При проведении повторных взрывов в полостях столкнулись с той же проблемой, как и при тушении горящего газового фонтана. Даже спустя несколько лет после первого взрыва температура в скважине была 100 и более градусов по Цельсию. Само изделие термостойкое — выдерживало такую температуру, а вот выпускаемые промышленностью измерительные кабели контроля работы автоматики типа РК выдерживали только 71 градус. Кроме того, цемент при наборе прочности еще добавлял повышение температуры на 17–20 градусов Цельсия. Кабели могли не выдержать. Специальные термостойкие кабели были большим дефицитом. Как снизить температуру, воздействующую на кабели РК?
И вновь испытатели в кратчайшие сроки нашли выход. Дефицитные термостойкие кабели разместили от манжеты ниже до изделия, а те, что идут сверху от устья скважины до манжеты, решили обезопасить от перегрева, снизив температуру схватывания цемента забивочного комплекса за счет добавки барханного песка в цемент. Оставалось лишь определить, какое количество песка надо добавить, чтобы получить общую температуру схватывания цемента не более 70 градусов и необходимую по проекту прочность 50 килограммов на квадратный сантиметр!
Для этого пришлось осуществить научный строительный эксперимент, не имеющий к ядерному никакого отношения. Он потребовал смекалки и времени, так как несколько суток велись наблюдения и измерения.
В результате получили в трубе температуру 56 градусов, при этом прочность цемента уже на третьи сутки превысила необходимую. Особо сложным являлся район манжеты, где через ее пазы будут соединены все измерительные кабели РК-75 с нижними термостойкими. В этом месте ожидалась самая высокая температура, равная сумме температур разогрева расплава и затвердевания цемента забивочного комплекса.
Манжета представляла собой металлический круг из двух или трех пластин стали толщиной 10–12 миллиметров с пазами для прохода кабелей, укрепленный на спускной колонне труб и служащий основанием для создания забивочного комплекса. Решили после подсоединения всех измерительных кабелей на манжете выстроить по всему диаметру обсадной колонны специальное сооружение (позднее его обозвали «печкой») из кирпичей и глины высотой около полутора метров с пазами для кабелей, затем, залив пазы цементом, произвести спуск изделия в скважину. Провели опытный эксперимент, который обнадежил.
О его результатах доложили своему руководству и Г. А. Цыркову в министерство. Предстояло принять трудное решение, так как представители проектного института во главе с Ю. А. Валентиновым категорически выступали против, считая данное решение авантюрой. По их мнению, создать низкотемпературный цемент в степи в течение нескольких дней невозможно. Специальные институты над этим работают десятилетиями, а тут какие-то рационализаторы. Только благодаря смелости и глубокому пониманию сути дела Г. А. Цырковым было дано добро. И опыт был успешно проведен. Примечательно, что оформленный как рацпредложение данный способ снижения температуры цемента в забое долго путешествовал между министерством и Промниипроектом. Там и сгинул. Однако примерно через два года авторы его узнали об изобретении, слово в слово повторившем способ снижения температуры цемента в забое при испытаниях изделий, примененный тогда ими. А новоявленными «изобретателями» стали как раз те, кто считал ранее способ авантюрой, плюс ряд высокопоставленных руководителей, никогда не принимавших участия в этих работах[138].
В итоге с 1966 по 1979 год включительно на площадке «Галит» при проведении исследовательских работ по созданию полостей в массиве каменной соли, при разработке технологии получения трансурановых элементов, их извлечения, бурения и разбуривания скважин и тому подобного было подорвано 22 изделия. При этом было создано девять полостей в массиве каменной соли общим объемом приблизительно 1200 тысяч кубических метров и одна провальная воронка диаметром приблизительно 450 метров, глубиной около 18 метров. Пять полостей из девяти были залиты водой во время проведения исследовательских работ. Общий объем залитых водой полостей составил около 500 тысяч кубических метров. Четыре полости общим объемом приблизительно 600 тысяч кубических метров сухие, хорошо сохраняются на глубинах до тысячи метров.
