Учитывал враг и то, что аэродром Саки расположен всего лишь в шести километрах от берега Каламитского залива и доступен для нанесения внезапных ударов советской авиацией с малых высот. Поэтому он надежно прикрывался истребителями, семнадцатью зенитными орудиями и десятью прожекторами.
Вражеские самолеты-разведчики постоянно рыскали днем над морскими просторами, а при луне и ночью. Как только они обнаруживали наши боевые корабли или транспорты в море, то немедленно по радио вызывали своих торпедоносцев и бомбардировщиков. Они же наводили торпедные катера и сообщали данные о целях подводным лодкам.
В такой обстановке основные усилия севастопольской авиации были направлены на прикрытие с воздуха боевых кораблей и транспортов, нанесение ударов по аэродромам противника, штурмовку артиллерийских позиций и других объектов противника.
Как инспектору техники пилотирования 3-й особой авиагруппы, мне в мае удалось познакомиться со всеми командирами авиачастей и подразделений, а также и с уровнем подготовки их летного состава. В целом показатели были обнадеживающими, но тревожила малочисленность авиации. Правда, казалось, что командование ждет значительных подкреплений. Ничего конкретного по этому поводу не говорилось, но при посещении аэродромов мне бросалось в глаза непрекращающееся их расширение, совершенствование укрытий для самолетов, личного состава, наземной техники и различного имущества.
Вовсю шло строительство аэродрома Юхарина Балка. На нем сооружались чуть ли не фантастические по тем временам бетонные укрытия для самолетов, командный пункт и заглубленные емкости для горючего. Строительство закончилось 25 мая. Вскоре здесь стали базироваться две эскадрильи на ЛаГГ-3 и Як-1 9-го истребительного авиаполка, возглавляемого подполковником К. П. Малиновым, и 23-й ночной бомбардировочный авиаполк на самолетах У-2 и УТ-1 капитана М. И. Ахапкина.
Гидроавиационная группа была реорганизована в 116-й морской авиаполк, который возглавил майор И. Г. Нехаев. Его самолеты МБР-2, раньше базировавшиеся в бухтах Матюшенко и Голландия, теперь из-за артобстрелов были рассредоточены по всему побережью Северной бухты. Для них оборудовались выложенные камнем укрытия с примитивными гидроспусками на швеллерах. Неподалеку от капониров строились убежища для личного состава, расчищались подъездные пути для автотранспорта, устанавливалась телефонная связь. Это позволило полку в последующем вести ночные боевые действия вплоть до подхода противника к Северной бухте.
Командование учитывало, что Севастополь - это фронт без тыла. Вся глубина оборонительного района простреливалась артиллерией, не говоря уже о налетах с воздуха. Поэтому в предвидении решающих боев и проводилось множество разного рода мероприятий.
Мне рассказывали о систематических ударах по вражеским аэродромам в Крыму, и особенно по сакскому, что в значительной мере снижало активность действий вражеской авиации на нашей морской коммуникации. Говорили и о том, что для прикрытия с воздуха кораблей и транспортов в море, за пределами радиуса действий истребителей, привлекались самолеты Пе-2, СБ и ДБ-3ф. Было много случаев, когда одиночные самолеты этих типов, пары и звенья вступали в противоборство с группами бомбардировщиков и торпедоносцев противника и вынуждали их освобождаться от бомб или торпед вдалеке от цели.
Честно говоря, наши оценки своих собственных действий нередко были субъективными. Ну иногда они подтверждались благодарностями от сухопутных войск, и тогда лучше понимали весомость нашего труда. Жаль только, что не очень принято было личное общение воинов разных видов Вооруженных Сил, их взаимообогащение боевым опытом. И не всегда в этом была наша вина. Чаще просто сама война не оставляла для этого времени. Но тем дороже были случаи прямого общения с людьми, которых ты не видел в общем бою, но знал, что они рядом, что делаем общее дело,
В этой связи вспоминается услышанный сразу после сдачи Севастополя рассказ командира крейсера "Молотов" капитана 1 ранга М. Ф. Романова о том, как приходилось корабельными средствами бороться с вражеской авиацией.
- Что касается отражения налетов бомбардировщиков на средних и больших высотах, то это было заботой корабельных зенитных средств, - рассказывал Михаил Федорович. - А борясь с низколетящими торпедоносцами, мы вынуждены были открывать огонь и из главных калибров. Понимали: если не сбить торпедоносца или хотя бы не заставить его сойти с боевого курса, позволить прицельно сбросить торпеду, то и главные калибры кораблю больше не понадобятся. Так что зенитчики имели задачу сбить, а расчеты главных калибров - помешать вражеской атаке. Вели заградительный огонь впереди по курсу торпедоносца, летевшего на высоте 5 - 10 метров, и разрывы снарядов создавали большие водяные султаны, которые как бы закрывали цель. А нередко мощный взрыв отбрасывал торпедоносца в сторону от боевого курса. Если он успевал сбросить торпеду и она попадала в зону взрыва крупнокалиберного снаряда, то торпеда или уничтожалась, или сбивалась с заданного курса.
