А Ворончу не увидел. Ворончу в революцию, наверное, сожгли. Имение было. Там на панской конюшне моего отца и мать секли в крепостное время. Там и я смолоду батрачил.
...Я свою судьбу подле вагранки нашел. Больше двадцати лот проработал на Казанской железной дороге в литейных мастерских, состоял при огне. Сначала страшно было, потом приловчился, понравилось. Искры брызжут. Чугун в ковши пошел. Белой струёй хлещет. По-моему, ничего красивее нет.
Сыны мои, Николай и Виктор, с детства приучены были не бояться огня.
Николай, как подрос, тоже в литейную определился, сначала стерженщиком, потом формовать стал. Я из вагранки сливаю, а он формует, металл от отца к сыну плывет.
Пошабашили, сидим, а он просит:
- Теперь, расскажи, папа, как вы с Лениным одной артелью работали.
Очень любил слушать про это. Первые коммунистические субботники ведь с нашей Казанки пошли. Ильич назвал их Великим почином. И сам выходил на субботник, работал со всеми.
Франц Павлович Гастелло".
Это письмо политработники зачитывали во всех подразделениях, рассказывали о жизни и мужественных делах легендарного однополчанина.
Родился Гастелло в 1907 году в Москве, в рабочей семье, и сам был рабочим. В 1924 году вступил в комсомол, а в 1928 - в ряды Коммунистической партии, В 1932 году Московский комитет ВКП(б) направил Николая по спецнабору в ВВС Красной Армии, и он был зачислен курсантом 11-й военной школы пилотов в Луганске. Став военным летчиком, Николай Гастелло командовал кораблем, потом отрядом тяжелых бомбардировщиков.
В начале 1941 года капитан Гастелло был назначен командиром эскадрильи, быстро освоил новый для него самолет Ил-4 и стал одним из лучших летчиков полка.
Однополчане рассказывали, что Николай Гастелло не раз тепло и сердечно вспоминал своего наставника военкома авиаполка батальонного комиссара М. А. Ююкина, который ранее был его инструктором. Они вместе воевали на Халхин-Голе, и, когда бомбардировщик комиссара был подбит, он направил горящую машину на японский дзот.
А примеру Гастелло последовали многие герои Великой Отечественной войны. Буквально через несколько дней после его огненного тарана, 5 июля, в соседнем, 2-м дальнебомбардировочном авиакорпусе этот славный подвиг был совершен дважды. В донесении говорилось:
"...Сегодня экипажи совершили коллективный подвиг при нанесении удара по переправе в районе города Борисова. Ведущий звена старший лейтенант Крымов по радио дал лейтенанту А. Булыгину команду покинуть горящий бомбардировщик. Булыгин ответил ведущему: "Идем на таран!" - и направил машину в переправу. А через несколько минут... второй экипаж этого же, 53-го дальнебомбардировочного авиаполка под командованием капитана С. Д. Ковальца, врезался в колонну гитлеровских танков, выходящих из Борисова"{15}.
Газета "Правда" сообщала, что, по уточненным данным, теперь не 100, как считалось ранее, а 327 летных экипажей совершили огненные тараны в годы Великой Отечественной войны. В картотеку героев занесены имена 617 летчиков, штурманов, воздушных стрелков-радистов, борттехников - представителей всех республик нашей страны.
В Москве одна из улиц названа именем Николая Гастелло. Приказом Министра обороны СССР имя Героя Советского Союза Николая Францевича Гастелло навечно занесено в списки Н-ской авиачасти. Свято хранится и светлая память о членах огненного экипажа кавалерах ордена Отечественной войны I степени лейтенантах А. А. Бурденюке, Г. Н. Скоробогатом, старшем сержанте А. А. Калинине. Неподалеку от Радошковичей стоит скромный обелиск легендарному экипажу. Благодарные советские люди приносят к подножию памятника цветы, преимущественно розы. Ведь в тот день, когда экипаж совершил бессмертный подвиг, у него был позывной "Роза".
По фашистским танкам
Директива Ставки Верховного Главнокомандования, подписанная наркомом обороны С. К. Тимошенко в 15 часов 30 минут 26 июня 1941 года, гласила:
"Командирам 3 и 1 дбак.
Мотомехчасти противника двигаются от Минска на Оршу и Могилев. Немедленно взлететь и систематическими непрерывными налетами днем и ночью уничтожать танки противника. Не допускать переправы через р. Днепр. Бомбардировать с высоты 400 метров не мелкими группами, а полками"{17}.
Речь шла уже не о Березине, а о переправах через Днепр. Ставка, очевидно, располагала более точными и достоверными данными о том, что прорвавшиеся немецкие танки обошли Минск с севера и, минуя его, продолжают движение в восточном и северо-восточном направлениях.
