Глава шестнадцатая
Из рецензии Брукса Аткинсона на «Город женщин» в «Нью-Йорк таймс» от 30 ноября 1940 года:
Несмотря на полное неправдоподобие, пьеса определенно не лишена обаяния. Сюжет динамичен и богат на изящные повороты, все актеры играют превосходно почти в равной мере… Но величайшим достоинством «Города женщин» является редкая возможность увидеть на сцене Эдну Паркер Уотсон. Прославленная британская актриса, обычно блистающая в трагических ролях, продемонстрировала незаурядный комический дар. Невероятно интересно наблюдать, как миссис Уотсон искусно высвечивает абсурдные ситуации, в которых то и дело оказывается ее персонаж. Ее уморительно забавная и щедрая на тонкие нюансы игра превращает эту непритязательную комедию в чистую радость театрала.
Накануне премьеры у нас тряслись поджилки, и все чуть не перессорились между собой.
Билли собирался позвать на спектакль старых друзей и светских сплетников, колумнистов и бывших любовниц, а также всех журналистов, критиков и газетчиков, которых знал по их статьям или лично. (А знал он абсолютно всех.) Пег с Оливией категорически воспротивились.
– Не уверена, готовы ли мы к такой публике, – сказала Пег, точь-в-точь как домохозяйка, которая с ужасом узнает, что муж пригласил на ужин начальника и ей необходимо в кратчайшие сроки накрыть идеальный стол.
– Значит, надо подготовиться, – ответил Билли. – Премьера через неделю.
– Мне в этом театре критики не нужны, – отрезала Оливия. – Терпеть не могу критиков. Они иногда такие безжалостные.
– А ты сама веришь в наше шоу? – спросил Билли. – Оно тебе хотя бы нравится?
– Нет, – отвечала Оливия. – Ну разве что местами.
– Знаю, что пожалею о своем вопросе, но не могу удержаться: и какими же именно местами?
Оливия глубоко задумалась.
– Пожалуй, мне нравится увертюра.
Билли закатил глаза:
– Ты прямо-таки ходячая напасть, Оливия. – Он повернулся к Пег: – Придется рискнуть, солнышко. О пьесе должны говорить. И я не допущу, чтобы на премьере единственной знаменитостью в зале был я сам.
– Дай хотя бы неделю разыграться, – взмолилась Пег.
– Не поможет, Пег. Если шоу удачное, оно останется таковым и через неделю, сколько ни разыгрывайся. Предлагаю сразу узнать, зря мы потратили деньги и время или все-таки не зря. В зале должны сидеть большие шишки, иначе дело не выгорит. Если спектакль им понравится, они расскажут друзьям, те придут посмотреть и расскажут своим друзьям, и дальше все покатится как снежный ком. Раз уж Оливия не разрешила мне потратиться на рекламу, пусть о премьере гавкает каждая собака. Чем раньше мы добьемся аншлагов, тем скорее Оливия перестанет смотреть на меня волком, – но аншлагов нам не видать, пока народ о нас вообще не знает.
– По-моему, это вульгарно – приглашать друзей на собственный спектакль и ожидать от них бесплатной рекламы, – проворчала Оливия.
– А как иначе оповестить публику о нашей премьере, Оливия? Или ты предлагаешь мне раздавать листовки на углу?
Судя по лицу Оливии, этот вариант ее больше устраивал.
– Главное, чтобы на листовках не было надписи «Грядет конец света», – пробормотала Пег, которая, похоже, не очень-то и шутила.
– Пегси, – возмутился Билли, – где твоя уверенность? Мы им всем покажем. И ты это знаешь. Знаешь, что мы поставили хорошее шоу. Нутром чуешь, как и я.
Но Пег по-прежнему сомневалась.
– Сколько лет ты мне твердил, что должна «чуять нутром», но обычно я чую только одно: у меня сосет под ложечкой, как бывает, когда потеряешь кошелек.
– Скоро я набью твой кошелек деньгами до отказа, – пообещал Билли. – А ты смотри и наслаждайся.