Была разработана и опробована технология не только создания полостей, их обследования, но и наработки трансурановых элементов, их извлечения из полостей, а также захоронения радиоактивных отходов в полости и рекультивация земель площадок. На этом фактически закончились все научно-исследовательские работы по созданию больших емкостей (полостей) с помощью ядерных взрывов на больших глубинах в массиве каменной соли в районе Большого Азгира в Казахстане.
В связи с благоприятными геофизическими свойствами вмещающих пород (солей) полости могут быть использованы для различных народно-хозяйственных целей: хранения нефтепродуктов, конденсата и горючих газов, захоронения химических отходов различной токсичности, в том числе и радиоактивных. Чтобы использовать полости по назначению, нужно лишь восстановить вход в полости через ствол скважины.
В целях обеспечения безопасности населения в 1986 году было разработано техническое задание, а в 1987 году — рабочий проект, который предусматривал перемещение радиоактивных отходов с поверхности «грязных» технологических площадок в одну из созданных полостей, консервацию всех скважин и рекультивацию территории этих площадок, то есть подготовку территории к возврату землепользователю.
Министр среднего машиностроения Л. Д. Рябев решением от 6 марта 1989 года утвердил проект и соответственно выделил необходимые средства для выполнения указанных выше работ.
В соответствии с решением министра и проектно-технической документацией было принято решение произвести захоронение радиоактивных отходов со всех технологических площадок в имеющиеся на площадке «Галит» подземные полости, образованные с помощью ядерных взрывов на больших глубинах. Причем предусматривалось выполнить работы в две стадии-, захоронение грунта и захоронение металлолома. Такое разделение было обусловлено различными свойствами грунта и металлолома, а также необходимостью механизации процесса. Грунт решили захоронить в полость скважины, созданной на глубине тысяча метров, объемом 100 тысяч кубических метров. Диаметр скважины в «свету» — 500 миллиметров. Вблизи устья скважины был установлен комплекс для механизированной загрузки грунта в полость.
С помощью этой техники «грязный» грунт разрабатывался на каждой технологической площадке, затем доставлялся на площадку прямо в дозатор или на площадку временного складирования, где он просушивался до нужной кондиции, а затем засыпался в полость. На некоторых площадках «грязный» грунт выбирался до глубины четырех метров, образуя при этом огромные траншеи. Затем эти траншеи засыпались чистым грунтом, чтобы радиационная обстановка на этих площадках была в пределах фонового значения. На этих же технологических площадках образовавшиеся радиоактивные отходы металлолома разрезали до определенных размеров и транспортировали на площадку другой скважины, где вновь резали на более мелкие части для сброса в полость через скважину. В итоге за период с 1987 по 1994 год со всех технологических площадок объекта «Галит» было вывезено и захоронено в полости одной только скважины около 35 тысяч кубических метров радиоактивного грунта, а в другой — 133 тонны такого же металлолома. Ствол скважины за-поднялся кусками металлолома и цементировался, то есть создавалась пробка из металла и цемента.
За эти годы фактически была проведена полная рекультивация всей площади. В 1994 году объект «Галит» был готов к передаче землепользователю.
Данные дозиметрического контроля минсредмашевских институтов подтверждаются данными контроля других независимых организаций, полученными в 1991–1992 годах. В 1991 году представители Гурьевского областного комитета по экологии и природопользованию провели замеры уровней радиации на площадках. Отобрали пробы растительности, грунта для самостоятельного радиохимического анализа. Большой объем работ выполнили специалисты Санкт-Петербургского университета во главе с профессором, доктором технических наук А. Е. Жуковским. Было проведено комплексное эколого-экономическое обследование природных территорий и дана оценка состояния здоровья населения в районе Большого Азгира. Вывод был такой:
«— Значительные изменения почв и растительности наблюдаются в основном на промышленных площадках размером 100 на 150 метров, а за их пределами практически отсутствуют.
— Фауна в районе месторождения Большой Азгир не отличается от фауны окружающих территорий.
