— Самолеты под нами, — сообщает Максимов.
Направляю наш ИЛ выше облачка.
— Самолеты над нами.
Играли мы таким образом в кошки-мышки минут десять, затем потеряли истребителей из виду. Я еще несколько раз облетел это облачко, спрашиваю Максимова:
— Видишь самолеты?
— Не вижу.
На востоке в шести-семи километрах — стена сплошных туч, из которых мы недавно прилетели. Решаю оторваться от спасительного облачка, только бы проскочить это расстояние незамеченным.
— Наблюдайте за воздухом, будем уходить! — командую я и направляюсь в сторону облачности на полной скорости, со снижением, чтобы быстрее добраться. А Вася следит и докладывает:
— Не видно. Не видно. Не видно.
И вдруг:
— Нагоняют. Оба!
Облака почти рядом, перед носом, а самолет словно замер на месте. Ерзаю на сиденье взад-вперед, как бы помогая ему быстрее двигаться, а истребители всё ближе, ближе. Вот уже Максимов открывает огонь. Длинная пулеметная очередь… И тут мы как в воду нырнули в темную сырую мглу, такую на сей раз долгожданную. На стеклах сразу появилось обледенение, но что это значит по сравнению с тем, от чего мы ушли.
На свой аэродром садились еще засветло, без прожекторов. Заправившись, немного отдохнули и снова пошли на боевое задание.
Пока мы бомбили ближние цели и цели средней дальности, командование совместно с конструкторами проводило работу по подготовке к дальним полетам, по увеличению радиуса действия самолетов. Первым делом следовало увеличить емкости для горючего. Были изготовлены легкие картонные сосуды каплеобразной формы, которые подвешивались на наружные бомбодержатели. После взлета и набора безопасной высоты летчик переходил на питание из этих баков.
По истечении определенного времени питание переключалось на основные баки, а пустые емкости сбрасывались.
Устройство примитивное, но дальность полета значительно возросла.
В середине августа мы совершили налет на военные объекты в районе Данцига (полет длился восемь часов). Продолжая выполнять текущую боевую работу, мы усиленно готовились к самому ответственному заданию — налету на Берлин.
В подготовку включились все — командование, аэродромные службы, сами экипажи, даже медперсонал и работники питания. Для экипажей был разработан особый высококалорийный рацион питания перед дальними полетами, включавший в себя жидкие супы, фрикадельки, масло, печенье и тому подобное. Правда, вопреки настоянию медиков, вскоре мы от этого меню отказались и перешли на обычное питание: борщ, серый хлеб и отбивная с картошкой.
Тщательно изучались предстоящий маршрут, система связи, наведения, светомаяки, приводные. Основное внимание уделялось подготовке материальной части самолетов. При полетах на дальние цели приходилось испытывать такое, например, затруднение, как нехватка кислорода. В последнее время я начал включать кислород уже с высоты 2500 метров — трудно было дышать и вообще самочувствие ухудшалось. По-видимому, сказывалось утомление от беспрерывных полетов. Любопытно, что стрелок-радист Максимов и стрелок Куркоткин начинали пользоваться кислородом только с высоты 5000 метров. Одним словом, к концу полета я оставался без кислорода и из-за этого вынужден был снижаться независимо от обстановки, а у стрелков кислород еще оставался.
Поэтому мы в экипаже договорились сделать систему кислородного питания кольцевой, а механик по кислородному оборудованию рядовой Гуськов П. Т. и механик по приборам Воробьев Б. Ф. наш проект привели в исполнение. Теперь я мог пользоваться излишками кислорода у Максимова, а штурман — у Куркоткина, хотя штурману обычно хватало своего баллона.
