Этой ночью мне не удается заснуть. Злость течет по моим венам, пронзая меня изнутри, словно кактус. Каждый раз, когда я уже готова погрузиться в сон, она напоминает мне про телефон внизу, засунутый между вилок и ножей, попискивающий и вибрирующий каждый раз, когда от Уилла приходит новое сообщение.
Сколько их он уже прислал? Десять? Двадцать? Сорок? Я таращусь в потолок, стискивая зубы до тех пор, пока у меня не начинают болеть челюсти, и повторяю себе, что меня это совершенно не волнует.
Если бы Дэйв был здесь, я бы прокралась в его комнату и выпросила бы у него еще одну волшебную голубую таблетку. После вчерашнего дня – нет, после двух последних недель – мне бы не помешала ночь глубокого сна без сновидений, хотя бы для того, чтобы не дать мне добраться до телефона.
К утру мой мозг, накачанный адреналином и злостью, отключается, и я с облегчением сбрасываю одеяло. Я принимаю душ и чищу зубы, как в любое обычное утро понедельника. Я сушу волосы феном и наношу макияж. Я запихиваю конечности в юбку и блузку, а ступни в любимую пару туфель на высоких каблуках и, пошатываясь, ковыляю вниз, чтобы раздобыть кофе. Нормальность – вот что мне сейчас нужно.
Нормальная вдова позвонила бы сегодня на работу и сказалась больной. Она весь день провела бы в кровати, завернувшись в халат покойного мужа, поедая шоколадное печенье, предварительно макая его в арахисовое масло, и прячась от мира. А нормальный начальник проявил бы к ней понимание. Тед в ответ на полном серьезе наговорил бы целую кучу банальностей – чтобы я не спешила, не торопила события, что мой офис будет ждать меня столько, сколько потребуется, пока я не буду готова.
Только я ведь не нормальная вдова? Мой муж – тот самый муж, который тринадцать дней назад разбился вместе с направлявшимся на запад «Боингом-737», – на самом деле не умер, а это означает, что на самом деле я не вдова.
Пока кофе варится, я украдкой заглядываю в ящик. Экран телефона черный. Я нажимаю пальцем на кнопку – ничего не происходит. Батарея разряжена.
– Ага! – гаркаю я в пустоту кухни, со стуком задвигая ящик. Я чувствую себя так, словно одержала маленькую победу.
Что, собственно, Уилл может сказать? Какие оправдания привести, способные исправить ситуацию? И если он пошел на все эти сложности, чтобы сымитировать свою смерть, зачем вообще мне писать? Откуда ему знать, что я не отнесу телефон в полицию и не отдам его детективам, чтобы те использовали его как главное вещественное доказательство?
Последняя мысль заставила меня замереть, стоя на кухонном полу. Способна ли я действительно предать собственного мужа? Должна ли я? Я всегда считала, что воровство – это преступление, заслуживающее наказания, но от мысли о том, что мой муж, мой Уилл, будет чахнуть за решеткой, желудок сжимается, и меня снова начинает тошнить.
У меня так много вопросов. Может быть, мне следует все же выслушать его, узнать, что он скажет, прежде чем принимать решение?
Кофе закипает, и я наливаю его в термокружку. Прихватываю из шкафчика злаковый батончик, беру со стола ключи и сумку и достаю мой умерший телефон из ящика.
Позже. Я выслушаю его позже.
Я подъезжаю к школе за пятнадцать минут до первого звонка. На парковке толпятся старшеклассники. Они наблюдают за мной из-за темных стекол дизайнерских очков, даже не пытаясь скрывать свои взгляды, как и свое удивление. Я для них словно объект психологического эксперимента, пришелец, только что прибывший с планеты Вдов. Они ищут во мне признаки того, что инопланетяне вынули мой земной мозг и заменили его своим.
Джош Вудраф, старшеклассник, выбирается из машины, стоящей рядом с моей, косясь на меня через крышу своего кабриолета.
– Привет, миссис Гриффит! Вы в порядке?
