Мы с Дэйвом находим человека, по описанию похожего на тренера Миллера, в темном коридоре в конце спортивного зала для старшеклассников, где он занят тем, что тащит металлическую корзину с бейсбольными мячами. Над его головой гудит и потрескивает одинокая лампа.
– Вы тренер Миллер? – спрашиваю я, подойдя к нему так близко, что становится ощутим запах его одеколона. Такое впечатление, что мужчина искупался в нем, от сильного запаха, особенно в сочетании с другими ароматами, которыми пропитан воздух, – бенгальских огней и потных носков, – у меня начинает першить в горле.
Он смотрит на меня, глаза почти не видно из-под козырька бейсболки с эмблемой средней школы Хэнкок.
– Ага.
Индия не шутила, когда говорила, что он сложен как полузащитник. Тренер Миллер был огромен – под два метра ростом, мощный костяк и накачанные мускулы, уже начавшие обрастать жирком, под мешковатой уличной одеждой, джинсами и рубашкой поло с длинными рукавами. Он опять скрывается в комнате и спустя пару секунд появляется вновь с еще одной корзиной, на сей раз с перчатками.
– Библиотекарша сказала нам, что вы окончили эту школу в 1999 году.
– Да, верно. – Он закрывает дверь на ключ, который затем сует в задний карман джинсов. – А вы кто?
– Меня зовут Айрис, а это мой брат Дэйв. Мы надеялись, вы сможете рассказать нам, что помните об одном из бывших одноклассников, Уилле Гриффите.
– Нет. Я такого не знаю. – Он наклоняется, чтобы взять одну из корзин.
Я вынимаю из кармана телефон и включаю его, на экране возникает наша с Уиллом фотография.
– Это он. Уильям Мэтью Гриффит. Узнаете его?
С громким вздохом он устремляет взгляд на экран, затем ставит корзину и смотрит снова.
– Вот этот? Так это же Билли Гриффит.
Сердце у меня замирает.
– Так вы его помните?
– Все, кто учился тогда в Хэнкоке, помнят Билли Гриффита. – Он поднимает голову и смотрит на меня с подозрением. – Так вы говорите, кто?
– Айрис Гриффит, его жена.
От удивления тренер коротко выдыхает, так быстро и резко, что выдыхаемый воздух колышет прядь волос, лежащую на моей левой щеке.
– Не может быть.
– Простите?
– Просто… – Он неторопливо окидывает меня взглядом с ног до головы, надолго задерживаясь на моих округлостях, так что я уже с трудом могу это выносить, а потом усмехается, и это совсем сбивает меня с толку. Если его взгляд был оценивающим, то улыбку даже отдаленно нельзя назвать дружелюбной. – Раньше ему нравился совсем другой тип.
Может, и так, но зато я хорошо знаю, что за тип этот парень. Когда-то все мальчишки хотели быть похожими на него, а девчонки мечтали пойти с ним на свидание. Он самодовольно шагал по школе с мячом под мышкой и с пустым рюкзаком, а его мысли не простирались дальше следующей игры. Тот самый тип, от превращения в которого я предостерегаю своих учеников в академии Лейк-Форест.
Я стараюсь, чтобы мой голос звучал невозмутимо.
– Разве?
– Вы носите пистолет в сумочке или в заднем кармане? Вы слышите у себя в голове голоса, которые велят вам, ну, не знаю, стрелять или резать колеса?
Его вопрос заставляет меня вспыхнуть от негодования, но я сдерживаюсь.
– Конечно нет.
– Вот видите, это не его тип. – Он наклоняется, чтобы поставить корзину на пол. – А теперь, если позволите, я хотел бы подготовиться к уроку.
Не дожидаясь ответа, он разворачивается и выходит из зала.
Я бросаю на Дэйва смущенный взгляд, и он в ответ пожимает плечами. Мы выходим вслед за тренером.
