Готовясь к сегодняшнему полету на территорию Германии, мы со штурманом представили свои соображения командованию и спросили разрешения на бомбардировку намеченной нами цели. Но нам ответили, что делается это не так просто, что на это нужно разрешение командующего АДД, что сегодняшнее задание имеет важное стратегическое значение и от него нельзя отвлекаться и что в будущем, возможно, предоставится такая возможность.
Мы и не настаивали на удовлетворении нашей просьбы сегодня, потому что нам поручено уничтожить склад горючего, а это важно, но мы очень и очень просили в будущем предоставить нам такую возможность.
Я уже рассказывал, как мы, летчики, высоко ценили труд наших наземных товарищей, от добросовестности которых многое зависело — и успешное выполнение задания, и подчас наша жизнь. Мне не раз приходилось отстаивать техников от несправедливых упреков. Помню, однажды подошел ко мне инженер дивизии Дороговин и попросил облетать один самолет. Летчик жаловался на плохую работу моторов, на малую мощность и другие недостатки. Техники перепроверили всё. На земле моторы работали прекрасно, но летчика это не убеждало.
Вопрос был очень щекотливый. Невылет самолета из-за неисправности — позор для техника. Неумение совладать в воздухе с исправной машиной — позор для летчика. Я рисковал оказаться между двух огней. И, возможно, размышлял я, обратились ко мне не потому, что я такой уж исключительный мастер, а потому, что никто из летчиков не захотел выступить в роли арбитра. Но отказаться тоже нельзя. Инженера я очень уважал за его большие знания и опыт.
Чуть поодаль стояла группа техников, напряженно следивших за нашим разговором. Они, видимо, ждали — соглашусь я или нет. Техника этого самолета я знал как хорошего умельца, не раз летал на подготовленном им самолете. А рядом стоял летчик и не сводил с меня глаз.
Ответственность была большая, но я согласился. Сели в самолет Дороговин, инженер эскадрильи и техник самолета. Взлетели, набрали высоту. Дороговин командует, я выполняю его указания.
Мы испытали моторы на всех режимах, и все показания инженер записывал.
Пробыв в воздухе сорок минут, сели. Испытание показало, что самолет исправен. Репутация техника была восстановлена. Однако летчик не сдавался:
— Конечно, на малом отрезке времени машина ведет себя как будто неплохо, — сказал он. — Но вы всё же летели без нагрузки…
Довод веский, я с ним согласился. Но, с другой стороны, меня задело. Значит, мы все не правы! Значит, я не беспристрастен, предпочитаю взять сторону инженера!
— Готовьте самолет на боевое задание. Я полечу со своим экипажем.
Не любил я летать на чужих самолетах. Свой самолет я переоборудовал по своему вкусу, а тут всё не так. Но положение создалось такое, что я должен отстаивать репутацию уже не только техников, но и свою. И мы пошли на боевое задание на этом корабле. Задание было выполнено. Самолет вел себя нормально. Инцидент был исчерпан.
Полеты в глубокий тыл продолжались, и вот 28 апреля перед самым вылетом мне в штабе сказали, что командующий А. Е. Голованов разрешил мне бомбить избранную мною цель — склад горючего, только поставил такие условия: я должен, как и все, отбомбиться по основной цели, а три бомбы оставить на избранный мною объект.
Ну что ж. Три бомбы — это тоже кое-что значит. Мы еще раз перепроверили подготовку, перебрали ряд непредвиденных обстоятельств и пошли на боевое задание. Сбросив бомбы на основную цель и оставив три, со снижением пошли на свою вторую цель.
Ночь была безоблачная, но в воздухе стояла мгла, и видимость была настолько плохая, что только чуть просматривалась земля. Над основной целью это не мешало, так как там много световых ориентиров, а тут…
Мы решили поэтому бомбить с двух тысяч метров. Штурман подготовил все расчеты. А вот и цель. Но видимости никакой.
— Штурман! Перестраивай расчеты на высоту 1500 метров, — скомандовал я и стал в круг, теряя высоту. К цели мы пока не подходим, боясь потерять возможность внезапности, ходим в стороне.
Высота 1500 есть, а видимости нет. Кажется, что на большой высоте было даже лучше, виднее. Что делать? Как-то неудобно получается: просил, добивался — не разрешали, а добился разрешения — хоть отказывайся.
Хладнокровие и быстрота действий — вот истинные союзники в такой сложной ситуации. Не выполнить задание нельзя, медлить — тоже. Каждая потерянная минута здесь, в глубоком тылу, может стать роковой там, на длинном маршруте по пути домой, над территорией, занятой противником. Может не хватить горючего, может застать рассвет и усилится опасность встречи с истребителями противника.
— Штурман, будем снижаться еще, до семисот метров.
— А это опасно, не подорвемся сами? Ведь это же горючее.
— Не думаю. Горючее относится к взрывчатым веществам более замедленного действия, и мы успеем отойти на безопасное расстояние от эпицентра взрыва. Делай расчеты.
Высота семьсот метров.
— Ну как, штурман, хорошо? Можно увидеть цель?
— Хорошо, товарищ командир, видно. Так держать.
Не знаю, действительно ли ему было хорошо видно, но ниже спускаться было рискованно.
— Будем так держать, делай расчеты.
