На протяжении всего ужина телефон жжет мне бедро, словно кусок плутония, молчаливый убийца, источающий смертоносный яд в моем кармане. Если у меня и имелись какие-то сомнения по поводу того, что номера принадлежат разным людям, теперь от них не осталось и следа. Не могли два таких сообщения – «Я знаю, как обойти сигнализацию» и «Что-то случилось?» – быть посланы одной и той же рукой.
Если только кто-то не пытается запутать меня. От этой мысли у меня начинается несварение, только что съеденные мной спагетти и фрикадельки превращаются в рвотную массу, поскольку это вполне вероятно. Возможно даже, что это тот же самый человек, который прислал мне письмо, написанное рукой моего мужа, а мой профессиональный опыт подсказывает мне, что такое мог сделать только социопат.
– Айрис, милая, ты вообще нас слушаешь? – окликает меня мама через стол.
Я перестаю накручивать спагетти на вилку, поднимаю глаза от тарелки и вижу, что она смотрит на меня, озабоченно хмуря брови.
– Что, прости?
– Мы говорили о наших планах и том, что Джеймсу очень надо попасть домой в эти выходные.
Он кивает с виноватой улыбкой.
– У меня в понедельник целый день операции, и мне правда нужно побыть пару дней дома, чтобы подготовиться. Надеюсь, ты понимаешь.
– Тебе не нужно извиняться за то, что у тебя есть своя жизнь и работа. Поезжай. Конечно, поезжай. Со мной все будет в порядке.
– Я вернусь в следующие выходные, а дальше посмотрим. – Он говорит все это, обращаясь ко всем сидящим за столом, но главным образом к Дэйву, и тут до меня доходит, что Джеймс собирается вернуться в Саванну в одиночестве. Он оставляет брата здесь.
Я смотрю на свою семью и думаю: интересно, что еще из их разговора я пропустила.
– А у остальных какие планы?
– Мы остаемся, – отвечают они чуть ли не в один голос.
– А вам разве не надо на работу? – спрашиваю я родителей, а потом поворачиваюсь к Дэйву: – А как насчет тебя? У тебя на следующей неделе нет показов?
– Я договорюсь с коллегой. – Он пожимает плечом, что, по-видимому, должно означать: «Пустяки», но я-то знаю, что он врет. Торговля недвижимостью – жесткий бизнес, и акулы из его офиса известны своей кровожадностью, всегда ждут подходящего момента, чтобы увести клиентов у другого агента. Меня начинает преследовать чувство вины.
Я перевожу взгляд на маму, потом на отца, оба как-то подозрительно молчаливы. В том, как они смотрят на меня, я угадываю множество самых разных эмоций – беспокойство, решимость, упрямство. Они тоже не собираются уезжать в эти выходные. На самом деле мама, похоже, готова приковать себя к стулу, а тот, в свою очередь, надежно прикрутить к полу.
– Послушайте, вам всем действительно не нужно оставаться. Со мной все будет в порядке.
Мама выглядит так, словно обижена самим фактом того, что я это предложила, и качает головой, прежде чем я успеваю договорить.
– Мы с папой уже все уладили на работе, и мы хотим остаться. Мы счастливы это сделать и останемся до тех пор, пока будем нужны тебе.
В груди поднимается теплая волна любви к моей милой мамочке. Если она что-то решила, то уже не отступит и будет насильно кормить меня три раза в день до тех пор, пока я не буду готова снова отправиться на свидание с мужчиной. Разве странно, что я хочу какое-то время побыть в одиночестве? Я не интроверт. Я люблю свою семью и обычно мечтаю о том, чтобы они жили рядом. Вновь испеченные вдовы обычно страшатся того момента, когда их родные и близкие собирают чемоданы и возвращаются к собственной жизни, оставляя их одних наедине с их горем. И вот мне предстоит уговорить свою семью поступить именно так.
Я откладываю вилку и говорю как можно мягче:
– Мне очень приятно, что вы все здесь со мной, и я очень ценю, правда, что вы провели со мной эту неделю, но этого достаточно. В понедельник я собираюсь вернуться на работу.
Мама озабоченно хмурит брови:
– Так скоро?
Я киваю.
– Это именно то, что я посоветовала бы сделать своему пациенту. Вернуться к нормальной повседневной жизни, построить для себя эту новую нормальную жизнь. И если честно, мне хочется поскорее оказаться среди детей, которые еще более психованные, чем я. Возможно, это поможет мне успокоиться. – Когда мама в ответ на мою шутку остается сидеть все с тем же обеспокоенным лицом, я тянусь через весь стол и накрываю ее руку своей. – Мамочка, я знаю, что делаю. Обещаю.