— Не выявлено каких-либо отрицательных последствий ядерных взрывов на биоту в целом и ее отдельные компоненты.
— „Горячих частиц“ в аэрозольных пробах не обнаружено.
— Питьевые водоисточники поселков Большой Азгир и Балкудук не содержат повышенной радиоактивности.
— Заболеваемость населения, проживающего в районе месторождения Большой Азгир, в настоящее время не следует приписывать воздействию подземных ядерных взрывов.
— Сравнение территории площадки „Галит“ (за исключением непосредственно промплощадок) с другими участками совхоза „Балкудукский“ и эталонной территорией показало, что деятельность площадки „Галит“ в этом районе не нанесла какого-либо ущерба почвам, растительности и животным. Площадки так малы по сравнению с остальной территорией, что не оказывают влияния на состав и численность видов растений и животных, а также на структуру их сообществ-биоценозов.
— Более того, малая плотность населения, отсутствие регулярной промысловой охоты и охрана площадки „Галит“ создали на этой территории своеобразный „заповедный“ режим, способствующий сохранению почв, растительности и животных. Состояние почв и растительности на пастбищах в районе площадки значительно лучше из-за отсутствия постоянного выкоса.
— Как показали рекультивационные работы, в районе промплощадок могут быть воссозданы условия беспрепятственного использования отчужденных земель. Ограничения должны быть лишь на бурение глубоких скважин в непосредственной близости от полостей взрывов»[139].
Вот такое заключение сделано специалистами, не имеющими никакого отношения к проведению атомных взрывов.
В те же годы появились статьи в некоторых изданиях Казахстана, а также в газете «Правда», например, «Что мы знаем о полигонах» (№ 188 от 15 декабря 1992 года) журналиста из Казахстана Д. Гутепева, а также прошли митинги возле поселка Большой Азгир, организованные «активистами антиядерного движения города Алма-Аты».
В материалах и выступлениях населению заведомо сознательно преподносились ложь и клевета о работах, проводимых в районе Большого Азгира. Их распространяли в погоне за дешевым политическим капиталом. А факты говорят об обратном. В деятельности площадки «Галит» с 1966 по 1979 год никакого негативного влияния на окружающую среду, а тем более население, не было.
Еще в мае 1991 года на Семипалатинском полигоне в штольне было установлено ядерное устройство. Цель опыта состояла в изучении воздействия проникающего излучения на приборы, оборудование и военную технику. Спешили, так как ученым-атомщикам и испытателям стало ясно, что на ядерные испытания будет введен мораторий.
Но случилось так, что времени для этого подземного взрыва на Семипалатинском полигоне уже не было. Сначала — общественное движение «Семипалатинск-Невада», затем — развал Советского Союза, а следом указ президента независимого Казахстана от 29 августа 1991 года о закрытии полигона остановили здесь ядерные испытания навсегда.
Долгих три года (до марта 1994 года) не принималось решение о том, что делать с находящимся в штольне ядерным устройством (ЯУ). О его подрыве не могло быть и речи. Обсуждались два варианта: первый — расконсервировать штольню, добраться до концевого бокса (КБ), разобрав кучу забивок, демонтировать ядерное устройство и вывезти его в Россию для разборки, и второй — при невозможности демонтажа изделие уничтожить на месте с помощью обычной взрывчатки. При таком взрыве цепная реакция исключалась, а сам заряд будет разрушен. Утечки радиоактивных продуктов не произойдет, они все окажутся надежно захороненными в горном массиве.
Опыта уничтожения ядерных устройств накладным зарядом обычного взрывчатого вещества не было ни у кого в мире. Ни американцы, ни французы, ни китайцы не делали этого, так как никто не оставлял ЯУ на несколько лет в заброшенной штольне. Как поведет себя такое устройство, пролежавшее сорок восемь месяцев в массиве горной породы? Никто не мог ответить на этот и другие вопросы. Нашим ученым необходимо было решить неизвестные еще науке задачи. Помимо чисто научных проблем, новизну представляли собой трудности проходки обходного штрека, вскрытия концевого бокса и сам процесс уничтожения ядерного устройства. Ученые и испытатели совершили подвиг, который заключительной и печальной строкой вписан в историю отечественной да и мировой ядерной летописи. 31 мая 1995 года на бывшем Семипалатинском полигоне обычным взрывом «расстреляли» последнее ядерное устройство советского производства.