Из рецензии Хейвуда Брауна в «Нью-Йорк пост»:
Эдна Паркер Уотсон давно служит украшением британской театральной сцены, но после «Города женщин» остается лишь сожалеть, что эта актриса не перебралась на наши берега раньше. Ее стараниями незамысловатая комическая пьеска превратилась в спектакль, который надолго запомнится театралам… Она играет обедневшую аристократку, вынужденную открыть бордель, чтобы содержать семейный особняк… Чистый восторг вызывают и песни Бенджамина Уилсона, и блестящая танцевальная труппа… Новичок Энтони Рочелла великолепен в роли уличного Ромео, а гипнотическая чувственность Селии Рэй придает спектаклю пряную эротическую ноту.
За несколько дней до премьеры Билли пошел вразнос и начал сорить деньгами – еще безумнее обычного. Он пригласил для артистов двух норвежских массажисток. Пег пришла в ужас от такой расточительности, но Билли заявил: «В Голливуде так принято. Массаж успокаивает нервы». Он позвал в «Лили» врача, который сделал всем витаминные уколы. Велел Бернадетт привести своих кузин и тетушек с детьми и племянниками, чтобы вычистить театр до блеска. Нанял местных ребят полить из шлангов фасад «Лили»; заменил все лампочки и светофильтры на прожекторах.
На генеральную репетицию Билли заказал угощение от Тутса Шора: икру, копченую рыбу и канапе. Нанял фотографа, чтобы тот сделал рекламные снимки актеров в костюмах. Велел расставить в фойе огромные букеты орхидей, которые, вероятно, обошлись не дешевле моего обучения в колледже (хотя пользы принесли наверняка больше). Пригласил для Эдны и Селии косметолога, маникюршу и гримершу.
В день премьеры Билли созвал юнцов и безработных из нашего квартала, выдал им по пятьдесят центов (неплохой заработок для тех времен, для детей уж точно) и велел ошиваться у театра, создавая шумиху и суету. А самому горластому пареньку приказал кричать: «Билетов нет! Билетов нет! Все билеты распроданы!»
А вечером накануне спектакля Билли неожиданно вручил Эдне, Пег и Оливии подарки – на удачу. Эдне достался тоненький золотой браслет от Картье, как раз в ее стиле. Пег – изысканное новое кожаное портмоне от Марка Кросса.
– Вот увидишь, Пегси, новый кошелек тебе скоро пригодится, – подмигнул ей Билли. – Когда мы подсчитаем выручку за билеты, твой старый лопнет по швам.
Что касается Оливии, ей Билли торжественно вручил упакованную во множество слоев оберточной бумаги и украшенную бантиками подарочную коробку. Когда Оливия наконец добралась до ее содержимого, внутри оказалась бутылка джина.
– Твоя личная заначка для анестезии, – пояснил Билли. – Чтобы не умереть со скуки и высидеть премьеру пьесы, которая так тебе ненавистна.
Из рецензии Дуайта Миллера в «Нью-Йорк уорлд телеграм»:
Пусть театралы не обращают внимания на потертые и продавленные кресла театра «Лили»; на штукатурку, которая запросто может спорхнуть с потолка и приземлиться на голову зрителям, когда танцоры на сцене особенно громко топнут; на безвкусные декорации и тусклые прожектора. Да, вы просто обязаны забыть про все эти неудобства и стремглав бежать на Девятую авеню, чтобы увидеть Эдну Паркер Уотсон в «Городе женщин»!
Когда зрители начали рассаживаться, вся труппа в полном облачении и в гриме столпилась за кулисами, прислушиваясь к приятному гулу полного зала.
– Соберитесь в круг, – велел Билли, – ваш час настал.
Артисты окружили его неплотным кольцом. Все были как на иголках. Я стояла рядом с Энтони, гордясь им как никогда, и держала его за руку. Он крепко поцеловал меня, потом отпустил мою руку, перекатился с пяток на мыски и несколько раз ткнул в воздух сжатыми кулаками, как боксер перед выходом на ринг.
Билли достал из кармана фляжку, хорошенько приложился к ней и передал Пег. Та тоже сделала большой глоток.
– Я не мастер говорить речи, – начал Билли. – Цветистые фразы – не мое, и мне не нравится быть в центре внимания. – Артисты рассмеялись. – Но вот что я вам скажу, народ: в рекордно короткие сроки и при почти полном отсутствии бюджета у вас получилось отличное шоу. Ни на Бродвее, ни тем более в Лондоне не найдется спектакля, который переплюнет тот, что мы сегодня покажем нашей почтенной публике.