Она кидает взгляд на отца, который в ответ только пожимает плечами, мол, как скажешь. Она качает головой, ее лицо приобретает еще более упрямое выражение.
– Мне не нравится, что ты останешься одна.
– Я поужинаю с Элизабет или приглашу ее выпить. Мы не виделись с ней и с другими девочками с церемонии прощания. Я буду в порядке.
– Что ж, это отличная идея. Делай, как считаешь нужным, – говорит мама. – А я продолжу заниматься похоронами. И на улице становится теплей, нужно привести в порядок приоконные ящики…
Я пытаюсь найти компромисс.
– Почему бы вам не съездить домой на несколько дней, не уладить все дела, требующие вашего присутствия, и не вернуться на следующей неделе? И мы проведем вместе все выходные.
– У меня есть идея получше, – говорит Дэйв, как всегда бросаясь мне на помощь. – Почему бы нам всем не встретиться в следующие выходные у мамы с папой? Нам это ближе, и маме с папой не нужно будет снова проделывать такой путь.
Я с энтузиазмом киваю.
– Честно говоря, я бы не возражала ненадолго уехать из города.
– Не знаю… – все еще пытается спорить мама.
– Джулс, с ней все будет в порядке, – говорит папа и подмигивает мне: – Правда, малышка?
– Абсолютно. В пятницу я прямо из школы поеду к вам и к ужину уже буду на месте.
Вынужденная уступить нашему численному превосходству, мама нехотя соглашается, и папа переходит к обсуждению планов на выходные. В городе открылся новый барбекю-ресторан, в котором ему ужасно хочется побывать, а еще мы все вместе могли бы сходить посмотреть какой-нибудь фильм в новом синеплексе, там большие и удобные кресла, в которых можно почти лежать, и подают вино. Я улыбаюсь и всячески демонстрирую, как мне нравится эта идея, но на самом деле не могу дождаться, когда наконец останусь одна.
Мне нужно кое-что сделать, но сначала все должны уехать.
После ужина я достаю из сумки чистый чек и сто долларов чаевых для Большого Джима, вручаю то и другое отцу и ухожу наверх. Адреналин, на котором я держалась весь день, давно закончился, и изнеможение наваливается на меня, словно свинцовое одеяло.
Большой Джим скрючился на полу как раз под дверью моей спальни, собирая свой ящик с инструментами. Я перешагиваю через его ноги.
– Эй, стой, – говорит он, хватая меня своей ручищей за запястье. – Тут никому не нужны сломанные кости.
Я не собираюсь говорить ему, что кости сейчас будут сломаны у меня или что сломанные кости болят, черт возьми, куда меньше, чем разбитое сердце. Я просто отмахиваюсь от него и говорю, что со мной все в порядке.
Новая панель сигнализации установлена на стене над его головой.
– Я как раз собирался позвать вас. – Он подходит к щитку и обтирает руки об штаны. – У вас есть пара минут? Я расскажу вам, что тут да как.
Глаза у меня горят, в голове туман, а тело отчаянно стремится оказаться под одеялом, но я киваю:
– Объясняйте.
– О'кей. Сейчас в системе установлен стандартный код, но, когда я здесь все закончу, вам нужно будет изменить его на свой собственный. С помощью этого кода вы сможете включать и выключать систему, а также вносить любые изменения в настройки, так что позаботьтесь запомнить его наизусть. И еще, видите эти три кнопки? – Он показывает на ряд вертикально расположенных квадратов – общепринятых символов, обозначающих полицию, пожарную службу и скорую помощь. – Это тревожные кнопки. Еще две есть рядом с вашей кроватью, за прикроватными тумбочками. Я сделал так, чтобы их нужно было держать минимум три секунды, и не нажимайте их без особой нужды, иначе мы ввалимся к вам с пушками наперевес, не задавая лишних вопросов. Если выяснится, что тревога была ложной, вам придется оплатить большущий счет.
– Поняла.
– Хорошо. Дальше, ваш код принуждения установлен прямо в середине панели – 2580. Его вы тоже можете захотеть поменять на свой собственный, когда я закончу.
– Зачем использовать код вместо тревожной кнопки?