Я вздрагиваю и нажимаю на кнопку блокировки на брелоке, попутно натягиваю самую лучезарную из своих улыбок.
– Доброе утро, Джош. Какие новости?
Хмурое выражение на его лице сменяется маской притворной скромности, и он начинает перечислять все письма из колледжей, которые он получил, – во всех сообщается о зачислении, и заведения все очень престижные, нет только одного, о котором мечтают его родители.
– Из Гарварда пока ничего нет.
– Не важно, что они там ответят, ты и так уже можешь гордиться. У тебя такой впечатляющий перечень школ, которые хотят видеть тебя в своих стенах.
Он самоуверенно пожимает плечами:
– Отец задействовал все свои связи, так что, надеюсь, они скоро ответят.
– Ну, удачи! – Я стараюсь, чтобы мой ответ прозвучал как можно более воодушевляюще, хотя этим ребятам удача не нужна. Для них успех строится только на двух вещах – упорной работе и Всемирной сети. Деньги для них данность, а провалов они не знают.
Джош в ответ рассеянно улыбается и остается стоять на месте, в то время как я сворачиваю к зданию старшей школы.
Стоит прохладное утро, но парковка представляется гигантским холмом, на который мне предстоит вскарабкаться в сорокаградусную жару. Я цокаю каблуками по асфальту, стараясь не вспотеть в лучах утреннего солнца, но моя шелковая блузка уже начинает прилипать к коже.
– Привет, Бриджет. Доброе утро, Изабелла. Вы выглядите сегодня очень бодрыми, леди.
Они не выглядят очень бодрыми. Они выглядят как два полусонных подростка, которые случайно забрели на урок математики.
– Миссис Гриффит, с вами все в порядке? – спрашивает одна из девочек.
Я подавляю вздох.
– В полном, благодарю.
Бриджет взмахом руки обрисовывает мой торс.
– Примерно так, как когда вы понимаете, что надели блузку наизнанку?
Я опускаю глаза и вижу, что она, черт возьми, права. На боку топорщится метка прачечной, а оказавшиеся снаружи швы выглядят довольно потрепанными. Я, как могу, прикрываюсь спереди руками и стараюсь удержать ее взгляд.
– Переоденусь, как только дойду до школы.
– И у вас только одна сережка, – говорит Изабелла.
Теперь мои руки взлетают к ушам, пальцы нащупывают голую левую мочку, к лицу приливает жар. Господи. Теперь понятно, почему дети останавливались посмотреть, как я ковыляю по парковке, поглядеть на бедную вдову, которая притащилась в школу в таком неприбранном виде. Я выдергиваю вторую серьгу и кидаю ее в сумку, одновременно проверяя, все ли в порядке с юбкой, и украдкой оглядывая туфли. Слава богу, одинаковые.
– Я очень торопилась сегодня утром. Видимо, в этом дело.
– Само собой.
Не говоря больше ни слова, я поворачиваюсь и иду в школу. По дороге решаю, что в числе неотложных дел семинар по деликатности занимает лидирующую позицию.
Войдя к себе в кабинет, я застаю там Эву. Не сказать, что я удивлена, увидев ее здесь, – никто не пользуется установленным мною правилом «открытых дверей» больше, чем Эва, – хотя обычно она устраивается на табурете в углу, она сидит на нем так часто, что к нему вполне можно прикрепить табличку с ее именем, как на кресле директора. Однако сегодня она стоит посреди комнаты, нервная и напряженная, рюкзак болтается на плече, пальцы, вцепившиеся в лямку, побелели.
А еще она как будто немного задыхается.
– Мне сказали, вы вернулись, но…
– Доброе утро, Эва. Как прошли выходные?
Она переступает с ноги на ногу и сжимает ухоженные пальчики, с беспокойством глядя, не стоит ли кто-то в коридоре.
– Что?
