Я просыпаюсь, как только Дэйв с громким скрипом раздергивает занавески.
– Проснись и пой, принцесса. Наступил новый день, и на улице дождь. Опять. До сих пор. Все еще идет. – Он поворачивается, его силуэт на фоне окна похож на тень. – Как люди здесь живут?
Я тяжело вздыхаю, перекатываюсь на другой бок, чтобы свет из окна не бил в глаза, и накрываю гудящую голову подушкой. После того как мы доставили мистера Батлера обратно в Рейнир-Виста, Дэйв повез нас прямиком в ближайший бар, где велел бармену наливать нам водку с мартини до тех пор, пока я как следует не напьюсь. Учитывая, что за целый день мне удалось закинуть в желудок всего пару кусочков «Чекс-Микс», я довольно быстро достигла нужной кондиции. Уже после первой порции коктейля комната начала вращаться. Где-то на половине второй все вокруг приобрело размытые очертания. Что было после третьей и как я попала оттуда, из захудалого коктейль-бара с плохой музыкой и липкой барной стойкой, сюда, на простыни из египетского хлопка, я не помню.
Я приподнимаюсь на локте и оглядываю гостиничный номер. Стильный и в целом вполне современный, с окнами во всю стену и видом на озеро. В отдалении виднеются горы, зубчатые вершины которых высятся на фоне стального неба.
– Где мы?
Он странно смотрит на меня.
– Мы в Сиэтле, дорогуша, помнишь? Родина «Старбакс» и мировая столица фланели, где все ездят на «субару». Я, кстати, всегда думал, что последнее утверждение является некоторым преувеличением, но нет. А казалось бы, в городе, который помешан на «чистой» жизни, машин должно бы быть поменьше.
– Я знаю, что мы в Сиэтле. Я имею в виду, что это за отель? Надеюсь, тебе не пришлось тащить меня на себе.
– Да ладно, братья ведь для этого и существуют. – Он ухмыляется.
– Прости, что пропал столик в ресторане.
Отмахнувшись от моих извинений, он плюхается в стоящее у окна кресло.
– В баре кормежка тоже была ничего. То есть, конечно, не фуа-гра, но все же намного лучше, чем карри, в котором, кстати, была явно не баранина. Но учти, что сегодня утром тебе придется покормить меня приличным завтраком, прежде чем мы пойдем.
– Пойдем куда?
– Мы обсудим программу действий за завтраком. Нам есть куда пойти и с кем поговорить, так что идем.
Я падаю обратно на кровать, натянув одеяло до самого подбородка.
– Иди ты. Я сегодня ничего делать не собираюсь.
– Мы сюда не отдыхать приехали, Айрис. У нас тут дело, помнишь? Твое дело.
– Я знаю, но, может, все-таки завтра? А сегодня давай останемся в пижамах, закажем обслуживание в номер и целый день будем смотреть кино.
– Я уже оделся.
Я вытаскиваю руку из-под одеяла, достаю из тумбочки каталог фильмов гостиничного кабельного телевидения.
– Спорим, у них есть «На пляже».
– Да ладно тебе. Я не настолько подвержен стереотипам.
– Не хочу тебя огорчать, братишка, но так и есть.
Он закатывает глаза, но не спорит.
– Сделай одолжение, вылезай из кровати и иди в душ, а? Я тут обзвонил дома престарелых в окрестностях Рейнир-Виста, и знаешь, кого я нашел? Твоего свекра. Отца Уилла. Думаю, что для начала нам стоит нанести визит ему.
Свекор. Я катаю это слово на языке, и в груди начинает пульсировать давешняя боль, вновь сокрушая мое и без того разбитое сердце. И мой вновь обретенный свекор – это еще на самое худшее. Я приподнимаюсь на локте.
