Менее через двадцать минут раздается звонок в дверь, и мое сердце подскакивает и застревает в горле. Как, Уилл уже здесь? Он что, прятался в саду? И почему звонит в дверь, вместо того чтобы открыть ее ключом или, еще лучше, неожиданно вломиться через окно? Какая-то ерунда.
Корбан смотрит на часы и мрачнеет. Судя по выражению его лица, ему в голову приходят те же мысли.
Раздается энергичный стук в дверь, а потом слышится приглушенный голос Эвана:
– Эй, Айрис, ты еще не спишь? По-моему, я забыл здесь свой бумажник.
– Беспокойная ночка, – саркастически произносит Корбан сквозь зубы.
Я просовываю голову в примыкающий к кухне кабинет и замечаю под стопкой полицейских отчетов на кофейном столике лоснящийся кожаный бок. Бумажник Эвана. Он вытащил его из заднего кармана брюк, когда садился, и потом, должно быть, положил на стол и забыл об этом.
– Что теперь? – спрашиваю я.
Корбан несколько секунд смотрит на меня, решая, что делать дальше. Эван его не беспокоит; это точно. Но он боится, что я могу каким-то образом предупредить Эвана. Я его проблема.
– Отключите сигнализацию со своего телефона. Я не хочу, чтобы вы приближались к тревожной кнопке.
Эван снова стучит, на этот раз кулаком.
– Айрис, ты там?
– Нет, я сам все сделаю. – Корбан открывает приложение по управлению сигнализацией в своем – своем! – телефоне, теперь понятно, как он попал в дом, и на панели у входной двери раздается три коротких сигнала. Он хватает меня за плечо и притягивает к себе, его пальцы так сильно впиваются мне в кожу, что, скорее всего, на ней останутся синяки. – Отдайте ему бумажник и избавьтесь от него, вам понятно? Иначе я прямо на ваших глазах сверну ему шею.
Я киваю, сглатывая. Не сомневаюсь, что он вполне способен это сделать, несмотря на габариты Эвана.
– Хорошая девочка. – Корбан разворачивает меня и сильно толкает вперед. – А теперь идите.
У меня есть несколько возможностей. Незаметно подать Эвану знак. Ввести код принуждения, когда буду активировать систему. Распахнуть дверь и побежать, спасая свою жизнь. Но я поверила Корбану, когда он сказал, что причинит Эвану вред и заставит меня смотреть на это, и не смогу этого вынести. Кроме того, сбежать или сообщить в полицию будет означать, что больше никогда не увижу Уилла.
Поэтому я беру бумажник, наклеиваю на лицо улыбку и иду по коридору, стараясь, чтобы взмах рукой, который я посылаю Эвану через окно, не насторожил его. При виде меня он, кажется, испытывает облегчение, хотя голова остается втянутой в плечи, как будто у него совсем нет шеи, до тех пор, пока я не открываю дверь.
– Где ты была? – спрашивает Эван. – Я не мог до тебя дозвониться.
– Извини. – Краем глаза я улавливаю движение в гостиной. Корбан скрывается в тени. – Я отключила звонок на телефоне.
– О. – Он поднимает ногу, собираясь переступить через порог, но я по-прежнему стою в дверях. Я упорно не двигаюсь с места, не давая ему войти в дом.
Возникает длинная пауза.
Я протягиваю ему бумажник:
– Вот. Нашла его на столе.
Он берет его, удивленно глядя на меня, а затем наклоняется влево и заглядывает в дом через окно гостиной. Сердце у меня замирает. Если Корбан все еще там, Эван непременно его заметит.
Но Эван выпрямляется и смотрит на меня так, словно увидел пустую комнату, и только.
– Я разговаривал с Зеке. К сожалению, с номером 678 дело зашло в тупик. Внесен предварительный платеж, но нет ни имени, ни адреса. Отследить номер нет никакой возможности.
Я изображаю на лице разочарование.
– Ну что ж, ладно. Все равно, поблагодари его от меня. Спокойной ночи. – Собираюсь закрыть дверь, но Эван придерживает ее рукой.
– Что с тобой?
Я качаю головой, стараясь выдержать его взгляд.
– Просто вымоталась. Я уже собиралась идти спать.