– Вряд ли в Лондоне сейчас что-нибудь показывают, дорогой, – сухо поправила его Эдна. – Разве что военную хронику…
Артисты снова заулыбались.
– Спасибо, Эдна, – кивнул Билли. – Ты напомнила мне, о чем я хотел сказать. Слушайте меня внимательно: если на сцене вы занервничаете или растеряетесь, смотрите на Эдну. Отныне она ваш командир, и с ней вы в хороших руках. Эдна – самый высокий профессионал, с которым вы имеете честь разделить сцену. Эту женщину ничем не смутить. Смотрите на нее и учитесь. Заряжайтесь ее спокойствием и уверенностью. Помните: зрители готовы простить артисту что угодно, кроме растерянности. Забыли слова? Несите любую чушь, а Эдна найдет способ выйти из положения. Доверьтесь ей – она работает на сцене со времен испанской инквизиции, правда же, Эдна?
– И даже раньше, – с улыбкой кивнула она.
Эдна выглядела восхитительно в лиловом наряде от «Ланвин», который мы отыскали у Луцких. Я потратила кучу времени и сил, чтобы подогнать платье под нее, и ужасно гордилась своими костюмами для Эдны. Загримировали ее тоже прекрасно (ну еще бы). Она по-прежнему была собой, но стала более яркой и царственной. С блестящими, аккуратно подстриженными черными волосами и в роскошном лиловом платье она напоминала китайскую лаковую статуэтку – безупречную, изысканную и драгоценную.
– И еще кое-что, прежде чем я передам слово нашему несравненному режиссеру, – продолжил Билли. – Помните: зрители, которые пришли сегодня в театр, не хотят вас возненавидеть. Они хотят полюбить вас. Мы с Пег за минувшие годы поставили тысячи спектаклей для самой разной аудитории, и я разбираюсь в желаниях зрителей. Они хотят влюбиться. И вот вам совет от старого ловеласа: полюбите их первыми, и они не смогут удержаться от ответных чувств. Так что идите и покажите им свою любовь.
Билли помолчал, смахнул слезу, а потом заговорил снова.
– А теперь слушайте, – сказал он. – Я перестал верить в Бога в Первую мировую, да и вы бы тоже перестали, если бы повидали с мое. Но иногда у меня случаются рецидивы – обычно когда я выпью или расчувствуюсь, а сейчас я и пьян, и расчувствовался, – так что простите меня, друзья мои, но давайте возьмемся за руки и помолимся.
Невероятно, но Билли говорил серьезно.
Мы склонили головы. Энтони снова взял меня за руку, и меня пробрала дрожь, как от любого его прикосновения, даже случайного. Кто-то взял меня за другую руку и сжал ее, и я узнала ладонь Селии.
Это был самый счастливый миг за всю мою жизнь.
– Дорогой Бог, кем бы ты ни был, – начал Билли, – прошу, благослови этих скромных артистов. Благослови этот старый несчастный театр. Благослови бездельников, что сидят сейчас в зале, и заставь их нас полюбить. Благослови наше никчемное маленькое шоу. В нашем жестоком и беспощадном мире оно не имеет никакого смысла, но мы все равно его покажем. Пусть наши усилия будут не напрасными. Мы просим твоего благословения – кем бы ты ни был, верим мы в тебя или нет (а большинство из нас не верит). Аминь.
– Аминь, – хором повторили мы.
Билли еще раз глотнул из фляжки и спросил:
– Хочешь что-нибудь добавить, Пег?
Моя тетя улыбнулась. В тот момент она выглядела лет на двадцать.
– Валите-ка на сцену, ребятки, – сказала она, – и порвите зал в клочья.
Из рецензии Уолтера Уинчелла в «Нью-Йорк дейли миррор»:
Где бы ни выступала Эдна Паркер Уотсон и в каком бы спектакле ни играла – я готов смотреть на нее вечно. Она на голову выше любой другой артистки, считающей себя звездой. Уотсон выглядит по-королевски, но может задать жару. «Город женщин» – настоящий шедевр абсурда, друзья мои, и это комплимент, уж поверьте… А Селия Рэй? Позор тому, кто столько лет прятал от нас это восхитительное создание. Вряд ли вы рискнете оставить с ней наедине супруга или возлюбленного, но не это ли высшая похвала для старлетки?.. Однако не волнуйтесь, дамочки, там найдется лакомый кусочек и для вас: я уже слышу, как вся женская половина публики вздыхает по Энтони Рочелле, которому прямая дорога в Голливуд… Дональд Герберт безумно забавен в роли слепого карманника – лучшая метафора для иных нынешних политиков!.. Что до Артура Уотсона, тот слишком молод для своей жены, а она слишком для него хороша. Видимо, в этом секрет их семейного счастья. Но если в жизни он такой же чурбан, как и на сцене, мне жаль его прекрасную женушку!
