Я вижу перед собой Хвойника. Как мучился он сомнениями, уходить ли ему в лес! Он боялся, что со своей парализованной рукой будет обузой в отряде. Он член штаба, человек благородной души, всеми нами любимый, как мог он опасаться своей физической слабости? И ведь не подвела его в решающий момент рука, но думал ли он, что убедится в этом в последнюю минуту своей жизни? Подле него была Аська - его подруга. Они избегали разговоров о будущем. Может быть, как раз вчера они начали надеяться, строить планы - и погибли.
Возле меня лежит Рашка Маркович и молчит. О чем она теперь думает? О матери, которая вчера благословила ее с сестрой в дорогу и теперь осталась одна в умирающем гетто? Или о своих больных ногах, покрывающихся кровоподтеками от долгой ходьбы? Ведь это она заявила мне еще там, на баррикаде: "Оставьте меня, дайте мне гранаты, только в гетто я могу жить и умереть". И вот она здесь. Я впервые вижу ее бездеятельной. Впервые не бежит она сообщить о занятии, передать указания, вручить бюллетень. Она кутается в свое красное пальто, прячет лицо от посторонних глаз и гнетуще-странно молчит.
Спертый, душный воздух. От нас несет потом и грязью. Нельзя ни выйти наружу, ни отворить дверь.
Смотритель дворца, встретивший нас позавчера молчаливым согласием, нынче утром заявил, что мы должны немедленно уходить. Сами не уйдем - выгонит. Ждем Тайбл Гелблюм, которая по всем расчетам уже должна была возвратиться из лесу.
В полдень оттуда пришел посланец - Ванька из коммунистического подполья, и принес страшное известие: Тайбл убита. Попала в немецкую засаду. Погибла, почти достигнув леса. Теперь все дороги под контролем, и нет прохода в лес. Проводники не придут.
Из угла до меня доносится сдавленный плач. Пространство подвала полнится безмолвным горем и безысходностью.
Витка уходит из дворца. Она идет в сторону города, чтобы разведать путь на Рудники. В город, в "Кайлис" во второй раз отправляется Зельда - за боеприпасами и хлебом.
В углу подвала засветили свечу. На полу расстелена карта, на ней компас. Над картой согнулся Аба. Его рука медленно и неуверенно прочерчивает по зеленым пятнам карты красную линию.
На третью ночь принимается решение уходить. Звучат негромкие четкие команды, даются последние указания. Отдельными звеньями нужно выбраться на окраину. Каждое звено разделено надвое и будет двигаться параллельно по двум тротуарам. Звенья уходят через пятнадцатиминутные промежутки. Место встречи крест в роще, что за Радуньским мостом. Кто-то вспоминает, что по дороге придется идти мимо католической святыни - раки остробранской мадонны - и, стало быть, не забыть снять шапки.
Уходят первые звенья. Вот и мой черед.
Дворцовый двор пустеет. Там и сям мелькают чьи-то тени. Улица Субочь длинна и по большей части пустынна. Шаги идущих - слегка неуверенные и торопливые - не вызывают здесь удивления и не привлекают внимания. Поздно вечером на окраине прохожие всегда торопятся. Улицу кутает осенний сумрак. Накрапывает дождь. Какой удивительно свежий и сладкий воздух после долгих часов, проведенных среди плесени, грязи и духоты, - воздух вольного мира! Мы дышим полной грудью. Но вот уже центр города, весь в огнях, и озаренная электрическим светом статуя остробранской святой Марии в сверкании своего оклада из драгоценных камней. Здесь всегда людно, и все крестятся, замедлив шаг и обнажив голову. Дождь усиливается; может быть, он поможет евреям благополучно миновать христианскую святыню? Этот участок проходим парами и, входя в ворота, не знаем, что ожидает тех, кто позади, и какова участь передних.
