За порцией фирменных равиоли в кафе «Интернеццо» в Мидтауне я посвящаю Эвана в хронику последних событий. Как Зеке отследил номер до дома в Винингсе, где я нашла Корбана Хейза. Как я потом снова примчалась к Зеке и тот удалил из моего телефона трекер и приложение, которое регистрировало историю звонков и сообщений. И как я ушла, а он продолжил колдовать над номером 678.
– По какой-то причине отследить этот номер оказалось сложнее, чем первый. Но Зеке обещал позвонить, как только ему удастся взломать его.
На Эване по-прежнему безукоризненный деловой костюм в тонкую полоску, явно сшитый на заказ, учитывая его высоченный рост, но пиджак наброшен на спинку стула, воротник расстегнут, а рукава высоко закатаны, обнажая его длинные руки. Борода, как у зверобоя, добавляет ему шарма, и его можно было бы назвать настоящим красавчиком, если бы не печально опущенные уголки глаз.
– Но этот первый, скрытый номер, – говорит он, протягивая длинную руку через стол, чтобы вернуть мне телефон, – про который вы думали, что он принадлежит Уиллу, Зеке отследил и установил, что он принадлежит Корбану Хейзу?
– Нет, Зеке установил адрес – один из особняков в Винингсе. Но когда я заглянула в заднее окно, то увидела Корбана Хейза.
Эван высоко поднимает брови:
– Вы заглядывали в окно? Вы совсем сошли с ума?
– Забавно, что вы спрашиваете, но да. Я сошла с ума. Ну, или меня преследует погибший муж. Выбирайте.
Он кладет руки на стол и опирается на них, так что стол содрогается под его весом.
– Это не шутки, Айрис. Если этот парень шлет вам эсэмэс, выдавая себя за вашего покойного мужа, все может быть очень серьезно. Вам не нужно находиться рядом с ним и уж тем более околачиваться у него на заднем дворе. А если бы он вас увидел?
– Он видел меня.
Эван продолжает сидеть с ничего не выражающим лицом, словно ожидая продолжения.
– Корбан видел меня. Сначала через окно, а потом – когда я бежала по двору. Вот почему я так выгляжу. Я лезла через кусты. – Я просовываю палец в одну из дырок на рукаве и нащупываю припухшую царапину на коже. – Но он не стал меня преследовать. Он просто стоял и смотрел, как я уезжаю. И что самое ужасное – он улыбался.
– Вы думаете, что самое ужасное – это его улыбка?
В другое время я бы посмеялась над застывшим лицом Эвана, или над его сдержанностью в выражениях, или над тем и другим вместе, но, учитывая ситуацию, мне совсем не было смешно. А кроме того, Эван прав. Улыбка Корбана не единственная страшная вещь.
Эван берет вилку, накалывает на нее равиоли, а потом с грохотом швыряет на тарелку.
– Мне это не нравится. Этот парень выдает себя за Уилла, а это означает, что он хитер и опасен, и он слишком много знает. – Эван качает головой и снова берет вилку. – Не знаю, какие у него могут быть мотивы, но он представляет собой угрозу. Вам нельзя ехать домой. Вы не будете там в безопасности.
– У меня теперь новая сигнализация, лучшая на рынке, по словам парня, который ее устанавливал. Камеры, тревожные кнопки, усиленные механизмы.
– Сигнализация не отпугнет решительно настроенного преступника, Айрис. Я часто с этим сталкивался и знаю наверняка. Для вас будет безопаснее пока пожить где-то еще. В доме у друзей, в отеле, или, если с деньгами у вас не очень, предлагаю свою комнату для гостей.
Я не отвечаю, главным образом потому, что не знаю, что сказать. Адвокат и клиент. Вдовец и вдова. Друг. Слишком много взаимосвязей, слишком много потенциальных точек пересечения. Каким бы милым ни было его предложение, добавлять в этот список еще и соседей по дому – идея неудачная во всех отношениях.
– Вижу, что мое предложение шокировало вас, но вам стоит знать, что комната предоставляется в комплекте с собственной ванной и замком на двери и что я прошу не только ради вас самой. – Он с деланным равнодушием пожимает плечами, и этот жест резко контрастирует с выражением его лица. – Тот, кто сказал, что самый страшный момент наступает, когда ваша семья или друзья собирают вещи и уходят, был прав. В моем доме теперь так ужасно тихо. И было бы здорово, если бы в нем появился кто-то еще.