Нужно начинать писать. Настало время рассказать о наших делах. Нужно обязательно написать обо всем, что было и как было, ничего не прибавляя и не выдумывая. Если теперь этого не сделать, то потом всё переврут, запутают и растащат — себя не узнаем.
Старожил города Валентин Иванович Ткачев, человек любознательный и интересный, вспоминал, что окрестные жители всерьез считали, будто за проволокой строится «опытный коммунизм». Считали ли сами коммунисты города, что они строят что-то новое? Осознавали ли свою роль? Как воспринимали другие люди роль и значение коммунистов в жизни города? Однозначные ответы, причем обоснованные, дать трудно. Социологические исследования по понятным причинам в городе не приветствовались. Разумеется, партийную власть и воспринимали как власть. Авторитет высших органов партийной иерархии не подвергался сомнению. Но понятие повседневности в обыденном представлении многих горожан отделяло в ряде случаев партийную власть от текущей жизни, как бы проводя водораздел между обычным и официальным. Это вовсе не означало неприятие партийной власти как таковой или полное отчуждение от нее. Скорее как должное воспринималось, что в тех или иных ситуациях власть просто не может поступать иначе, что здесь вступает в силу логика высших интересов и с этим необходимо мириться. В какой-то мере этим я бы объяснил поведение некоторых рядовых членов партии в тех ситуациях, о которых рассказано выше, когда партийное наказание по своей тяжести явно не соответствовало произошедшему событию.
В то же время, во многом именно благодаря партийному воздействию, складывались ритм и содержание повседневной жизни будущего ядерного центра. Многие сегодняшние антикоммунисты и критики советской системы власти, выдавая за идеал западную модель разделения властей, просто не хотят понять, что советская модель как раз и отличалась единством исполнительных, законодательных и воспитательных функций. Существовало и разделение этих функций между разными органами, взаимодействующими друг с другом в основном через партийное руководство. Подобное разделение было именно советской моделью, оно было вовсе не фиктивным, как это представляют сегодня. В силу вышеуказанного единства в самом механизме управления зачастую просто невозможно было определить, влияние какого органа власти оказывалось решающим при принятии окончательного решения: партийного, советского или административного.
Специфика Арзамаса-16 заключалась в том, что начальник объекта, в сущности, нес решающую ответственность за все участки жизнедеятельности города. Подобное положение, хотя и в меньшей степени, сохранялось и позднее, когда были сформированы все структурные составляющие управления городским хозяйством, вплоть до решающих преобразований в политическом строе страны в девяностые годы.
Режимный характер города определял довольно самостоятельный стиль деятельности партийных органов. Он избавлял от мелочной опеки областного комитета партии. В город могли въезжать беспрепятственно лишь первые два лица областного комитета, и на специальные мероприятия — заведующие организационным отделом и отделом оборонной промышленности. Куратором города являлся также соответствующий отдел ЦК КПСС, не случайно партийная организация города официально носила имя «Кремлевская партийная организация». Но ЦК был высоко, хотя и видел далеко, о чем свидетельствовали беседы с работниками на Старой площади в случаях рассмотрения кадровых вопросов или каких-либо чрезвычайных происшествий. Приезжали раз в месяц, а то и реже лекторы ЦК из идеологического отдела. Поэтому партийные органы города обладали большой самостоятельностью в своей повседневной деятельности. Кстати, для меня годы партийной работы в этом городе навсегда остались самым счастливым периодом моей жизни, когда мне посчастливилось встретить великих первопроходцев атомной эры России. Это действительно исторические фигуры, независимо от должности, профессии, социального статуса. И этого никогда у города не отнять. Так же как не зачеркнуть большого вклада коммунистов Арзамаса-16 в решение проблемы ядерного паритета.