Я обхожу ее, чтобы подойти к столу с другой стороны и рухнуть в свое кресло, предварительно бросив сумку на пол. Рядом с монитором фотография улыбающегося Уилла, сделанная в прошлом году на музыкальном фестивале. Я выдвигаю нижний ящик стола и кидаю туда фотографию вместе с рамкой.
– Я спросила, как прошли выходные.
– А, наверное, хорошо. – Она покусывает нижнюю губу, пухлую и аккуратно накрашенную, взгляд блуждает по комнате. – Мистер Роулингс сказал, вас какое-то время не будет.
Мне всегда нравился Том, но, представив его лицо на церемонии, когда он произносил те слова, его сдвинутые брови и жалостливый тон, которым он предлагал мне остаться дома, я с трудом могу сдержать отвращение. Я не нуждаюсь ни в чьем сочувствии. Я его не заслуживаю.
– Я хотела позвонить, – говорит Эва. – Но у меня не было вашего номера…
Эва придвигается ближе к столу, намеренно стремясь попасть в поле моего зрения.
– А еще я думала заехать к вам, но не знала, как вы отнесетесь к тому, что я вдруг заявлюсь без предупреждения.
Я пристально смотрю на нее:
– Почему ты должна была появиться в моем доме без предупреждения? Почему тебе вообще пришло это в голову? – Вопрос звучит как гневное обвинение, и я понимаю, что веду себя грубо и неразумно, но не могу остановиться. Слишком много разговоров – с Эвой, с ее нервно двигающимися руками и моими обвиняющими взглядами, с разряженным телефоном в моей сумке, – вот рассудок и не выдерживает. Как будто я одновременно смотрю телевизор, слушаю радио и разговариваю. Надо, чтобы хотя бы один из голосов заткнулся.
– Потому что я… – Она было набирается решимости, но потом снова начинает бормотать, так что я не могу разобрать ни слова. Она пятится от стола, бросает рюкзак на пол и садится, с абсолютно прямой спиной, на стул. В коридоре за дверью моего офиса тихо, все разошлись по классам. – Я хотела узнать, как у вас дела. Я волновалась.
Не только ее слова, но и тон, которым они сказаны, робкий и неуверенный, заставляют мою злость улетучиться без следа. Мне следует извиниться. Я должна открыть рот и сказать ей, что сожалею о том, что невольно сделала ее объектом своих нападок, но не могу. Мне страшно не нравится то, куда может завести этот разговор, поэтому я перевожу стрелки на нее:
– Я ценю твою заботу. Спасибо. А как обстоят дела с Шарлоттой Уилбэнкс? Есть новые поводы для ссор, о которых мне следует знать?
Прекрасные голубые глаза от удивления расширяются, на лице появляется выражение, которое можно истолковать как: «Вы издеваетесь надо мной?» Несколько секунд она не отвечает.
– Ссориться с Шарлоттой нет смысла.
– Рада за тебя. Это очень зрелый подход. А что насчет вас с Адамом Найтингейлом? Вы по-прежнему вдвоем?
– Шарлотта может забрать его себе. Все, чего хочет Адам, – это играть на гитаре или заниматься сексом, и хотите честно? – Она корчит гримасу. – И то и другое получается у него не очень.
Она откидывается на стуле, изучая меня с нежностью, которую я в ней и не подозревала.
– Мама ушла.
Сначала я подумала, что не расслышала ее слов.
– Что ты имеешь в виду? Куда ушла?
– Из дома. От отца. Она уехала жить в Сэнди-Спрингс с механиком по имени Брюс. – Эва говорит все это так, будто читает прогноз погоды, сухо и прозаично. – Видимо, у них любовь, ну, или типа того.
Я откидываюсь на спинку кресла и выдыхаю:
– Да. Ух ты. Это… Это, должно быть, здорово изменило твою жизнь.
– Конечно! Вы бы видели мою комнату в доме Брюса. Она крошечная. – Эва криво усмехается, как бы давая мне понять, что говорит не совсем всерьез.
– Я имела в виду, что твои родители расстались.
Эва перекидывает прядь волос через плечо и начинает наматывать ее на палец.
