Марченко – крестьянин с Гуляйполя, анархо-коммунист с 1907 года, образование начальное, убит красными в январе 1921 года в Полтавской губернии.
Григорий Василевский – крестьянин с Гуляйполя, образование начальное, убит красными в Киевской губернии в декабре 1920 года.
Б. Веретенников – крестьянин с Гуляйполя, потом рабочий в Петербурге, эсер, с 1918-го анархо-коммунист, в июле 1919-го убит белыми.
Петр Гавриленко – крестьянин с Гуляйполя, анархо-коммунист с 1905 – 1907 годов, расстрелян красными в Мелитополе в 1920 году.
Василий Куриленко – крестьянин села Новоспасовки, образование начальное, убит красными летом 1921 года.
Виктор Белаш – крестьянин села Новоспасовки, анархист, взят в плен красными в 1921 году.
Калашников – образование низшее (городское училище), прапорщик мировой войны, с 1917-го секретарь организации анархистов в Гуляйполе, убит красными в бою летом 1920 года.
Михалев-Павленко – крестьянин из Великороссии, в Гуляйполе с начала 1919-го, у махновцев занимался саперными работами, расстрелян красными 17 июня 1919 года.
Щусь – крестьянин села Б. Михайловка, бывший матрос, в июне 1921-го убит красными в Полтавской губернии.
Иван и Александр Лепетечко (как уточняла настойчиво Галина Андреевна, правильное произношение их фамилии Лепетченко) – крестьяне с Гуляйполя, анархисты, Александр расстрелян красными в июне 1920 года в Гуляйполе.
Большинство из этих махновских атаманов еще не раз будут помянуты в нашей книге, но здесь следует сделать некоторые важные обобщения. Прежде всего, как отчетливо видно, ближайшее окружение Махно состояло из его земляков. Заметим, что это обычная примета социально-национальной группы крайнего толка, так или иначе связанного с насилием (тут вспомним известного «Крестного отца» – социальное там определялось противозаконной деятельностью гангстерского синдиката, а вербовался он по национальному признаку – эмигранты из Сицилии, перебравшиеся в Америку). Махно как вожак революционной группы, поставивший себе и присным решительные и опасные задачи, тоже должен был подбирать в число приближенных людей исключительно доверенных, «своих». Вот отчего десять из двенадцати атаманов – его земляки. Подчинялись они своему «батько» беспрекословно, а ведь известно, что Куриленко, Щусь и некоторые иные сами ранее были вожаками независимых партизанских отрядов; без колебаний слились с Махно и остались верными ему до конца – важнейший показатель авторитета главы повстанческого движения.
Второе: низкий образовательный уровень их (включая, разумеется, самого Махно). Это общая примета всех народных вожаков времен гражданской войны, назовем тут разных: Чапаев, Буденный, Думенко, Петриченко, Григорьев, Антонов – список можно продолжать. Только «своим» покорялись народные низы, в особенности – молодежь из низов, вовлеченная в гражданскую войну. «Чужим» не доверяли, будь то деникинские офицеры или красные комиссары.
Третье: среди названных двенадцати по крайней мере восемь принадлежали к анархам. Ясно, что все они (исключая, видимо, самого Махно) Бакунина и Кропоткина не читали, в глаза их сочинений не видели, но… простым своим умом неуклонно верили в благость уравнительного социализма, умереть готовы были за него (что и произошло).
И четвертое, последнее: десять из двенадцати погибли в боях с красными и белыми или были казнены (расстреляны по обычаям того времени). Двое – Белаш и Иван Лепетченко – были взяты в плен красными, о судьбе их – позже. Итак, выражаясь военно-историческим языком, былые потери составили среди них сто процентов. Чудовищная величина.
С осени 1918 года батько Махно во главе своей армии, состоявшей из бедняцкой молодежи с немалой примесью бывших солдат и матросов, разбросанных тогда тысячами по всей России, начал войну за «освобождение трудового народа». Прежде всего запаслись оружием и воинским снаряжением у отступающих австро-германских частей: иногда отбирали силой, иногда покупали или выменивали, чаще просто-напросто подбирали брошенное. Отряд стремительное разбухал, начались попытки создания каких-то воинских подразделений – сотен, рот, пулеметных команд, даже захваченные пушки сводили в нечто похожее на батареи. Сколько насчитывало то нестройное воинство – никто никогда не узнает, ибо и тогда не знал никто, включая самого Махно: даже подобия штаба у него тогда не имелось. Однако, по прикидкам свидетелей, вооруженные махновцы исчислялись на исходе 1918-го уже тысячами.