Да, длительная и упорная оборона Севастополя научила многому всех: и пехотинцев, и летчиков, и моряков. Чуть ли не до автоматизма были доведены все действия воинов-черноморцев.
В 18-м штурмовом авиаполку мне рассказали интересный случай. 11 марта немцы обнаружили транспорт "Львов", крейсер "Красный Кавказ" и эсминцы "Свободный" и "Шаумян", доставлявшие в Севастополь войска и необходимый груз. При подходе кораблей к мысу Херсонес вражеская батарея открыла по ним огонь. Для подавления батареи в Языковой балке поднялась в воздух пара Ил-2. Капитан Михаил Талалаев сразу обнаружил цель и последовательно со своим напарником старшим лейтенантом Евгением Лобановым начал ее атаковать. Батарея была подавлена.
Но в носовую часть самолета Талалаева попал зенитный снаряд, двигатель заработал с перебоями, а вскоре и остановился. Фонарь пилотской кабины покрылся масляной пленкой, горячее моторное масло хлынуло и в кабину, забрызгало очки летчика. Он сбросил их, и, хотя высота была малой, развернул самолет, стал планировать в сторону линии фронта. Но дотянуть до своих не удалось, и летчик посадил самолет на фюзеляж на нейтральной полосе. Гитлеровцы открыли по "илу" ураганный огонь. Летчику и самолету грозила гибель.
И тогда Лобанов, развернув свой самолет, начал поливать противника пулеметно-пушечным огнем, давая тем самым капитану возможность добраться до своих войск. Талалаев добрался, но враг сбил самолет Евгения Лобанова. Выбравшись из-под обломков, летчик отстреливался от фашистов до последнего патрона, но был убит. В июне 1942 года Евгению Ивановичу Лобанову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
А самолет Талалаева удалось спасти. Инженер 18-го полка П. С. Журавлев создал специальную бригаду из механиков, которая под его руководством отправилась с наступлением темноты в 4-й сектор обороны. С помощью тягача вытащили Ил-2 с нейтральной полосы, выпустили шасси, отсоединили плоскости, а хвост закрепили на кузове автомашины, и к утру прибуксировали самолет на аэродром. Трудно себе представить, какая же была досада и злость в стане врага, когда в свете своих прожекторов они увидели уплывающий от них самолет.
В документах, с которыми я познакомился в штабе 3-й особой авиационной группы, отмечалось, что в период относительного затишья на фронте немногочисленная авиация Севастопольского оборонительного района успешно выполняла множество задач. И, несмотря на численное превосходство авиации противника, наши летчики нанесли врагу ощутимые удары. Только за период с 22 марта по 22 мая противник потерял в воздушных боях и на аэродромах 114 самолетов.
Глава седьмая. Приказ - оставить Севастополь
В мае 1942 года произошли коренные изменения на Крымском фронте. Все началось с того, что враг, перейдя 8 мая в наступление, 18-го ворвался в Керчь, а на следующий день полностью овладел и Керченским полуостровом. Севастопольцы, вновь оставшиеся в одиночестве в Крыму, с тревогой следили за развитием событий.
Воздушные разведчики стали регулярно привозить данные о движении крупных сил вражеских войск и боевой техники с Керченского полуострова в направлениях на Симферополь и Севастополь. Над оборонявшимся Севастопольским гарнизоном нависала смертельная опасность.
На фронте, протяженность которого, по данным штаба Приморской армии, составляла всего 36 километров, пока царило то самое затишье, которое предвещает в скором времени бурю. С 20 мая противник стал наращивать здесь силу ударов авиации и артиллерии по нашим аэродромам, командным пунктам, порту и городу Севастополь. Ослабляя и изматывая противовоздушную оборону, враг всеми силами пытался нарушить управление войсками, помешать проведению оборонных работ и подорвать моральную стойкость героического гарнизона.
Он активизировал действия своих блокирующих сил с моря, а со 2 июня усилил удары с воздуха и артиллерией по нашим войскам на фронте.