– Не знаю. Не то чтобы отец был образцовым мужем. Его постоянно нет дома, а когда он появляется, то либо говорит по телефону, либо работает за компьютером. Я вообще не уверена, заметил ли он, что она ушла. А мама теперь выглядит намного счастливее. Она все время улыбается.
– Развод – это тяжело, но ты же понимаешь, что он касается только взаимоотношений между твоими родителями, да? Ты тут ни при чем.
Она кивает так, будто верит мне не до конца.
– Знаете, в чем главный прикол? Мама не взяла ничего, кроме одежды. Оставила и драгоценности, и машину, и даже сумочку от «Биркин». На последнее Рождество она жить не могла без часов «Ролекс» с розовыми брильянтами, а теперь единственное, чего она хочет, – это совместная опека.
– Похоже, она нашла что-то гораздо более ценное.
Я думаю об Уилле, о том, как пуста моя жизнь без него, о том, что он вернулся и забрасывает меня сообщениями, которые я не нахожу в себе смелости прочитать, и острая боль пронзает мою грудь.
Эва пожимает тоненьким плечиком:
– Да, Брюс ничего.
– Я имею в виду тебя. Она расстается с твоим отцом, но похоже, что очень привязана к тебе.
На этот раз Эва не пытается скрыть улыбку. Она просто смотрит на меня и позволяет ей вырваться наружу, и ее личико озаряется счастьем. Она на самом деле красивая девочка, и я уже собираюсь сказать, что ей нужно почаще улыбаться, как тут вся эта история предстает передо мной в более широком плане.
– Ты на удивление хорошо держишься в этой ситуации. Как так получилось?
Она раскручивает прядь на пальце, отбрасывает волосы назад и расправляет форменный свитер школы Лейк-Форест.
– Честно? Из-за вас. Из-за того, что случилось с вашим мужем. Такие вещи помогают понять, что на самом деле важно, и это не очередной брильянтовый «Ролекс», понимаете? Типа жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на ерунду.
И тут я вдруг начинаю плакать. О себе, об Уилле, об Эве и ее маме. Ради таких вот моментов озарения и работают все психологи, когда ученики сбрасывают отягощающий их эмоциональный багаж, но мои собственные эмоции не дают мне сказать ни слова.
– Вообще-то… – она подхватывает с пола рюкзак и водружает его на тумбу, – я не собиралась заставлять вас плакать. Я просто хотела, чтоб вы знали, что если я вам вдруг понадоблюсь, то буду в малюсенькой спальне в Сэнди-Спрингс и хочу поблагодарить вас за это. – Ее насмешливая улыбка сменяется серьезным выражением, а голос становится грубоватым. – Серьезно, миссис Гриффит. Спасибо вам, и мне правда очень-очень жаль вашего мужа.
Когда она уходит, я вытираю слезы рукавом и звоню Эвану:
– Привет, это я.
– Ну наконец-то. Я оставил на голосовой почте, наверное, с десяток сообщений. Вы что, забыли телефон дома?
Я на ощупь нахожу на полу свою сумку, ногой пододвигаю ее к столу, где она запутывается в компьютерных проводах.
– Батарея разрядилась.
– Ну так поставьте телефон на зарядку, ладно? Я разговаривал с официанткой.
– Что она сказала?
– Ничего, в этом-то и проблема. Я надеюсь, она будет более общительной при личной встрече, поэтому собираюсь полететь туда на этой неделе, вместе с вами. Мои габариты пугают людей, и я подумал, что, если со мной будет женщина, к тому же психолог, это как-то поможет.
– Наверное, вы правы. Рада буду помочь.
– Отлично. Моя помощница сейчас передвигает встречи в моем расписании. Как только ей удастся освободить один из дней, она даст вам знать.
– Хорошо.
– Еще я поговорил с одним своим старым приятелем, чья фирма специализируется на корпоративном мошенничестве, и похоже, в городе ни для кого не секрет, что планы «Эппсек» акционироваться откладываются из-за того, что они не могут разобраться со своими проблемами. Все фонды ВК дали задний ход. Они не хотят иметь с ними дел.