– Тренер Миллер, подождите. – Он не останавливается, даже не замедляет шаг. Ноги у него длинные, и шаг вдвое длиннее моего, так что, чтобы догнать его, мне приходится перейти на бег. – Пожалуйста, уделите мне всего десять минут своего времени. Не знаю, в курсе ли вы, но мой муж был среди пассажиров самолета, который недавно разбился, и я…
– Послушайте, леди, – говорит он, разворачиваясь ко мне так быстро, что я почти налетаю на него. – Я последний человек из тех, кого вам стоило бы расспрашивать о Билли Гриффите. Не люблю говорить плохо про мертвых, и вам я ничего говорить не собираюсь. Остальное сообразите сами.
– Я не прошу вас приукрашивать воспоминания. Я только хочу знать правду.
Он медленно и упрямо качает головой:
– Мы не были друзьями. У нас были разные компании, и мы не ладили. Не знаю, что еще вам сказать.
– Расскажите мне, каким он был. Сколько вы с ним были знакомы, кто были его друзья и где он жил. Расскажите мне все, что можете, потому что…
Все еще качая головой, тренер Миллер делает шаг назад, потом еще один, а затем его большое тело начинает готовиться к побегу, а это значит, что я рискую его упустить. Набираю в грудь побольше воздуха и заставляю себя продолжать, заставляю сказать этому незнакомому человеку, что меня действительно интересует:
– Потому что мой муж лгал мне, ясно? Он лгал о многих вещах. В тот день, когда самолет разбился, он сказал мне, что летит в Орландо, а не в Сиэтл. Я понятия не имела, что он вообще когда-либо был в этом городе. Я всегда считала, что он из Мемфиса.
Интересно, а какой в Мемфисе акцент? Вопрос приходит мне в голову внезапно. У Уилла не было выраженного южного выговора, особенно по сравнению со мной, и он никогда не использовал все эти жаргонные словечки, которые обожают все южане. Может, в Мемфисе так не говорят? Понятия не имею.
Тренер Миллер замирает, брови исчезают под козырьком кепки.
– Билли сказал вам, что вырос в Мемфисе?
– Да.
Тренер отклоняется назад и, прищурившись, смотрит на меня с высоты своего роста.
– Вот это на него похоже. – Он огорченно вздыхает, сует Дэйву корзину с мячами, возвращается за той, что с перчатками, и делает нам знак следовать за ним. – Урок начнется через полчаса, так что вам придется прогуляться со мной.
Он ведет нас вглубь лабиринта коридоров, расположенных за спортивным залом, разговаривая с нами через плечо.
– Как уже сказал, я помню Билли Гриффита, но не потому, что он был таким уж отличным парнем. Когда такие, как он, шли по коридору, все остальные тут же бросались искать в шкафчиках что-то очень нужное. Понимаете, о чем я? Он замечал любого, кто осмеливался посмотреть ему в глаза, а никто не хотел, чтобы Билли Гриффит его заметил. Даже учителя.
– Почему? – подает голос Дэйв. – Что происходило, если замечал?
– Ну, мог толкнуть или губу разбить, а иногда несколько дней ничего не происходило. Это было самым пугающим в Билли, его непредсказуемость. Единственное, на что можно было рассчитывать, – это что он в конце концов на тебя нападет. Он был подлый и злой, а его родители – слишком заняты, избивая друг друга, чтобы обращать на это внимание.
Его родители. Он говорил, что его отец умер, когда ему было два года. И мать, по его же словам, растила его одна.
– О каком возрасте идет речь? – спрашиваю я, когда мы заворачиваем за угол и идем вдоль офисов со стеклянными панелями вместо стен. – Как долго вы были знакомы с Уиллом… Билли?
Тренер Миллер задумывается.
– Ну, я переехал в Рейнир-Виста летом перед вторым классом, значит, что? Лет семь?