Говоря это, он закрывает глаза, словно думает в этот момент не обо мне, а о Сюзанне и Эмме, пытаясь удержать их ускользающие образы перед своим мысленным взором. Я знаю, что предложение сделано из добрых побуждений, но еще оно продиктовано любовью, утратой и тоской. У меня уже возникло впечатление, будто я навязываюсь, хотя даже не переступила порог его дома.
Я открываю рот, чтобы вежливо отказаться, но Эван, должно быть, это чувствует, потому что он останавливает меня:
– Просто подумайте об этом, ладно? Комната всегда вас ждет. А если вы не захотите, по крайней мере пообещайте мне, что подумаете про то, чтобы пожить у друзей или родственников.
Я благодарно киваю и улыбаюсь, и Эван возвращается к своим равиоли.
– Значит, вы спросили Зеке, может ли он выяснить, откуда за вами следят?
– Нет, я не знала, что это возможно.
– Я тоже точно не знаю, но, если это так, он это сделает. А пока – не могу поверить, что вынужден говорить это вслух, – держитесь подальше от Корбана Хейза. Если он снова напишет вам, выдавая себя за Уилла, ни за что, повторяю, ни за что не вступайте с ним в контакт. Если он позвонит или снова появится у вашего дома, звоните в полицию и все фиксируйте. Нам это понадобится для получения судебного запрета.
Мой телефон гудит на столе, и на экране возникает лицо Дэйва.
– Это мой брат. Не возражаете, если я отвечу?
Эван машет рукой:
– Давайте.
Я беру телефон и зажимаю пальцем другое ухо, чтобы что-то расслышать сквозь шум в ресторане.
– Привет, можно я тебе попозже перезвоню? Я ужинаю.
– Ну уж нет. Ты знаешь, сколько сообщений я тебе оставил? Тринадцать, вот сколько. А мама звонила мне по крайней мере дважды, разыскивая тебя. Она в истерике. Где ты, черт возьми, была?
– Извини, но ты не поверишь, что тут случилось в последние два дня.
Я быстро пересказываю Дэйву события, произошедшие с тех пор, как мы виделись последний раз – всего два дня назад, а кажется, что прошло два месяца. Я касаюсь только самых важных моментов, рассказывая ему про Тиффани, про второе письмо, про эсэмэски, приходящие якобы от Уилла, и про то, как Зеке, отслеживая телефон, нашел дом в Винингсе.
Когда я дохожу до того места, когда Корбан замечает меня через окно, Дэйв останавливает меня:
– Очуметь, Айрис! Ты обратилась в полицию?
– Мы с Эваном как раз обсуждаем этот вопрос. Ты позвонишь маме? Скажи ей, что я в порядке и что позвоню ей утром.
– Я скажу ей, но ты же знаешь, что она все равно будет тебе звонить. Прошу тебя, сделай нам всем одолжение – отвечай на звонки. Да, и, раз уж я тебя поймал, ты видела имейл из полиции Сиэтла?
– Нет, а что? В нем говорится, когда мы можем ждать отчет?
– Они уже выслали его.
– Весь целиком?
– Да, весь. Пожар, улики против Уилла, все.
– И? Что там написано?
– А шут его знает! Такое ощущение, что написано по-испански. Я понимал только каждое четвертое или даже пятое слово. В общем, взгляни на него, когда будет возможность, и перезвони мне. Может, мы вдвоем сумеем перевести эту полицейскую писанину.
Я смотрю на Эвана, макающего кусок хлеба в соус в тарелке.
– У меня есть идея получше.
Эван соглашается взглянуть на полицейский отчет, но только если я покажу его ему на компьютере у меня дома. Хотя никто из нас не говорит об этом вслух, мы оба знаем истинную причину этого условия. Эван хочет убедиться, что никто не скрывается в темных, пустых комнатах, и после сегодняшних открытий и моей пробежки по двору Корбана я предпочитаю согласиться.
Несмотря на фонари, заливающие улицу золотистым сиянием, мой дом кажется громадной черной тенью на фоне ночного неба.
– Не буду врать, – говорю я, ища в сумке ключ от дома. – Я рада, что вы пошли со мной. Сегодня утром, когда я уходила из дома, мне и в голову прийти не могло, что я не вернусь до наступления темноты.
Эван подсвечивает дисплеем айфона ручку двери, чтобы мне было лучше видно.
– Да уж, жутковато.
Я открываю дверь, и система приветствует меня долгим, пронзительным воем. Я бегу к пульту и набираю код, а Эван пока ищет, где включается свет. Наконец он находит выключатель, и в коридоре становится светло.
– Сигнализация включена, значит, никого нет. – Я показываю на датчики движения, установленные почти под самым потолком в коридоре. – Такие же есть в каждой комнате, парень, который их устанавливал, говорил, что они достаточно чувствительные, чтобы срабатывать даже в темноте.