На аэродромах Крыма продолжала расти численность авиации врага. 25 мая насчитывалось 77 бомбардировщиков и 29 истребителей, 1 июня соответственно 143 и 25, а 11 июня уже 253 и 69{26}. Кроме того, на севастопольском направлении действовал 8-й воздушный корпус, насчитывающий 700 - 750 самолетов. Эта армада базировалась на аэродромах Таврии, а командовал ею немецкий ас, любимец Гитлера генерал фон Рихтгофен.
В целом же к началу июня 1942 года соотношение сил авиации сторон, действующих в Крыму, составляло 5,2 : 1, непосредственно перед третьим наступлением немецко-фашистских войск 9:1, а в дни решающего сражения за Севастополь, когда наши потери в самолетах стали значительными, оно возросло до 12 :1 в пользу противника{27}.
В условиях возрастающей активности авиации противника увеличивалось и напряжение истребительной авиации оборонительного района. Все ощутимее становились наши потери, а пополнение поступало лишь периодически, причем одновременно не более эскадрильи.
28 мая меня вызвал командир авиагруппы полковник Г. Г. Дзюба и поставил задачу: в ночь на 29-е вылететь на гидросамолете в Геленджик и на следующий день привести из Анапы на Херсонес 247-й истребительный авиаполк из состава 5-й воздушной армии.
Можно представить нашу радость: получаем целый полк, да еще и на современных истребителях! Ведь это же сила! А в полку-то, как потом выяснилось, насчитывалось всего десять Як-1, причем ни один летчик никогда не летал над морем и не участвовал в боях над ним.
Пусть не покажется странным, но первое обстоятельство - отсутствие опыта полетов над морем - было особенно серьезным. Дело в том, что для уверенных действий вдали от берегов на "сухопутном" самолете пилотам необходимо преодолеть довольно прочный психологический барьер. Ведь их долго учили тому, что при отказе техники или повреждении самолета в бою можно подобрать с воздуха подходящую площадку и посадить машину, если и не на колеса, то на фюзеляж. В конце концов можно спасти жизнь, выбросившись на парашюте.
А если под крылом бескрайняя водная гладь или, еще хуже, холодное бушующее море? Много ли шансов выжить, даже не будучи раненным, умея плавать? К этому можно добавить естественный страх человека перед одиночеством и бездонной глубиной под ногами... Словом, когда я объявил в полку маршрут перелета, некоторые пилоты заметно "скисли". Вот тут-то и выручил командир, слово и пример которого имеют в авиации особое значение.
Командир полка майор Я. Н. Кутихин подбодрил подчиненных, сказав, что полеты над морем доверяют только мужественным и надежным пилотам и таким доверием нужно гордиться.
- Я сам поведу вас вслед за лидерами, - заявил он, как бы ставя точку в разговоре. И возникшее было у летчиков напряжение словно растаяло. Забегая вперед, хотелось бы добавить, что командир полка был неразлучен со своими летчиками почти до самого конца обороны Севастополя и очень многое сделал для того, чтобы его подчиненные быстро вошли в боевой строй. Воевали они хорошо...
Перед вылетом из Анапы я информировал летчиков о том, что без драки с "мессерами" перед посадкой на Херсонесе вряд ли удастся обойтись. Вылетающие вместе с нами для пополнения, а в данном случае и в качестве лидеров, бомбардировщики Пе-2, ДБ-3ф и два СБ должны быть надежно прикрыты от возможных атак истребителей противника.
Утром 30 мая мы взлетели и легли на маршрут. Довольно скоро понесли потери, правда, пока небоевые - три "яка" из-за каких-то неисправностей вернулись в Анапу. Перелет же остальных самолетов прошел благополучно, и все они приземлились на Херсонесе.
Несколькими днями позже сюда прилетела эскадрилья из десяти Як-1, возглавляе.мая моим однофамильцем и однокашником по Ейскому училищу капитаном В. И. Денисовым. Виталий Иванович - опытный летчик, храбро воевал под Перекопом в составе 62-го авиаполка. Под стать ему был и комиссар эскадрильи старший политрук Виктор Андреевич Купцов - тоже умелый воздушный боец, прошедший школу войны в Китае и награжденный орденом Красного Знамени.
Прибытие в Севастополь за короткое время 27 истребителей новейших типов хотя и не решало всех проблем, но для малочисленной авиации 3-й отдельной авиагруппы значило многое. Осложнялось дело тем, что большинство летного состава эскадрильи Денисова, как и 247-го полка Кутихина, были необстреляны, а в силу сложившейся обстановки их пришлось сразу вводить в бой.
Чтобы ускорить процесс боевого становления этих авиаторов, я, получив разрешение командира авиагруппы, тут же включился в боевые действия в составе эскадрильи 247-го полка. А для достижения лучшего взаимопонимания, постоянного контакта с ними переселился в их землянку.