Общеполитическая обстановка на Левобережной Украине была в ту пору невероятно запутанной. С юго-востока действовали регулярные армии донских казаков и белогвардейцев в общем направлении Ростов – Донбасс, но они были пока слабы и отбивались от наступающих с Харькова советских войск. С запада, из-за Днепра, наступали разрозненные отряды петлюровцев – украинских националистов. А на многолюдной Екатеринославщине царила полная неразбериха, сопровождавшаяся насилия-
ми и погромами всех и вся. Единственной крупной силой там стали отряды Махно. Он сделал правильный вывод в отношении той общественной силы, на которую опирался: петлюровцы – враги, они несут на своих штыках капитализм и национальное чванство. «Армия» Махно, похожая на огромный цыганский табор, двинулась к левому берегу Днепра, имея целью Екатеринослав. В ту пору это был индустриальный центр с населением в 217 тысяч человек – по тем временам один из крупнейших городов тогдашней России, а Украины – тем паче.
Накануне Екатеринослав быстрым налетом заняли петлюровцы – они были малочисленны, но относительно хорошо сплочены и организованы. Население города встретило их весьма враждебно. Все левые организации города объединились и подняли восстание против непрошеных самостийников – случилось это 26 декабря. Повстанческий комитет, включавший и большевиков, связался с махновцами, прося о помощи. Кстати, в комитете по тому поводу возникали примечательные споры, раздавались голоса, что Махно следует считать «простым разбойником», но… порой союзников не приходится выбирать. Утром следующего дня махновские авангарды под видом рабочего поезда переехали железнодорожный мост через широкий Днепр, смяли петлюровские слабые заслоны, захватили вокзал, а затем и весь город. Здесь впервые выявилась боевая тактика батько Махно: недостаток сил и воинского порядка он восполнял отчаянной смелостью и решительностью действий.
Но недолго радовались освобожденные от петлюровцев граждане Екатеринослава. Лихие хлопцы, составляющие махновское воинство, понятия не имели о дисциплине, слова такого не знали, но уже отлично усвоили, что такое есть «буржуазия», а с ней надо обращаться… понятно как. Начались грабежи, нелепые и жестокие расправы. Ужасом веет от сохранившихся воспоминаний. Махно и его присные менее всего имели к этому отношение, носились по городу с маузерами, но «армия» превратилась в сборище вооруженного сброда. Пристрелили несколько громил, но это уже ничего не решало. Один екатеринос-лавский интеллигент записал тогда примечательные слова некоего рядового махновца: «Махно каждому позволяет взять по одной паре всего, сколько нужно на себе носить. А кто возьмет больше, так расстреливает». Какая замечательная картинка к писаниям Бакунина! Как часто радикальные теории о переустройстве мира оборачиваются подобной практикой!
Личный авторитет Махно тем не менее сохранялся, и ревком, включая большевиков и эсеров, сделал его командующим всеми войсками Екатеринославщины. Сохранилось впечатляющее описание свиты Махно, составленное очевидцем: «Все они одеты в самые живописные костюмы, здесь и черкесская бурка с чекменями, и казацкая папаха, и штатская шуба, и матросская куртка». Разумеется, создать какое-либо даже примерное сходство с регулярной армией Махно и его атаманам не удалось. Случилось неизбежное: через несколько дней петлюровский полковник Самокиш с небольшими силами взял Екатеринослав, вновь с налета, причем махновские отряды бежали в полном расстройстве, увлекая за собой подразделения других партий и групп.
Поражение, казалось бы, не только полное, но и постыдное, однако… В период общественного возбуждения, доходящего до истерии, репутации политических вожаков порой остаются весьма устойчивыми: сторонники и поклонники верят, что называется, «вопреки всему»: все неудачи и обличения есть происки врагов, чего с них взять, зачем верить… Репутация Махно как боевого народного командира нисколько не пострадала, напротив, зимой 1918 – 1919 годов он стремительно наращивает свое воинство, формирует уже полки, создает конные части, появляются и знаменитые в нашей истории тачанки. Вот здесь необходимо опять остановиться для кратких пояснений.