Всё готово, и мы пошли на цель. Напряжение у меня было значительно большим, чем над основной целью, хотя здесь по нас никто не стреляет. Ведь всего три бомбы. И такая видимость. Попадем ли?
Самолет подходит к цели. Боевой курс. Как всегда, я весь во власти штурмана. А самочувствие такое, что и словами не передашь…
— Хорошо. Так держать, чуть правее. Вот так. Цель вижу хорошо.
«Так держать!» — эти команды штурмана придают мне уверенность в выполнении задания. Курсу — всё внимание.
— Бросил! — крикнул штурман, хотя я и без него понял, что бомбы сброшены, услышав щелчки пиропатронов бомбосбрасывателей. И тут… Самолет чуть тряхнуло, а Вася закричал:
— Товарищ командир! Посмотрите, что делается сзади нас!
Я чуть довернул самолет, чтобы видно было, и увидел огромный столб черного дыма, поднявшегося уже выше высоты нашего полета, а внизу бушевало пламя…
Задание выполнено. Цель поражена.
Этот полет был последним из серии полетов в глубокий тыл Германии, последним в апреле и последним с молодым штурманом Володей Самыгиным. Он прошел неплохую подготовку. Мы снова разменялись, и я продолжал летать со своим постоянным штурманом Георгием Рогозиным.
Во время этих полетов в глубокий тыл врага нас посетила делегация Монгольской Народной Республики. Её возглавлял Генеральный секретарь ЦК Монгольской народно-революционной партии (МНРП) Ю. Цеденбал. Делегацию сопровождали советские писатели Ванда Василевская и Александр Корнейчук. Гости в сопровождении писателей побывали в недавно освобожденных от фашистской оккупации городах и селах, в том числе и в городе Вязьме, долгое время бывшем важным опорным пунктом фашистов перед Москвой.
В части состоялся митинг. Монгольские товарищи были возмущены варварством немецких оккупантов, сеющих на советской земле смерть и разрушение, восхищались мужеством советского народа на фронте и в тылу и заверяли в братской дружбе и посильной помощи Советской Армии. Мы, летчики, выступали на митинге дружбы, заверяли монгольских товарищей, что отомстим врагу за разрушенные города и села, что будем продолжать громить врага на его собственной территории.
На вечере монгольские товарищи вручили летчикам памятные подарки, а Генеральный секретарь ЦК МНРП от имени монгольского правительства вручил летчикам правительственные награды. Орден Красного Знамени Монгольской Народной Республики в нашем полку получили двое: Александр Молодчий и я. Я горжусь этой наградой. Она свидетельствует о моральной и материальной поддержке дружественного народа в суровую для нашей Родины пору, о нерушимой братской дружбе наших народов, проверенной самой жизнью.
Несмотря на войну, на боевые условия, традиционный праздник 1 Мая мы ждали с радостным нетерпением. Ожидания не обманули нас. К нам приехали гости из далекого Узбекистана. Здесь были и артисты, и рабочие, И колхозники. Они приехали приветствовать боевые экипажи, громившие глубокие тылы врага.
Гости тепло поздравили личный состав части. Началось вручение подарков. Руководитель делегации называл по фамилии и званию того, кому предстоит получить подарок. Первым пригласили получить подарок А. И. Молодчего, дважды Героя Советского Союза.
Он выходит на сцену, а в это время из-за кулис появляется молодая, стройная девушка в нарядном узбекском национальном костюме и с чарующей улыбкой на устах. Как сказочная фея, она подходит к герою, вручает ему подарок, обнимает и целует его. Зал взрывается громом аплодисментов. Молодчий тепло пожимает ей руку, благодарит и, взволнованный до глубины души, сходит под аплодисменты в зал. За ним называют другого товарища, а из-за кулис выходит другая фея, еще более, кажется, сказочная и нарядная…
Так получили подарки человек десять. Девушки выходили всё разные, каждую награждали аплодисментами.
На сцене штурман майор Хартюк. Мы с интересом ждем появления девушки из-за кулис. Но тут, вопреки ожиданиям, выходит мужчина. Толстенький, румяный, круглолицый, в длинном национальном халате и тюбетейке. Мы все рты раскрыли от удивления. Зал притих. Растерялся немного и Хартюк. Он даже остановился, но потом, овладев собой, подошел к гостю, обнял его и троекратно поцеловал. Зал грохнул аплодисментами, все поднялись с возгласами дружбы.
По знаку руководителя делегации из-за кулис на сцену вышла вся делегация. Гости аплодировали нам, мы горячо приветствовали посланцев братской республики. А потом состоялся концерт.
Праздник этот надолго запомнился нам, и причина тому — искренность и теплота дружеских сердец.
В мае наша летная нагрузка увеличилась. Некоторые задания были специальными. В частности, трем экипажам была поставлена задача разгромить под Киевом дачу, где разместились высокие чины гитлеровского командования.
Бомбить должны были на рассвете. Первым шел Молодчий, за ним я и Гаранин. Самая трудная часть задачи — найти цель. Летели на малой высоте. Цель найдена, и мы точно попали в нее.
Дела в авиации заметно шли на улучшение. Всё больше прибывало в полк молодых экипажей, хорошо подготовленных для боевой деятельности в ночных условиях. Формировались новые части.