- Постой-ка, сбегай в лес, принеси их барахло.
Я нехотя побежал назад. Без труда нашел убитого немца. Осторожно обошел его. По его разбитому лицу уже ползали мухи. Как что-то заразное, я схватил ранцы с провизией, свернул вещи в узел. На землю упали часы, за ними папиросы. Но я не мог заставить себя нагнуться, чтобы взять их, - было неприятно и даже чуть-чуть страшно. К комиссару я вернулся бегом.
Немец сидел, а комиссар возился с винтовкой. Когда я подошел, он показал:
- Видишь, штуковина какая? Предохранитель. Как флажок. Отведи его вот так и стреляй. Понял?
- Понял.
Комиссар осмотрел вещи, которые я принес.
- Что провизию принес, это хорошо. А барахло к чему?
Я пожал плечами.
- Переодеваться в немецкое мы все равно не будем. Партбилет в этот мундир не положишь. Кстати, ты комсомолец?
- Да.
- А ну-ка, покажи билет.
Я вынул, протянул комиссару. Тот внимательно перелистал комсомольский билет и вернул, довольный:
- Молодец! И взносы уплачены. Ты, оказывается, ничего. А что патроны не нашел, это плохо. Странно: как я не подумал о патронах?
- Сбегай, поищи в траве. Не может быть, чтобы немцы без патронов ходили.
Скова пришлось бежать к месту происшествия. Оказалось, что сумка с патронами лежала там же, где было аккуратно уложено белье немцев.
Когда я вернулся, комиссар спросил меня:
- Это что у них на пряжке-то, на ремне, написано? Я прочитал:
- Гот мит унс. Это значит "Бог с нами".
- Ну я так и подумал, - обрадовался комиссар. - Ты гляди, сволочи, что делают! Даже господа бога себе забрали. Думают, что он на их стороне воевать будет. А?
Пока мы не дошли до перекрестка дорог, немец вел себя спокойно.
- Тебе не кажется, - спросил меня комиссар, - что мы идем не туда? Немец подозрительно ведет себя. Ты посмотри, какой послушный.
На перекрестке, когда комиссар указал немцу, что надо сворачивать влево, тот неожиданно прыгнул в сторону и завопил что есть силы.
Мы бросились за ним. Комиссар ударил его прикладом в спину, тот потерял равновесие, упал. Он уже не кричал, а стонал и хныкал. Комиссар занес над ним приклад и прошептал:
- Я тебя, гадину, раздавлю, если будешь орать.
Немец повернулся на спину, поднял руки над головой (ремень, которым я стянул его руки, слетел и валялся рядом) и начал повторять:
- Нихт ферштеен. Нихт ферштеен.
- Ферштеен, ферштеен, - передразнил его комиссар. Он направил на него дуло винтовки и спросил:
- А это ты ферштеен?
Немец стал на колени и умоляюще смотрел на комиссара. На меня он не обращал никакого внимания. Меня он не принимал в расчет.
- С этим ничего, - сказал комиссар, - с ним мы еще справимся. Вот с тем было бы потяжелее. Ты видел, какие глаза у него были? Ночью приснится напугаешься на весь день. У этого-то без злобы. Этот не фашист. Он просто дурак и приписной. Сразу видно, что не кадровый.
Комиссар сказал, чтобы я получше связал немцу руки за спиной, что я с большим старанием и сделал.
Немец тщетно пытался что-то произнести, но долго ничего не получалось. Наконец он нашел нужные слова:
- Ихь бин арбайтер, арбайтер.
- Что это он говорит? - спросил комиссар. - Ну-ка, переведи.
- Он говорит, что он рабочий, - сказал я.
- Ну ты, Гитлер! - крикнул комиссар. - Полно врать! Какой ты рабочий. Разве рабочий пошел бы воевать против рабочих?!
- Гитлер капут! - проговорил немец.
Эти слова скоро станут известны всем. Сейчас же старший политрук Егоров и я, пожалуй, первыми на земле слышали их и еще не вполне понимали их смысл.
- Ты видишь, товарищ лейтенант, сознание пробуждается, - обрадовался комиссар. - Я давно говорил, что немцы многое поймут, когда будут терпеть поражение в этой войне.
Потом, толкнув меня, подмигнул:
- На сознательность, значит, бьет. Видишь? Война идет только третий месяц, а он уже начинает понимать. Приняв строгий вид, комиссар отдал приказ:
- А теперь - пробираться к своим. И пояснил:
- Немцу хорошо. Ему торопиться некуда. А нам надо домой спешить.
Комиссар улыбнулся и ободряюще заговорил:
- Нам предстоит решить две задачи: выйти живыми самим и привести с собой немца. Иначе нам капут! Немец, слушая наш спокойный разговор, повеселел.
- Я, я, Гитлер капут, Гитлер капут! - повторял он. Егоров показал на него:
- Он уже в любом случае отвоевал. Вот приведем к своим как пленного, и отправят его в глубь страны, будет восстанавливать все, что они разрушили.
"Ну, комиссар, - подумал я, - все знает. Надо же!"
Целый день мы шли по лесу. К вечеру увидели пустую землянку. Рассмотрели ее с разных сторон и, ничего не заметив подозрительного, вошли. Стало темнеть, мы поели, дали поесть немцу, и комиссар начал допрос. Я выступил в качестве переводчика.