Его ответ заставляет меня умолкнуть, потому что правда наконец становится совершенно очевидной. Мемфис был враньем. Не лукавством. Не преувеличением. Не невинной ложью или полуправдой. А намеренным лживым утверждением с целью обмана. Уилл никогда не жил в Мемфисе. Я даже не уверена, что он вообще когда-либо там бывал. Неудивительно, что мы провели нашу первую годовщину в Нашвилле.
Ярость сворачивается кольцами у меня в животе и выжидает там пару секунд, прежде чем вырваться на поверхность при воспоминании о молчании, которым Уилл отреагировал на ту поездку-сюрприз в Мемфис. Я думаю о том, какую панику он должен был испытать, когда я случайно чуть не раскрыла его обман, как ему пришлось выкручиваться, придумывая объяснение, и в конце концов он остановился на том оправдании, что воспоминания о Мемфисе «слишком болезненны, чтобы переживать их снова». И я приняла все за чистую монету, не задав ни единого вопроса, и, не задумываясь, развернула машину в другую сторону. А теперь, идя по грязному, вонючему коридору в альма-матер Уилла, я чувствую себя полной дурой.
Мы останавливаемся у двери в офис, и тренер Миллер толкает ее здоровенной пятерней. Он пропускает нас в крохотную, чистенькую комнатку, в которой почти все место занято бумагами, графиками и коробками со спортинвентарем, аккуратно составленными вдоль стен. Он забирает у Дэйва корзину, ставит ее на пол у двери и указывает нам на пару расшатанных стульев у его стола. Я падаю на свой и пытаюсь вытолкнуть из груди огненный комок.
Тренер Миллер садится, упирается пятками в ковер и подъезжает к столу на кресле, колеса которого издают звук, напоминающий срежет ногтей по грифельной доске. Заметив выражение на моем лице, он окидывает меня внимательным взглядом.
– Вы в порядке?
Как ни странно, мой голос находит выход наружу и даже звучит лишь слегка придушенно:
– Со мной все хорошо. Продолжайте, прошу вас.
– О'кей, – говорит он, но как-то неуверенно. Он снимает кепку, запускает пальцы в жесткие кудри и отбрасывает их назад. – Как я сказал, дома им никто не занимался, поэтому он делал все, что хотел, и ему это сходило с рук и в школе, и дома. Он дрался. Он воровал. Он торговал наркотой в школе и на улице. Он прогуливал уроки так часто, что я вообще не понимаю, как ему удалось закончить школу. Видимо, учителям хотелось скорее от него избавиться.
Откровения тренера Миллера взрываются у меня в мозгу, словно маленькие петарды, одна за другой, пока не начинает кружиться голова и становится трудно дышать.
– Уилл рассказывал мне, что его отец умер, когда он был еще маленький, – говорю я. – Он его совсем его не помнил.
– Возможно, это было стремление выдать желаемое за действительное. Мистер Гриффит был мерзкий старый пьяница. А вот мать у него действительно умерла, мы тогда учились в одиннадцатом классе, насколько я помню.
Я вспомнила, как Уилл впервые рассказал мне о ее смерти, это был единственный раз, когда я видела, как он плачет. Злокачественную меланому, по его словам, диагностировали уже после того, как она дала метастазы в мозг, печень и легкие. Ужасная, мучительная смерть.
– Рак?
Как только вопрос срывается с моих губ, я уже жалею, что не могу повернуть время вспять и сделать так, чтобы мой голос звучал уверенно, а не как у наивной, доверчивой жены. Конечно же Уилл не мог притворяться так эмоционально. Никто бы не смог.
Но тренер Миллер издает отрывистый смешок:
– Едва ли. Она погибла при пожаре.
– О боже, – говорит Дэйв. – Бедная женщина. Бедняга Уилл.
Тренер Уиллер откидывается назад в своем кресле, которое явно не рассчитано на столь внушительный вес, как у него.
– Бедняга Билли, да? Вот что я вам скажу. Всем ребятам в нашем районе приходилось дома сталкиваться с разным дерьмом – наркотики и выпивка, аресты, папаши, не желающие платить алименты, – но мы все находили способ как-то справляться с этим. А Билли даже не пытался. Он просто был злым и подлым.