– Я, возможно, немного перебрала мартини вчера вечером, но помню каждое слово из того, что рассказал нам старик. Женщина и двое детей погибли в результате пожара, который, как он утверждает, устроил Уилл. Может, Уилл действительно это сделал, а может, и нет, но, как говорят, нет дыма без огня и все такое…
– Ну что ж, пока ты тут отсыпалась после попойки, я кое-что разузнал про тот пожар. Я просмотрел газеты и прочитал в Интернете отредактированный полицейский отчет и могу сказать, что старик изложил нам эту историю довольно точно, только вот забыл кое о чем упомянуть. Полиция проследила путь канистры с бензином до магазина в Портленде. Как мог семнадцатилетний подросток, у которого не было машины и денег, купить бензин в городе, расположенном почти в двухстах милях от дома?
– Там упоминаются другие подозреваемые?
– Только отец Уилла.
Я таращу на него глаза.
– Отец Уилла тоже был под подозрением?
– Конечно. Полицейские всегда первым делом допрашивают мужа. Ты что, не смотришь «Место преступления»? Особенно если он частенько распускает руки, как это делал отец Уилла. Он был слишком пьян, чтобы вспомнить свое алиби, но оно у него было. Сосед сказал, что он валялся в отключке, когда здание охватил огонь.
Огонь. Это слово заставило меня содрогнуться всем телом.
– А дети?
– Двое братьев, трех и пяти лет. Спали в квартире напротив. Их мать работала в ночную смену.
У меня внутри все сжимается от ужаса, который пережила бедная женщина. Я представляю, как она обнимает своих малюток перед тем, как уйти в тот вечер на работу, говоря им, что вернется домой прежде, чем они проснутся, и убеждая себя, что в своих кроватках они будут в безопасности. Эта трагедия – худший из кошмаров любой матери.
Я сворачиваюсь клубком, подоткнув подушку под живот и получше укрывшись одеялом.
– Знаешь, все, что я узнала с момента катастрофы, так запутано. Он летит не на том самолете не в том направлении. Придумывает конференцию. Встречается с этим своим другом Корбаном, о котором никогда мне не рассказывал. Вся эта ложь о том, откуда он родом и как прошло его детство. Я не понимаю ничего из этого. Кроме дома.
– Вашего дома?
Я киваю.
– Мы пересмотрели, должно быть, сотню домов. И с каждым было что-то не так. То кухня слишком старомодная, то двор слишком маленький, то улица слишком оживленная. Уиллу невозможно было угодить. Наш риелтор показал нам этот дом, скорее чтобы доказать это, нежели для чего-то еще. Что-то типа: «Смотрите, что вы получите, если раскошелитесь еще на сто тысяч». Но надо было видеть его лицо, когда мы вошли в дверь. – Я улыбаюсь, вспомнив о том, как он затих, и только его щеки покрылись румянцем, который становился все отчетливей по мере того, как мы переходили из комнаты в комнату. – К моменту, когда мы поднялись наверх, все было решено. Он должен был получить его.
Внезапно дождь выпускает в наше окно очередную автоматную очередь. Дэйв устраивается с ногами на оттоманке, скрестив руки на груди.
– Дом изумительный.
Я думаю о том, как мы в первый раз поднялись по его ступеням, вспоминаю, какое лицо было у Уилла, когда мы вошли в дверь с витражным стеклом, и как я, еще до того, как мы осмотрели весь дом, поняла, что решение уже принято.
– Мы сделали предложение в тот же день. Даже несмотря на то, что понимали, что большинство комнат пока будут стоять пустыми, а ипотеку мы сможем выплатить только чудом. Но теперь я понимаю, почему ему так важен был сам факт владения домом.
– Потому что дом символизировал, сколь многого ему удалось добиться.
– Точно. – Как только я произношу это, во мне снова возникает знакомая злость, и я выпрямляюсь на кровати. – Если бы он рассказал мне, почему так сильно хочет этот дом, я бы не спорила с ним так долго. Я бы не жаловалась, что мне пришлось отказаться от привычки ходить в «Старбакс» или что теперь нам придется не ездить в отпуск, чтобы купить дом нашей мечты. На земле нет более понимающей души, чем я. Но он даже не собирался рассказывать мне, правда?
