В тот вечер состоялась встреча с Соней Медайскер. Она сообщила, что организована группа, дожидающаяся отправки в лес. Партизанам было поручено проводить ее после диверсии на базу.
В течение дня оба бойца и Хая Шапиро оставались в "Кайлисе". Витка Кемпнер вышла в город, чтобы окончательно определить, какие объекты взрывать. Необходимо было в тот же вечер совершить диверсию и возвратиться в лес, чтобы не навлечь беду на людей "Кайлиса" или на городское подполье.
К вечеру бойцы покинули "Кайлис" и на улицах города смешались с толпами гуляющих. Для маршрута были намеренно выбраны самые оживленные места и центральные бульвары. Витка прошагала в паре с литовским юношей-подпольщиком, присланным Соней, по улицам Ожешкова, Малиновской, Зигмунтовской. Хая Шапиро со своим литовским "кавалером" повернула на улицу Субочь. Гуляя, парочки приблизились к трансформаторам. Тут литовские "кавалеры" отошли на некоторое расстояние от своих "дам". Остовы трансформаторов были покрыты краской, магнитные мины не притягивало к железу. Девушкам пришлось сцарапывать краску ногтями на виду у разгуливающих немцев и эсэсовцев. Витка прикрепила мины к трем трансформаторам, Хая Шапиро - к одному.
Оба парня - Матис Левин, водопроводчик, хорошо ориентировавшийся в системе городского водоснабжения, и Исраэль Розов отправились в другую часть города. Смешавшись с прохожими, они добрались до люка шахты подземного магистрального водопровода. Люк находился на середине мостовой. Левину и Розову удалось спуститься вниз и затворить за собой чугунную крышку. Перед ними оказался целый переплет труб, который они и заминировали. Незамеченными бойцы улизнули из шахты и закрыли люк.
Группа подрывников с жадным нетерпением ждала результатов операции. Спустя несколько часов в разных местах города прогремели сильные взрывы, и Вильнюс погрузился во мрак. Город оказался отрезанным от источников электро- и водоснабжения. На улицах воцарились испуг и паника.
К этому моменту обе партизанки находились уже за городом в перелеске, а с ними - шестьдесят человек, готовых к походу в лес.
В группе было много неорганизованных людей, примкнувших в последние часы, когда стало известно о возможности выбраться из города. Все вооружение группы состояло из нескольких пистолетов. Среди шестидесяти было много женщин и мало бойцов.
Люди нервничали от долгого ожидания. Назначенный проводник все не являлся, а всякая проволочка в этом опасном месте, на близком расстоянии от города, где только что была проведена диверсионная операция, была чревата бедой. Витка отправилась на поиски проводника. После долгих розысков он нашелся - тот самый Ромек, что уже не раз доставлял группы евреев в лес. На сей раз его пришлось долго уговаривать, прежде чем он согласился вести столь большую и невооруженную группу по маршруту с бесчисленными немецкими заставами.
Путь по болотам, нелегкий и для опытных партизан, был крайне тяжел для горожан. Люди теряли силы, и не раз приходилось останавливаться. Под конец некоторых пришлось посадить на телегу с вещами и везти. Поход затянулся.
А когда совершенно обессиленные люди подошли к лесам, их ждал новый сюрприз.
Партизаны с еврейской базы, направлявшиеся на задание в город, случайно встретились с идущими в лес. Бойцов эта встреча удивила: оказывается, в последние дни из штаба бригады поступил приказ, запрещавший еврейскому командованию приводить в лес новые группы евреев. Партизан Митька Липпенгольц заявил, что у него есть личное указание еврейского командования вести все группы, которые ему встретятся на подступах к лесу, окольными путями. Необходимо остерегаться, чтобы идущие в лес евреи не попались крестьянам на глаза, и двигаться в обход других партизанских отрядов, поскольку там известно о новом приказе.
Люди, которые уже было облегченно вздохнули после двух ночей ходьбы и считали, что они "дома", оказались вынужденными скрываться и на территории партизанского края. На исходе третьих суток группа благополучно добралась до лагеря. С ее приходом число еврейских партизан достигло почти 400. Был сформирован еще один отряд, названный "Борьба". Командиром назначили Арона Ароновича, активиста ЭФПЕО в "Кайлисе", который пришел в лес с одной из последних групп.
Однако переброска новых групп евреев в лес стала недозволенным делом. Приказом штаба бригады увеличение численности еврейского лагеря было запрещено. У штаба, по-видимому, имелись серьезные причины для принятия подобного решения, в том числе соображения безопасности, политические и экономические, но можно не сомневаться, что немалую роль сыграло тут еще и опасение, как бы этот лес, окруженный литовским населением, настроенным враждебно и антисемитски, не превратился в пристанище для евреев.