– Что такое ВК?
– Фонды венчурного капитала. Они инвестируют деньги в компании, подобные «Эппсек», в обмен на долю в капитале. Компании обычно используют их для притока денежных средств в рамках подготовки к ППП, первому публичному предложению. В случае с «Эппсек» еще три года назад было несколько заинтересованных инвесторов, а в прошлом году – всего один, то есть ему принадлежали бы сто процентов акций, которые были бы в таком случае неликвидными.
– Я школьный психолог, Эван. Я не понимаю, что все это значит.
– Это значит, что шеф Уилла совсем рехнулся, если думает, что «Эппсек» скоро сможет стать акционерным обществом. У этой компании большие финансовые затруднения, а в их бухгалтерской отчетности черт ногу сломит. Неудивительно, что четыре с половиной миллиона исчезли прежде, чем кто-то успел это заметить.
Звенит звонок, и из классов в коридор высыпают толпы шумных подростков. Я отматываю телефонный провод, обхожу стол и подхожу к двери. Я никогда не делала этого – за все шесть с лишним лет, что здесь работаю, – и студенты это замечают. Они с удивлением смотрят, как я захлопываю дверь у них перед носом.
– Ладно, – говорю я, возвращаясь за стол, – но это не объясняет, как инженер по программному обеспечению мог украсть у компании такую кучу денег, чтобы никто этого не заметил. Разве никто не должен был подписывать ему чеки?
– Нет, если он переводил деньги электронным способом. Он также, скорее всего, не прикладывал особых усилий, чтобы замести следы, и это одновременно и плохо и хорошо. Плохо для вора, но хорошо для следователей. Все, что им надо сделать, чтобы вернуть деньги, – это следовать по «бумажным следам».
– Я бы не была так уверена. Уилл – гений, и он не стал бы оставлять явные следы для своих преследователей.
Особенно если я права, и Уилл скрылся вместе с деньгами. Он уж точно позаботится, чтобы поиски не были легкими. На самом деле готова поспорить, что я – единственная ниточка, ведущая к нему, а разряженный телефон в моей сумке – единственная улика.
На другом конце провода Эван шуршит какими-то бумагами у себя на столе.
– Я тут позвонил кое-кому. Думаю, что, если мне удастся разузнать, кого «Эппсек» привлек в качестве следователя, это, возможно, наведет меня на мысль, где искать деньги. А пока что вы сделали с чеком от «Либерти эйрлайнс»?
– Разорвала его пополам. – Я не стала добавлять, что, если бы могла, затолкала бы его в глотку Энн Маргарет.
– А вы не обращались в страховую по поводу выплат по полисам Уилла?
– Нет.
– Отлично. И не надо. Как супруга Уилла, вы будете первым подозреваемым в соучастии, и очень важно, чтобы вы не трогали ни цента из денег, которые могут оказаться не очень-то чистыми. Как у вас с финансами на ближайшее будущее?
Я быстро подсчитываю в уме примерные месячные расходы – ипотека, коммунальные услуги, машина и страховые выплаты, и итог меня не радует. Частные школы очень прижимисты, когда дело доходит до зарплаты, и Уилл получал вдвое больше моего. Я могу продать его машину, но Корбан прав. Она старая и ненадежная и, вероятно, стоит не больше двух тысяч баксов. Я не вполне представляю себе, как буду выплачивать ипотеку теперь, когда мои доходы сократились на две трети, но одно знаю точно: я лучше буду голодать, чем продам дом нашей с Уиллом мечты, который мы покупали вместе.
– Айрис, если вам нужна помощь, я с радостью…
– Все в порядке. – Я строю рожу и добавляю в голос побольше оптимизма: – Спасибо, Эван, не переживайте за меня. Я что-нибудь придумаю.
– Я просто не хочу, чтобы у них появился повод преследовать вас.
– Я понимаю. – На этот раз стараюсь, чтобы по моему тону было понятно, что вопрос закрыт.
