– Никаких дел не будет, – отрезал Дудников. У него было молодое лицо истинного арийца и такая же жестокость в глазах. – Тимофей Ильич требует, чтобы вы больше не занимались его делами. Поздно уже формировать новую пресс-службу, но вы, по крайней мере, к ней отношения уже не имеете. Так что разговаривать мы с вами будем долго, пока до чего-нибудь не договоримся.
– Тимофей приказал отстранить меня от работы? – переспросила Катерина. В голове вдруг стало пусто и легко. – Совсем?
– Не падайте в обморок, – приказал Дудников. – На его месте я бы не только от работы вас отстранил. Я бы вам так репутацию испортил, чтобы вы потом всю жизнь помнили. Впрочем, надеюсь, так оно и будет. Так что давайте сначала. Кому вы говорили о том, что двадцать четвертого марта Кольцов по прилете из Москвы поедет на дачу, а не останется в городе? Кому вы звонили по телефону? Родителям? Друзьям? Любовнику?
Нужно быть стойкой, послышался голос отца.
Всегда нужно быть стойкой и уметь управлять собой. У него такая работа, у этого Дудникова. Конечно, он должен тебя подозревать.
Тимофей приказал избавиться от меня. Он уверен, что я его сдала. Я громче всех кричала – у нас утечка информации. Все это случилось из-за меня.
Стараясь сфокусировать зрение на “молодом арийце”, Катерина ответила, старательно выговаривая слова:
– Я ни с кем не обсуждала изменение маршрута. Я сама была в той машине. Тимофей Ильич защитил меня от осколков. Если бы его не было рядом, меня, наверное, застрелили бы. Я не знаю, как вести себя, когда в меня стреляют.
Он не верит мне, подумала она с тоской. Теперь так будет всегда. Мне никто никогда не будет верить. Даже близкие. Даже Приходченко со Скворцовым. Даже Сашка Андреев и Милочка Кулагина. Как я буду с этим жить?
– Хорошо, – брезгливо произнес Дудников. – Кому вы сообщили… эксклюзивную информацию, которую получили у Тимофея Ильича?
– Никому, Владимир Викторович. Я уже говорила.
– С кем из журналистов вы дружите?
– Я должна перечислить пофамильно?
– Да, конечно. Я должен проверить все каналы информации.
Вспоминая, она забубнила имена и названия изданий. Дудников на нее не смотрел. Очевидно, ему было противно.
– Достаточно, – остановил он ее, когда список перевалил за двадцать человек. – Напишете на бумаге и отдадите. Я должен осмотреть ваш кабинет на предмет наличия подслушивающих устройств. Я хочу это сделать прямо сейчас.
– С Приходченко договоритесь, – вяло отозвалась Катерина. – И делайте что хотите. Мне нечего от вас скрывать…
Они искали довольно долго и, конечно же, ничего не нашли.
– Езжай домой, Кать, – предложил Приходченко и потер ладонями лицо. – Поспи.
– Ты что, ненормальный? – спросила Катерина. – Вряд ли я теперь когда-нибудь смогу спать.
– Утром все придут, – сказал Приходченко, неприятно морщась, – и узнают, что у нас был обыск. Представляешь, что будет? Что мы людям-то объясним?
Этого Катерина вынести уже не могла. Скуля без слез, как побитая собака, она пошла к выходу из своего разгромленного кабинета.
– Оставьте портфель, – распорядился сзади Дудников. – И привезите завтра все портфели и сумки, с которыми вы ходили на работу. А лучше наш сотрудник сейчас с вами подъедет и заберет…
– Слушаю. Кольцов.
– Мы нашли, Тимофей Ильич. – Голос Дудникова был полон скромного торжества. Тимофей снял очки.
– Что? – спросил он холодно.
Со времени звонка шефа службы безопасности в Женеву он весь был как замороженный. Как дохлая рыба, год пролежавшая в морозилке.
– “Жучок”, Тимофей Ильич! – Дудников чуть ли не пел. – В портфеле у Солнцевой. В общем, все как мы и предполагали. Очень мощное подслушивающее устройство.
– Понятно, – сказал Тимофей. – Кто покупал информацию, выяснили?
– Нет еще, Тимофей Ильич!
– Так чего же радуетесь? Выяснить и доложить! – рявкнул Тимофей.
– Слушаюсь, Тимофей Ильич, – пробормотал Дудников.
Держа в руке смолкшую трубку, Тимофей долго смотрел в угол. С ним теперь такое часто бывало. Он забывал, что именно должен делать с тем или иным предметом. И еще он подолгу смотрел в одну точку и ни о чем не думал.
Работала какая-то часть сознания, отвечающая за деловые встречи, переговоры и звонки.
Он даже не мог вспомнить, что говорил и делал все это время, как управлял своей империей. Очевидно, как-то управлял, потому что никто, кроме близкого окружения, ничего не заметил. Иногда ему казалось странным, что еще полгода назад никакой другой части сознания, которая теперь почти умерла, у него не было вовсе. Почему же ему так хочется умереть вместе с ней?
Его стало все безразлично. Ни в чем не было никакого смысла.
Заметка о его детстве вышла всего в двух изданиях, читаемых, но известных своим враньем.
Зато подробностями злодейского покушения на жизнь великого Тимофея Кольцова были полны все газеты, телевидение и радио.
Программа “Время” усмотрела в этом подкоп под будущие президентские выборы. Газета “Коммерсант” – истребление честных бизнесменов. Журнал “Деньги” разразился огромным аналитическим обзором всего, что было сделано Тимофеем Кольцовым на благо родной экономики.
Рейтинги взметнулись до небес.
До выборов оставалось меньше месяца.
Катерину он потерял.
Он посмотрел на трубку, до сих пор зажатую в руке. Неужели еще недели не прошло с того самого дня, когда он подслушал ее разговор с Юлией Духовой в пиццерии, примыкающей к “Хилтону”, и мечтал о том, как купит ей кольцо?
Я не буду вспоминать, велел он себе вяло. Кажется, когда-то я уже говорил себе это. Или нет?
В дверь заглянула секретарша.
– Тимофей Ильич, – сказала она озабоченно, – у вас что-то с телефоном. Я никак не могу связаться уже полчаса…
Она осеклась, увидев в его руке трубку.
– Простите, – пробормотала она, отступая. – Абдрашидзе звонит.
Тимофей посмотрел на трубку и осторожно пристроил ее на аппарат.