Первой сорвала овации Эдна.
Акт 1, сцена 1: миссис Алебастр пьет чай с дамами из высшего общества. За обычной светской болтовней она невзначай сообщает, что ее муж вчера пострадал в автокатастрофе. Дамы в ужасе ахают, и одна спрашивает:
– Насколько серьезно?
– Я всегда говорю совершенно серьезно, – отвечает миссис Алебастр.
Следует долгая пауза. Дамы растерянно смотрят на нее. Миссис Алебастр размешивает чай ложечкой, оттопырив мизинец. А потом невинно уточняет:
– Ах, вы о его состоянии? Тогда насмерть.
Зал взорвался хохотом.
За кулисами Билли сжал тетину руку и произнес:
– Они наши, Пегси.
Из рецензии Томаса Лессига в «Морнинг телеграф»:
Взгляды мужской части аудитории, безусловно, будут прикованы к сексапильной Селии Рэй, но искушенные театралы не смогут оторвать глаз от Эдны Паркер Уотсон – звезды мирового уровня, чья слава наконец докатилась и до Америки.
Тот же акт 1, но чуть позже: Счастливчик Бобби пытается уговорить миссис Алебастр заложить драгоценности и на полученные деньги открыть притон.
– Я не могу их продать! – восклицает она, прижимая к груди большие золотые часы на длинной цепочке. – Это мой подарок мужу!
– Теперь-то они ему вряд ли понадобятся, – замечает Бобби.
Эдна и Энтони перебрасывались репликами, словно теннисными мячиками, и не упустили ни одной подачи.
– Но отец учил меня никогда не лгать, не жульничать и не воровать! – говорит миссис Алебастр.
– Как и мой! – Счастливчик Бобби прижимает руки к сердцу, демонстрируя искренность: – Папаша говаривал, что главное для мужчины честь – разве что подвернется шанс сорвать куш, и вот тогда впору и брата облапошить, и сестру в бордель продать.
– Надеюсь, хотя бы в приличный бордель, – отвечает миссис Алебастр. (Знала бы ты, чего нам стоило уговорить Оливию не вырезать этот диалог!)
– Вот видите, леди, мы с вами мыслим одинаково! – заключает Бобби, и они запевают свой дуэт «Нам не указ закон, откроем мы притон».
Это был мой любимый момент во всем спектакле. В середине песни у Энтони было танцевальное соло – он исполнял чечетку, да так, что искры из-под каблуков летели. Я видела его хищную улыбку в луче прожекторов; он отплясывал с такой яростью, будто намеревался пробить в сцене дыру. А зрители – собранные в зале всеми правдами и неправдами сливки нью-йоркских театральных кругов – восторженно притоптывали в такт, точно уличные мальчишки. Сердце у меня готово было разорваться. Они обожали Энтони! Однако в глубине души, под радостью от его успеха, меня терзал страх: «Этот парень станет звездой, и я его потеряю».
Но когда сцена закончилась, Энтони помчался за кулисы в насквозь пропотевшем костюме, прижал меня к стенке и принялся целовать с бешеной страстью, и на мгновение мне удалось забыть свои страхи.
– Я лучше всех, – рычал он. – Ты видела меня, детка, ты видела? Я лучше всех! Со мной никто не сравнится!
– Да, Энтони, да! С тобой никто не сравнится! – визжала я, ведь что еще может ответить своему парню влюбленная по уши двадцатилетняя девчонка?
(Впрочем, справедливости ради скажу, Анджела, что Энтони действительно был необычайно зажигательным.)