Мы ныряем в боковые переулки и проходим. И снова - окраина, лай собак, отголоски редких выстрелов (случайных или по цели?) и проливной дождь. Вдали возникает крест, а перед ним - Радуньский мост. Парочки идут обнявшись, словно спешат на ночное приключение. Караульного нет, вероятно, сбежал от дождя куда-нибудь под укрытие.
Люди прячутся в мокром кустарнике близ креста. 10 часов вечера. Темно, хоть глаз выколи. Тихая перекличка. Уже 11, а шестого звена все еще нет. По зарослям прокатывается шепоток - ждать до 12! За пять минут до полуночи люди встают, вынимают припрятанное оружие. Вдруг - звук приближающихся шагов - и пароль. Слава богу, пришли! Все тут!
Вдоль шоссе узкой полосой тянется перелесок. Продираемся сквозь чащу. Мокрые ветки хлещут по лицу, ноги то и дело скользят. Но вот роща кончилась, приходится пересечь шоссе. Прибавляем шагу. Уже есть отстающие. Им помогают. Дышим, как запаренные. Внезапно из потемок выныривают огни - стало быть, приближаемся к селу. Высылаем вперед разведчиков. Отряд замедляет шаг. Разведчики быстро возвращаются и сообщают, что впереди - мост, охраняемый часовыми. Стоп! Но обойти его невозможно, другой переправы нет. Короткое совещание наших командиров, и по колонне проходит четкий приказ: "Рассредоточиться! Приготовить гранаты!"
Идем по шоссе, не скрываясь. Печатаем шаг. Гранаты и оружие наготове. Тело послушно напряжено, сердце замерло. Вот и мост. Входим на него в боевом порядке и проходим - все. Не раздается ни единого выстрела и, кроме наших шагов, - ни звука. Часовых на мосту нет (Впоследствии от крестьян из ближнего к мосту села мы узнали, что караул в ту ночь бросил свой пост. Заслышав маршевый шаг, часовые решили, что идут крупные силы партизан, и пустились наутек.). Опасность миновала.
Снова втягиваемся в рощу, огибаем шоссе. Скоро начнет светать, а дороги в лес никто не знает. Судя по карте, мы приближаемся к Меречанке, реке в районе болот.
От колонны отделяется группа разведчиков и уходит на поиски проводника, который согласился бы провести отряд через эту незнакомую и опасную местность. Лай собак свидетельствует о близости жилья. Поход затягивается. Укрываемся в роще и ждем возвращения разведчиков.
Мы находимся близ хутора со странным названием "Сорок татар". По сведениям наших командиров на хуторе живет человек, который должен согласиться провести отряд. Разведка его находит. Ромек Кужминский готов вести нас за золотые червонцы, но только не ночью. Он утверждает, что до рассвета добраться до надежного места невозможно и предлагает ждать следующей ночи.
Колонна идет к хутору и окружает колодец. Люди взахлеб пьют воду. Мы уже давно страдали от жажды.
Пробиваются первые лучи солнца. Колонна расположилась в роще. Дождь давно перестал, с ног сброшена мокрая, а у некоторых и расползшаяся обувь. Под деревьями расстелены пальто, чулки, рубахи - авось на солнце немного пообсохнут.
Тянутся долгие, пустые часы. Кто-то пробует забыться, кто-то осматривает свои стертые, израненные ноги, и всех донимает голод: лишь тут, во время вынужденной остановки вспомнилось, что вот уже вторые сутки, как у нас не было во рту маковой росинки. К отряду прибавились двое. Это - врач Шломо Гурфинкель и его жена Эмма. Они прятались на хуторе и вышли, когда узнали, что поблизости есть группа евреев, отыскивающая дорогу в лес. Они тоже хотят уйти к партизанам. Оба молоды и полны энергии. У д-ра Гурфинкеля имеется с собой саквояж с медицинскими инструментами.