– Хорошо. И последнее: есть еще что-то такое, о чем мне надо знать? Документы, которые Уилл просил вас подписать, или какие-то дорогостоящие вещи, кроме кольца, которые Уилл купил на невыясненные средства. Машины, путешествия, мебель, все, что не отражено на ваших общих счетах.
– Нет, ничего такого. Но я позвонила вам рассказать, почему в моем телефоне села батарейка.
– Еще сообщения? Вы должны были отправлять скриншоты на аккаунт в «Дропбокс», помните?
Я откидываюсь назад и смотрю в окно, на блестящие машины на парковке и дальше, на деревья.
– Для этого мне нужно взять в руки телефон.
– Что, угрозы такие серьезные?
– Это не угрозы. Сообщения приходят с другого, скрытого номера. И я знаю, кто их отправляет.
– Да? И кто же?
Я молчу, подбирая слова, но у Эвана не хватает терпения.
– Господи, вы же не хотите сказать, что это Уилл, нет?
Он забывает про нейтральный адвокатский тон, и его голос звучит скептически.
– Да, – наконец произношу я, и мое сердце ударяется о ребра. – Верно. Это он.
– Откуда вы знаете? Я имею в виду, на самом деле знаете, что это он, а не кто-то, кто выдает себя за него.
– Потому что я знаю. Потому что мы так ссоримся. Я злюсь и игнорирую его, а он забрасывает мой телефон извинениями и объяснениями. И боже мой, Эван, это на самом деле он.
– Что он сказал?
– Не знаю. – Я думаю про сообщения, и от поднимающихся в груди эмоций у меня перехватывает дыхание. – Я не могу заставить себя просмотреть сообщения. Я не прикасалась к телефону со вчерашнего дня.
Повисает долгое тягостное молчание, и я ощущаю потребность как-то защитить себя.
– Вы лучше других знаете, через что мне пришлось пройти за последние тринадцать дней, и теперь я узнаю, что на самом деле все не так? Что это была просто отвратительная уловка, чтобы он смылся, прихватив пару миллионов долларов? Ну нет, черт возьми. Я так невероятно зла на него, Эван. Я просто не знаю, что мне с собой делать.
Эван протяжно вздыхает.
– Я пытаюсь поставить себя на ваше место, Айрис, правда, но мне лишь одно приходит в голову: если бы я узнал, что Сюзанна и Эмма живы, никакая сила в мире не удержала бы меня вдали от них. Конечно, я был бы вне себя от мысли, что она заставила меня пройти через эти кошмарные две недели, но моя злость была бы ничто по сравнению с облегчением узнать, что они живы.
– Это разные вещи. Ваша дочь делает эту гипотетическую ситуацию в корне отличной от моей действительности. Уилл взрослый человек, а не невинное дитя. – Но когда я произношу эти слова, какое-то теплое чувство прорастает через гнев и негодование, и я вытягиваю ногу, пытаясь нащупать ею валяющуюся на полу сумку.
– Любовь есть любовь. И как вы узнаете, заслуживает ли он прощения, если не хотите даже смотреть на телефон? – Эван замолкает, чтобы дать мне время обдумать эту мысль, а потом ему в голову, видимо, приходит что-то еще. – И я все хотел спросить. А кто сказал вам, что скрытый номер нельзя отследить?
– Что? А, консультант из «Бест-Бай» в Сиэтле. Он сказал, что сообщения посылались через приложение, что-то типа Снэпчата. Когда сообщение отправлено, все следы уничтожаются.
– И все же. Возможно, не повредит показать телефон другому специалисту. В котором часу вы заканчиваете?
– Официально? В пять, но я могу уйти после трех.
Он диктует адрес магазина, расположенного по соседству с моим домом, в Литл-Файв-Пойнтс, и я записываю его на стикере.
– Спросите Зеке. Я позвоню и скажу ему, что вы заедете.
– О'кей.
– Да, и знаете что, Айрис? Зарядите телефон.