Еврейскому командованию пришлось согласиться с приказом, но это согласие было чисто формальным; на деле никто не собирался его выполнять. Связи с городом действовали по-прежнему. Посланцы партизан продолжали ходить в "Кайлис" (и не только туда).
В этот период Зельде Трегер после мучительных усилий удалось проникнуть и в ХКП и установить постоянный контакт с некоторыми из заключенных этого концлагеря, охранявшегося очень строго, причем исключительно немцами.
В результате этого контакта в ХКП возникла боевая ячейка, и надежда, что со временем и евреи ХКП сумеют добраться до леса, стала близкой и реальной. Из "Кайлиса" крупные группы теперь больше не могли уйти - немцы усилили охрану, но побеги маленьких групп и отдельных людей не прекращались. Проводниками у них были еврейские партизанки.
Непрестанное увеличение лагеря требовало решения множества серьезных проблем. Основной из них по-прежнему была проблема оружия. Ведь большинство людей приходило в лес безоружными или в лучшем случае - с пистолетом. От штаба бригады не было никакой помощи. Партизанские методы добывания оружия не помогали удовлетворить даже самую насущную необходимость, возможности для применения этих методов были весьма ограниченные: в районе размещались крупные германские гарнизоны, которые нелегко было уничтожить, учитывая, что на 400 наших партизан имелось чуть больше двадцати винтовок, а от штаба бригады не было никакой помощи.
Было решено приобретать оружие любыми средствами, в том числе и его покупкой. В тот период партизанские отряды платили осведомителям золотом, еврейские партизаны решили заплатить золотом за оружие.
Разведчики, среди которых было и несколько жителей окрестных сел, сумели найти контакт с посредниками, обещавшими оружие в обмен на золотые монеты. Штаб объяснил людям положение и потребовал сдать червонцы, если они имеются. Но большинство партизан пришло в лес с пустыми руками, а очень многие и прежде не имели за душой ни гроша. Людей, еще сохранивших ценности, было ничтожно мало. И они немедленно сдали в штаб все, что имели, - кто часы, кто - монеты, кто - ценное украшение. Однако нашлись и такие, кто не хотел расставаться со своим золотом ради общего дела. Но, когда после первой сделки с посредниками появилась новая возможность купить оружие, а заплатить за него было нечем, штаб снова обратился к людям и на сей раз решил не спускать тем, кто прячет золото, прекрасно понимая при этом, что от количества оружия зависят и общая безопасность, и их собственная жизнь.
Хранение и ремонт оружия тоже требовали больших забот. Большая часть оружия, принесенного из гетто, нуждалась в проверке и починке. Имелись купленные по случаю разрозненные детали, которые, казалось, нельзя использовать.
Но в еврейском лагере нашлись умельцы, старавшиеся привести в порядок каждый ржавый ствол и найти применение каждому металлическому обломку. Такими умельцами оказались члены семьи Пенеусовых. Отец Шмуэль и его сыновья Боря и Абраша (а с ними и мать Анна) были металлистами высокого класса. Придя в лес, они приступили к делу, и их мастерская очень скоро превратилась в самый важный в лагере объект, а ее слава облетела все партизанские отряды, вызывая уважение и зависть. Ремонтировать оружие носили сюда и партизаны Литовской бригады, и парашютисты. Ремонт подчас требовался сложнейший, и владельцы оружия сами не верили, что можно его исправить. Но семья Пенеусовых творила чудеса. Плата взималась негодным, с точки зрения владельцев, оружием. Оно тоже постепенно обогатило лагерный арсенал.
Сложной и трудной жизнью жил еврейский лагерь, но, вопреки всем трудностям, непрестанно разрабатывались и подготавливались партизанские вылазки. После первых успешных действий по разрушению телефонных и телеграфных линий, сначала на пересекающем лес шоссе, а затем и вдоль железнодорожных путей, было решено приступить к разрушению мостов.
В качестве первой цели был намечен мост близ села Дорогожа на шоссейной магистрали Гродно - Вильнюс, служившей важной транспортной артерией для немецких колонн. Штаб разработал подробный план операции и представил на утверждение комбригу Юргису. Юргис выразил удовлетворение по поводу самой инициативы, но предупредил еврейского командира, что тому грозит опасность быть втянутым в бой с хорошо вооруженной немецкой частью, расположенной в соседней деревне по другую сторону моста.
Командование рассчитывало взорвать мост в ходе молниеносной операции. Аба Ковнер, разработавший этот план, надеялся получить взрывчатку от штаба бригады. Группа партизан была послана в рейд на фабрику химикалий в местечке Олькеники. Бойцы, ворвавшиеся на фабрику, выкатили бочки с горючим и на подводах доставили на базу.