Потом настал черед Селии открыть душу, и она спела жалобную песенку о том, как хочет завести ребеночка, – но спела своим низким голосом с хрипотцой и грубоватым бронксским акцентом. Вот тут-то в зале не осталось ни одного равнодушного; все попались в ее сети. Каким-то образом ей удалось одновременно выглядеть сексапильной и простодушной, а это нелегко. К концу ее номера зрители вопили и свистели, точно пьяницы в дешевом баре. Причем она завела не только мужчин: клянусь, я слышала в общем восторженном хоре и женские голоса.
В антракте зал и коридоры наполнились приятным мерным гулом: мужчины закуривали сигареты в фойе; женщины в атласных платьях теснились в дамской комнате. Билли велел мне слиться с толпой и послушать разговоры.
– Я бы и сам пошел, но меня слишком многие знают, – объяснил он. – Мне не нужно вежливое мнение; мне нужно честное. Добудь мне честное мнение.
– Но как? – спросила я.
– Если они обсуждают пьесу – хорошо. Если вспоминают, где припарковали машину, – плохо. Но в первую очередь ищи признаки гордости за себя. Когда зрителям нравится спектакль, они прямо-таки пыжатся от гордости, как будто сами поставили шоу, самовлюбленные ублюдки. Иди и посмотри, гордятся они собой или нет.
Я потолкалась среди публики, изучая счастливые, порозовевшие лица. Все здесь выглядели богатыми, откормленными и крайне довольными собой. И без конца говорили о пьесе – о божественных формах Селии, о прекрасной игре Эдны, о танцорах, о песнях. Даже повторяли друг другу шутки и снова смеялись над ними.
– Никогда не видела столько довольных собой людей, – доложила я Билли, вернувшись за кулисы.
– Отлично, – ответил тот. – Еще бы они не были довольны.
Перед началом второго акта он произнес еще одну речь – впрочем, на этот раз покороче:
– Теперь важно одно: с каким ощущением они уйдут. Если в середине второго акта вы перестанете стараться, зрители забудут, как любили вас в первом. Заслужите их любовь еще раз. Финал должен быть не просто хорошим; он должен быть грандиозным. Покажите им, ребятки.
Акт 2, сцена 1: в особняк миссис Алебастр является законопослушный мэр, намереваясь закрыть нелегальное казино с борделем, о котором ему сообщили. Он маскируется под обычного игрока, но Счастливчик Бобби узнает о его планах и предупреждает миссис Алебастр.
Девочки из борделя быстро надевают платья горничных поверх откровенных нарядов с блестками, крупье прикидываются дворецкими. Игорные столы накрывают кружевными скатертями, а посетители казино делают вид, будто зашли в особняк полюбоваться садом. Мистер Герберт, слепой воришка, любезно помогает мэру снять пальто и попутно вытаскивает у него кошелек. Миссис Алебастр приглашает мэра на чаепитие в зимний сад, незаметно пряча в корсет игральные фишки.
– Какой шикарный у вас дом, миссис Алебастр, – говорит мэр, исподтишка высматривая признаки незаконной деятельности. – Настоящий дворец. Ваша семья приплыла на «Мэйфлауэре»?
– Скажете тоже, – отвечает Эдна с безупречным британским выговором, элегантно обмахиваясь веером из игральных карт. – У моих предков всегда были свои корабли!
Ближе к концу шоу, когда Эдна запела свою пронзительную балладу «Не влюбиться ли мне», в зале наступила такая тишина, будто он опустел. А едва она завершила последнюю печальную ноту, зрители повскакали с мест и зааплодировали. Эдну четырежды вызывали на бис, прежде чем спектакль продолжился. Мне и раньше приходилось слышать выражение «гвоздь программы», но лишь в тот вечер я поняла его истинное значение.
Эдна Паркер Уотсон действительно была таким гвоздем.
Когда же дошло до заключительного общего номера «Налей-ка нам двойную», я страшно разозлилась на Артура Уотсона: он пытался танцевать синхронно с остальными, но ничего у него не получалось. К счастью, аудитория, кажется, совсем не замечала его неуклюжести, а фальшивые ноты Артура заглушал оркестр. К тому же зрители хором подпевали и хлопали в такт припеву («Налей нам джина, / налей нам рома, / на свете нету / милей притона»). Их лица сияли чистейшим восторгом.
А потом все закончилось.
Занавес опустился и поднялся снова. Я устала считать, сколько раз артистов вызывали на бис. На сцену летели букеты. И наконец в зале зажегся свет, зрители расхватали свои пальто и испарились как дым.
