В ходе боевых действий много самолетов выходило из строя, пополнялись ряды "безлошадников". Для нас, летчиков, это было обидное слово. Спасибо, командование вскоре закрепило за каждым самолетом по нескольку экипажей, и мы летали поочередно. Только Усенко отказался передавать "семерку" другим. Командир полка почему-то не стал настаивать, пошел ему навстречу. Поэтому, если мы совершали в день по одному-два вылета, Константин летал чаще.
С оживлением в авиаполку партийно-политической работы авиаторы будто обрели второе дыхание.
Усенко с удовольствием рассматривал развешанные на КП и в жилых землянках листовки об отличившихся в боях летчиках, выпущенные редколлегией комсомольского комитета. Были там фотографии Челышева и Устименко, Кузина и Фордзинова. Шокурова и его, Константина, техников Клюшникова и Екшурского.
В авиаполк стали доставлять письма. Правда, письма получали немногие, но им были рады все и читали, как свои.
Комиссар авиаполка собрал на совещание политработников и партийно-комсомольский актив. Пришел и Богомолов.
- Товарищи! Хочу вместе с вами подвести первые итоги нашей работы, наметить новые планы. Прошу высказываться.
- Что тут высказываться? - развел руками Челышев. - После нашего партийного собрания прошло всего ничего, две недели, но, по-моему, наш авиаполк преобразился. Форму одежды теперь почти не нарушают. Дисциплина укрепилась. Люда стали лучше питаться, отдыхать, помылись в бане. Считаю, что проделанная работа сказалась на результатах боевых вылетов. Удары наши стали точнее! Потерь нет. А сколько нам присылают благодарностей наземные войска! На фронте не легче, а вот настроение у людей улучшилось. Эх, если б еще поменьше скакать по аэродромам!
- Киноустановку какую бы завести. В штабе дивизии идут же кинофильмы! Может, и нам пришлют?
- Надо бы наладить контакты с населением окружающих деревень, - предложил Цехмистренко. - Они сами идут к нам, несут яблоки, огурцы, молоко.
- Нашего парторга уже на молочко потянуло, - поддел Диговцев. - А вообще я тоже за контакт. Можно помогать с уборкой урожая, заготовкой дров. Ведь в деревнях одни женщины, старики да дети малые. А у нас есть "безлошадный" техсостав. Да и побеседовать приглашают, хотят услышать о положении на фронте.
Утром Богомолов водил группу под Смоленск. Бой был удачным, домой вернулись все экипажи, и настроение у командира было хорошее. На стоянке он помог техникам закатить Пе-2 в укрытие и пошел передохнуть.
- Товарищ капитан! - подошел Михайлов. - Разрешите доложить? Основные звенья партийно-политической работы в авиаполку задействованы. Прошу вернуть меня к боевым вылетам. Я с Горевым уже договорился: будем летать на его машине по очереди.
Василий Павлович тепло поглядел на уставшее лицо тридцатилетнего комиссара и в душе пожалел его: он заметно похудел, почернел, а голубые глаза посветлели, будто выцвели. Подумал: "Досталась ему эта перестройка!"
- Хорошо! - согласился командир полка. - Пару-другую вылетов тебе дам. Но только не ослаблял свою комиссарскую работу. Что еще собираешься делать?
- Думаю, как в таких условиях отметить День авиации. Хотелось бы собрать личный состав, а вам, как командиру, выступить. А?
Лицо Богомолова вытянулось. Он нахмурился.
- Может, комиссар, еще прикажешь провести торжественное собрание? Да со знаменем, с оркестром?
Михайлов, казалось, не заметил издевки в тоне командира, загораясь, подхватил идею:
- А что? Этот вопрос нужно хорошенько обмозговать. В самом деле. Оркестра мы, конечно, не найдем, а вот знамя... Знамя полка хранится в штабе за семью замками. А почему бы его не вынести да не показать нашему народу? Думаю, не ошибемся, товарищ командир, настроение у людей поднимется еще выше. А потом бы еще концертик дать.
- Ну, ты загнул... - начал было Василий Павлович и замолчал. Потом сказал решительно: - Давай, комиссар, выноси знамя, крути концерт. Пожалуй, и в самом деле так надо.