Мы с Дэйвом обмениваемся хмурыми взглядами, и я знаю, что он думает о том же, о чем и я. Как торговавший на улице наркотиками хулиган мог превратиться в любящего мужа с университетским дипломом?
Я прочищаю горло, так как внезапно нахлынувшие эмоции мешают мне говорить. Сожаление об одиноком детстве Уилла и ужасной кончине его матери. Негодование по поводу родителей, которые махали кулаками вместо того, чтобы дарить любовь собственному сыну. Возмущение по поводу того, что по воле каких-то высших сил Уилл попал в столь недостойные руки. Бешенство из-за того, что я узнаю об этом только сейчас.
– А что с его отцом? – выдавливаю наконец я.
– Говорили, что он болен и ему требуется постоянный уход, но… – Тренер Миллер поднимает руки и с глухим стуком роняет их на стол. – Обычно все окрестные новости сообщала мне моя матушка, но она умерла пару лет назад.
Мы с Дэйвом молчим. Когда мы были молоды, мама говорила нам, что в споре всегда есть три стороны. Наша сторона, противная сторона и где-то посередине – истина. Возможно, именно это имел в виду Дэйв, когда спрашивал, действительно ли я хочу знать правду про Уилла. Теперь, когда его здесь нет, и он не может защитить себя от обвинений тренера Миллера, я не могу определить, где находится середина.
Но это не значит, что я готова проглотить эту историю целиком. Тренер Миллер с его громадными кулачищами явно обижен из-за каких-то событий, которые произошли почти двадцать лет тому назад.
Он замечает наши сомнения и встает из-за стола.
– Верите вы мне или нет, это не изменит того факта, что Билли Гриффит был злобным, подлым ублюдком, который мог подойти к вам сзади, ударить ножом и смыться прежде, чем вы успеете заметить кровь. Поспрашивайте еще. Уверен, вам будет нелегко отыскать кого-либо, кто скажет что-то другое. А теперь мне нужно идти на урок, пока эта шпана все там не разнесла. – Он стоит и смотрит, как мы выходим. Он так торопится закрыть за нами дверь, что забывает даже про корзины с инвентарем. Почти выйдя в коридор, он спрашивает, держась огромной рукой за дверной косяк:
– Вы верите в карму? Потому что это первое, о чем я подумал, когда узнал, что случилось с Билли.
Мы с Дэйвом возвращаемся по коридорам Хэнкока, по пути стараясь осмыслить то, что нам поведал тренер Миллер. Я хотела сунуть палец в мутную воду прошлого моего мужа. А вышло так, будто меня с головой окунули в ледяную прорубь, и это совершенно оглушило и ошеломило меня.
– Ты веришь ему? – спрашиваю я, когда мы сворачиваем за угол и идем вдоль целой стены из грязных и помятых шкафчиков под гигантской растяжкой «Вперед, дикие кошки! Будьте беспощадны!».
Дэйв пожимает плечом и кривит рот в усмешке, которую я очень хорошо знаю. Против своего желания он по крайней мере частично верит в то, что мы услышали.
– Мы могли бы проверить это в местном отделении полиции. Если Уилл действительно торговал наркотиками, возможно, он попадал в неприятности. В полиции, возможно, остались записи.
– Наверное, – вздыхаю я. – И я понимаю, что Уилл не хотел говорить о смерти матери. Я прекрасно понимаю это. Но эта история, которой он меня кормил, о том, что она умерла от рака? Я плакала, Дэйв. Правда. И он сыпал медицинскими терминами. Знал все симптомы и то, как прогрессирует рак. Ты просто не сможешь так. Он, должно быть, несколько недель потратил на изучение того, что пишут про меланому в Интернете. Мне кажется, люди так врут, только когда что-то вынуждает их это делать.
Дэйв толкнул дверь, ведущую на лестницу, и отступил в сторону, пропуская меня вперед.