Но не похоже, чтобы Эвана это успокоило. Он из-за угла осторожно заглядывает в гостиную, потом быстро поворачивает голову и смотрит в другую сторону.
– И все же я обойду дом. Вы не возражаете?
– Ну что вы, наоборот, я вам очень благодарна. – Я задвигаю дверной засов, заново включаю сигнализацию, жестом приглашаю его следовать за мной и иду на кухню, включая по дороге все лампы. – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? У меня есть содовая, пиво, вино и, если желаете, найдется и что-нибудь покрепче.
Он открывает дверь кладовой, закрывает ее.
– Спасибо, я бы выпил бокал вина.
Пока я открываю бутылку пино нуар, он отправляется осматривать дом, заглядывая за двери, гремя окнами и дверными замками. Я отношу бутылку и два бокала на барную стойку и вывожу на экран ноутбука письмо из полицейского управления Сиэтла. Через несколько минут Эван возвращается и на сей раз кажется успокоенным.
– Все чисто?
– Да, все чисто. – Он опускается на барный стул и, хмурясь, всматривается в экран. – Похоже на отчет о происшествии.
Я ставлю бокал на стойку и наклоняюсь ближе, чтобы видеть экран из-за его плеча.
– И что там?
– На самом деле тут не говорится почти ничего нового. Был пожар, в котором погибли мать Уилла и двое соседских детей, и полицейские нашли горючее вещество в соседней квартире, и что дальше?
Я пожимаю плечами.
– Есть что-то про куратора? К Уиллу вроде бы был приставлен такой. Мы с Дэйвом думали, что, возможно, он знает подробности.
Эван просматривает файл.
– Уайетт Лори. Это имя вам что-то говорит?
– Нет.
– Я завтра посмотрю, может, сумею его найти. Вы с братом просматривали судебные протоколы?
– Нет.
– Из них можно было бы узнать, что произошло после пожара. Имелись ли постановления на обыск, заявления об обвинении в преступлении, или, еще лучше, было ли дело передано в суд. Именно так мы восстанавливаем всю картину в целом.
Разочарование свинцовой тяжестью разливается по всему телу.
– Ох.
Эван оборачивается, слегка задевая меня плечом.
– Айрис, это не плохо. Полицейские управления иногда неохотно и медленно предоставляют свои отчеты, но протоколы судебных заседаний находятся в открытом доступе, и их можно посмотреть через Интернет. – Он кликает мышкой и стучит большими пальцами по клавиатуре. – Ну вот, Окружной федеральный суд Соединенных Штатов по Западному округу штата Вашингтон. Напомните, в каком году это случилось?
– В 1998-м или 1999-м.
– Хм, протоколов с таким сроком давности в электронном виде, возможно, нет, но мы наверняка сумеем найти пару совпадений в поиске. Скорее всего, это будут краткие изложения дела, но, по крайней мере, мы сможем составить картину происшедшего. – Он заполняет онлайн-форму, нажимает «Подписаться». Через две секунды на экране высвечиваются результаты. – Бинго. У вас есть принтер?
Мы с Эваном устраиваемся на разных концах дивана, разложив между собой распечатанные страницы. Их не много. Несколько судебных протоколов, пара-тройка газетных статей о пожаре – вот, пожалуй, и все. И здесь нет ничего нового.
Частично проблема состоит в том, что Эван был прав; большая часть того, что нам удалось найти в Интернете, – это лишь обрывочные сведения, параграф или два, в которых кратко излагается информация, в деле занимающая множество страниц.
Другая, более серьезная проблема заключается в том, что улики против Уилла какие-то неубедительные. Канистру с бензином, купленную в 1977 году, не удалось связать ни с кем из обитателей Рейнир-Виста. Квартира, где начался пожар, примыкала к квартире Уилла, она пустовала и была не заперта, следователи обнаружили в ней такое количество разных образцов ДНК, что даже не смогли их все идентифицировать. Не способствовало делу и то, что детектив, работавший по нему, оказался коррумпированным ублюдком, использовавшим свое служебное положение в том числе для того, чтобы бесплатно развлекаться с проститутками, работавшими в районе Рейнир-Виста. Дело было закрыто задолго до того, как жюри присяжных успело вынести свое решение.
Я откладываю страницу, которую читала, на диван и чувствую, как во мне нарастает разочарование.
– По-моему, все бесполезно. В самом начале мне хотелось проникнуть в прошлое Уилла, но теперь… Теперь я уже не так уверена. То есть я хочу сказать, что это не изменит произошедшего. Я больше не вижу в этом смысла.