Следующей ночью к мосту отправился отряд под командованием Абы. Вооруженные двумя пулеметами, несколькими винтовками и гранатами, сорок человек скрытно приблизились к месту операции. По обе стороны от моста и поблизости от него расставили боевое охранение и выбрали наблюдательные пункты. Но мост обледенел, бревна пропитала сырость, и все попытки поджечь их закончились неудачей. Командиру пришлось, невзирая на риск, снять часть людей из охранения, чтобы сколоть снег и лед. После долгих трудов нескольким бойцам удалось забраться из-под моста на опоры и разложить на бревна смолистые еловые ветки. Облитые бензином конструкции загорелись, но, как только появилось пламя, немецкий гарнизон был поднят по тревоге, и немцы, открыв стрельбу, начали приближаться. Группа боевого охранения остановила врага, и только получив приказ, отошла на край горящего моста. Немцы пустили в ход минометы, но люди не отступили и под минометным огнем держались до тех пор, пока мост не начал разваливаться. После длительной перестрелки отряд без единого пострадавшего вернулся на базу.
Разработка новых операций продолжалась. Партизаны жаждали боевых действий, а в штабе бригады снова был поднят вопрос о правомерности существования еврейской партизанской части. Юргис и его коллеги считали, что она не может существовать в настоящем виде. По их мнению, столь плотная концентрация партизан на узком и, с точки зрения партизанской активности, еще не освоенном участке была весьма опасна. Кроме того, в соответствии с инструкциями из Москвы, штаб планировал приблизить базы Литовской бригады к Вильнюсу, чтобы создать больше возможностей для партизанских действий в самом городе и его окрестностях. Наверняка имелась в виду и еще одна цель - рассредоточить крупный еврейский "очаг", и на его месте основать базу литовских партизан, но вслух утверждалось, что рассредоточение необходимо исключительно по соображениям безопасности, и что также с хозяйственной точки зрения трудно и нежелательно содержать около четырехсот человек в одном месте.
Хина Боровская и Аба Ковнер пытались добиться отмены готовящегося приказа, но когда бригадная разведка донесла, что немцы вот-вот начнут прочесывать лес в ходе крупной карательной операции против партизанских баз в Рудницком районе, был издан приказ, по которому два из четырех еврейских отрядов должны были переместиться на более отдаленные базы.
На совещании в еврейском штабе было решено перебросить отряды "Смерть фашизму" и "Борьба" за 80 километров от лагеря - в Начейские леса, где, по имевшимся сведениям, партизанское движение было очень активным. Два других отряда должны были основать базы поближе к Вильнюсу, по соседству с железнодорожной веткой на Ландворово.
Оружие поделили. Отряды, уходящие в Начею, получили одиннадцать винтовок, два автомата, пистолеты и гранаты. Примерно такое же вооружение было оставлено первому и второму отряду.
Походом в Начею командовал Арон Аронович; командир четвертого отряда Берл Шерешневский стал политкомиссаром обоих отрядов, Хаим Лазар - командиром разведки, в состав командования входил и Шломо Бранд. На смотре с участием еврейских партизан, а также представителей штаба бригады Аба Ковнер объяснил, почему решено рассредоточить базы, и пытался ободрить людей, но настроение было подавленное.
"Мы уходили с чувством горечи, - пишет Ицхак Куперберг. - У нас было впечатление, что мы уже не вернемся к нашим товарищам и что от нас хотят отделаться. Прощание вышло грустное. Не обошлось и без слез".
И хотя было известно, что в Начейских лесах действуют не только русские, но и еврейские партизаны, и жизнь там значительно налаженней и сытней, а приходившие из Начеи еврейские партизаны говорили о возможности основать там новые отряды, - все это не могло рассеять уныния и тревоги.
Миновало несколько дней. От ушедших в Начею не было никаких известий. Бригадная разведка, вернувшаяся из Ландворовских лесов, донесла, что по соображениям безопасности нельзя основать партизанские базы в этих негустых перелесках. Обоим отрядам было разрешено оставаться на месте только поменяв базы.
В эти же дни Особый отдел главного командования в лесу провел тайное следствие по делу нескольких бывших полицейских гетто. В результате, некоторые из них были осуждены и расстреляны, в том числе Натан Ринг. Это повергло в смятение весь лагерь, но особенно - бывших полицейских. Они начали опасаться и за свою жизнь. Вмешательство Абы Ковнера положило конец следствию, производившемуся без согласования с еврейским командованием.
Осень подходила к концу. Холод со дня на день усиливался, почти не переставая лили дожди. Сильные ветры трепали лес, врывались в жалкие шалаши, наводя уныние на усталых людей, истосковавшихся по теплу и отдыху. Однажды разыгралась буря совершенно невероятной силы. Ночь, проведенная лицом к лицу с беснующейся стихией, осталась у меня в памяти как одно из самых глубоких переживаний в лесу.