Тачанки времен гражданской войны у нас широко описаны в беллетристике, отсняты в кино, изваяны в многочисленных памятниках. Как в популярной когда-то песне: «С налета, с поворота по цепи врагов густой застрочил из пулемета пулеметчик молодой…» Не желая никого обидеть – ни создателей, ни поклонников этой легенды, – придется хладнокровно сказать: в реальной боевой обстановке той поры только умалишенный мог выехать на тройке в чисто поле и «с налета, с поворота» открыть пулеметный огонь по вооруженному противнику. Попробуем спокойно представить: вражеская цепь (даже не очень «густая») заляжет и начнет палить из винтовок, а тогда из них можно было вести прицельную стрельбу до двух с половиной километров, сохраняя убойную силу пули. Ясно, что попасть в столь крупную цель, как повозка с несколькими людьми и лошадьми, да еще на открытом пространстве, дело-пустяк. Теперь вообразим ранение одной из лошадей: она начинает биться в упряжке – ни стрелять, ни уехать…
Спрашивается, а были вообще тачанки? Конечно, и у махновцев, и у красных, у всех, но для чего? А для того лишь, чтобы на равнинной местности (в северных, лесных и горных районах тачанки не использовались) быстро доставлять пулеметы к месту боя, там команда снимала пулемет, ставила его на более или менее выгодную позицию, а повозка, то есть сама тачанка, немедленно отходила в укрытие. Именно так махновские командиры и применяли тачанки, причем не только для переброски пулеметов, но и пехотинцев. Маневр, отвага, решительность – вот тактика Нестора Махно и его партизанской армии; несомненно, что создание подобной тактики – именно его личная заслуга.
23 января 1919 года махновские отряды выбили петлюровцев из Александровска – значительного промышленного и транспортного центра на Левобережье. Примерно в то же время махновцы вышли на юге к Азовскому морю, заняв небольшие городки Бердянск и Мариуполь. Итак, с петлюровцами и белогвардейцами у них шла непримиримая борьба, но с красными поначалу сложились мирные, даже союзнические отношения. 27 января дивизия Красной Армии под командованием знаменитого матроса Дыбенко заняла Екатеринослав. Впервые махновские и большевистские регулярные вооруженные силы сошлись. Встреча оказалась самой радушной, даже братской – понятно, с обеих сторон трудовая молодежь сражалась, как ей казалось, за вечное царство социальной справедливости против «старого мира». Но то шло лишь снизу, большевистские и махновские верхи имели свои виды, а с этим лишь вынуждены были считаться.
Ну, тут все просто: Ленин и его партия не терпели никаких политических соперников, даже половинчатых левых эсеров распылили и отправили в небытие, еще в начале 1918-го разгромили в Москве центры буйных анархистов – Махно знал о том хорошо, но стерпел, ибо те действительно вели себя дико и разнузданно. Но и сам Махно, и его окружение тоже не желали подчиняться коммунистам: они сами почувствовали прелесть винтовки, которая рождает власть, а во-вторых – имелись твердые обоснования в старой анархистской теории, не признававшей власти никакого государства (тем паче такого жесткого, как Советское). Ясно, что союз был непрочен, но давлением снизу он был скреплен: в феврале махновское ополчение преобразовалось в третью бригаду советской Заднепровской дивизии (комдив – тот же Дыбенко), решая общую цель – борьбу с белогвардейцами, которые, окрепнув, начали тогда наступление по линии Ростов – Донбасс. Словом, обе стороны примирял пока общий враг – белая гвардия, пытавшаяся восстановить былую Россию, однако нож за голенищем держали и те, и другие…
В феврале – марте махновская «бригада» (назвать ее регулярной армейской частью все же нельзя) выдвигается на рубеж Мариуполь – Волноваха и держит общий с красными фронт против деникинцев (пока еще слабых); участок был второстепенный, но протяженный: от Азовского моря до важного транспортного узла на Южной Украине. Тогдашний главком красного Украинского фронта Антонов-Овсеенко нацеливал войска Махно на Таганрог – ближайший подступ к Ростову, опорному центру белых армий на Юге России.
О делах Махно той поры сохранилось интересное свидетельство: воспоминания бывшего анархиста, а потом большевика Степана Дыбеца, записанные в 1935 году. Приводим небольшой отрывок:
«Примерно в январе или в первых числах февраля 1919 года у белогвардейцев в Бердянске началась паника. Они принялись грузиться на пароходы. Пулеметы трещат по всему городу, а они срочно грузятся с имуществом и лошадьми. И уходят в неизвестном направлении, оставив город совершенно без власти.