Дэйв вздыхает, взмахнув обеими руками.
– Не начинай снова, – ворчит он.
– Не начинать что?
– Мы уже обсуждали это, очень подробно, вчера вечером в баре. Ты даже провела голосование. Подавляющие восемьдесят семь процентов подвыпивших хипстеров согласились с тем, что Уилл никогда не собирался что-то тебе рассказывать.
В обычных обстоятельствах я бы сгорела со стыда при мысли о том, что, напившись, просила совершенно незнакомых людей оценить мой брак. Меня нельзя назвать слишком раскованной, и я не обсуждаю с посторонними свои дела. Но я упустила из виду главное – тот факт, что мой муж не только утаил важные сведения о себе от меня, своего самого любимого человека на планете, когда мы впервые встретились, но и не доверял мне, нашей любви, настолько, чтобы сказать всю правду.
– Ни про родителей, ни про пожар, ни про свое ужасное, мутное прошлое. Он кормил меня всем этим дерьмом про детство с любящей одинокой матерью в Мемфисе, и я верила. А учился ли он вообще в университете? Есть ли у него степень? Представления не имею, потому что я самый легковерный человек в мире!
– Никакая ты не легковерная, моя дорогая. Тебя обманул человек, которого ты любила. А это большая разница.
– Я профессиональный психолог, Дэйв. Таких людей, как Уилл, я должна видеть насквозь.
– Не понимаю, в чем здесь твоя вина.
– И все же. – Я падаю обратно на постель, зарываюсь лицом в подушку, к глазам снова подступают слезы. Еще неделю назад я была на сто процентов убеждена, что знаю своего мужа. Я думала, Уилл рассказывает мне все.
Я думала, мы оба рассказываем друг другу все. А теперь я пытаюсь сложить вместе отрывочные сведения о его прошлом и снова понимаю: на самом деле я ничего не знаю о человеке, за которым была замужем.
И теперь, когда оглядываюсь назад, все кажется мне подозрительным. Например, тот раз, когда мы ездили в Сан-Франциско, в котором, как Уилл уверял, он никогда не был, и при этом находил дорогу, почти не глядя в карту. Не потому ли, что он бывал там прежде? Когда во время игры в «Карты против человечества» он признался, что не ходил на выпускной, но отказался рассказывать мне почему. А когда мы ходили в «Ла Фонда» и Уилл заказывал chile rellenos и quesadillas con camarones, его произношение было безупречным. Когда он успел выучить испанский?
А потом мне приходит в голову, что я потеряла Уилла дважды. В первый раз это случилось, когда он сел в тот самолет, а во второй – когда он уже после смерти превратился в незнакомца. В первый раз все произошло быстро и ошеломило меня, во второй – все происходит постепенно, но от этого не менее болезненно. Обе раны свежи и глубоки.
– Завтра будет неделя, – говорю я, мой голос звучит глухо. – Я проживу целых семь дней без Уилла.
– Я знаю. – Дэйв надолго замолкает, и я слышу, как он встает из кресла и подходит ближе. – Послушай, могу я спросить тебя кое о чем?
– С каких пор тебе нужно мое разрешение?
– Я понимаю, что все эти новости про Уилла опустошают тебя.
– Так и есть. – К горлу подступают рыдания, но я успеваю подавить их, пока они не вырвались наружу.
– Но не приходило ли тебе в голову очевидное?
– Что именно? – Я стаскиваю с головы подушку и вижу нависшую надо мной фигуру брата.
На его лице играет ободряющая улыбка.
– Что, возможно, он изменился. И вероятно, именно поэтому он ничего тебе и не рассказывал. Может быть, он хотел начать все сначала, так сказать, дать «горячий старт» своей дерьмовой жизни и начать с тобой все заново.
