортах, сандалиях и тельняшке и направляется в мастерскую. Невысокий, коренастый, очень живой, загорелый, с горящим взором, он выглядит намного моложе своих шестидесяти шести лет. Его главным преимуществом является, как это ни парадоксально, его полное неведение в технике, которой он занялся.
— Ученика, который работал бы, как вы, я немедленно бы выставил за дверь, — признался ему, смеясь, Жорж Рамье.
В самом деле, он не скован никакими предубеждениями, никакими навыками.
— Но так никто никогда не делал, — порой возражают ему.
— Ну и отлично, попытаемся все-таки сделать так, — отвечал он. — Посмотрим, что получится…
И после неизбежных ошибок он становится замечательным мастером. Наблюдать за тем, как его маленькие, почти женские руки разминают и формируют глину с поразительной уверенностью и быстротой, доставляло истинное наслаждение. За восемнадцать месяцев он создал более двух тысяч изделий. А какое разнообразие сюжетов и форм! Он успешно моделировал головы и фигуры женщин, а также сов, рыб и голубей.
— Ты видишь, — говорил он гончару, продолжая работать с глиной с удивительной ловкостью, — чтобы сделать голубя, нужно сначала свернуть ему шею.
Гончар пытается повторить, но, увы, безуспешно — это очень деликатная операция. Впрочем, Пабло, по-видимому, единственный в мастерской, кто способен уменьшить толщину стенок изделия до такой степени, когда у других неизбежно происходит разрыв. То, что ему доставляет удовольствие в этой работе, так это огромная пластическая свобода, его опьяняет возможность новых открытий. Кроме того, он разрисовывает вазы, горшки, блюда и тарелки, которые готовят по его заказу. Излюбленные сюжеты — фавны, рыбы Средиземноморья, быки и коррида. Пабло посвящает керамике массу времени и только в 1955 году окончательно расстанется с Валлорисом.
А пока (1947) притягательная сила этого нового увлечения и очарование Лазурного Берега были настолько велики, что Пабло не мог оставаться в Париже более двух месяцев и снова отправлялся в Валлорис. В октябре в Доме французской мысли компартия организовала выставку его керамики. В результате известность Пикассо еще более возросла. Но одновременно, увы, в Валлорис устремились толпы туристов, которые не только способствовали процветанию маленького городка, но и вызвали появление в его бутиках большого количества низкопробной продукции. Валлорис превратился в «артистическую деревню»…
В феврале 1948 года Пикассо с семьей вернулся снова в Гольф-Жуан. К несчастью, туда же прибыла Ольга. Еще прошлым летом, узнав, где отдыхает Пабло, она последовала за ним и поселилась в соседнем отеле. Как только он появлялся на пляже, она располагалась там же, на расстоянии трех-четырех метров от него. Она обращалась к нему несколько визгливым голосом. Он притворялся, что не слышит ее. Тогда она обращалась к Пауло, который тоже делал вид, что не слышит. И все это происходило на глазах других отдыхающих… Чаще всего она требовала, чтобы он оплатил ее счет в отеле. Пабло оказался в пикантной ситуации. Мало того что она изводила его своим приставанием, так он еще должен был оплачивать это… Ольга всюду преследовала Франсуазу и Пабло, старалась схватить его за руку. Однажды он не выдержал и дал ей пощечину…
Теперь Ольга решила атаковать Франсуазу. Позже Франсуаза вспоминала: «Пока я искала ключи, чтобы открыть дверь, держа Клода на руках, Ольга начала меня царапать, щипать, дергать и кончила тем, что пыталась прорваться передо мной в дом, выкрикивая: „Это мой дом, здесь живет мой муж!“ И она пыталась помешать мне войти в дом».