Мы же в полном изнеможении выбрались на сцену и безмолвно застыли перед пустым залом, под сводами которого еще витали отзвуки аплодисментов, – так потрясены мы были собственным творением.
Из рецензии Николса Т. Флинта в «Нью-Йорк дейли ньюс»:
Драматург и режиссер Уильям Бьюэлл сделал умный ход, пригласив Эдну Паркер Уотсон на столь легкую роль. В этой беспечной, но остроумной пьеске миссис Уотсон берется за дело с присущим ей энтузиазмом и добивается успеха, подтягивая до своего уровня и остальных актеров. Лучшего спектакля и не придумаешь, особенно в наши мрачные времена. Скорее бегите смотреть «Город женщин» и отвлекитесь от всех забот. Миссис Уотсон – яркий пример того, почему нужно чаще приглашать лондонских артистов в Нью-Йорк и всеми силами стараться удержать их здесь.
Остаток вечера мы просидели в «Сардис»[28] в ожидании первых рецензий – и в процессе напились до полуобморока. Естественно, артисты «Лили» не привыкли ждать рецензий в «Сардис» – они вообще не привыкли ждать рецензий, раз на то пошло. Но сегодня случай был особенный.
– Главное – что скажут Аткинсон и Уинчелл, – наставлял нас Билли. – Если удастся зацепить и высоколобую прессу, и желтые газетенки – можно считать, дело в шляпе.
– Я даже не знаю, кто такой Аткинсон, – зевнула Селия.
– Зато, сладкая моя, он теперь знает, кто ты такая, это я гарантирую. Он глаз с тебя не спускал весь вечер.
– А он знаменит? У него деньги есть?
– Он газетчик. У газетчиков ни гроша за душой. Зато у них есть власть.
А дальше случилось нечто из ряда вон. К Билли подошла Оливия с двумя бокалами мартини и протянула один ему. Билли удивленно принял напиток и удивился еще больше, когда Оливия подняла свой бокал в знак признания.
– Ты недурственно справился с этим шоу, Уильям, – сказала она. – Весьма недурственно.
Билли расхохотался:
– «Весьма недурственно»? Из твоих уст, Оливия, это величайший комплимент!
Эдна присоединилась к нам с небольшим опозданием. На выходе из-за кулис ее окружила толпа поклонников; все хотели взять автограф. Она могла бы улизнуть от них, подняться наверх и подождать, пока толпа разойдется, но предпочла порадовать массы своим обществом. Затем она не иначе как приняла ванну, потому что выглядела свежей, чистой и переоделась в голубой костюм, который наверняка стоил кучу денег (определить это мог лишь знаток, а я как раз была знатоком). Образ довершала небрежно перекинутая через плечо лисья горжетка. Ее сопровождал красавчик муж, этот идиот, который чуть не испортил нам финал своими неуклюжими копытцами. Он сиял, видимо воображая себя главной звездой вечера.
– Прославленная Эдна Паркер Уотсон! – воскликнул Билли, и мы поприветствовали Эдну аплодисментами.
– Осторожнее, Билли, – осадила его Эдна. – Мы еще не читали рецензий. Артур, дорогой, будь добр, принеси мне самый ледяной коктейль, что смешивают в этом заведении.
Артур ушел искать бар, а я невольно задумалась, хватит ли у него мозгов найти обратную дорогу.
– Благодаря тебе все получилось, Эдна, – сказала Пег.
– Это благодаря вам все получилось, дорогие мои. – Эдна взглянула на Билли и Пег. – Вы придумали и создали это шоу. А я всего лишь несчастная жертва войны, благодарная за ангажемент.
– Так и тянет напиться и забыться, – пробормотала Пег. – Ждать отзывов просто невыносимо. Как тебе удается сохранять спокойствие, Эдна?
– А откуда ты знаешь, что я не напилась?
– Нет, сегодня мне надо держать себя в руках, – засомневалась Пег. – Или ладно, наплевать на все. Вивиан, дорогая, догони Артура и попроси его принести в три раза больше коктейлей, чем он изначально собирался.
«Если он вообще сумеет их сосчитать», – подумала я.
Подойдя к бару, я принялась махать рукой бармену, пытаясь привлечь его внимание, и тут мужской голос совсем рядом произнес:
– Мисс, позволите вас угостить?
