Он молчал, ничем ей не помогая. Господи, вот идиотка, зачем она только позвонила?! Ведь он вполне может в настоящий момент ужинать с премьером. Он очень любит это дело – поужинать с премьером…
– Я хотела узнать, – собравшись с силами, продолжала она, едва преодолев искушение бросить трубку, – когда вы вернетесь в Москву, чтобы мы могли…
– Кать, я ничего не слышу, – внезапно перебил он. – Мы на заводе. Подожди, я выйду из цеха.
– Не надо, не выходи! – совсем перепугавшись, завопила Катерина, но он не слушал. В трубке и вправду раздавался какой-то грохот, механический шум, звучали отдаленные голоса. Потом что-то с силой бабахнуло, и он произнес совсем близко:
– Так, я вышел. Что?
Лучше бы я умерла и оказалась в раю. В окружении милых и приятных людей – мечтала в этот момент Катерина.
– Кать, ты где? – повысив голос, переспросил он.
– Тим, я здесь, – ответила Катерина тоном обреченного на смерть. – Ничего мне не надо, и звоню я просто потому, что ужасно, кошмарно, стыдно по тебе скучаю, а ты пропал. Уехал – и ни слуху ни духу.
– Ты идиотка, – пробормотал он с сокрушительной нежностью, от которой у Катерины сердце сразу же провалилось в живот. – Я тебе не звоню, потому что я тебя боюсь и не знаю, что мне теперь делать.
Ну вот, он выговорил это. Теперь Катерина знает, что никакая он не сильная личность, а трусливое существо мужского пола, не умеющее разобраться в самом себе.
– И я тебя боюсь и не знаю, что мне делать, – ответила она. – Давай бояться вместе.
– Я прилечу завтра – и начнем, – в голосе у него звучало облегчение. – Я рад, что ты позвонила, Кать. Пока.
– Тимыч, я тебя люблю, – пробормотала она, совсем не уверенная, что он ее слышит, и положила трубку.
Все стало просто замечательно, в сто раз лучше, чем было пять минут назад. Даже погода.
Пробегая мимо Ирочки, сторожившей пустой кабинет Приходченко, Катерина послала ей воздушный поцелуй.
– Если кто будет звонить, ты где? – вслед ей прокричала Ирочка.
– В Караганде, – ответила Катерина. – На мобильном. Звоните и приезжайте!
У нее было чудесное настроение.
– Все готово. История получилась – пальчики оближешь! Наутро после публикации у него не останется ни одного сторонника. И написали, собаки, хорошо. Молодцы журналюги. Уважаю сволочей.
– Так, это все понятно. Может, ей в машину диктофончик подбросить?
– Не надо, не суетитесь. Еще Шерлок Холмс говорил, что истинному художнику необходимо чувство меры.
– Да я все понимаю, но у него в службе безопасности тоже не козлы сидят.
– У нас тоже не козлы. Ни с кем, кроме нее, он не говорил. Информация – супер, высший класс. Ну, продала, согрешила. Да никто и доискиваться не будет, понятно, что от нее утечка. Тем более она громче всех кричала – шпионы, шпионы… Кругом шпионы. Потому, что собственное рыло в пуху.
– Ладно, ладно, я не хочу все это обсуждать, мне противно.
– Бросьте целку-то строить, противно, подумаешь! Все, до свидания. Ждите публикаций.
– O.K. Как на бочке с порохом сидишь, ей-богу.
Лето угасало. Дни стали короче, а ночи – холоднее. Звезды высыпали рано – яркие, уже почти осенние.
“Последний и решительный” надвигался неумолимо, как танк, грозя раздавить и смести все с таким трудом возведенные укрепления.
Приходченко вернулся из отпуска. Абдра-шидзе отменил поездку в Париж. Скворцов не вылезал из Калининграда. Катерина перестала есть и спать – некогда было, и как-то неожиданно сдали нервы.
– Кать, глупо так волноваться, – говорил ей Олег, – теперь уже все идет, как идет. Нужно только обороты набирать. Главное сделано.
– Я все понимаю, – отвечала Катерина. Телефоны у нее на столе не замолкали ни на секунду. Иногда, как сейчас, она позволяла себе не снимать трубку. – Просто я очень волнуюсь.
– Все волнуются, – говорил Приходченко и убегал на очередную встречу.
Тимофей в Москве почти не бывал. С Катериной они виделись редко и почти не разговаривали, только неистово занимались любовью и засыпали, обнявшись, как в кино про счастливых супругов. Катерину это раздражало.
Супругой Тимофея Кольцова она себя не чувствовала.
В конце августа она поругалась со Скворцовым, который совершенно неожиданно нагрянул в Москву и потребовал каких-то отчетов, о которых Катерина совсем позабыла. Конечно, их давно следовало бы сделать, но вполне можно было и отложить “на потом”, как они называли время, которое настанет после выборов.
“На потом” были отложены все нормальные человеческие дела – семьи, дети, родители, отпуска…
Разговоры с Тимофеем, которые неизбежно придется разговаривать, тоже были отложены “на потом”.
Поругавшись с Сашей, Катерина поехала домой.
Ее машина, с известной подлостью всех машин, в самый неподходящий момент заглохла, Катерина вымокла под холодным проливным дождем и слегла с простудой на целую неделю.
Тимофей, оценив по телефону ее состояние, внезапно велел ей ехать в Женеву, где он договаривался о чем-то с очередным сталелитейным заводом.
– Зачем я поеду? – тоскуя, спрашивала Катерина хриплым простуженным басом, мечтая поскорее вернуться на работу, где без нее, конечно же, все давно пропало. – Мы горим, у нас завал на работе.
– Я лучше тебя все знаю про работу, – отвечал Тимофей. – Прилетай, ты мне нужна.
Она очень быстро собралась – туфли, брюки, пиджак и пара блузок на смену, – и отец, ругая Тимофея Кольцова, отвез ее в Шереметьево.
В Женеве сияло агрессивное горное солнце, которому было наплевать на то, что уже осень и так сиять просто неприлично. Журчали фонтаны, голубело озеро, сверху, из самолета, больше похожее на море. Монблан подпирал небеса, а у его подножия в безудержной зелени парков сверкали крыши французских вилл. Тротуары были отмыты, газоны совершенны – в чистейшей, как будто причесанной траве, хотелось валяться и смотреть в странно близкое небо.
“А в деревне Гадюкино – дожди, – думала Катерина. – Надо же, привязалась какая-то глупость…”
Людей и машин было совсем мало – все в отпусках, объяснил Катерине встретивший ее в аэропорту Леша. В кафе на набережной сидели почему-то одни арабы…
– Они сюда летом валом валят, – всезнающий Леша поднял матовое стекло лимузина и включил кондиционер. Светофор долго не переключался, и Катерина во все глаза смотрела на колоритных арабов. – Они богатые до безобразия, а в их нефтяных республиках летом невыносимая жара. Вот они в Швейцарию и прутся… Мы приехали уже, вот наш “Хилтон”, Катерина Дмитриевна.
“Хилтон”, смотревший на озеро ухоженным аристократическим фасадом, встретил Катерину приятной прохладой громадного холла, состоявшего, казалось, в равных пропорциях из стекла и полированного дерева, вышколенным персоналом, державшимся с достоинством европейских монархов, сверканием витрин супердорогих бутиков – таким забытым и таким непривычным, заграничным лоском, что у Катерины вдруг стало превосходное настроение.
Тимофей был прав. Стоило на несколько дней слетать в Женеву. Она прибавила ей сил…