– Хорошо, но тогда скажи мне, почему он полетел в Сиэтл?
Улыбка сползает с его лица. Мой вопрос ставит его в тупик и, что еще хуже, загоняет туда же и меня. Почему Уилл сел в тот самолет в Сиэтл? Внезапно идея отсидеться в гостиничном номере перестает казаться мне такой привлекательной. Вздохнув, я отбрасываю простыни и выбираюсь из кровати.
– Ну, слава богу, – говорит Дэйв, когда я направляюсь в ванную, – а то я уже миллион раз смотрел «На пляже».
Через двадцать минут, выйдя из душа, я получаю сообщение со скрытого номера. «Почему ты до сих пор в Сиэтле? Я серьезно, Айрис. Отправляйся домой. Тебе здесь нечего делать».
Я заворачиваюсь в полотенце, придерживая его руками под мышками, и, как могу быстро, набираю трясущимися руками ответ: «Я никуда не поеду, пока не скажете, кто вы. И кстати, вы не правы. В Сиэтле оказалось очень познавательно».
Через две секунды экран снова загорается. «Не верь всему, что слышишь».
Пульс учащается, и внутри меня все сжимается от волнения. «А чему я должна верить?»
Я жду, глядя на экран, он начинает темнеть и потом совсем гаснет.
Льюиса Гриффита мы нашли в Провинс-Хаус, пансионате для малоимущих людей с расстройствами памяти, самом депрессивном месте на земле. Грязные полы, вонь, низкие, все в пятнах потолки. На втором этаже мы разыскиваем мрачную медсестру, и она провожает нас по темному коридору.
– Комната 238, только не надейтесь, что он вам что-то расскажет. У него же Альцгеймер.
Я благодарю ее, пытаясь решить, болезнь Альцгеймера – это лучший или худший итог шестидесяти лет тяжелой жизни. Это медленный и малоприятный способ уйти, но, по крайней мере, сам мистер Гриффит этого не осознает.
Мы находим его в комнате размером со шкаф, которая напомнила мне дешевый придорожный отель в Гватемале, где я один раз останавливалась, она чуть больше кровати, к которой прикован мистер Гриффит. Нам с Дэйвом не на что присесть, и мы остаемся стоять в ногах кровати, зажатые плечом к плечу между двумя хлипкими стенами.
Я смотрю на своего свекра, в голове шумит. Я стараюсь отыскать в его лице черты Уилла, но нахожу лишь некоторое сходство. Широкий лоб, квадратная челюсть, чуть расширяющаяся кверху линия скул. Может быть, мне удалось бы разглядеть что-то еще, если бы мистер Гриффит не выглядел такой развалиной, если бы его кожа была не такой восковой и бледной, как у экспонатов мадам Тюссо, а как у живых людей, и обильно покрытой коричневыми пятнами, как кожура банана.
Трясущейся рукой я нащупываю руку Дэйва, и он сжимает мои пальцы.
– Мистер Гриффит, меня зовут Айрис, я ваша невестка. Я была замужем за вашим сыном Уиллом. Или Билли. Вы помните его?
Ничего. Не похоже, что мистер Гриффит слышит меня. Он смотрит на нас ничего не выражающими глазами.
Я нахожу в телефоне фотографию и держу его так, чтобы экран оказался в поле зрения мистера Гриффита.
– Это было снято около месяца назад.
На его лбу появляются складки. Он хмурится?
– Вы помните его?
Ничего.
– Так мы далеко не уедем, – шепчет Дэйв, прикрыв рот рукой.
Я незаметно киваю, засовывая телефон в задний карман.
– Мистер Гриффит, примерно пятнадцать лет назад в доме, где вы жили, в Рейнир-Виста, случился пожар. Три человека погибли. Это вам ни о чем не говорит?