Он наклоняет голову и рассматривает меня, слегка нахмурившись.
– Мне кажется или ты плакала?
– Был трудный день.
– О, что ж, если ты хочешь поговорить… – Он что-то еще говорит, а сам заглядывает мне через плечо, стараясь просунуть голову в дверь как можно дальше, но я по-прежнему не пускаю его дальше порога. Кроме лестницы и освещенной части коридора позади меня ему мало что видно. – Ну хорошо, не буду тебя задерживать. Спасибо за это.
Он помахивает в воздухе бумажником, а сам беззвучно шепчет одними губами:
– Ты в порядке?
Я бодро улыбаюсь:
– Не за что. Я позвоню тебе завтра.
И захлопываю дверь у него перед носом, задвигаю засов и направляюсь по коридору вглубь дома.
Когда я вхожу на кухню, меня трясет. Корбан выскальзывает из тени и прижимает палец к губам. Мы слушаем, как Эван садится в машину, хлопает дверь, заводится двигатель и автомобиль с ревом уносится прочь.
– И что теперь?
Ухмылка у Корбана становится как у Чеширского кота.
– А теперь подождем.
Часы на декодере показывают почти одиннадцать. Прошло больше часа с тех пор, как я сунула Эвану бумажник в дверную щель, и, видимо, вела себя достаточно убедительно. Потому что полицейские, в случае если бы он им позвонил, за это время уже успели бы приехать и уехать.
Но полиции нет, и мы по-прежнему ждем Уилла.
– Макс Тэлми, – внезапно произносит Корбан, прекратив ходить взад и вперед и садясь на диван в кабинете. – Уверен, что вы не знаете этого имени, ведь так?
Я мотаю головой. Мне кажется, будто я не смыкала глаз целую неделю, и теперь, когда адреналин окончательно выветрился, едва сижу.
Корбан упирается ногой в край ковра, разворачивается и ударяет кулаком в воздух.
– А как насчет Дэнниса Сиама или Андреа дель Верроккьо? Нет?
– Нет. – Я подавляю зевоту.
– Наставники Альберта Энштейна, Стивена Хокинга и Леонардо да Винчи соответственно.
– О.
Корбан болтает без умолку. Бесконечное, бессвязное словоизвержение продолжается и продолжается, и все никак не закончится… разве что в сумасшедшем доме. Я давно перестала его слушать.
– Почему все лавры достаются Уиллу? Что не так с нашим обществом, если мы замечаем только квотербека, а не всю команду? Только вокалиста, а не всю группу? А на самом деле это мы главное сокровище. Если бы не мы, они никогда не добились бы известности.
У Корбана классический случай нарциссического расстройства личности. Грандиозное чувство собственной значимости, зацикленность на власти и успехе, ничем не оправданное ощущение, что ему все вокруг должны, и неспособность к сочувствию. Все симптомы налицо. В нынешнем перевозбужденном состоянии он больше не видит необходимости их скрывать.
– Как Нета Снук, – говорю я. Больше всего нарцисс жаждет почестей и похвалы, которых, как ему кажется, он заслуживает.
– Кто?
– Женщина-летчица, которая учила летать Амелию Эрхарт.
– Точно! – Он тычет пальцем мне в лицо. – Вы понимаете, что я имею в виду.
Да, я понимаю, что дело не только в том, что Уилл взял деньги. А в том, что он взял деньги и сбежал. Корбан чувствует себя покинутым. Как будто его отвергли и выбросили за борт. И именно это ощущение и вызывает у него ярость.
Он снова начинает ходить по комнате, на сей раз разразившись тирадой по поводу того, что никто не ценит его выдающиеся способности. Что это была его идея перевести в компанию на Багамах акции, а не деньги, которые гораздо легче отследить. Это он знал, когда продавать акции, чтобы получить самую высокую цену. Если бы не он, Уилл до сих пор торговал бы на улице наркотиками. Нарциссы очень любят разыгрывать из себя жертву.
Он останавливается и, нахмурившись, смотрит на меня сверху вниз.
– Я начинаю думать, что ваш муженек решил нас продинамить.
– Нет, он не стал бы, – произношу я с большей уверенностью, чем чувствую на самом деле. Уилл уже доказал, что любит деньги больше, чем меня. Почему бы ему не позволить Корбану осуществить его угрозу изнасиловать меня? Почему бы не дать ему отомстить?