Но как выполнить директивное требование Ставки и немедленно взлететь, когда наши аэродромы почти пусты. Все самолеты уже вторично в течение дня вылетели на задание, бомбардируют и обстреливают скопления моторизованных войск противника в районе Радошковичи, Молодечно, Ошмяны, Крево, Раков.
Вместе с частями 3-го дальнебомбардировочного авиакорпуса эти цели подвергали своим атакам полки 47-й смешанной авиадивизии, 12-й и 13-й бомбардировочных авиадивизий фронтовой авиации. Гитлеровцы несли ощутимые потери. Это потом подтвердили показания военнопленных.
И вот, получив приказ Ставки, мы с нетерпением ждали возвращения авиаполков. Третий боевой вылет требовал известного времени на подготовку, а день клонился к вечеру. Я уже не говорю о том, что экипажи, действовавшие с большим напряжением, нуждались хотя бы в небольшом отдыхе, а материальную часть надо было не только осмотреть, но и отремонтировать, исправить повреждения после боевого вылета.
Правда, на аэродроме в районе Сухиничи оставались 1-й и 3-й тяжелобомбардировочные авиаполки, имевшие в общей сложности 60 четырехмоторных кораблей ТБ-3. И я приказал командиру 1-го авиаполка полковнику Ивану Васильевичу Филиппову возглавить сводную группу из двух авиачастей и в течение ночи на 27 июня наносить бомбардировочные удары по мотомехчастям противника в 25-30 километрах северо-восточное и северо-западнее Минска.
Такую же задачу, как и группе Филиппова, мы поставили ночным экипажам самолетов Ил-4. И хотя их было немного, они все же подкрепляли боевые действия тяжелобомбардировочных авиаполков.
Начало удара я назначил на 23.00. Соответственно были сделаны штурманские расчеты и подняты авиаполки. Но неожиданно, в то время когда самолеты уже находились в воздухе и до начала бомбометания осталось 40 минут, встал вопрос об изменении цели. Один из начальников отделов управления корпуса привел ко мне общевойскового полковника, который заявил, что прибыл из того самого района, который должны бомбить наши полки, и упорно утверждал, что там находятся советские войска. Было над чем задуматься!
Немедленно связался с П. Ф. Жигаревым и доложил ему о настораживающих сведениях, которые требовали дополнительной проверки. По наблюдению наших экипажей в том районе находились немецкие танки, автомашины и пехота. Более того, советские самолеты были обстреляны малокалиберной зенитной артиллерией, применявшей снаряды с черными разрывами, тогда как у нашей - белые. Одновременно я доложил о количестве вылетевших, тяжелых бомбардировщиков, которые приближались к цели, просил подтверждения - выполнять нам эту задачу или же во избежание ошибки нанести удар по запасной цели.
- Минуточку, сейчас уточню в Генеральном штабе, - ответил Жигарев.
Вскоре раздался звонок первого секретаря ЦК КП(б) Белоруссии П. К. Пономаренко. Он тоже имел сведения, что в районе, который мы собирались бомбить, находятся наши войска. Час от часу нелегче! Что делать? Время бежит, самолеты приближаются к цели. Снова звоню Жигареву, но к телефону никто не подходит. Осталось пятнадцать минут до назначенного для удара времени. Положение усложнилось тем, что ПВО сообщило о приближении большой группы немецких самолетов к Смоленску.
Вновь звоню в Москву, на этот раз прямо в Генеральный штаб. Докладываю, что с минуты на минуту Смоленск подвергнется бомбардировке и связь с нашими самолетами может прерваться. Надо немедленно решать: бомбить ли заданную цель или нам дадут запасную?
И опять слышится ответ:
- Минуточку, уточним!
Когда до начала удара осталось менее 5 минут, раздался наконец долгожданный звонок из Москвы.
- Уточнил, никаких наших войск в том районе уже нет, - заявил генерал П. Ф. Жигарев. - Бомбите! А паникера и болтуна - к ответственности!..
Едва мы успели передать по радио подтверждение группе наших самолетов выполнять поставленную задачу, как заухали зенитки, послышался пронзительный вой немецких бомб. Началась сильная бомбардировка железнодорожной станции и города Смоленск. От разрыва фугасок в нашем штабе вылетели стекла из окон, погас свет, на некоторое время нарушилась проволочная связь, в том числе и с расположенной за городом радиостанцией. Но все, что требовалось передать экипажам, было своевременно передано, хотя по-настоящему организованного и сосредоточенного удара по скоплению гитлеровцев не получилось.
В последнюю минуту командующий Западным фронтом решил перенацелить наши самолеты на передовые отряды механизированных войск противника, выдвигавшиеся по Минскому шоссе на Смолевичи и по шоссе от Слуцка до Старых Дорог. Это распоряжение, минуя нас, передал начальник штаба ВВС фронта полковник С. А. Худяков непосредственно командиру группы тяжелых бомбардировщиков полковнику И. В. Филиппову. И получилось, что первые двадцать взлетевших кораблей бомбардировали заданные нами цели, остальные же действовали по новым - силы оказались распыленными.