На повседневную жизнь города коммунисты воздействовали уже потому, что они составляли значительную часть его жителей. А кого избирали в партийные органы? Здесь подход был одинаков, различались лишь уровни, от первичной до самой верхней ступени. В парткомы и бюро входили все первые руководители, отвечающие за важнейшие направления жизнедеятельности города, хотя нельзя не учитывать менее заметное, однако реально существовавшее воздействие рядовых коммунистов, обязательно избираемых в эти органы. Например, в бюро горкома партии в обязательном порядке входил руководитель объекта и руководители крупнейших производств и структурных подразделений главного института. Вот, к примеру, один из составов бюро ГК КПСС семидесятых годов: Б. Г. Музруков — директор ВНИИЭФ; Е. А. Негин — главный конструктор ВНИИЭФ; С. Г. Кочарянц — главный конструктор ВНИИЭФ; Ю. А. Трутнев — первый заместитель научного руководителя ВНИИЭФ, начальник отделения физиков-теоретиков; М. А. Григорьев — директор серийного завода; В. В. Захаров — начальник Управления строительства; В. А Ивановский, В. Т. Солгалов, В. Ф. Егоров — секретари ГК КПСС; три секретаря крупных партийных организаций, а также Е. Д. Гапоненко — председатель горсовета; начальник Управления КГБ, комсомольский лидер города и заведующий организационным отделом городского комитета партии. Такая структура была типичной, не по персоналиям, конечно, а по должностям. Из перечисленного ясно, что большинство партийных руководителей не являлись партийными функционерами, к тому же более половины членов бюро составляли представители ведущей организации города.
Первый секретарь горкома партии, за исключением первых лет, когда городская структура только лишь выстраивалась, избирался из коммунистов основного института. Это гарантировало приоритет основных задач, ради которых существовал объект, исключало ситуацию некомпетентности при принятии решений по главным вопросам жизни института. Разумеется, на взаимоотношения внутри любой организации накладывает отпечаток личность руководителя и самих ее членов. Такие яркие индивидуальности, как П. М. Зернов, Б. Г. Музруков, Л. Д. Рябев, Е. А. Негин, В. А. Белугин, Р. И. Ильков, будучи руководителями объекта, во все времена существенно влияли на принятие любого партийного решения.
Социологи не без оснований в качестве критерия влиятельности используют показатель частоты встреч и контактов того или иного лица с его вышестоящим руководителем. Особенно если речь идет о руководителях высшего ранга. Так вот, о соотношении возможностей конкретного партийного органа Арзамаса-16. Несколько членов бюро горкома партии имели прямую телефонную связь с высшими руководителями страны. С каждым праздником их персонально поздравлял секретарь Центрального комитета. А вот первый секретарь горкома, в лучшем случае, может выйти на первого секретаря обкома партии или на заведующего сектором ЦК КПСС.
Вспоминаю эпизод, связанный с обсуждением на бюро горкома партии вопроса об изучении коммунистами знаменитой трилогии Л. И. Брежнева. Сверху достаточно жестко «рекомендовали» провести обсуждение одним днем во всех организациях, чуть ли не по всей области. Естественно, это вызывало и недоумение, и протест. Часть членов бюро склонялась к тому, чтобы вообще не проводить данную акцию. Я напомнил, что существует специальное постановление высшего партийного органа и просто игнорировать его мы не можем. На это Евгений Аркадьевич Негин в присущей ему шутливой манере заявил: «Владимир Федорович, я сейчас откушу вам ухо! Ну и что, что есть решение ЦК. Мы отменим его!» Естественно, все понимали, что ни о какой отмене решения ЦК речи не идет. Но в нашем городе его осуществление будет идти так, как это считает целесообразным руководство института. В данном случае было принято разумное решение. Не устраивать кампанейщины! Рекомендовать пропагандистам найти пути ненавязчивой работы с людьми вокруг данного произведения. И мы были правы, хотя идеологи из областного комитета не преминули попенять на это.