Во время бури два человека были ранены. Рухнувшим вековым деревом придавило Анну Пенеусову и Сеню Риндзюньского. Их высвобождали при бешеном ветре под проливным дождем. Два фельдшера - Эмма Гурфинкель и Ханна Азгот оказали раненым первую помощь. Но нашего врача Шломо Гурфинкеля в лагере не было. Его вызвали к одному из связных в село в восемнадцати километрах от базы. Никто не мог понять, как ему удалось отыскать в лесу дорогу и пройти по ней одному во время бури, а затем благополучно возвратиться на базу через завалы бурелома. Буря продолжала бесноваться.
Лагерную кухню снесло первым же рухнувшим деревом, которое при падении накрыло ее целиком. Разведенный огонь ежеминутно задувало, и только сверкание молний, бороздивших небо, освещало чан с кипятившимся в нем операционным инструментом.
С помощью игл, сохранившихся еще со времен гетто, врачу удалось зашить рану на голове у Анны Пенеусовой. Состояние Сени было хуже - мышца и нерв правой руки повреждены, нога сломана в двух местах.
Когда буря затихла и кончилась эта ночь, вид леса и лагеря, за несколько часов до неузнаваемости изменившийся, потряс и ошеломил людей. Повсюду громоздились вырванные с корнем могучие стволы, забаррикадировав все тропы и разрушив все, что тут было с таким трудом построено.
Однако в те дни мы были заняты завершением строительства новой базы и переброской туда лагерного имущества: в глубине девственного леса, куда еще не ступала нога человека, были отрыты блиндажи, в которых можно было спокойно встречать приближающуюся зиму.
ОТ УШЕДШИХ В НАЧАЛЕ НОЯБРЯ В НАЧЕЙСКИЕ ЛЕСА отрядов "Смерть фашизму" и "Борьба" по-прежнему не было никаких вестей. В обоих отрядах насчитывалось сто одиннадцать человек, в том числе около тридцати пяти женщин. Как стало известно позже, после двух ночей тяжелого, утомительного пути отряды вышли в район Начейских лесов. В лесу царил сумрак и нелегко было отыскать дорогу. Люди то и дело теряли друг друга из виду. Продвигаться вперед удавалось только благодаря одному парню из этих мест, который хорошо ориентировался в лесу и знал, что партизанские базы находятся неподалеку.
Но разведка, отправившаяся разузнать обстановку, вернулась со страшной вестью: трое суток назад этот район был взят в окружение немецкими, литовскими и украинскими подразделениями; они прочесали лес, вышли к базам партизанских отрядов в пуще и разгромили их. Часть партизан прорвала окружение и ушла, но немецкие патрули, вероятно, еще прочесывают окрестности.
Люди пришли в отчаяние. Движение в дневное время пришлось прекратить. Изможденные, голодные, дрожащие от холода бойцы растянулись на мокрой земле и задремали, несмотря на опасность.
Рассказывает Ицхак Куперберг:
"Сон сморил всех, и мне кажется, что усталость не могли побороть даже часовые. Очнувшись, я испугался, так как не увидел подле себя своего товарищаНеужели все ушли и бросили меня одного? Внезапно я заметил мою сестру. Она возникла... из-под снега, который толстым покровом замел ее и весь наш отряд. Возможно, что эта стихийная маскировка спасла нам жизнь, потому что неподалеку мы обнаружили следы людей...
После привала голод усилился. Разделили припасы - вышло по две картофелины на человека. Их съели сырыми - нельзя было разводить огонь. Командиры решили повернуть назад и уходить той же дорогой, что пришли.
Повел нас Исраэль Шмерковиц, 17-летний подросток, бежавший с отцом в начале войны из Айшишки и долгие месяцы проскитавшийся вместе с ним по селам и лесам. Он знал тут каждую тропу и каждого крестьянина. Не раз он выручал отряд из беды. Исраэль привел нас к большому блиндажу, брошенному партизанами. Наконец-то мы могли приготовить что-нибудь горячее.
Отсюда мы послали людей по деревням за продуктами. Им удалось раздобыть несколько подвод с мукой, хлебом и мясом, но на обратном пути на группу напали польские националисты, державшие под контролем всю округу. Группа бежала, побросав провиант. Людям удалось добраться до лагеря и поднять тревогу. Надо было немедленно уходить. Мы слышали выстрелы поляков и бегом отступили в район болот. Моше Сарахан, который стоял в карауле, был застрелен.
Поход длился шесть недель. Командиры послали в штаб Литовской бригады связных за указаниями. Связные явились к Юргису, и тот посоветовал им ждать в надежде, что в ближайшие дни поступит оружие. Но когда прошла неделя, а оружия все не было, Юргис выдал им 30 золотых рублей на покупку винтовок и сказал, что если отрядам не удастся обосноваться на новом месте, пусть возвращаются в Рудники. Придя в Начею, связные уже не нашли отрядов.