Вот только он сказал, что уже едет. Он сказал мне, что скоро будет здесь.
«Мне очень жаль», – слышу я голос Уилла у себя в голове так ясно, словно он уже сидит рядом со мной на диване. На секунду или две мне кажется, что я вижу, как он мчится по пыльной дороге в направлении Мексики и машет мне рукой в открытое окно.
Нет, Корбан был прав в одном. Уилл ненавидит Мексику. Чертова жара.
Внезапно Корбан оборачивается к задней двери.
– Вы слышали?
Я подскакиваю на диване, навострив уши.
– Слышала что?
– Шш! – Он наклоняет голову, потом поднимает палец. – Вот. Слышали?
Мне кажется, я что-то слышу, может быть, скрип за окном или хруст сломанной ветки, но тут заходится лаем соседская собака. Ее лай подхватывает другая, потом еще одна и еще, пока мне не начинает казаться, он звучит со всех сторон. Как в мультфильме, когда собаки сообщают друг другу о пропавших далматинах.
Только на этот раз они предупреждают Корбана, что за моим окном кто-то есть.
Я поворачиваюсь на диване и прижимаюсь к стеклу, сделав ладони ковшиком, в попытке разглядеть хоть что-нибудь, но это все равно что смотреть в черную дыру, темную и бесконечную. Где-то совсем рядом сходят с ума собаки.
Звонит домашний телефон.
Корбан хмурится, и я готова поклясться, что он думает о том же, о чем и я: почему Уилл не звонит на мой мобильник, как в прошлый раз?
Телефон звонит снова.
– Может, я…
– Не двигайтесь с места! – рычит он. Он берет трубку, которая стоит на базе в кухне, и смотрит на экран. – Звонят с номера 770.
Он называет вслух остальные цифры.
– Вам знаком этот номер?
Я мотаю головой:
– Нет.
Телефон переводит звонок в голосовую почту, и звонящий вешает трубку. Если за окном все еще кто-то есть, я не слышу его из-за лая собак и грохота собственного сердца. Через две секунды телефон снова начинает звонить.
На этот раз Корбан нажимает на кнопку после первого звонка.
– Алло. – Это не вопрос, а требование.
Выражение лица Корбана резко меняется, как будто на солнце набегают грозовые облака и свет сменяется тьмой. Кого бы он там ни услышал, это становится для него сюрпризом, и не самым приятным.
– Вы все не так поняли, приятель. Я здесь в гостях. А Айрис…
Однако собеседник прерывает его, и тот факт, что Корбан позволяет ему сделать это, о многом говорит мне. Нарциссы мастера манипуляции, и, хотя его молчание вроде бы свидетельствует о том, он что слушает говорящего, движения говорят об обратном. Глазами он сканирует окно, а тело напряжено и готово к прыжку, так гремучая змея сворачивается кольцами перед броском.
– Я бы с удовольствием это сделал, – говорит Корбан таким тоном, словно хочет задобрить собеседника, – но ее снотворное только что подействовало. Не знаю, в курсе ли вы, но она недавно потеряла мужа, и ей сложно с этим справиться.
В соседнем доме включается свет, освещая как минимум три силуэта за окном. Я моргаю, и силуэты растворяются в темноте.
Когда Корбан вновь подает голос, его тон холоден, как замороженный бетон:
– Я вижу.
Вижу что? Я лично не вижу ничего. Там за окном Уилл? Где он? Я вглядываюсь в окно, изучаю выражение на лице Корбана, но ничего не понимаю.
Корбан опускает трубку и с размаху впечатывает ее мне в ухо.
– Скажите копам, что с вами все хорошо, что все это недоразумение. Скажите им, что я ваш гость и чтобы они убирались отсюда к черту. – Я не могу выдавить ни слова, он презрительно фыркает. – Не важно, я сам. Проваливайте вон, кретины.
Он бросает телефон на пол и вздыхает.
– По-моему, у нас небольшая проблема.