Я обернулась с кокетливой улыбкой и увидела своего брата Уолтера.
Узнала я его не сразу, поскольку было дико и непривычно видеть его здесь, в Нью-Йорке, – в моем мире, в окружении моих знакомых. К тому же меня обескуражило семейное сходство: мы с Уолтером были так похожи, что поначалу я решила, будто врезалась в зеркало.
Но какая нелегкая занесла его в Нью-Йорк?
– Кажется, ты не очень-то рада меня видеть, – с осторожной улыбкой заметил брат.
А я даже не знала, рада я или не рада. Я просто ужасно растерялась. Первым делом я решила, что у меня большие неприятности. Наверное, родители пронюхали о моем аморальном поведении и отправили за мной старшего братца, чтобы тот срочно вернул меня домой. Я даже глянула Уолтеру через плечо – вдруг там стоят мама с папой, и тогда мои веселые деньки в Нью-Йорке определенно подошли к концу.
– Ви, не дергайся ты так, – успокоил меня брат. – Я тут один. – Он словно прочел мои мысли. Что мне совсем не понравилось. – Заглянул посмотреть вашу пьеску. Отличный спектакль, кстати. Вы молодцы.
– Уолтер, но как ты вообще оказался в Нью-Йорке? – Я вдруг спохватилась, что платье у меня слишком открытое, а на шее – след от засоса, хоть уже и побледневший.
– Я бросил колледж, Ви.
– Ты бросил Принстон?!
– Ага.
– А папа знает?
– Да, Ви, знает.
Бессмыслица какая-то. Ведь это же я паршивая овца в семье, не Уолтер. А теперь он бросает Принстон? Мне вдруг представилась картина, как Уолтер решает пуститься во все тяжкие – и после стольких лет идеального поведения отправляется в Нью-Йорк, чтобы вместе со мной предаться пьянству, разгулу и танцам до упаду в клубе «Аист». Может, это я его вдохновила?
– Я записался во флот, – сказал он.
А. Теперь все ясно.
– Через три недели начинается обучение в офицерской школе, Ви. И я буду проходить курс прямо здесь, в Нью-Йорке, чуть выше по реке, в Верхнем Вест-Сайде. На Гудзоне стоит списанный боевой крейсер, на котором проводят учения. Офицеров не хватает, берут всех, у кого есть хотя бы два года колледжа. Подготовка длится всего три месяца, Ви. Начну сразу после Рождества. После выпуска получу звание младшего лейтенанта. И уже весной отплываю – куда пошлют.
– Но что папа сказал о твоем уходе из Принстона? – не унималась я.
Голос у меня звучал странно и как-то сдавленно. Мне по-прежнему было очень неловко, но я старательно поддерживала беседу и делала вид, что все в порядке, как будто мы с Уолтером каждую неделю вот так запросто болтаем в «Сардис».
– Он в ужасе, вот что, – ответил Уолтер. – Но не ему выбирать за меня. Я уже совершеннолетний и способен принять решение самостоятельно. Я позвонил Пег и предупредил, что приезжаю. Она предложила пожить у нее пару недель до начала занятий в офицерской школе. Посмотреть Нью-Йорк. Посетить достопримечательности.
Уолтер будет жить в «Лили»? Мой брат? С нашей компанией дегенератов?
– Но тебе ведь необязательно идти во флот, – растерянно пробормотала я.
По моим представлениям, Анджела, матросами становились лишь неграмотные мальчишки, у которых не было других шансов продвинуться. Кажется, я слышала это от отца. Да, именно так он и говорил, слово в слово.
– Идет война, Ви, – сказал Уолтер. – Америка тоже будет воевать. Рано или поздно.
– Америка будет, но ты не обязан, – упрямо возразила я.
Брат посмотрел на меня, и в его взгляде читались непонимание и осуждение.
– Это моя страна, Ви. Естественно, я обязан.
С другого конца зала раздались ликующие возгласы. Разносчик газет принес первые выпуски.
Первые восторженные рецензии.
Свою любимую, Анджела, я приберегла напоследок.
Из рецензии Кита Ярдли в «Нью-Йорк сан» от 30 ноября 1940 года:
«Город женщин» стоит посмотреть ради одних лишь костюмов Эдны Паркер Уотсон – они безукоризненны от первого до последнего стежка.