– Думаю, да.
– И хорошо, пусть его отец был не самым приятным человеком. И ему не хотелось об этом говорить. Но почему просто не сказать, что у них плохие отношения? Зачем врать и говорить, что он вообще его не знал?
– Ты у нас психолог. Что может заставить человека заново придумать себе восемнадцать лет жизни?
– Или больше. Я теперь совсем не уверена, знаю ли что-то о том времени, когда мы еще не были знакомы. Я не утверждаю, что верю всему, что сказал тренер Миллер, но он описал неблагополучного ребенка, и, даже если только часть рассказанной им истории правда, нельзя оправиться от подобного – если это вообще произойдет – без серьезной терапии. Вот почему мне мало показаний одного свидетеля. Мне необходимо поговорить с их старыми соседями, разыскать других учителей и одноклассников. Тренер Миллер не может быть единственным, кто помнит Уилла.
Дэйв кивает, соглашаясь, и мы оказываемся прямо перед выходом из школы. Охранник, завидев нас со своего места у дверей, задирает подбородок.
– Нашли то, что искали?
– Да, – говорит Дэйв, а я в это время тычу большим пальцем себе за спину, в глубину здания, в направлении библиотеки.
– Пойдем еще раз посмотрим альбом. А еще лучше, давай сделаем несколько копий.
– Не нужно.
– Что? Почему?
Он взглядом призывает замолчать, наклоняется поближе и цедит сквозь сомкнутые зубы:
– В машине расскажу.
Охранник бормочет с таким видом, будто ему все равно:
– Распишитесь перед уходом.
Дэйв расписывается за нас обоих, и мы выходим на лютый холод. Пока мы были внутри, небо затянули стальные облака, отчего на улице похолодало сразу градусов на десять. Я дрожу и плотнее запахиваю воротник куртки, а Дэйв, наоборот, расстегивают свою и, самодовольно улыбаясь, достает из-за спины альбом 1999 года.
Я таращу глаза.
– Ты его украл?
Он поджимает губы.
– Мне больше нравится определение «позаимствовал».
– Индия подумает иначе. И когда она заметит пропажу, ей не придется гадать, чьих это рук дело. Наши имена есть в журнале посетителей, Дэйв.
– Не беспокойся. Когда я сказал, что позаимствовал его, я подразумевал, что мы вернем альбом, как только снимем с него копию. Мы положим его на место, прежде чем Индия заметит пропажу.
– Ты не можешь знать наверняка. Что, если она все же заметит? И разыщет меня в Лейк-Форест?
Он закатывает глаза.
– Сложно, наверное, все время так переживать?
Я люблю своего брата, но в этом мы с ним не похожи. Я живу в мире, где правила существуют, чтобы их соблюдать, а он считает, что они только создают неудобства. Особенно те, которые мешают лично ему. Дэйв кладет ноги на стул и часто срезает путь через автомобильную стоянку, а еще ходит в кинотеатр со своей едой, и ему все сходит с рук. Он говорит, что весь вопрос в том, как к этому относиться, и он прав. В нем есть внутренняя смелость, которая привлекает людей, и они забывают, что он только что прошелся им по ногам, чтобы оказаться первым в очереди.
Внезапно дверь школы распахивается, и на улицу высыпает толпа подростков. Они несутся по ступенькам прямо на нас со всей скоростью и энергией, скопившейся за восемь часов сидения в классе.
Дэйв хватает меня за руку и тащит на улицу.
– Давай быстрей, пока они нас не затоптали.
Выйдя на улицу, мы садимся в арендованный автомобиль, и тут у меня звонит телефон, и на экране высвечивается незнакомый номер. Я прижимаю телефон к уху:
– Алло?
В ответ я слышу высокий и резкий женский голос:
– Айрис Гриффит?
– Да.
– Меня зовут Лесли Томас. Я звоню из Центра помощи семьям…
– Что случилось с Маргарет Энн?