Была усовершенствована по моему предложению система освещения приборов. Реостат позволил давать лампам минимальный накал. Эту работу выполнили электрики Кикнадзе и Баранов. Подсветка теперь не ослепляла, не мешала внешнему обзору. Кроме того, техники отрегулировали антиобледенительное устройство, систему бензопитания из дополнительных бачков, а прибористы техник-лейтенант Крюк И. И. и сержант Ключников Г. М. выверили приборы. Всё это делалось постепенно и проверялось в боевых вылетах, которые, как я уже говорил, производились беспрерывно.
Массированный налет на Берлин планировался несколько раз и всё время откладывался — то ли из-за плохой погоды, то ли по каким-то другим причинам. Овладевшее нами радостное возбуждение постепенно спадало, в конце концов стало казаться, что налет вообще не состоится. Но вот в конце августа нам объявили, что на следующие два дня полеты отменяются, будем проводить окончательную подготовку.
Вечером нас предупредили, что завтра подъем в 3.00, затем перелет на аэродром подскока с полной загрузкой. Последний раз проверили и отладили все узлы и, рано поужинав, легли спать. Но уснуть не удалось. Во-первых, мы отвыкли от такого режима — рано ложиться и рано вставать, да и вообще у нас не было определенного режима, а во-вторых, мешали мысли с предстоящем боевом задании.
В голову лезли всякие мысли и умыслы. До подробностей вставали передо мной картины боевых налетов английской авиации на Берлин в 1940–1941 годах.
…После продолжительного полета по маршруту Москва — Берлин и проведенного вечера в кругу советских друзей за границей полный впечатлений ложишься в постель и засыпаешь крепким, здоровым сном. И тут — раздирающий душу вой сирен и звон литавров с криком: «Люфт-алярм!» Это швейцар гостиницы будит жильцов ударом колотушки по подносу. Воздушная тревога. Все вскакивают и уходят в бомбоубежище.
Мы только один раз уходили в убежище. Потом не стали. Раскрываем настежь окна и наблюдаем всю картину боя.
Город погружен в темноту. Необычно ярко светят звезды. Никаких признаков налета. Тихо. Но вот гигантские щупальцы невидимого спрута — лучи прожекторов нервозно начали ощупывать небо. Какое-то непонятное ощущение вызывает в тебе легкую дрожь. Ждешь чего-то страшного, непонятного. Нарастает рокот приближающихся самолетов. Усиленно шарят прожекторы, всё небо усеяно тусклыми красноватыми блестками — это взрываются снаряды зенитной артиллерии. Слышны резкий треск от выстрелов и немного приглушенные хлопки от разрывов снарядов. Но вот лучи прожекторов скрестились в одной точке, видимо, нащупали жертву, и туда лавиной обрушился огонь зенитной артиллерии. А рев моторов всё нарастает. Уже слышны тяжелые ухающие взрывы падающих на город бомб. Стекла дрожат, вздрагивает здание как от землетрясения. Мы продолжаем с высоты четвертого этажа наблюдать этот щекочущий нервы смертельный фейерверк.
Вдруг прямо в поле нашего наблюдения мы увидели метеором падающий пылающий факел. Это падал подожженный английский самолет. Он рухнул на землю среди домов недалеко от нас и взорвался. Пораженные увиденным, мы умолкли. Стало жутко.
Такие картины мы наблюдали почти каждый раз во время нашего пребывания в Берлине.
А наутро, как и планировалось, мы уже на аэродроме. Бомбы подвешены, бензобаки и подвесные баки заправлены полностью. Нагрузка предельная, с нею надо взлетать и, что самое опасное, садиться на аэродром подскока.
Командиром нашего звена был Саша Краснухин. Лететь с таким ведущим — одно удовольствие. И вообще было приятно идти строем, днем.
На аэродром подскока прибыли благополучно. Самолеты сразу же укрыли и замаскировали на опушке леса. Пока осматривали и дозаправляли самолеты, летный состав отдыхал. Можно было немного поспать, но мешали комары и мошкара. Хотелось пройтись по лесу, но нас предупредили, что там разбросаны мины-лягушки, оставленные немцами. Когда на такую мину нечаянно наступишь, она подпрыгивает и взрывается на уровне головы человека. Два военнослужащих из аэродромной команды во время подготовки к нашему приему подорвались на таких минах.