Пока пулеметы трещали, мы собрали за городом фракцию, то есть главным образом рабочих, о которых мы знали, что они, как говорится, большевистски настроены. На собрании постановили, что, как только последний пароход отойдет, нужно хватать власть и создать ревком. Делегаты в ревком выбирались на заводах. Наш заводик делегировал меня…
Примерно через неделю после того, как 'мы провозгласили власть ревкома, к городу подошли махновские отряды. Нестор Махно тогда был в такой ипостаси: командир третьей советской крымской бригады имени батько Махно. Нам ничего другого не оставалось, как его приветствовать: все же советские войска.
Каков он был из себя? Ну, что сказать? Был среднего роста. Носил длинные волосы, какую-то военную фуражку. Владел прекрасно всеми видами оружия. Хорошо знал винтовку, отлично владел саблей. Метко стрелял из маузера и нагана. Из пушки мог стрелять. Это импонировало всем его приближенным – сам батько Махно стреляет из пушки…
Здесь надобно сказать, что Бердянск отличался от других городишек тем, что там подвалы были полны вина. Махновская бригада вошла к вечеру, а наутро мы увидели, что если армия постоит в городе еще два-три дня, то никакой армии не останется – просто перепьются.
Наутро, когда мы в ревкоме получили сведения о том, что делается в городе, я связался с махновцами и сказал, что мне нужно поговорить с Махно. Махно явился. Другие большевики, члены ревкома, как-то меньше с ним имели дело, а мне по наследству, как бывшему анархисту, главным образом и приходилось вести с ним переговоры. Я ему сказал:
– Ты войсками город занял зря. Если хочешь спасти свои войска, надо их немедленно выводить на фронт. А город будет вас снабжать обмундированием, продовольствием. В пределах возможности поможем. Судя по сводке, которую я имею, твоя армия перепилась вдребезги. А присосавшись к вину, она не уйдет, пока все не высосет. Однако вина здесь столько, что твоя бригада будет пить целые месяцы.
Махно мне ответил, что в таких советах не нуждается. Сегодня его приказом будет назначен комендант города. Этому коменданту мы обязаны подчиняться, ибо когда армия занимает город, то все учреждения подчиняются армии, город переходит на военное положение.
Я ему заявил, что мы на это не пойдем, что мы собственными силами гарантируем здесь порядок.
– Мы не возражаем насчет коменданта, однако и у ревкома есть свои права. Если желаешь, будем об этом договариваться…
К вечеру Махно действительно вновь к нам приехал. Мы выступили с нашей декларацией. Он заявил, что ему такая декларация ни к чему. Он человек военный и признает только военную власть.
– Эдак не пойдет. Тогда арестуй нас сразу. Город мы не уступим никому. Тем более что надо насаждать советскую власть в селах. Что же, ты и в селах будешь военную власть организовывать, туда ставить комендантов? Смотри, тебе это невыгодно.
Такие аргументы на него подействовали, он пошел, что называется, на попятный:
– Да, зерно и фураж уездная власть должна нам дать. Поэтому, черт с вами, оставайтесь, будете нас снабжать. И надо найти контакт.
Было ясно, что ссоре с нами он предпочел компромисс…
Думается, Махно, обладал недюжинными природными задатками. Но не развил их. И не понимал, какова его ответственность. Ему льстило, что вокруг него собралась такая большая армия. Но что делать завтра – этого он себе не представлял.
Предотвратить грабежи, которыми то и дело занималась его армия, тем самым отталкивая от него крестьянство, он был не в силах. Иногда он карал грабителей, расстреливал десяток-другой своих приближенных, но затем опять давал волю стихии, поднявшей его на гребень, и грабежи возобновлялись. Он не мог систематически с этим бороться, будучи противником организованности.
Никак не удавалось превратить бригаду батько Махно в регулярную воинскую часть. Надо сказать, что вся эта бригада имела весьма своеобразное строение. Ни полков, ни батальонов в ней не имелось. Были отряды. Отряд такого-то, отряд такого-то. При этом численность отрядов все время менялась.
Если, скажем, в отряде Щуся насчитывалось, по его словам, две тысячи человек, то, когда мы пошли проверять, оказалось, что сегодня в отряде налицо триста бойцов, завтра – пятьсот. Спрашиваем:
– Откуда появились двести человек, которых вчера не было?
– Подошли из деревни.
– А куда девались остальные? Ведь у вас числится две тысячи.