Мой дорогой друг,
Письмо мое будет несколько сухим. Дело в том, что я люблю ясность. Не вижу смысла тратить силы на сочинение фраз, которые тем цветистее, чем больше в них яду. Мне скучно играть намеками; впрочем, не меньшую скуку навевает и другая крайность — многословный поток проклятий. Не хочу ни ослаблять, ни проклинать, ни намекать.
(…) Ах, мой бедный друг, я лучше уйду в монастырь траппистов,[61] чем выдержу хотя бы сутки в том обществе последователей Корана, которое вы пытаетесь нам навязать,[62] в обществе, где человека ценят не за суть, а за послужной список, где вместо сердец — манифесты, где соседи по лестнице возводится в ранг доносчиков и судей, где нет уважения к внутреннему миру, где вы похваляетесь, что очищаете и оздоровляете личность, а сами постоянно убиваете ее всеми доступными вам средствами, чтобы потом разложить ее потроха на солнышке на всемирной барахолке.
Трапписты — католический монашеский орден.
…в том обществе последователей Корана, которое вы питаетесь нам навязать… — «Коран» для Сент-Экзюпери в годы войны — постоянная метафора тоталитаризма, подавляющего свободу личности ради мертвого, антигуманного государства. Отвергая тоталитарную идеологию фашизма, писатель в то же время усматривал сходную тенденцию и у сторонников Ш. де Голля, неприязненные отношения с которыми у него сложились уже в Америке; одно из свидетельств этой взаимной неприязни — данное письмо.