– На случай, когда кто-то приставил пистолет к вашей голове и наблюдает, как вы отключаете сигнализацию.
Я удивленно смотрю на него.
– А что, такое правда случается?
Большой Джим кивает, его толстые щеки подпрыгивают.
– Только что случилось с молодой парой в Бакхеде. Двое вооруженных людей напали на мужа, когда он выходил из гаража, били обоих рукоятками пистолетов, пока они не выложили все свои наличные и ценные вещи. Муж нажал код принуждения, а иначе они бы, наверное, погибли.
– О господи. – Я пытаюсь глубоко дышать, чтобы успокоиться, но не могу. При мысли о том, что кто-то будет преследовать меня в моем собственном доме, угрожать мне пистолетом до тех пор, пока не выложу четыре с половиной миллиона долларов, которых у меня нет, по коже начинают бегать мурашки.
Он показывает на цифру 800 на внутренней крышке панели:
– Первым делом наберите этот номер после того, как я уйду, и введите новое кодовое слово. Это будет дополнительной мерой безопасности, и наши операторы будут спрашивать его у вас каждый раз, когда будут вам звонить.
Если злоумышленник стоит рядом с вами, вы просто называете неверное слово, и это будет служить сигналом к тому, чтобы выслать отряд быстрого реагирования. Не бойтесь что-то забыть. Все подробно описано в руководстве пользователя, которое я вам оставлю перед уходом.
– Отдайте его моему отцу, ладно? Он расплатится с вами, а мама покормит вас ужином, когда закончите.
Большой Джим похлопывает себя по животу и ухмыляется:
– Я всегда готов.
Когда он уходит, я скидываю кроссовки, вытаскиваю из кармана телефон и падаю на постель. Новых сообщений нет, ни с одного номера, и я не знаю, что чувствую – облегчение или разочарование. А может, и то и другое. Облегчение по одному поводу, а разочарование – по другому.
Я пролистываю цепочку сообщений от номера 678, заканчивающуюся угрозами. «Скажи мне, где Уилл спрятал деньги, или присоединишься к нему. Кстати, я знаю, как обойти сигнализацию». Ни за что не буду на это отвечать.
Я открываю переписку со скрытым номером. «Зачем сигнализация, Айрис? Что-то случилось?»
Я думаю о том, кто может беспокоиться обо мне, кроме людей, убирающихся сейчас на моей кухне, – коллеги, подруги, доброжелательные соседи слева и через улицу. Никто из них не стал бы писать мне со скрытого номера. Возможно, я слишком устала. Перенервничала. Расстроена из-за того, что лежу одна в постели, в которой раньше мы лежали вдвоем с Уиллом. Все это какая-то бессмыслица.
Прежде чем я успеваю обдумать все за и против того, чтобы выйти на связь с тем, кому принадлежит скрытый номер, пальцы уже набирают сообщение. «Какая вам разница? Кто вы?»
Через две секунды на экране высвечивается ответ, как будто кто-то на другом конце провода все это время ждал меня, держа пальцы на экранной клавиатуре. «Я друг и хочу, чтобы ты была в безопасности. Скажи мне, кто тебя преследует и почему. Я хочу помочь».
Я: «Не играйте со мной в игры. Если вам известно, что я была в Сиэтле и установила сигнализацию, то вы знаете и про украденные деньги».
НЕИЗВЕСТНЫЙ: «Я знаю про деньги. Я просто не был уверен, что ты тоже знаешь».
Когда я печатаю следующее сообщение, сердце бьется у меня в горле.
Я: «Вы тот, кто их украл?»
НЕИЗВЕСТНЫЙ: «Это зависит от того, кого ты в этом подозреваешь».
Последнее сообщение обжигает меня, словно удар хлыстом. До сих пор все, что я слышала, указывало на то, что деньги украл Уилл, а это значит…
Этого не может быть. Покойник не может посылать сообщения.
Пока я обдумываю свой следующий шаг, на экране загорается новое сообщение:
НЕИЗВЕСТНЫЙ: «Пожалуйста, скажи мне, как я могу тебе помочь».
Я: «Не думаю, что вы можете мне помочь. Сначала скажите, кто вы».
НЕИЗВЕСТНЫЙ: «Я ничего так не хочу, поверь мне. Но для нас обоих будет лучше, если я сохраню анонимность».
Я: «Тогда в чем смысл? Зачем вообще мне писать?»
НЕИЗВЕСТНЫЙ: «Потому что лучше этого может только быть там самому».