Вечереет. Возвращается Ромек с разведчиками (В группе разведчиков - Витка Кемпнер, Шмуэль Каплинский и Вульц.). Перелесками выходим к болотам и далее, по узким мосточкам, называемым в этих местах "кладкой", приближаемся к речке Меречанке. По одному пускаемся вброд. И тут перед нами внезапно открывается густая зелень огромного топкого болота. Не успеваем прийти в себя от этого зловещего сюрприза, как Ромек заявляет, что через болото он людей перевести не может. Он-де неважно себя чувствует и предлагает помочь поискать другого проводника.
Мы стоим между рекой и болотом. Неподалеку находится село Мацела - то самое, где погибла Тайбл. Близ села - немецкий гарнизон. Село надо непременно обойти стороной, но единственный путь для этого - через болото.
Разведчики уходят с Ромеком на поиски нового проводника, и нам не остается ничего другого, как снова ждать, предаваясь невеселым мыслям. Утомление, которое во время ходьбы как-то превозмогается, сейчас свинцом растеклось по всему телу. Кажется, больше не будет сил продолжать дорогу и заставить ноги идти вперед.
Разведчики возвращаются с каким-то темнолицым недотепой. Парень даже с трудом понимает, чего мы от него хотим. Неужели он выведет отряд через болото? И все же пускаемся в путь. Разведчики с мальцом - впереди. Безмолвное болото, не подававшее до сих пор ни малейших признаков жизни, словно проснулось, как только нога человека ступила на его поверхность. Оно расступается, затягивает вглубь, в трясину...
Мы по горло в болотной жиже. Ноги тщетно ищут опоры, руки, пытающиеся уцепиться за какой-нибудь торчащий сук, хватают воздух, тело теряет равновесие. Трясина засасывает ботинок, нога с трудом вырывается из плена босой. Люди оскальзываются, проваливаются с головой.
Двигаться дальше невозможно. Проводник заблудился или вообще не знает дороги. Через это громадное болото есть лишь одна надежная тропа, и, если ее не отыскать, нет никаких шансов добраться до цели. Командиры приказывают прекратить движение. В грязи, босые или в одном уцелевшем башмаке, потные и мокрые люди выбираются назад на узкий перешеек и ждут результата разведки.
Время идет. Несколько человек бьются в болоте в поисках спасительной тропы, а проводник пробует убедить нас, что можно пройти через Мацелу, и когда его предложение отвергается, объявляет, что больше сделать ничего не может. На него сыплются угрозы, уговоры, обещания повысить вознаграждение - а поиски тем временем продолжаются. И вдруг желанная тропа - извилистая нитка бревен, вьющаяся по болоту, - обнаруживается.
Вооружившись заготовленными на привале шестами, мы по одному вступаем на этот "мост" шириной в ступню. Люди оступаются, проваливаются в жижу, но шест, протянутый идущим сзади, помогает выбраться. Надо спешить. Если поход через трясину до вечера не кончится, придется заночевать тут же, прямо на "мосту"... Не все выдерживают этот тяжкий путь. Кто-то останавливается, не в силах больше двигаться. Его принуждают продолжать путь угрозами и силой.
Через несколько часов мучительной ходьбы, казавшейся бесконечной, мы, наконец, ступили на твердую почву опушки векового бора. Он вырос перед нами, как дивное видение, как чудо, на которое мы уже и не надеялись. Пасший коров старик посохом показал нам, куда идти.
Мы - на границе партизанского края. А вот и широкий грунтовой тракт, испещренный следами ног, лошадиных копыт и колес. Это - "копана" ("Копана" насыпь, сделанная тут для прокладки большой шоссейной магистрали до начала германо-польской войны. Строительство шоссе затеял Пилсудский, часто приезжавший сюда с многочисленной свитой на охоту. Для этого он и начал строить дорогу, облегчавшую доступ в богатые охотничьи угодья.) - главная из дорог, ведущих к партизанским базам. По бокам "копаны", как стража, выстроились, переплетаясь кронами, могучие дубы, ели и березы с густым подлеском - темная сплошная чащоба, непроницаемая для солнца и человеческого глаза. А сама дорога сверкает разноцветьем палой листвы, расстелившейся широкими коврами по оранжевому песку.