Бездумное упоминание имен высших руководителей страны с декларативными восхваляющими эпитетами никогда не приносило пользы, но укоренилось в практике любых партийных заседаний. Это вызывало обратную реакцию, особенно среди научно-технической элиты. Для порядка упоминать то или иное имя вождей в большинстве партийных организаций лучше не стоило, тем более что многие ученые реально знали вклад руководителей Центрального комитета, правительства в развитие отрасли. Однако сила инерции была значительной. Более того, за этим следили не только «компетентные» лица, но и коммунисты с большим партийным стажем. Автору однажды пришлось в срочном порядке в праздничные дни выехать в обком партии, чтобы объясниться, почему в докладе на торжественном собрании в честь очередной годовщины Октябрьской революции ни разу не прозвучало имя Л. И. Брежнева. Причем отследил число упоминаний руководителей партии в моем докладе работник органов госбезопасности, искренне уверенный, что это наносит ущерб партии.
Кстати, хотел бы отметить такой штрих, связанный с подбором кадров на ведущие партийные посты. Выдвижение из своей среды помимо отмеченного позитивного значения имело, как это мне казалось, один заметный и не совсем благоприятный аспект. Например, первый секретарь Владимир Андреевич Ивановский был избран с должности заведующего лабораторией института. Способный, красивый, хорошо говорящий и достаточно молодой партийный лидер пользовался почти до конца своей партийной карьеры заслуженным авторитетом среди большинства горожан. Однако, как мне не без основания казалось, руководство института по инерции порой относилось к нему как к бывшему завлабу, которому можно приказывать или просто игнорировать его мнение. В свою очередь, это вызывало, может быть, и неосознанную, обратную реакцию, немотивированный протест, который в ряде случаев приводил к явно неразумному противостоянию с болезненными последствиями. С появлением самостоятельного партийного комитета ВНИИЭФ это передалось на отношения между партийными лидерами, приводя к ненужному соперничеству. В принципе, варягов в свою среду всегда принимают настороженно, и в город на партийные должности в лучшем случае допускали не далее как на третьи роли. Но должен отметить, что к «варягу» зачастую на первых порах отношение было более уважительным, чем к своему аборигену, хотя дальнейшее зависело только от него самого. В какой-то мере не случайно, что последние перестроечные годы партийную организацию города возглавил направленный из областного комитета партии М. С. Бабиченко, до этого руководивший отделом оборонной промышленности областного комитета КПСС.
Было ли партийное руководство ведущим в городе? Несомненно! Но за кем оставалось последнее слово в принятии решений? По главным вопросам, несомненно, решающее значение имело мнение партийных руководителей высшего уровня. Имеются в виду Центральный комитет, первые два руководителя областного партийного комитета. В вопросах оборонной и кадровой политики руководствовались решениями ЦК КПСС и правительства. Внутри же города существовало признаваемое большинством превалирование административного начала над партийным, которое проявлялось в различных аспектах: например, в приоритетах строительства, размерах должностных окладов и премий, выдвижении и избрании делегатов на съезды партии, в высшие представительные органы страны и РСФСР. Бессменным депутатом Верховного Совета СССР был Ю. Б. Харитон. Это ни у кого не вызывало каких-либо вопросов. Но вот за другие почетные социальные статусы, так же как и за правительственные награды, существовало негласное, но весьма жесткое соперничество. И здесь партийные функционеры явно не лидировали. Тщательно прослеживалась в элите города последовательность получения правительственных наград. Особенно болезненно реагировали на этот процесс те «обойденные», которые зачастую вполне заслуженно считали свой вклад не менее важным, чем получившие награды.