Мистер Гриффит не удостаивает меня даже кивком, но то, как он меня смотрит на меня, заставляет меня выпрямить спину.
– Одной из жертв была ваша жена Кэт и еще двое маленьких детей. Вы и Билли не пострадали.
Его сухие, как наждачная бумага, губы шевелятся, словно он пытается что-то сказать. Или говорит. Я не знаю. В любом случае наружу не вырывается ни звука.
– Вы помните что-нибудь о той ночи? О пожаре? О ваших жене и сыне?
На его лице появляется гримаса, рот снова приходит в движение. Мы с Дэйвом вцепляемся в железную спинку кровати и наклоняемся ближе, стараясь расслышать хоть что-нибудь.
– Он только что сказал «Билли»? – спрашивает Дэйв, глядя на меня широко раскрытыми глазами.
Сердце начинает биться неровно, в ушах шумит кровь. Я совершенно уверена, что он это сказал.
– Мистер Гриффит, вы помните Билли?
Очень долго ничего не происходит, слышно только его хриплое, свистящее дыхание.
А затем он высоко поднимает руку и стучит по матрасу, раз, второй, третий. Его худое тело начинает дергаться, руки и ноги словно сводит судорогой, обеими ладонями он колотит по матрасу. Мы с Дэйвом с тревогой смотрим друг на друга.
– С ним все в порядке?
Словно в ответ, мистер Гриффит делает вдох, широко открывает рот и издает долгий, жуткий звук – нечто среднее между стоном и криком.
– О боже, – шепчет Дэйв, хватаясь за воротник.
Стон затихает, но старик продолжает корчиться на кровати, и через пару секунд, которых хватает, чтобы сделать очередной хриплый вдох, ужасный звук возобновляется.
Дэйв отступает назад к двери.
– Может, я пойду позову сестру?
– Оставайся здесь. Я пойду. – Будь я проклята, если позволю ему оставить меня тут одну.
Дэйв с выпученными глазами мотает головой:
– Ни за что.
Я хватаю его за руку и тащу к двери.
– Хорошо. Мы пойдем вдвоем.
Мистер Гриффит уже готов начать третий раунд своих леденящих кровь завываний, когда мы вылетаем в холл и врезаемся в сестру в бледно-розовой униформе.
– О, слава богу, – восклицаю я. – С мистером Гриффитом что-то не так.
– С ним все хорошо, просто он опять волнуется. – Она обходит нас и удаляется по коридору, ее кроксы скрипят по грязному линолеуму. – С ним так всегда.
Опять? Дэйв хмурится, и я тоже.
– Вы не собираетесь помочь ему? – кричу я ей вслед.
Сестра останавливается, глубоко вздыхает и тащится назад. Бросив на нас недобрый взгляд, она скрывается в палате. Как только она уходит, мы с Дэйвом обмениваемся взглядами и направляемся прямиком к лестнице.
– Да уж, не буду врать, – говорит Дэйв, когда мы оказываемся на лестнице, – я рад уйти отсюда. У меня от всего этого мороз по коже. Депрессивное место, правда?
– Как и мой свекор. – Я говорю это и тут же поправляю сама себя: – Или, вернее, его болезнь.
Выражение лица Дэйва смягчается.
– И жизнь тоже, милая.
Я вздыхаю, спускаясь еще на один марш.
– Я знаю.
Когда дело касается моего свекра, поводов для депрессии хоть отбавляй.
– Мы можем попробовать поговорить с ним завтра. Может быть, стоит принести с собой какие-то фотографии или газетные вырезки, которые всколыхнут его память, а сейчас…
– Думаю, в управление полиции. Потом…
– Нет, я имел в виду твоего свекра. Разве ты не должна, ну я не знаю, что-то для него сделать?
– Что, например? Я только вчера узнала о его существовании, и не похоже, что у них с Уиллом были близкие отношения. Мне жаль этого человека, но здесь о нем заботятся.