Летал теперь на боевые задания на "яке", который опять, как некогда любимый И-шестнадцатый, покраской отличался от остальных. Но на этот раз именно он был единственным не камуфлированным, а светло-зеленым. Это, как и все нестандартное, привлекло внимание. Мою машину легко различали в воздухе и тут же комментировали:
- Вон летит наш инспектор.
- Спасайся, кто может, - добавляли иногда в шутку, конечно, ибо никогда никаких разносов я не устраивал и при всей требовательности к соблюдению подчиненными законов и правил справедливость, объективность и сдержанность ставил превыше всего.
- Вашу салатную машину знают даже немецкие летчики и, похоже, побаиваются, - сказал мне как-то один из летчиков.
Побаивались не побаивались, не знаю. А вот что на ней меня ни разу не сбили, так это факт. Как и то, что отправили мы с ней на тот свет "юнкерса" и двух "мессеров"...
Однажды полковник Г. Г. Дзюба заметил мне:
- Как инспектор техники пилотирования, вы, конечно, должны летать в бой, но обязанности-то ваши гораздо шире. Чаще надо бывать в частях и изучать каждого летчика: как летает, бомбит, стреляет, ведет воздушный бой. О выявленных недостатках и путях их устранения информировать командиров эскадрилий и полков, а если дело серьезное, то докладывать и мне.
- Товарищ полковник, у нас ведь ни двухштурвалки нет, чтобы проверять технику пилотирования, ни тренировочный воздушный бой провести нельзя, когда кругом "мессера". На них и приходится тренироваться, - возразил я командиру авиагруппы.
- Освоение пилотами взлета и посадки можно проверять и без двухместного самолета, путем наблюдения с земли, - настаивал полковник. - Что касается остальных элементов техники пилотирования, то и в этом деле нужны наблюдательность, постоянный контроль. Важно вовремя выявить недостатки и сразу же отстранять слабаков от полетов. Летчиков-то у нас комплект, а вот каждая небоевая потеря самолета настоящая беда. В общем, почаще летайте ведущим, приглядывайтесь, анализируйте, как тот или иной ведомый умеет прикрывать в ходе атаки, как сам находит цель и ее атакует. Для проверки эффективности атак штурмовиков и бомбардировщиков подключайтесь в группы прикрытия.
В заключение Георгий Георгиевич подсказал, что надо бывать и у зенитчиков в целях отработки вопросов взаимодействия, а также в авиабазах и в авиаремонтных мастерских. Вот так в одночасье расширился и без того немалый круг моих инспекторских обязанностей.
После состоявшегося разговора я стал чаще бывать на всех трех "континентальных" аэродромах, как мы в шутку называли аэродромы и посадочные площадки, расположенные на Крымском полуострове, заглядывал и к лодочникам в Северную бухту. Но там общаться с летчиками было посложнее, ибо в отличие от нас летали они только ночью, днем же отдыхали. Проверял работу ночников с аэродрома Юхарина Балка. Добрался и до плавучей зенитной батареи "Не тронь меня" в Казачьей бухте. Да и летать на боевые задания стал то с одной эскадрильей, то с другой. Обо всем, что могло заинтересовать командира 3-й особой авиагруппы полковника Дзюбу, немедленно докладывал ему.
Признаться, "мотка" по аэродромам и другим объектам, встречи и знакомства накоротке с командирами и летчиками, когда в спешке ничего толком и не поймешь, и сам ничему не научишь (а вот оставить о себе память как о верхогляде вполне реально), - все это было не по душе. Скажу больше: на земле чувствовал себя неуютно - ведь вокруг свист бомб и снарядов, визг осколков, огонь и дым, стоны раненых. То ли дело в воздухе, где сам себе хозяин в бою, только смело и грамотно атакуй да смотри в оба, чтобы "худой" не зашел незамеченным в хвост твоему самолету.
Сейчас нередко я выезжал на точки вместе с военкомом авиагруппы полковым комиссаром Б. Е. Михайловым. И, быть может, впервые понял, кто же он такой, настоящий комиссар. Борис Евгеньевич обладал исключительными волевыми качествами и смелостью. Обаятельностью, активной партийной позицией, ярким, убедительным словом там, где непосредственно готовились к боевым вылетам, ремонтировали самолеты, оборудовали аэродром, обедали, отдыхали, искали ответы на трудные вопросы, комиссар очень быстро и накрепко завоевал всеобщее уважение. А уж у лодочников, где он служил раньше военкомом 2-й морской авиабригады, летал на "эмбээрах", его авторитет был поистине непререкаемым.