Все эти дни держалась устойчивая хорошая погода. Такой она была и 18 августа. Но с обеда резко ухудшилась, появилась сплошная облачность, нижняя граница которой едва достигала пятисот метров. Полеты были прекращены: генерал Мичугин не разрешил рисковать пикировщиками, выпускать в бои на высотах, которые простреливались даже ружейным огнем...
Обстановка изменилась. Михайлов дал команду готовиться к торжественному вечеру.
Сразу после ужина авиаторы, свободные от дежурств и работ, собрались на поляне у полкового КП. Туда уже вынесли стол, накрыли его кумачом, поставили несколько лавок. Появилось начальство, и капитан Власов подал команду:
- Внимание! По-о-олк, по-эскадрильно в четыре шеренги ста-а-ановись!
Командиры и красноармейцы заняли места в строю, выровнялись.
- Под знамя! Сми-и-ирно! Знамя вынести! Из двери землянки показалось алое полотнище, потом знаменосец - им был Александр Устименко и два ассистента техники Павел Клюшников и Николай Екшурский. Строевым шагом они прошли по густой траве и остановились, как положено, на правом фланге.
Необычайно серьезный, строгий Михайлов стоял рядом с командиром авиаполка и, как все, не сводил глаз с полковой святыни. Все же он успел заметить, как подтянулись бойцы и командиры, с каким благоговением они провожали глазами и поворотом головы знамя, и почувствовал в сердце толчок. Его глаза помимо воли увлажнились.
- Знамя! На середину! - приказал Богомолов дрогнувшим голосом и перевел дыхание: он тоже был заметно взволнован.
Командир авиаполка встал рядом со знаменем и обратился к строю:
- Товарищи! Мои боевые друзья! До войны День авиации наш народ и мы, авиаторы, встречали радостно, празднично. Фашисты хотят лишить нас этой радости. Не выйдет! Сегодня наши экипажи ведущих Челышева и Горева нанесли меткие удары по немецким войскам под Ельней и Духовщиной. Еще сотни захватчиков нашли себе могилу на нашей священной земле. Так будет со всеми, кто посягнет на жизнь, честь и свободу советского народа! Смерть немецко-фашистским захватчикам! Богомолов оглядел строй и приказал:
- Капитан Власов! Зачитайте приказ. Помначштаба вышел на середину и открыл красную папку. Громким, торжественным голосом он начал:
- "Товарищи красноармейцы и командиры! Поздравляю вас с всенародным праздником - Днем авиации... За успехи борьбы на фронте... объявляю благодарность капитану Челышеву... Гореву... Усенко... Гаркуненко..."
После торжественной церемонии Богомолов повернулся к Михайлову:
- Все нормально, комиссар. Получилось. Только, эх, черт, забыл дать команду, чтобы все переоделись в форму. Чего ее сундучить?
- Учтем на будущее.
- Ты что? Действительно организовал концерт? Леонид Васильевич загадочно улыбнулся и пригласил:
- Посмотрим, присаживайтесь.
Командиры и красноармейцы уже расположились на траве вокруг стола. Принесли табуретку, на нее сел с баяном лейтенант Лопатин, и почти сразу под кронами нависших деревьев полилась плавная мелодия вальса "На сопках Маньчжурии". Затаив дыхание, люди слушали.
Вальс сменила торжественно-мужественная песня "Вставай, страна огромная...".
Исполнителю дружно и долго аплодировали.
Потом на импровизированной сцене появился с гармошкой в руках стрелок-бомбардир сержант Иван Койпыш. Он с таким задором рванул плясовую "Лявониху", что люди заулыбались, стали похлопывать руками, пританцовывать.
Гармониста сменил небольшого роста, щупленький воентехник Семен Жучков. До войны он был признанным полковым певцом. Как-то сейчас?
Жучков откашлялся, кивнул Лопатину и бодро начал:
По широким степям, по болотам,
По волынской колючей стерне,
Там казак украинский Голота
Словно ветер гулял на коне...
Голос певца взвился ввысь, зачастил в темпе марша:
Не скосить нас саблей острой,