"Стой! Кто идет?" - раздается внезапно окрик по-русски. "Партизаны. ЭФПЕО", - отвечает наш командир, не зная другого пароля. Из-за деревьев точно по волшебству возникает человек. Шапка советского образца, усы, автомат. Человек бежит и падает в объятия к первому подошедшему. Должно же было так случиться, что первый партизан-часовой, которого мы встретили в лесу, оказался Тевкой Гальпериным, членом ЭФПЕО, ушедшим несколько месяцев тому назад из гетто в Нарочь! Сегодня он первым принимает своих товарищей на пороге новой главы в истории их тяжкой борьбы.
Этот раздел был написан через тринадцать лет
после выхода в свет первого издания книги
"Пламя под пеплом" и дается здесь отдельной главой,
завершающей повествование.
Изложение событий основано на подробных
свидетельствах участников сопротивления,
в большинстве случаев опрошенных мною лично,
а также на документах из архивов "Морешет"
и "Яд ва-Шем".
Автор.
В РУДНИЦКИХ ЛЕСАХ
В КОНЦЕ СЕНТЯБРЯ 1943 ГОДА, КОГДА ГРУППА ЭФПЕО пришла в Рудницкие леса, в этом районе было еще мало партизан. Первые базы были заложены лишь недавно и служили главным образом очагами развития партизанского движения на месте.
Большое опоздание, с которым тут началась партизанская война, объяснялось значительным расстоянием от фронта, непосредственной близостью к крупному городскому центру (Вильнюсу), а также изобилием местечек и сел, населенных, в основном, литовцами, которые, как правило, сотрудничали с оккупантами. Кроме того. Рудницкие леса не были сплошным лесным массивом, где можно передвигаться с места на место, не пересекая при этом магистральные шоссейные дороги и не встречая сильных вражеских гарнизонов. Все это привело к тому, что только во второй половине 1943 года с общим ростом партизанского движения и после побед Советской Армии, вызвавших существенную перемену в умонастроениях местных жителей, этот район подключился к организованной партизанской борьбе.
В этот период из лесов Нарочи сюда пришел авангардный отряд Литовской бригады. В задачу отряда входило основать в этой местности базу партизанского движения, которое со временем своими действиями и уже одним своим присутствием обеспечит принадлежность этого района (включая Вильнюс) к будущей Литовской республике. Такая задача и методы ее решения с первого же момента обусловили особый и весьма сложный характер деятельности как авангардного отряда, так и самой Литовской бригады, появившейся позже.
Партизанам приходилось не только воевать с противником, но и бороться с сопротивлением гражданского литовского населения и одновременно завоевывать его симпатии и доверие к будущему советскому строю и его нынешним посланцам. Они должны были заниматься агитационной, политической и организационной работой в сети, простиравшейся до Вильнюса. Поэтому партизанское командование в лесу являлось и центром коммунистического подполья в городе, и вся его деятельность проходила в тесной связи с городом. Во главе литовской группы стоял Гаврис, литовский коммунист. Он пока еще не занимался партизанскими боевыми операциями, а налаживал связи с городом, зондировал почву среди местного населения и строил базу. Он ждал прихода партизанских частей из Нарочи с их постоянными командирами и оружием.
Совершенно другой характер имел еще один отряд, базировавшийся в Рудницких лесах. Это была малочисленная спецгруппа советских парашютистов, укомплектованная из старых партизан с большим боевым опытом. Спецгруппа пользовалась в лесу совершенно автономным и независимым положением, не выказывала никаких симпатий Литовской бригаде и действовала по указанию Москвы. Командовал спецгруппой капитан Алеко, но самой популярной и известной в ней фигурой был Гройловский из Олькиник, по прозвищу "Батя".
21 апреля 1943 года из Вильнюса вышла во главе с Борисом Фридманом группа евреев, принадлежавшая к "Отряду Иехиэля". На пути в Рудницкие леса группа напоролась на немцев и погибла почти целиком. Спасся только ее проводник Митька Бастумский, и еще два человека.