Из-за нарушения управления войсками штаб ВВС фронта не мог оповестить наземные части о сигнале "я - свой самолет". В результате экипажи, как было установлено, на эту ночь для опознавания выпускали зеленую ракету, а наша зенитная артиллерия продолжала обстреливать их. Интенсивный огонь по ТБ-3 вел и противник.
И все-таки действия первых двадцати экипажей, бомбивших основную цель, были довольно эффективными. Их наблюдали и высоко оценили бойцы и командиры 100-й стрелковой дивизии генерала И. Н. Руссиянова.
Исправных самолетов с каждым днем становилось все меньше. Зато росло количество кораблей, находившихся в ремонте. И вот как-то в момент, когда я озабоченно размышлял над сводкой об оставшихся в боевом строю машинах, неожиданно прилетел командир 51-го дальнебомбардировочного авиаполка и доложил, что эта часть передается нам из 2-го дальнебомбардировочного корпуса. Это пришлось как нельзя кстати, и вновь прибывший полк я передал в 52-ю авиадивизию. Всего лишь сутки смогли мы выделить летному составу на изучение обстановки, подготовку материальной чисти, прочие дела и сразу же стали планировать выполнение боевого задания.
Гитлеровцы интенсивно бомбили Смоленск. Доставалось и нам, поскольку штаб авиакорпуса размещался почти в центре города, а прикрытие было слабое. Уже на другой день войны пришлось создать нештатный отряд истребителей И-16 из числа севших на наши аэродромы летчиков, которым ставилась задача во взаимодействии с зенитной артиллерией уничтожать немецкие бомбардировщики, не допускать их к железнодорожному узлу и городу.
Опыт ночной подготовки у летчиков-истребителей невелик. Помню, один из них, подвижный, смуглый пилот, по национальности татарин, откровенно признался, что ночью вообще не летал, но непременно потренируется и от других отставать не будет.
Я с удовлетворением наблюдал смелые атаки наших истребителей, успешно взаимодействовавших с зенитными прожекторами. Невзирая на огонь немецких бомбардировщиков, они смело сближались с противником на короткую дистанцию и завершали атаки прицельным огнем. На глазах многих вражеский Ю-88 сбил тот энергичный мой собеседник, решивший от других не отставать. Свое слово он сдержал. К сожалению, в быстром беге событий первых дней войны подвиг скромного воздушного бойца не был отмечен достойной наградой, и я, даже не запомнил его фамилии, за что себя не раз укорял. Но помню младшего лейтенанта Кондрашева. На истребителе И-153 29 июня он уничтожил один немецкий бомбардировщик, а другой подбил. Отлично обученный летчик и на устаревшем самолете, как днем, так и ночью, успешно уничтожал врага.
Непрерывно неся потери, фашисты не прекращали, однако, бомбардировок Смоленска. Во время одного из ночных налетов гитлеровцам удалось поджечь на нашем аэродроме здания окружных ремонтных авиамастерских и прилегающие к ним дома. Загорелось и несколько истребителей ремонтного фонда. На одном самолете находился патронный ящик, и, когда патроны начали взрываться, создалось впечатление беспорядочной стрельбы. К звуковым эффектам добавились зрительные. Для подсвета целей немцы применили светящие авиабомбы, сбрасывая их со значительной высоты. Снижавшиеся на парашютах цилиндры с выгоревшим осветительным составом принимались неопытными наблюдателями за вражеских десантников, и в штаб отовсюду начали звонить, сообщая о гитлеровском десанте.
Получив тревожный сигнал, я немедленно выехал на аэродром. На поверку никакого вражеского десанта но оказалось.
Конечно, неплохо, что люди проявляли бдительность, однако не обходилось и без курьезов. Когда вражеский налет на Смоленск был отбит, мне потребовался заместитель по политической части бригадный комиссар Одновол, но он бесследно исчез. Одновременно с ним пропал и начальник оперативного отдела штаба авиакорпуса подполковник Ильин.
На рассвете, когда я вернулся с аэродрома в управление корпуса, в кабинете раздался телефонный звонок. Звонил Одновол. Спрашиваю, куда же ты запропастился, Александр Кириллович? Отвечает, что вместе с Ильиным его задержали патрули из общевойскового соединения.
Оказывается, когда началась бомбардировка, Одновол и Ильин вышли из помещения на крыльцо. И вот проходившему мимо патрулю они показались подозрительными: с бритыми головами, фуражки, как на грех, с задранным сзади верхом. Не помогли никакие объяснения, ни удостоверения.