– О, это, по-твоему, так называется? Сделай одолжение, пообещай мне, что я никогда не окажусь в месте, где воняет консервированным горошком и грязными подгузниками, ладно?
По мере того как он говорит, во мне растет чувство вины, а вместе с ним раздражение из-за того, что он мог предположить, будто я не хочу позаботиться о свекре, о существовании которого даже не знала.
– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – говорю я, выходя в вестибюль. – Поселила его комнате для гостей?
– Не глупи. Но для него наверняка можно найти место получше.
– Миссис Гриффит? – окликает нас сестра из-за стойки регистратуры, прерывая наш спор прежде, чем он успевает перерасти в перепалку. Она выкладывает на стойку папку с зажимом и протягивает ручку.
– Если не возражаете, нужно заполнить кое-какие бумаги.
– О, конечно, – морщусь я. – А что за бумаги?
– Мы только хотим быть уверены, что у нас есть все сведения о ближайших родственниках мистера Гриффита и что вы осведомлены обо всех услугах, которые он получает.
Я беру ручку и перелистываю страницы – контактная форма, формы государственной программы «Медикэйд» для малоимущих граждан, форма о конфиденциальности и финансовой незаинтересованности. Стандартный набор, хотя мне не до конца ясно, почему я должна заполнять что-то из этого.
– Для чего это?
– Провиденс-Хаус – это дом престарелых, а это означает, что мы обеспечиваем общий уход за пожилыми людьми с разными заболеваниями. Наши медсестры могут ухаживать за больными с деменцией, но мы на этом не специализируемся.
– Тогда почему мистер Гриффит находится здесь?
– Потому что в учреждениях, которые предназначены для людей с расстройствами памяти, также нет мест, финансируемых за счет «Медикэйд», или же лист ожидания там очень длинный.
– Понятно. – Ничего мне не понятно. Также? Мне не нравится эта женщина или то, на что она намекает. – Вы намерены вышвырнуть мистера Гриффита вон?
– Пока мистер Гриффит соответствует требованиям «Медикэйд», он может оставаться здесь столько, сколько необходимо. Я только говорю, что, если у вас есть средства на его содержание, его можно было бы перевести в комнату побольше или даже в другое заведение, которое лучше приспособлено для конкретных потребностей пациентов с болезнью Альцгеймера. Я полагаю, что вы, как его невестка, возможно, хотите, чтобы последние месяцы он провел в наиболее комфортных условиях.
Теперь все встает на свои места, и я кладу ручку поверх стопки бумаг.
– Вы просите у меня денег?
– Конечно нет. Хотя мы принимаем пожертвования.
– Дайте угадаю. Только наличными?
Ее губы расползаются в слащавую улыбку.
– Здесь это многое решает.
Когда мы подходим к машине, меня уже трясет от злости. В буквальном смысле слова. Я вся дрожу от макушки до пяток.
– Не могу поверить, что сестра просто вымогала у меня деньги.
Дэйв нажимает на кнопку открытия дверей и через крышу машины бросает на меня взгляд, который говорит: «А я могу».
Я падаю на пассажирское сиденье, кидаю сумку на пол и с силой захлопываю за собой дверь.
– А ты видел, как вела себя сестра наверху? Будто успокаивать возбужденного старика со спутанным сознанием – это неприятная повинность. Не хочу даже думать о том, как они ведут себя, когда никто не видит. Наверное, они слишком заняты просмотром «Домохозяек» в комнате отдыха, чтобы обращать внимание на пациентов. И уж точно им недосуг помыть пол или побрызгать вокруг освежителем воздуха.
– Думаю, ты не далека от истины. – Дэйв дает задний ход и закидывает руку на спинку моего сиденья. Поворачиваясь назад, чтобы посмотреть в заднее окно, он встречается со мной взглядом. – И поэтому я рад, что ты заплатила этой сучке.