Эван не спешит соглашаться.
– Если я чему-то и научился за время своей работы, то это не останавливаться, пока не будет полной картины. Если вы хотите знать, о чем Уилл думал за недели, месяцы или даже годы до катастрофы, вам нужно установить основные события его жизни, которые сформировали его как личность. – Он потрясает в воздухе страницей. – Я бы сказал, что пожар – это как раз то, что нужно.
Я неохотно пожимаю плечами, и мы снова принимаемся за чтение.
Из распечаток я узнаю, что кроме старика, с которым мы с Дэйвом разговаривали в общинном центре, главным свидетелем со стороны обвинения была женщина по имени Корнелия Хак, соседка, жившая в квартире 47с, также примыкавшей к пустым апартаментам, где начался пожар. В начале судебного слушания миссис Хак уверяла, что слышала, как ссорились родители Уилла в ночь пожара, но голосов было три, а не два. Двое взрослых и подросток. Миссис Хак заметила разницу, потому что у нее самой дети, но они, особо отметила она, не дружат с Уиллом.
После полуночи все стихло. А примерно часа через полтора здание уже горело. Миссис Хак сумела выбраться наружу, но потеряла все свое имущество, а страховки, как и у большинства жильцов дома, у нее не было.
– Думаете, у миссис Хак был корыстный интерес? – спрашиваю я, протягивая руку за бокалом. Почему-то это имя не дает мне покоя, будя невнятные воспоминания.
– Определенно так. Особенно учитывая, что она уже снискала себе недобрую славу регулярными звонками в 911 с жалобами на то, что Гриффиты нарушают общественный порядок. Она сказала, цитирую: «Из-за этих криков она не могла нормально соображать».
– Кстати, а где дети? Она упоминает о них на суде, но в отчетах с места пожара о них нет ни слова.
– Если не фигурируют в качестве свидетелей или потерпевших, можно сделать вывод, что они оказались всего лишь сторонними наблюдателями.
Тут в памяти наконец что-то щелкает, и я вспоминаю. Школьный друг Уилла, с которым я не смогла встретиться, потому что он уехал на Коста-Рику обучать богатых туристов серфингу. Его звали Хак. Я всегда думала, что Хак – это имя, но теперь не уверена. Один из соседкиных детей?
Я откидываю голову на кожаную спинку дивана, закрываю глаза и думаю, с чего начать распутывать этот клубок? С момента катастрофы? С района Рейнир-Виста? С записок и эсэмэсок? Я мысленно возвращаюсь в то утро, когда Уилл должен был улетать, когда наш брак казался самой простой вещью на земле. Мы помогали друг другу чувствовать себя счастливее, лучше, беззаботнее. Если бы я тогда знала о нем все, что знаю сейчас, то смогла ли бы чувствовать себя так же?
Я мотаю головой, прогоняя от себя эти мысли.
– Так, что теперь?
Уже без пятнадцати десять, и единственное, чего я хочу, – это лечь в кровать.
– Завтра утром я поручу дальнейшие поиски моему помощнику, и посмотрим, что еще она сумеет раскопать.
– Нет, я имела в виду Корбана. Следует ли нам обращаться в полицию?
– И что мы им скажем?
– Ну, все, что я сегодня рассказала вам. Про эсэмэски, трекер, зловещую улыбку мне вслед, когда я убегала.
– Зловещая улыбка – не преступление, как и сообщения.
Я чуть приподнимаюсь на диване.
– Он выдавал себя за моего покойного мужа!
– Возможно. Но все, что мы сейчас знаем наверняка, – это что Зеке отследил скрытый номер до дома, где находился Корбан, но кто сказал, что Уилл не прятался там в подвале? Мы не знаем, держал ли Корбан в руках телефон, с которого отправлялись сообщения, и живет ли он там вообще. Если уж на то пошло, то это вы виновны во вторжении в частные владения. Знаю, это звучит обескураживающе, но я лишь хочу сказать, что прежде, чем идти в полицию, нам нужно собрать больше информации.
– Ладно, а что насчет трекера?
– Опять же, мы не знаем наверняка, что его установил Корбан. И к сожалению, в этом вопросе технологии намного опережают закон. Все эти шпионские приложения незаконны, и, если Зеке не сможет законными способами, а не с помощью своих сомнительных хакерских штучек связать трекер с Корбаном, мы замучаемся доказывать, что он в чем-то виновен.
– А разве это не дело полиции?
– Полиция может начать действовать, только получив достаточные доказательства, а у нас их пока нет. Пока любые подозрения в отношении Корбана – всего лишь подозрения.