Из многих прекрасных людей, с которыми мне посчастливилось работать и встречаться, лишь редкие единицы были искренне равнодушны к почестям. Одним из них был Н. А. Дмитриев, о котором уже немало сказано в книге. Что ж! Люди есть люди. Иногда скрытые амбиции всплывали на поверхность, давая пищу для злых языков. Так, молва связывала переизбрание с поста руководителя партийной организации города Кузнецова с его настойчивым желанием быть избранным делегатом на съезд партии вместо хозяйственного руководителя. Чрезвычайно болезненно воспринимал «обойденность» наградами С. Г. Кочарянц, когда не отмечались определенные разработки его коллектива, за которые награждали других. По воспоминаниям сотрудников, в течение определенного промежутка времени к нему лучше было не попадать в кабинет. И дело здесь не только в амбициях или особенностях характера. Люди, ответственно и творчески относящиеся к делу, естественно стремились получить адекватную оценку результатов своего труда.
Не случайно вопросу представления к наградам уделял большое внимание партийный комитет ВНИИЭФ. За первые тридцать лет в институте были награждены 1883 разработчика ядерного оружия, 23 человека стали Героями Социалистического Труда. Среди награжденных — кавалеры высших наград Советского Союза. Почти сто человек стали лауреатами Ленинской премии, 162 — лауреатами Государственной премии. По существующей практике награды (количество и ранг) спускались «сверху». Приоритет отдавался рабочим. Как правило, их доля среди награжденных составляла 75–85 процентов. Это не совсем правильно отражало реальное положение, так как в коллективе соотношение рабочих и служащих, ученых и инженерно-технических работников было примерно 50 процентов. Попытки корректировать «разнарядку» чаще не удавались. Секретарь парткома ВНИИЭФ В. Т. Солгалов в своей книге обрисовал ситуацию, как партком боролся за то, чтобы наградить Н. И. Щаникова — заместителя главного конструктора, одного из ведущих ученых и организаторов института. Тот был дважды лауреатом Государственной премии, но других наград не имел. С начальником Управления по кадрам министерства Ю. С. Семендяевым, считавшим, что «хватит награждать начальство», состоялся довольно резкий разговор, который тем не менее на тот раз закончился успешно. Кстати, более детальное рассмотрение положения дел с наградами у того же Семендяева показало, что действительно первые люди в институте имели достаточно наград, а заместители, являвшиеся ведущими направлений, и руководители среднего звена их не имели. Это несколько изменило подход министерства к вопросам награждения.
Критерии отбора кандидатов на награждение были высокие и известны всем. Получить награду мог лишь сотрудник, предложивший что-то новое или внесший большой научный, конструкторский или исследовательский вклад в разработку.
Руководители института совместно с руководителями подразделений определяли этот вклад и соответственно ему достоинство наград. Подразделение имело право оспаривать и вносить другие предложения. В партком присылалась согласованная справка, где содержалось описание вклада каждого. Несогласные обращались в партком, и тогда продолжались обсуждение, оценка работы и согласование.
Претендентов обсуждали часто широко, и согласованные конкретные фамилии людей, их общественные характеристики с указанием вклада в разработки и предполагаемой награды направляли в отдел кадров института, где их утверждали и передавали в партком для согласования. Здесь все просматривалось, согласовывалось, а награды высшего достоинства часто обсуждались на бюро.
Случайные люди к награждению не представлялись. Ошибки были, и они проистекали из субъективного фактора. Незаслуженно «обойденные» учитывались при следующем награждении. Это была незаметная, но весьма важная и щепетильная часть воспитательной работы партийных органов по формированию здоровой нравственной и требовательной атмосферы в коллективе, которая оказывала несомненное влияние на успешное решение самых сложных задач. Как назвать этот опыт — управлением ли персоналом или просто одним из путей мотивировки коллектива — не существенно. Но, без сомнения, в тех условиях деятельность партийных комитетов по участию в распределении наград усиливала составляющую справедливости и была необходима. О том, что она действительно воспринималась сотрудниками таковой, свидетельствует факт, что в вышестоящие органы не поступало ни одного серьезного обвинения в неправильном награждении. Зная положение дел с распределением наград во многих других организациях, могу сказать, что в этом вопросе партийная организация института выгодно отличалась от них.