Далее ситуация еще более осложнилась. Оказалось, мадам Форт, жена хозяина дома, узнала Ольгу, которую она встречала прежде, когда та была женой Пикассо. Мадам Форт вскоре пригласила Ольгу на чай. И с этих пор она приходила каждый день и сидела на первом этаже у окна. И как только кто-либо спрашивал Пабло, она отвечала: «Моего мужа нет, его не будет до вечера. А я, как видите, живу снова с ним». Более того, каждый раз, встречая в коридоре Франсуазу, она давала ей пощечину…
Франсуаза была больше не в состоянии терпеть все это, она возненавидела Гольф-Жуан и хотела любой ценой уехать отсюда. Что же касается Пабло, то он страдал гораздо меньше, так как каждый день отправлялся в мастерскую «Мадура» в Валлорис. Не исключено, что две женщины готовы были сражаться из-за него, а он просто получал какое-то удовольствие от этого. В любом случае, он не желал менять свои привычки: это нарушало его рабочий ритм. Франсуаза, на его взгляд, избрала тактику повседневного давления на него, пытаясь взять измором. Это привело к тому, что у него сделалось хронически плохое настроение. Ее вид великомученицы, умоляющие глаза и вздохи были достойны талантливой трагической актрисы…
В конце концов, не выдержав больше, Пабло сдается. Его выручают супруги Рамье: они находят в Валлорисе дом на продажу. Это «Ла Галлуаз» — довольно неприглядный дом, который можно встретить на бедных окраинах, к тому же небольшой по размерам и очень некомфортабельный. Он находится примерно в километре от города, почти на вершине холма. Неважно, Пабло совершенно безразличен к эстетическим качествам жилища. Кроме того, он не хочет тратить время на поиски лучшего. Несмотря на недовольство Франсуазы, он покупает его на ее имя. Франсуаза огорчена: этот жест Пикассо напоминает ей Менерб.
Переезд осложняется тем, что Пабло отказывается помогать Франсуазе: «Я не вижу, почему я должен тратить время и силы на это. Если бы мне пришлось менять жилье каждый раз, когда женщины начинают драться из-за меня, то у меня не осталось бы времени на что-нибудь другое в моей жизни». Он предлагает, чтобы Франсуазе помогли Марсель и Пауло, но он дает им всего один день на то, чтобы все было закончено, иначе он рискует выбиться из колеи и не сможет спокойно работать. В конце концов это Франсуаза хотела переехать, а не он…
Вступление Пикассо в компартию повлекло за собой обязательства, которые не всегда были ему приятны. Он согласился поехать в Польшу, во Вроцлав, где проходил Конгресс интеллигенции в защиту мира, организованный по инициативе французов и поляков.
По правде говоря, этот конгресс один из эпизодов холодной войны. В этом контексте присутствие такого выдающегося художника, как Пикассо, было веским козырем для коммунистического лагеря. Но, пообещав свое участие, Пабло не появляется во Вроцлаве, и тогда посол Польши срочно направляет в Валлорис посыльного, который напоминает Пикассо о необходимости его присутствия на конгрессе. На Пабло также окажут давление и его друзья — Элюар и Илья Эренбург (советский журналист, с которым он познакомился в 1913 году на Монпарнасе). Кроме того, его сопровождают в Польшу Элюар и Марсель, так как Пабло боится летать.
Во Вроцлаве, куда он прибывает 25 августа 1949 года, Пикассо встречают с триумфом, ему предоставляют номер, который когда-то занимал Гитлер. Кроме Элюара в состав французской делегации входят Веркор, Пьер Дэкс, Ирен Жолио-Кюри, Фернан Леже, Доминик Десанта и др. На конгрессе художник выступает с короткой речью в защиту Пабло Неруды, поэта-коммуниста, арестованного в Чили. А затем после многочисленных утомительных выступлений он должен был выслушивать оскорбления Фадеева в адрес Сартра, которого тот назвал «пишущей гиеной» и «шакалом, вооруженным ручкой». Пабло и почти все иностранцы сняли с себя наушники… Художник тоже подвергался атакам того же Фадеева против упадочнического искусства Запада и выслушивал дифирамбы «социалистическому реализму», понятному народу. Пикассо рассматривался здесь как представитель «буржуазного декадентского искусства». За кулисами состоялся ожесточенный обмен мнениями между Фадеевым и Пикассо.
Пьер Дэкс, сидящий рядом с Пикассо на конгрессе, был свидетелем его состояния в эти дни. Когда Эренбург пытался развеселить компанию, Пабло резко оборвал его: «Скажи откровенно, что тебе так же все осточертело, как и мне». Все выступления, все эти обсуждения резолюции и принятие резолюции конгресса, на самом деле, вызывали скуку. Кроме того, было очень жарко. Крайне раздраженный, он внезапно встает, снимает с себя рубашку и садится с голым торсом… Этот жест не одобрили многие участники конгресса, которые изо всех сил старались сохранять «элегантный внешний вид».