– А что с судебным запретом?
– Мы можем попытаться получить временное защитное предписание, но у нас слишком мало данных. Нужно будет доказать, что его поведение было пугающим и беспокоящим и что оно заставило вас опасаться за свою безопасность. Это будет трудно сделать после того, как вы угощали этого парня пивом за то, что он постриг ваш газон.
Я раздраженно вздыхаю.
– Послушайте, я не пытаюсь ничего усложнять. Я просто рассказываю вам, как все это работает. Лучшее, что мы сейчас можем сделать, – это прямо завтра с утра первым делом подключить к нашему расследованию частного детектива и предпринимать последующие шаги с учетом того, что ему удастся найти. Ну что, вы согласны?
Я киваю, но как-то заторможенно.
– Хорошо. – Эван хлопает ладонями по коленям и поднимается с дивана. Он улыбается, глядя на меня сверху вниз, плечи сгорблены, руки засунуты в карманы. Адвокат уступил место мужчине-мальчику с печальными глазами, при взгляде на которого у меня разрывается сердце. – Вы уверены, что не боитесь оставаться здесь?
– Конечно. – В моем голосе проскальзывает страх, и, чтобы скрыть это, я улыбаюсь как можно шире. Судя по тому, как он поджимает губы, я не слишком убедительна.
– Если не хотите остановиться у меня, всегда можете поехать в отель.
– Все нормально. У меня же суперпуперсигнализация, помните?
– Точно.
Эван подает мне руку и помогает подняться с дивана, я провожаю его до двери. Уже взявшись за ручку, он задумывается и, нахмурившись, поворачивается ко мне:
– Есть какие-то новости от Зеке по поводу номера 678?
Я вытаскиваю телефон из кармана, проверяю экран.
– Нет, ничего.
– Странно, что он так долго возится. Я позвоню ему по пути домой. Если ему удалось продвинуться, дам вам знать. И завтра мы должны обсудить встречу с «Картье».
– Звучит здорово.
– Ладно, будьте умницей. Держите двери на замке. Никому не открывайте. Доверяйте своему внутреннему голосу. Если у вас возникнет хоть малейшее подозрение, нажимайте на тревожную кнопку. Они для этого и предназначены.
– Эван, серьезно. Со мной все будет в порядке.
Он успокаивается и снова берется за ручку двери, воздух разрывает сирена.
– О, черт! – Я бросаюсь к панели и набираю код, оглушительный визг прекращается. Я уже знаю, что будет дальше. Я бегу на кухню к телефону, который уже звонит.
– Регби, регби, регби, – выпаливаю я вместо приветствия. – Простите! Обещаю, что это в последний раз.
– Рад это слышать, миссис Гриффит. Доброй ночи.
Я кладу телефон на базу и возвращаюсь в холл, сердцебиение успокаивается.
Эван стоит там, где я его оставила, руки в карманах, на лице широкая улыбка.
– Ну что ж, по крайней мере, мы знаем, что она работает.
– Соседи скоро начнут меня ненавидеть.
Он притягивает меня к себе и быстро обнимает, и я на секунду оказываюсь в кольце его длинных, как у богомола, рук и незнакомого запаха шампуня и лосьона после бритья. На какое-то мгновение я думаю, что, может быть, стоит принять его предложение пожить в комнате для гостей в его доме, и тут же объятие становится неловким. Слишком крепким, слишком тесным, слишком быстрым – его подбородок упирается мне в макушку, теплая и сухая рука ложится на шею.
Я высвобождаюсь и делаю шаг назад.
– Береги себя, хорошо? – Я киваю, и он улыбается: – Позвони мне утром.
Он выскальзывает за дверь и ждет на крыльце, пока я закрою ее за ним на засов. Жестом показывает на пульт сигнализации, и я в шутку закатываю глаза, набирая код, а когда система активируется, показываю ему через стекло большие пальцы. Убедившись, что я в безопасности, он трусцой бежит к машине, садится в нее, сложившись пополам, и через несколько секунд уезжает.
Я гашу на крыльце свет, потом, передумав, включаю его снова. Если мне было суждено когда-нибудь проспать всю ночь при полной иллюминации, то эта ночь наступила. Я прижимаюсь лицом к стеклу и смотрю на вереницу громоздких викторианских особняков на той стороне улицы, их силуэты светятся в темноте. Из какого-то окна на верхнем этаже льется золотистый свет, но в остальном все замерло.
– Я уж думал, он никогда не уйдет, – раздается знакомый голос справа от меня, и мое сердце перестает биться.