В любых других обстоятельствах подобное преуменьшение могло бы показаться забавным, но теперь ответ Корбана кое-что проясняет. Насколько я могу судить, дом окружен полицией, и Корбан смотрит на меня так, будто не знает, что ему со мной делать, а это плохо. С того места, где я сижу, есть только один способ выбраться наружу. Загнанному в угол человеку нечего терять. Кто бы ни был по ту сторону стекла, он должен начать стрелять, и как можно скорей.
Но пойдет ли полиция на это? Станут ли они стрелять в безоружного человека? Корбан как будто читает мои мысли, он поднимает обе руки и медленно разворачивается на 360 градусов в сторону окна. «Валите отсюда, ребята, – словно говорит его улыбка. – Вам тут нечего делать».
Все, что происходит потом, я вижу очень четко, в самых мельчайших подробностях. Как пуля пробивает стекло с громким хлопком, оставляя аккуратное отверстие в центре оконного полотна. Как она со свистом проносится мимо меня, как разрывающая воздух серебряная вспышка. Как она попадает в Корбана, и его голова откидывается назад, а его кровь и мозги забрызгивают стену и меня в стиле Джексона Поллока. Как сотрясаются половицы, когда его тело валится вниз, почти сто килограммов железобетонных мышц и костей.
А потом взрывом вышибает заднюю дверь, во все стороны летят щепки, осколки и куски обуви, и в дом врываются полицейские в штатском. Все вооружены, и все – как один – целятся в Корбана.
Один из них опускается на колени и проверяет пульс, возможно, это стандартная процедура, в данном случае совершенно необязательная. Глаза Корбана открыты, но во лбу зияет огромная дыра.
Женщина-офицер присаживается рядом со мной:
– Мэм, вы в порядке? – Она ощупывает мои лицо и шею, ее пальцы дотрагиваются до моей подрагивающей кожи. Когда она отстраняется, руки у нее запачканы кровью.
– Это н-не моя, – говорю я, но мои зубы стучат, и слов почти не слышно из-за громких криков.
Сильнее всех орет здоровенный темноволосый мужик позади нее.
– Кто из вас стрелял, кретины? – Лицо у него покраснело, и он кричит так сильно, что брызги слюны, вылетающие из его рта, образуют идеальную траекторию. – Подозреваемый не был вооружен. Кто стрелял, черт вас побери?
Женщина-офицер не обращает на него никакого внимания, она берет с дивана плед и набрасывает его на мои дрожащие плечи.
– Нужно вас согреть. Вы в шоке. – Она поворачивается и кричит через всю комнату: – Можно позвать сюда врача?
В комнату быстрым шагом входят медики с носилками, но, увидев лежащего на полу Корбана и растекающуюся из-под него лужу крови, резко притормаживают. Один из них подходит ко мне с санитарной сумкой. Он измеряет мне давление и проверяет мои жизненные показатели, а вокруг слышатся обрывки разговоров.
Полиция оцепила периметр вокруг моего дома и стала ждать.
Переговорщик позвонил Корбану на домашний телефон.
По плану он должен был уговорить его сдаться.
Был приказ не стрелять.
И все равно Корбан получил пулю в левый висок.
Никто пока не взял на себя ответственность за этот выстрел.
Ответ заставляет меня, пошатываясь, подняться на ноги, и я перепрыгиваю через кофейный столик, проталкиваюсь сквозь людей, толпящихся в комнате. Меня хватают чьи-то руки, я стряхиваю их с себя и выбегаю в заднюю дверь.
– Уилл! – Собаки снова принимаются лаять, и я кричу даже громче их: – Уилл!
Я бегу через задний двор к забору, голова мотается из стороны в сторону, глаза обшаривают темные углы. Я совершенно обезумела от отчаянного, неукротимого желания найти моего мужа, который, я знаю – знаю – и есть тот, кто стрелял.
Я складываю ладони рупором у рта и выкрикиваю в небо его имя, хотя уже знаю, что его здесь нет. В эту минуту Уилл уже далеко.
Осознание приходит как удар в живот, и я сгибаюсь пополам, обхватив себя руками, и реву. Меня захлестывают злость и разочарование, которые только усиливаются, когда я вспоминаю события сегодняшнего вечера.
Сильные руки берут меня за плечи, и я оказываюсь в знакомых объятиях.
– Все хорошо, – говорит Эван, его большие руки крепко обнимают меня. – Я тебя держу.