– Энн Маргарет, – шепчет Дэйв. Он заводит двигатель, но не трогается с места.
На другом конце провода отвечают не раздумывая:
– Энн Маргарет в настоящий момент отсутствует, но я надеялась, что смогу задать вам несколько вопросов.
Я на секунду отвлекаюсь, пытаясь вспомнить, как все-таки правильно. Энн Маргарет или Маргарет Энн? В любом случае эта женщина застала меня врасплох.
– О, я… Простите, мне не совсем удобно разговаривать.
– Это займет всего пару минут. Мне стало известно, что несколько семей объединились и подают на «Либерти эйрлайнс» иск о причинении смерти в результате противоправных действий. Вы тоже с ними?
Ее вопрос и тон, которым он был задан, нервозный и почти маниакальный, заставляют меня услыхать в голове сигнал тревоги. Почему сотрудник ЦПС, организации, существующей под эгидой «Либерти эйрлайнс», задает подобные вопросы? Я хмуро смотрю на Дэйва, у которого брови вопросительно ползут вверх.
– Что? – шепчет он одними губами.
– Я… Я не знаю, – говорю я в телефон.
– Вы не знаете, участвует ли ваша семья в предъявлении иска «Либерти эйрлайнс»?
– Нет, мне ничего не известно об этом иске. Как, вы сказали, вас зовут?
– Меня зовут Лесли Томас. «Майами геральд» сегодня утром написала, что пилот разбившегося самолета только что вернулся после трехдневного мальчишника в Саут-Бич, и перед вылетом ему удалось поспать всего час. Если это окажется правдой, вы вместе с другими семьями будете обвинять «Либерти эйрлайнс» в непредумышленном убийстве?
Я чувствую, как в сердце проникает холод, меня охватывает дрожь, но не потому, что я замерзла. Пилот находился в полусонном состоянии, возможно, даже был с похмелья? Кровь отливает у меня от лица, и я снова хватаюсь за живот.
Дэйв мрачнеет.
– Что происходит?
Так, стоп, зачем кому-то из Центра помощи семьям говорить мне все это? Разве они не должны защищать интересы «Либерти эйрлайнс»?
– Еще раз, кто вы?
– Меня зовут Лесли Томас.
– И вы звоните из ЦПС?
– Все правильно.
– Тогда почему вы задаете вопросы, как журналист?
Молчание. Я слышу, как она готовится к новому броску, но уже слишком поздно. Я ее раскусила.
– Потому что вы и есть журналист, – гневно шиплю я. – А это значит, что вы лжете.
Я нажимаю на «отбой» и начинаю пересказывать разговор Дэйву, но почти сразу же раздается новый звонок с того же номера.
– Ты не знаешь, как заблокировать этот номер?
Дэйв берет у меня телефон. Он что-то нажимает на экране, как вдруг тот загорается и на нем появляется сообщение. Я наклоняюсь, чтобы его прочитать, и мрачнею.
«Поезжай домой, Айрис».
– Кто это прислал? – спрашиваю я.
Дэйв пытается выяснить номер, но тот оказывается скрытым. Тогда он быстро набирает большими пальцами ответ:
«Кто это?»
Он нажимает «отправить», и мы смотрим на экран в ожидании ответа, каждый раз касаясь кончиком пальца экрана, когда тот начинает гаснуть.
– Зачем кому-то говорить тебе, чтобы ты ехала домой? – спрашивает Дэйв.
– Понятия не имею.
– Кто еще знает, что ты здесь?
– Родители и Джеймс, все. Я не разговаривала ни с кем из подруг с самой церемонии и не говорила Теду или кому-то еще в школе, что собираюсь уехать, только то, что я беру отпуск на неделю или две.
Дэйв на минуту задумывается.
– Хорошо, если это кто-то из Атланты, почему тогда он не написал «возвращайся» домой?
Я киваю, и тут приходит новое сообщение:
«Тот, кто знает, что ты ищешь, и оно не в Сиэтле».