Настало время обеда.
В столовой я увидел генерала Дрянина, под начальством которого служил еще в 1937 году, генералов Волкова и Туликова.
Значит, мы не одни, с нами летят и другие части. Это придавало уверенность.
К нашим столикам подошел начальник связи дивизии майор Тарасенко и показал список грампластинок, которые будут передаваться нам по приводной на обратном пути, и предложил каждому заказать свою любимую песню. Я выбрал «Ой ты, русское наше раздолье». После обеда нас собрал командир полка подполковник Микрюков. Летный состав расположился прямо на траве у края аэродрома, и подполковник давал нам последние указания. В частности, он сказал, что каждый экипаж в отдельности о выполнении боевого задания докладывает в ставку Верховного Главнокомандующего. Такое сообщение еще раз подчеркивало важность боевого задания, и каждым из нас владело единственное желание: во что бы то ни стало выполнить боевую задачу Верховного Главнокомандования и доложить о ее выполнении.
Командир дал также ряд деловых советов технического порядка и пожелал успешного выполнения боевой задачи. И никто из нас, конечно, не мог предполагать, что эта беседа окажется для нашего командира полка последней…
Незадолго перед вылетом в небе показался немецкий самолет. Он приближался к нашему аэродрому. Ясно было, что это разведчик.
— Ну, сейчас ему амба, — решили мы. — Сейчас появятся наши истребители…
Но истребители почему-то не появлялись, зенитки тоже не стреляли: то ли действовал приказ не демаскировать себя, то ли их вообще не было. Разведчик спокойно пролетел над аэродромом и ушел восвояси. Теперь, надо полагать, пожалуют немецкие бомбардировщики. Правда, наши самолеты замаскированы, но эта маскировка может ввести в заблуждение разве только неопытного наблюдателя.
До начала запуска моторов остается полчаса, но все уже сидят на своих местах. Нас мучает нетерпение — скорее бы оказаться в воздухе! Совершенно очевидно, что гитлеровцы не заставят себя долго ждать.
Командир расхаживает у места старта, поглядывая на часы. Вдруг кто-то не выдержал, запустил моторы. Как по команде, запустили моторы и остальные, хотя до вылета оставалось еще минут двадцать пять. Солнце уже клонилось к горизонту. Понимая опасность дальнейшего промедления, командир махнул флажком, и взлет начался. Самые напряженные минуты… Летящие тревожно мгновения…
Мой самолет стоял на восточной окраине аэродрома, оттуда хорошо было видно на фоне заката, как взлетают самолеты. Наш полк взлетал первым.
Подруливаю, к старту и я. Вот взлетел один самолет, другой. Натужный рев моторов, длиннее обычного разбег по травянистому полю — впечатление такое, будто с тяжелой ношей бежишь в гору. Третий взлетает, оторвался. Но что это? Под фюзеляжем вдруг возник длинный дымный хвост. На фоне красного закатного зарева выглядело всё это очень рельефно и зловеще.
Судя по всему, загорелся один из подвесных баков.
Летчик Садовский мгновенно сбросил его и посадил самолет на фюзеляж за пределами аэродрома.
Самолеты пока выпускали в один ряд, но вот кто-то вырулил параллельно старту и пошел на взлет. К тому месту сразу же подбежал один из командиров, и взлет продолжался в два старта. Общее у всех стремление — скорее в воздух.
Я на старте. Полный газ — и на взлет. Чуть правее и впереди взлетает второй самолет. Оторвались — и будто сто пудов с плеч. Состояние такое, словно выбрался из давки и толкотни на свободное пространство.
До линии фронта очень близко, а еще светло. Надо набрать необходимую высоту по большому кругу, подождать, пока стемнеет, а потом уже ложиться на курс.